Хорошо воспитанный мужчина поклонится и уступит дорогу даме исключительно из вежливости; хорошо осведомленный сделает то же самое, зная, что к нему приближается дочь королевской тени, из опасения, что некоторые свойства, приписываемые слухами самому загадочному лицу королевства, могут быть унаследованы его дочерью; и наконец, любой мужчина из Элесси - а эта страна лежит совсем недалеко от Рока, и ее дети наверняка найдутся тут - будет ревниво защищать честь Джулианны. Это могло бы привести к некоторым трудностям для д'Эскриве, хотя уж он-то, подумала Джулианна, без труда защитит и ее честь, и свою собственную.
     Маррона, похоже, их доводы не убедили, но ему, видимо, вообще не хотелось входить в двери ни первым, ни последним. Наверное, ему хотелось одного - лечь в постель и выспаться. А так он был одет не по правилам, находился не там, где ему полагалось, и не в том положении, чтобы братья или оруженосцы стали расступаться перед ним, Джулианна пожалела Маррона, но, впрочем, он был еще молод - оправится. В конце концов, сегодня его кормили мясным бульоном.
     Она ждала; убедившись в твердости ее намерений, Маррон поклонился и первым вошел в двери.
     В зале находились люди, никогда прежде не виденные Джулианной: несколько десятков, если не сотня рыцарей в белом. Они стояли группами у колонн и у стен, сидели, лениво развалившись на скамьях и на столах, переговаривались, болтали, кричали и жестикулировали, подвергая ежеминутной опасности слуг и оруженосцев, сновавших между ними с кувшинами, наполненными и пустыми. От Маррона не было никакого толку; он не лучше девушек знал, где искать своего хозяина в этой суматохе. Д'Эскриве должен был сам заметить их - но тогда д'Эскриве следовало ожидать их у двери, а до этого он явно не додумался.
     Что ж, при дворе Джулианне приходилось попадать и в худшие ситуации, начиная с седьмого года жизни, когда она впервые вошла в зал, полный гостей, разыскивая отца. Теперь же умение осадить не в меру любопытного незнакомца стало ее натурой. Расправить плечи, выпрямить спину, идти твердой поступью, но не строевым шагом, быть грациозной, любезной и, самое главное, открытой; искать того, кто тебе нужен, и ни в коем случае не скрывать этого, поворачивая не только взгляд, но и голову, и кивать любому, с кем встретишься глазами...
     Как, интересно, поведет себя идущая рядом Элизанда? Наверное, как-нибудь иначе, но тоже вполне пристойно. Например, влезет на стол и позовет д'Эскриве по имени - не приведи Господи..
     Всего два шага среди шумной толпы - и наступила тишина. Про себя Джулианна сравнила их появление с падением камня в медленную глубокую реку; молчание разбегалось по залу, подобно кругам на воде. Или подобно круговому ножу, который резал руки и языки, обрывая любую беседу и заставляя любого рыцаря на мгновение сбиться и растерянно уставиться на гостий.
     "Д'Эскриве мог бы и предупредить своих товарищей, - раздраженно подумала Джулианна. - Мог хотя бы сказать о нас нескольким, чтобы слух распространился сам собой..."
     Впрочем, молодые люди пришли в себя довольно быстро. Те, кто стоял ближе всех к девушкам, улыбнулись, поклонились, уступили дорогу и жестом предложили пройти; остальные, слишком хорошо воспитанные, чтобы разглядывать их в упор, ограничились взглядами искоса. Умолкший было разговор возобновился, став, однако, спокойнее и тише.
     Они дошли до самого центра малого зала; Джулианна уже не вглядывалась в каждое лицо, отчаявшись найти д'Эскриве. Она больше рассматривала колонны и крышу, выгнувшуюся так высоко, что свет факелов не достигал ее; про себя девушка подумала, что в любом другом замке этот зал стал бы главным, а не малым. А здесь название было верно; обитателям Рока он наверняка представлялся каморкой, пригодной разве что для детских игр, и за неимением детей отданной молодым людям для развлечений, центром которых стала на сегодня Джулианна.
     Подумав так, она отвела взгляд от темного и едва различимого свода и обнаружила, что стоит перед огромным камином. Он был размером с замковую дверь; стены потемнели от копоти, но огня внутри не было - слишком уж жаркое выдалось лето. Вместо дров в камине стоял маленький столик, окруженный стульями; в нише висела лампа, а на столе стояло вино и знакомые серебряные кубки. Позади стола стоял Антон д'Эскриве. Он поклонился, поймал взгляд Джулианны и улыбнулся, выпрямляясь.
     - Добро пожаловать, мадемуазель Джулианна и мадемуазель Элизанда. - Он поклонился чуть менее глубоко. - Не окажете ли вы мне честь? Я подумал, что вам, наверное, будет приятнее сидеть в стороне от всей этой суеты; мои собратья временами бывают излишне шумливы.
     - Сьер Антон! - Ее неудовольствие превратилось в смех. - Я прошу у вас прощения. Я уже начала думать, что вы забыли о своем приглашении.
     - Ну что вы, мадемуазель! - Он отодвинул стул и усадил Джулианну; Элизанда устроилась напротив, а сам рыцарь - между ними. По его знаку Маррон поспешно наполнил кубки, а потом отступил к стене.
     - Где же обещанное... представление, сьер Антон? - Джулианна не сказала слова "менестрель", чтобы не раскрыть Элизанде своего сюрприза.
     - По-моему, оно сейчас начнется, мадемуазель. Прислушайтесь...
     На зал вновь опустилось молчание, на этот раз иное. В тишине Джулианна услышала негромкий звон мандолины.
     Рыцари вокруг разом зашевелились, рассаживаясь за длинными столами. Джулианна вытянула шею, чтобы через их головы посмотреть туда же, куда все. Да, это был менестрель: бородатый человек средних лет, пестро одетый, на ходу извлекающий из мандолины мелодичные звуки. Он медленно прошел между скамьями к освободившемуся у камина пятачку и остановился прямо перед девушками. Джулианна подумала, что д'Эскриве усадил их тут не только для того, чтобы уберечь от шума.
     Элизанда тоже завертела головой, высматривая источник музыки. Джулианна не сводила с нее глаз, пытаясь понять, какое впечатление произвел сюрприз на ее подругу. Результат ее скорее озадачил, нежели обрадовал: она почти испугалась, заметив, что Элизанда напугана.
     Какое-то мгновение Элизанда была неподвижна, однако потом ее взгляд нашел менестреля. Тут она повернулась, медленно выпрямилась и замерла, сложив руки на коленях и глядя на стол перед собой. Вуаль скрывала лицо девушки, но поза ее не свидетельствовала ни о каком удовольствии. Тут была что-то другое, личное, какая-то тайна; быть может, какой-то менестрель появился в ее жизни не к добру? А может, она была знакома с этим менестрелем; они могли встречаться на дороге, и встреча эта могла окончиться печально для Элизанды?
     Что ж, решила Джулианна, какова бы ни была правда, она выяснится позже. Ей было жаль, что ее сюрприз не принес Элизанде радости, но люди, хранящие такое количество тайн, не должны жаловаться, если попадают в неприятные ситуации из-за неосведомленности окружающих. Джулианна отхлебнула вина, чинно прикрыв бокал вуалью,, дабы не ранить ничьих чувств, и постаралась не думать об Элизанде и ее секретах.
     Честно говоря, это оказалось несложно. Возможно, менестрель не был знаменит, но его руки и голос были наделены поистине волшебным даром. Он извлек из мандолины воинственный аккорд и запел песню, известную всем окружающим, включая даже Джулианну. Вообще-то говоря, музыка Чужеземья редко приживалась в Марассоне: в Империи было слишком много строгих ценителей, считавших свою родину источником всех искусств. Однако этот старый мотив был известен каждому воинственному мальчишке от Марассона до самого Аскариэля. В песне говорилось о великой войне, в которой были захвачены Святые Земли и возникло Чужеземье; менестрель вел мелодию чистым баритоном; вскоре к его голосу присоединился мощный хор рыцарей, и ритмичная песня в исполнении глубоких мужских голосов заставила Джулианну затрепетать.
     Песня окончилась торжествующим победным криком. Рыцари аплодировали громко и долго, хотя Джулианне показалось, что они хлопают не только менестрелю, но и себе самим. Да и он хлопал им, поворачивался, кланялся и улыбался.
     Наконец менестрель поднял руки, призвав всех к молчанию.
     - Господа, дамы! - Отдельный поклон в сторону камина, где Элизанда сжимала в руках бокал (все-таки она встречалась с менестрелем раньше!) - Песня может повести в бой и храбреца, и труса; она может внести любовь в сердце женщины - и мужчины, конечно, тоже, - добавил он под общий смех. - Но музыка многому может научить нас, и эти уроки не всегда бывают радостны. Если мне будет позволено, я спою вам пастореллу своего собственного сочинения. Это небольшая грустная песня, которой вы никогда не слышали раньше. Она называется "La Chanson de Cireille".
     При этих словах из груди Элизанды вырвался вздох. Джулианна мгновенно повернулась к подруге, но та снова замерла, обратив взгляд на менестреля. Ее глаза горели - яростью, как показалось Джулианне, хотя проклятая вуаль мешала рассмотреть яснее.
     Менестрель заметил это и низко, неторопливо поклонился их столу.
     - Она называется "La Chanson de Cireille", - повторил он, встретившись глазами с Элизандой, - а меня, ее автора, зовут Радель.
     Его пальцы пробежали по струнам мандолины, извлекая из нее странные резкие аккорды, резанувшие ухо Джулианне. Менестрель запел:

     Я вышел на край вожделенной земли,
     Прошел по реке между горных вершин,
     Прошел мимо замка, что мертв и покинут,
     Ворот, что рассыпались, башен, что пали.
     За замком был сад, в изобилье плодовом,
     Плоды устилали собою всю землю,
     И некому было поднять и собрать их.
     Я юн был и глуп был, я был безрассуден,
     Я яблоко взял и вкусил его сладость.
     И пели вокруг меня дивные птицы,
     И воды плескались в размеренном ритме,
     Сквозь лес меня звал сей напев в сад укромный,
     В высоких стенах, за закрытою дверью.
     Сквозь щели ворот мне видны были розы,
     И маки, и дева, что с песней рвала их
     И голос ее был речным и был птичьим,
     Слова же той песни горчили тоскою:
     "О, куда ты ушел, на кого нас покинул?
     Жесткосердный, нас бросил и предал, и сгинул.
     Ты обманул нас, обеты и клятвы нарушив,
     Имя твое, как проклятье, останется в душах".
     Я звал эту деву - она не слыхала.
     Я честью поклялся, что зла не замыслю,
     Любимый покинул прекрасную деву,
     Я жаждал любить ее, оберегая.
     Пусть стены высоки - они одолимы,
     Мне под ноги древо подставило ветви,
     Я встал меж шипов ежевичных свирепых
     И снова позвал, но не слышал ответа.
     В саду не цвело ни единого мака,
     Земля заросла только терном бесплодным.
     Здесь не было девы, здесь только гнездилось
     Одно одиночество вкупе со скорбью,
     И тут я запел, как вернувшийся рыцарь:
     "О, зачем ты ушла, отчего не дождалась?
     Долг позвал меня прочь, и тропа затерялась.
     Я оставил тебе свое имя, ты украла его, как вор.
     Я оставил тебе любовь, ты ее обрекла на позор".

     Джулианна ждала еще одного куплета, завершения, ответа на страшные обвинения песни, однако раздался только всхлипывающий звук струн, приглушенных ладонью музыканта. Менестрель склонил голову и умолк.
     Джулианна снова посмотрела на Элизанду и увидела, что глаза подруги поблескивают. Она так и не поняла, что это - гнев или слезы.
     Негромкое бормотание в толпе только подчеркивало тишину. На этот раз аплодисментов не было - да Радель и не ждал их. Через минуту он поднял голову - не слезу ли заметила Джулианна на его щеке, над темной бородой? - и вновь опустил руку на струны.
     На этот раз он запел балладу, старую историю о двух братьях, которые любили друг друга, но честь заставила их биться между собой, пока оба не пали бездыханными. Про себя Джулианна порадовалась, что у Элизанды есть время прийти в себя. Но этот человек, Радель, был сущим дьяволом по части выбора песен - или же дьявол затаился тут в камине: Джулианна заметила, что д'Эскриве побледнел и застыл, остановив на менестреле взгляд глаз, казавшихся сейчас бездонными ямами. Стоявшему позади него Маррону тоже было неуютно, он то смотрел на хозяина, то отводил глаза. Джулианна с трудом могла вздохнуть; больше всего ей хотелось схватить Элизанду за руку, выскочить из зала и убежать подальше от этих непонятных тайн.
     Однако это было невозможно - ее положение не позволяло подобных выходок. Тогда Джулианна взяла опустевший кубок и легонько постучала им по столу, привлекая внимание Маррона. Юноша сразу заметил движение и пошел вокруг стола, заново наполняя все кубки. Что ж, по крайней мере он отвлек внимание сидевших в камине. Краем глаза Джулианна заметила, что д'Эскриве сделал глубокий медленный вдох и слегка тряхнул головой, словно отгоняя какие-то невысказанные мысли.
     Песня окончилась смертью и позором, сломанным мечом и человеком, обреченным на скитания и утрату имени. Не успел последний отзвук песни замереть под сводами зала, как Радель запел что-то героическое, подстраиваясь под вкус аудитории. Ему снова начал подпевать хор. Д'Эскриве не пел, но Джулианна явственно ощутила, как напряженность покидает и рыцаря, и Элизанду, сменяясь облегчением; впрочем, Элизанда все еще казалась напряженной и держалась настороже.
     "Сегодня она ответит на мои вопросы, - сердито подумала Джулианна. - Захочет она того или нет..."
     И Элизанда в самом деле ответила Джулианне - правда, не на все вопросы. Когда менестрель во второй раз попросил отдыха для перетруженного горла, Джулианна ухватилась за возможность удалиться, и Элизанда поддержала эту идею. Д'Эскриве отправил клюющего носом Маррона спать и сам проводил девушек до комнаты. Раздеваясь и помогая раздеться Элизанде, Джулианна забросала подругу вопросами, и та отвечала ей - как ни мало пользы было от этих ответов.
     - Ты ведь знаешь этого певца, да?
     - Раделя? Да.
     - А он знает тебя.
     - Да.
     - Откуда?
     - Ах, Джулианна, да его все знают!
     - А сьер Антон не знает.
     - Ну, может быть. По крайней мере по имени не знает. Но человек с такой судьбой, как у сьера Антона...
     - Какой такой судьбой?
     - Ты что, ничего о нем не знаешь? Ты же говорила, что отец заставил тебя выучить все родословные в Королевстве!
     - Ну, заставил... Я знаю, кто такой граф д'Эскриве, но мне ничего не известно о сьере Антоне. А что с ним такое?
     - Спроси его лучше сама.
     - Ладно, но он ведь ничего мне не рассказывал...
     - Наверное, просто потому, что ты не спрашивала. Спроси его, с чего он вдруг вступил в Орден. Вы так подружились, что он всё тебе расскажет. Он не делает тайны из своего позора.
     Разве они подружились? Может быть, хотя и не так крепко, как намекала Элизанда. Джулианне нравился рыцарь, он заинтересовал ее - так же как и она его, в этом Джулианна была уверена. Но она подозревала, что Элизанда напрашивается на ссору, чтобы избавиться от дальнейших вопросов.
     - Может быть, я так и сделаю. А откуда ты знаешь Раделя?
     - Я знаю его очень давно. Всю жизнь. - Это было сказано довольно сердито. - Он не всегда был менестрелем.
     - А кем еще?
     - А кем бы ты хотела, чтобы он был?
     - Для начала человеком, который прямо отвечает на вопросы. Эта его песня, "La Chanson de Cireille"...
     - Ну и что?
     - Я бы решила, что это просто меланхолическая пасторелла, но она была спета специально для тебя. Странная песня, незаконченная - но не более того. Но она разозлила тебя и довела до слез. Почему?
     - Не будь там меня, - хрипло отозвалась Элизанда, - он и не подумал бы ее петь. Я не хотела слышать ее, и поэтому он ее и спел. Это меня рассердило. Мне всегда грустно от этой песни, поэтому я и расплакалась. И вообще я бы с радостью не слышала ее еще сто лет!
     - Что она означает?
     - Что люди уходят, когда им этого не следует делать.
     - Элизанда, кто этот человек?
     - Как видишь, сейчас его зовут Радель. У него есть и другие имена. Он странник, бросил дом. Был солдатом, земледельцем, магом, торговцем, вестником... много еще кем. А теперь вот менестрель -- это у него тоже неплохо получается.
     "А кто такая ты?" - хотелось спросить Джулианне, но она уже задавала этот вопрос Элизанде, когда та была в более спокойном настроении, и не получила удовлетворительного ответа. Лезть с этим вопросом сейчас означало бы сотрясать воздух впустую.
     - Ну-ну. И что же стоит между вами?
     - Жизнь, - вздохнула Элизанда. - И смерть, - горько добавила она. - Этого не прощают. Этим вечером он поступил как трус, он не должен был делать того, что сделал. - Элизанда бросилась на постель и поспешно попросила: - Джулианна, не надо больше вопросов. Я так хочу спать...
     Джулианна не стала больше расспрашивать подругу, но так и не уснула и подозревала, что Элизанду тоже мучает бессонница. Она лежала, прислушиваясь к горькому молчанию подруги, и чувствовала, что попала в ловушку, в лабиринт тайн, где любой ответ приводит к новым вопросам. Впервые в жизни она горько пожалела о том, что не сможет проспать эту ночь в одиночестве.

***

     Они крались тенями у подножия одной большой тени. Весь свой путь они прошли только для того, чтобы попасть сюда и убивать. Протянув руку, Джемаль мог коснуться скалы, ощутить под пальцами ее холодную зернистую и влажную поверхность, хотя до выпадения росы оставалось еще несколько часов - она появляется перед рассветом. Откинув голову, Джемаль видел небо, полускрытое огромным утесом с массивной крепостью на вершине. Крепость, впрочем, видна не была. Джемаль с товарищами долго наблюдали за ней из укрытия и уже поняли, что она стоит на самом краю крутого обрыва.
     Внезапно рядом с Джемалем встал Джезра; он потянулся, положил руки на камень и легко и проворно полез вверх. Не успел Джемаль сосчитать до пяти, как ноги Джезры оказались выше его роста - юноша успел подняться из засады. Их товарищи тоже полезли вверх, пробуя свои силы, - черные тени на черном.
     - Ты далеко? - шепотом спросил Джемаль. Сверху раздался негромкий смешок, и друг спрыгнул наземь.
     - Мы сможем влезть наверх, - сказал он. - Даже если не будет ни луны, ни звезд. Мы залезем и получим их в награду.
     - С оружием, - спросил голос позади них, - и в тишине?
     Они быстро повернулись и увидели стоявшего позади Хасана.
     - Да - и еще раз да, - ответил Джезра.
     - Хорошо. Но когда час настанет, вам придется прикусить языки. Даже если кто-нибудь сорвется, он не должен выдать нас криком.
     Они кивнули. Сказанного было достаточно. Лучше уж прикусить язык, чем получить кляп в горло.
     - Мы можем влезть на скалу, - медленно сказал Джемаль, - там есть за что ухватиться. Вот на обрыве придется сложнее.
     - На обрыве, - сказал Хасан, - нас будет ждать помощь. Не этой ночью и не следующей, но, когда мы окажемся наверху, помощь мы получим. - Его взгляд заскользил все выше и выше, к невидимой крепости. - Если мы возьмем ее, - пробормотал он, - мы сможем защищаться, и они уже не будут чувствовать себя свободно на наших землях. И более того: они просто не знают цены тому, что имеют. Крепость сильна, но это не так уж важно. Если мы возьмем Рок, мы получим Башню; тогда, если будет нужно, к нашему народу вновь придет на помощь Ходячий Мертвец.
     - Неужели ты пойдешь на это? - выдохнул Джемаль.
     - Если будет нужно, - повторил Хасан.
     "Не тебе, - хотел сказать Джемаль. - Тебе достаточно того, что есть в тебе самом". Но Хасан уже повернулся и уходил прочь, обходя камни и перебрасываясь короткими словами фраз с другими членами отряда, людьми из разных племен. Джемаль готов был последовать за ним по пятам, словно собака, но его удержала гордость.
     Порыв прошел, укол потери канул в небытие. Джезра тронул его за руку, не говоря ни слова; пальцы коснулись запястья, где билась кровь, а потом костяшки пальцев стукнули о костяшки. "Кого люблю, за того и дерусь".
     Джемаль повернул руку и ответил тем же - костяшки о костяшки, пальцы на запястье. "За кого дерусь, того и люблю".

9

БРАТЬЯ ПО ОРУЖИЮ

     Фра Пиет решил, что Маррон нарочно изобразил сначала обморок на дороге, а пото