м,  бой  сразу
бы стал неравным.
     Я снова нанесла мальчишке-конюху запрещенный удар между
ног.  Лошади  лягались,  ржали,  но  разбегаться  упорно  не
желали. У меня было полное ощущение, что они делали ставки -
кто  из  нас  победит.  Я  попыталась  лягнуть  жеребца,  но
промахнулась - лиг на пять.
     И тут, словно камни, пущенные из баллисты, рядом с нами
оказались  Кей  и Бедивир, а следом за ними  -  до  той  пор
отдыхавшие  юты.  И тут Кей наконец (засранец  он,  конечно,
порядочный,  но  хвала  ему за догадливость)  понял,  в  чем
состоял наш замысел.
      - Держи ублюдков! - крикнул он Бедивиру, а сам ощутимо
ткнул жеребца в круп острием боевого топора.
      Я  вам  честно  скажу: никогда я не верила  россказням
Этого  Мальчишки  про  Пегаса - не верила  до  этого  самого
мгновения.  Тут  я  своими  глазами  увидела,  что   лошади,
оказывается,  умеют летать. Здоровенный боевой конь  взлетел
футов  на  пятнадцать  и, заметьте, безо  всякой  там  магии
Мирддина  -  крутанулся в воздухе, приземлился и поскакал  в
сторону  Уэссекса  во всю прыть, по пути перескакивая  через
невысокие домишки.
      Остальные лошади, действуя в рамках подлинно  афинской
демократии,  постановили: последовать примеру  жеребца.  Они
взметнулись и помчались следом за своим пегим предводителем.
      Юты - вот уж тупицы! - не сразу поняли, что произошло.
Я уж было подумала, что замысел Ланселота провалился.
      Первыми очухались те восемь, что покуда не вступали  в
драку.   Вскрикнули,  обернулись  друг   к   дружке,   потом
развернулись, посмотрели вслед убежавшим коням  и  принялись
звать их обратно.
      А  потом  все  как один бросились вслед  за  лошадьми,
оставив своих бравых товарищей биться с Ланселотом,  Кеем  и
Бедивиром.
     Четверо оставшихся ютов поняли, что Фортуна отвернулась
от  них.  Они самым постыдным образом покинули поле брани  и
cab`%,(+(al за своими товарищами. Ну и топот был! Юты -  они
жирные, тяжелые, так что ногами грохотали под стать коням!
      Стало  тихо-тихо. Осталось всего двое ютов. И оба  они
нацелились  длинными, острющими мечами.., в Этого Мальчишку.
Ну и еще в Ланселота.
      Я  отпустила  свою жертву - отшвырнула прочь  порядком
надоевшего  мне  конюха. Он, похоже, был не  против.  Тяжело
дыша,  я шагнула вперед. Выглядело все происходящее довольно
смешно,  но, знаете, когда у мужчин в руках холодное оружие,
да  и вообще любые острые предметы, кто знает, чем это может
кончиться?
      "Матерь  Божья, - молилась я, понимая,  что  молюсь  я
сегодня  слишком часто, - прошу Тебя, не допусти, чтобы  мне
пришлось  сжимать в руках голову Этого Мальчишки,  когда  он
будет истекать кровью на улице Харлека!"
      -  Хо!  -  воскликнула  я, но  никто  даже  головы  не
повернул. - Эй, вы, там! Дома есть кто-нибудь?
      - Анлодда! - прокричал Этот Мальчишка. - Не надо! Лицо
его  побелело, как снег. В руке он сжимал какую-то суковатую
палку.  Правду сказать, шла она ему куда меньше,  чем  арфа,
которую он ухитрился где-то потерять.
      "Да  уж, вооружился, нечего сказать!" - подумала я.  И
вправду,  разве это оружие? Но вы сами подумайте: когда  вас
вдруг  сбросит  на  скаку какой-нибудь полудохлый  пони,  вы
разве станете разбираться, хорошо это у него получилось  или
плохо  -  вы просто изумитесь что он вообще сумел  вытворить
такое!
      - Корс Кант Эвин, не смей со мной так разговаривать! -
огрызнулась я на всякий случай, чтобы дать ему понять, как я
безмерно  рада  видеть  его живым.  При  этом  я  хорошенько
топнула  ногой,  дабы  оповестить  всех  остальных  о  своем
присутствии.  - Да и не с тобой я разговариваю.  А  с  этими
двумя рыбоголовыми ютами. - Я поглубже вдохнула и произнесла
начальственным тоном, как когда-то меня учил Меровий.  Голос
родился  где-то  глубоко внутри меня и прозвучал  неплохо  -
почти так, как я рассчитывала. Ну просто-таки Глас Божий.  Я
проговорила по-сакски, а ведь это почти то же самое, что по-
ютски: ОСТАНОВИТЕСЬ И ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ!
      Мне  таки  удалось завоевать их внимание. "Здорово!  -
похвалила я себя. - А теперь постарайся придумать что-нибудь
поинтереснее".
      Юты  повертели  головами, и, кажется, до  них  наконец
дошло, какая перемена произошла в расстановке сил.
     - Не кажется ли вам, - продолжала я, - что вы одиноки и
несчастны,  совсем как гусята, которых бросила  на  произвол
судьбы  их  мамочка-утка? - "Утка? Гусыня,  скорее,  но  это
ладно. Я волновалась, вы же понимаете. Все-таки драка, и все
такое прочее!"
     Понимание происходящего заставило ютов устрашиться. Они
плотнее  прижались  друг  к  дружке  и  принялись  судорожно
отмахиваться мечами, тыкая ими во все стороны.
      Кей  осклабился  и  шагнул  было  вперед,  намереваясь
положить  конец неравному бою, но Ланселот остановил  его  -
надо же, как он, оказывается, благороден, а я и не думала!
     - Кей, - сказал он, - не думаю, что есть нужда...
      А  вот  камланнский  сенешаль не так  сильно,  как  я,
порадовался  происшедшей с его военачальником  перемене.  Он
бросил  на  Ланселота полный непонимания взгляд  -  примерно
таким одарила бы своего хозяина охотничья псина, если бы  он
вдруг  запретил  ей  схватить  подстреленную  добычу.  После
минутного колебания Кей отступил - видимо, решил не спорить.
      Но  я-то видела, какие глаза были у Кея. Ох,  в  самом
скором  времени  он мог предать Ланселота - и  Артуса  тоже.
Похоже,  мой...  Гормант  и  я не единственные  изменники  в
Придейне. Кей отвернулся от перепуганных ютов и жестом велел
им убираться прочь.
      Юты  проделали  это почти так же  резво,  как  до  них
лошади, а мы, победители, остались одни.
       Победители?   Лично   я   себя   победительницей   не
чувствовала. У моих ног рыдал мальчишка-конюх, зажав руки  в
паху. И мне вдруг стало дурно - мне показалось, будто я что-
то выронила, потеряла.
      Выронила,  пролила.., о Боже, неужели  преждевременное
кровотечение?  Но  нет,  ведь ночью было  полнолуние,  стало
быть, до начала месячных оставалось еще целых две недели.  Я
всегда помню, когда они должны начаться.
      И  все же кровотечение началось, а я не поняла почему.
Что же делать?
      Я  пробормотала какие-то извинения. Сердце мое  бешено
колотилось.  А  эти  тупицы,  конечно,  ничего  не   поняли.
Конечно, они и понятия не имеют о том, что это такое -  быть
женщиной! Я шагнула к полуразрушенной конюшне.
      Дойдя до угла, я пустилась бегом. Со лба текли струйки
пота, состояние было полуобморочное. Мне казалось, будто все
мои внутренности вываливаются из меня.
      Но  когда я подняла тунику и провела рукой между  ног,
рука  осталась сухой и чистой. Никакой крови. Ясно. Все дело
в полнолунии.
     И все же: что происходило?
      И  тут  я  вспомнила изменника, вспомнила его запавшие
пустые  глаза.  И  тогда,  когда он  сговаривался  с  Темным
Королем,  и  теперь,  когда его самого  так  подло  предали.
Изменник? Изменница? Мой отец или я сама?
     Я упала на колени, обхватила себя руками. Он смотрел на
меня в упор и отказался от меня. Совсем как Петр. Была ли  я
и в самом деле дочерью своего отца?
      Но ведь Харлек никуда не делся. Вот он, мой город, вот
она - я.
     Правда, теперь тут недоставало кое-каких зданий, многие
горожане  погибли или бежали. И все же тут  была  столица  -
дворец,  стадион, бани, фонтаны, хотя.., не бежала  вода,  и
бани остыли.
      Удивительно, как я смогла во всем признаться Ланселоту
прежде,  чем  рассказала Меровию, Второе  мое  предательство
было  страшнее.., когда я пыталась передать  послание  людям
отца  на берег, рассказать, что я отказалась исполнить  волю
отца и не стала убивать Артуса, что брат мой Канастир мертв.
А  мое  послание  приняли треклятые  саксы,  а  может,  юты,
*.b.`k% к тому времени уже успели захватить город.
     Ощущение было ужасное. Как будто я рассказала подруге о
похождениях  с новым любовником и обнаружила, что  он  -  ее
муж.
      Я плакала, к горлу подступил ком. Все тело мое сводили
спазмы  -  наверное,  вот  так  мучалась  моя  мать,   когда
производила меня на свет. На этот глупый, мерзкий  свет.  Но
даже  слезы  -  и  те  покинули меня. Глаза  мои  оставались
сухими. Семнадцать лет я прожила на свете, но ничего путного
не  совершила.  Полжизни миновало, а мне нечем похвастаться,
кроме влюбленного в меня юноши, который готов выстроить  мне
не дом, но храм, и петь мне не песни любви, а песни войны.
      А  еще.., мой отец - изменник, а я - трусиха, и  боюсь
даже  собственного отражения в зеркале. Что ж,  быть  может,
мне и повезло, что он отказался от меня.
      Тут  я  задумалась о бессмертии. Песни Этого Мальчишки
бессмертны, бессмертны и Строители, в ряды которых я некогда
вступила.  Они  переживут  нас  обоих.  Что  же,  бессмертие
смеется над нами?
      Харлек жив, это я вижу. Мой город выживет. И вместе  с
тем  он мертв - так дядя Лири говорил мне о безбожниках.  Он
говорил, что они живы и мертвы одновременно.
     И дело тут не в разбойниках-ютах. Наш город захватывали
столько раз, что те, кто рисует карты, могли бы помечать  на
них Харлек не чернилами, а мелом!
      Я  никогда не понимала этого, покуда жила здесь. Этому
меня  научил Камланн. Меровий, Артус, Этот Мальчишка и  даже
Ланселот  показали  мне, как много мы потеряли.  Правда,  им
всякая  потеря представляется приобретением.  Но  я-то  знаю
точно, что это значит.
     Когда-то мы были воинами, теперь стали солдатами. Когда-
то  у  нас  был Королевский Совет, теперь остался  никчемный
сенат.  Когда-то  греки,  евреи,  друиды,  даже  женщины   и
принцессы,  бывало,  вели  философские  споры  на   ступенях
Древних  Палат.  "Говорите по очереди, слушайте  правду!"  А
теперь  мы  гнем спины перед Гормантом, который  предал  Dux
Bellorum.  А почему бы и нет? Всякое почитание относительно,
а он даже собственных детей не узнает! Вот дед мой правил, а
отец просто управляет.
       Как   там   говорится   в  ритуальном   стихотворении
Строителей?

     Одно поколенье сменяет другое,
     Земля же вращается вечно.

      Неожиданно я услышала голос иного поколения. Он звучал
потаенно,  украдкой, словно то говорила шлюха, не  рискующая
войти в двери храма: "Ты же знаешь, что это не так, - вещала
соблазненная  соблазнительница.  -  Разве  ты   не   ощущала
собственную  душу  так,  как  ощущают  острые  камешки,  что
царапают твои босые ноги?"
     О, мне хорошо была знакома та, чей голос я слышала. Это
она  возносила  меня  на вершины и опускала  в  бездны.  Она
всегда  была готова пришпорить меня, как пришпоривают  пони,
' c/`o,("h%#.ao перед преградой и не желающего перепрыгивать
через нее.
      "Ты можешь погибнуть, но можешь остаться в живых,  как
Бог  Меровия. Ибо она здесь - твоя душа, ты касалась ее!  Ты
видела  ее, чувствовала, ты вынула ее из шкатулки и вертела,
рассматривая  при  свете  солнца!  Вот  что  такое  -   быть
Строителем!"
     - Истинный дар Меровия, - произнесла я вслух, - это то,
что  строит  Строитель. Вот дар моей любви тебе,  Корс  Кант
Эвин, - если только ты когда-нибудь примешь его.
      Чьи-то  шаги.  Хруст вывороченных из земли  булыжников
растрескавшейся мостовой. Я быстро вскочила.  Но  страх  мой
был  напрасен.  Это  был  всего  лишь  он,  Этот  Мальчишка-
римлянин. Его волосы растрепались, словно конская  грива  на
ветру. Рассвет окрасил их в огненные тона.
      Я отвернулась. Пусть щеки мои были сухими, но в глазах
наверняка  отразился  страх.  Бояться  на  самом  деле  было
нечего.  Никакие внутренности из меня не вываливались,  даже
кровь  не текла. И все же мне казалось, словно что-то умерло
у  меня  внутри. "Хорошо, что он не ждет от  меня  любви,  -
подумала я, - ибо сегодня он ее ни капельки не получит".
      Но  если  честно, я бы не возражала, если  бы  он  сам
предложил  мне  только  любовь. Больше  от  него  ничего  не
требовалось. Скажи он мне сейчас о любви, я бы  бросилась  к
его ногам, и пусть бы он делал со мной все, что пожелает! Но
будь  я  проклята,  если  бы  я предалась  животной  похоти,
подобострастию или "цивилизованности". Не о  такой  любви  я
мечтала!
     - Здорова ли ты.., госпожа моя? - спросил он, глядя при
этом  сквозь  меня так пристально, что я едва не обернулась,
чтобы  посмотреть, не стоит ли кто-нибудь у меня за  спиной.
От  звука его голоса меня зазнобило. Порой он знает  больше,
чем  следовало бы! Слишком мудры, слишком пытливы его глаза,
глаза  барда! Но он питал ко мне искреннее сочувствие,  а  я
сейчас  как  раз  в  сочувствии больше  всего  и  нуждалась,
чувствуя   себя  проклятой,  словно  обитательница   Гадеса,
которая  мучается  жаждой, но которой вместо  воды  подносят
очередной камень, и этот камень она должна вновь катить вниз
по склону.
      -  Харлек, - выговорила я и запнулась. Я не знала, что
сказать.  Я  чувствовала  себя так,  словно  очнулась  после
чудесного сна, где мне привиделись цветы и радужные рыбки, и
обнаружила, что мир сер, а сапоги немилосердно жмут.
       И   еще..,   я   дала   клятву   Ланселоту.   "Святая
Равноапостольная Мария, помоги мне! Укрепи меня! Пусть голос
мой будет тверд! Пусть всякие чувства оставят меня, невзирая
на то, что Этот Мальчишка живет на свете!"
      Наверное,  он  и  сам в этот миг ощутил  прикосновение
смерти.
      А  я не имела права плакать. Харлек умер давным-давно,
еще  до  того,  как мне минуло десять лет от роду  -  тогда,
когда последний корабль с фигуркой дракона на носу отплыл  в
Кардифф, и было объявлено, что Харлек принадлежит Риму.  Про
это еще наши бабушки детишкам рассказывали сказку.
       Я  услышала  какой-то  странный  звук,  обернулась  и
увидела, что Корс Кант стоит передо мной на коленях.
     Глупый мальчишка! Это еще что за новости?
      -  Полагаю, тебе лучше встать на ноги, Корс Кант Эвин,
как  подобает истинному барду - если, конечно, тебе  еще  не
дика мысль о том, чтобы завоевать меня.
     Я подтолкнула его туда, где нас ждали Ланселот и Кей, а
в конце пути - Меровий и корабль, на котором мы могли уплыть
домой.  О  Господи! Как же я жаждала поскорее вновь  увидеть
Камланн и забыть о том, что есть на свете это место,  где  у
меня больше нет дома!
       И   тут   раздался  глухой  стук,  заставивший   меня
вздрогнуть. Мы все, выпучив глаза, уставились на  Ланселота,
а  он  рухнул, как подкошенный. Я бросилась к нему  со  всех
ног, но Кей опередил меня.
     - Государь! - в страхе воскликнул он. Он, похоже, не на
шутку испугался. Стало быть, они все же что-то значили  друг
для  друга, невзирая на все распри. Принц корчился на земле,
словно змея, и сжимал руками виски.
     - О, как больно! - выдавил он еле слышно.
      Корс  Кант схватил меня за руку, а я в ответ изо  всех
сил сжала его пальцы.
      "Тупица! Почему бы тебе вместо этого не сжать  меня  в
объятиях!"
      А  несчастный Ланселот кричал от боли, словно душу его
кромсал невидимый нож.

                          Глава 28

      "О  Иисус,  Митра,  помогите!" - Корс  Кант  приподнял
голову  Ланселота, потрогал шею - сердце  героя  не  билось.
Бард прижал ухо к губам Ланселота, но дыхания не ощутил.
      -  Он  мертв, - изумленно проговорил юноша. Корс  Кант
поднял голову, посмотрел на Анлодду, Кея, Бедивира. Все трое
замерли,  лица  у  них стали как каменные. Наконец  сенешаль
шагнул к Ланселоту, отбросил руку Корса Канта и сам потрогал
шею полководца.
     - Мальчишка прав, - изрек он. Отважилась приблизиться и
Анлодда, прижалась ухом к груди принца.
      -  Да  что  такое  происходит?! - воскликнул  бард.  -
Собрание  лекарей?  Разве  вы все  мне  не  верите?  Я  могу
прослушать сердце не хуже любого другого!
      Между  тем никто не рыдал от горя, не сожалел о гибели
героя. Кей бросил многозначительный взгляд на брата. Анлодда
растерянно потерла пальцами лоб.
      - Ну хорошо, но скажите, во имя Махи, что нам делать с
его телом? - спросил Корс Кант.
     - Оставим его здесь, - предложил Кей.
     Бедивир что-то согласно пробурчал.
     Анлодда покачала головой.
      -  Нет,  мы  должны унести его отсюда. Уж этого-то  он
заслуживает,  хотя  у каждого из нас он мог  вызывать  какие
угодно  чувства. Он пал на поле боя, исполняя  свой  долг  и
сражаясь за Dux Bellorum.
     - Это верно, - не слишком охотно согласился сенешаль.
      -  Артус  взбесился бы, если бы узнал, что мы  бросили
его, - добавил Бедивир.
     - И это верно, - отрешенно проговорил Кей.
      -  Корс  Кант попятился. Шагнул в сторону,  ступая  по
вывороченным  из  мостовой булыжникам.  Сердце  его  сковало
страхом. "О боги, он упал замертво у нас на глазах, а никому
и  дела  нет!".  Тут бард понял, что дух его  снова  покинул
тело, взлетел ввысь и наблюдает за случившимся с высоты.  Он
видел  это раньше? Не это ли привиделось ему тогда, на борту
"Бладевведд"? Мертвое тело человека, убитого теми,  кого  он
любил больше всего на свете.
      "Неужели  принц умер из-за того, что дурацкое  видение
сбылось в такое неподходящее время?"
     - Нет, - прошептал Корс Кант. - Это не он. Это не может
быть он.
       Его   отделившийся  от  тела  дух,  неловко  управляя
непослушным  телом,  повел юношу вперед.  Движения  выходили
неуклюжие,  дерганые. Кей обернулся и отошел от Ланселота  -
казалось, он интуитивно ощутил, что тело Корса Канта  пусто,
безжизненно,  и  это  не  на  шутку  напугало  его.  Анлодда
смотрела на барда с открытым ртом, но не убежала. Взгляд  ее
был устремлен поверх головы барда - в то место, где и он сам
ощущал пребывание своего духа. Анлодда прищурилась.
      Корс Кант растопырил пальцы и стал следить за тем, как
его  руки вытягиваются, касаются груди Ланселота, затем лба.
Бард  вдруг  увидел,  что изо рта принца  тянется  тончайшая
серебряная  нить,  но другого ее конца юноша  разглядеть  не
мог,  как  ни  старался. Казалось, тень его ушла  куда-то  в
другой мир.
     Нить была тонка и затянута до предела.
      Силуэты  спутников  Корса Канта  расплылись,  потеряли
четкие очертания. Забыв о них, юноша потянулся, уцепился  за
нить  и  стал  взбираться по ней. Нить души Ланселота  увела
барда в туннель, который чем выше, тем становился уже.  "Как
дымоход", - подумал бард.
     Твои друзья отныне - мы!
      Бард взбирался все дальше, крепко держась за нить души
Ланселота. Но вот наконец настало мгновение - как  тогда,  в
подземелье,  -  когда  что-то остановило  Корса  Канта.  Это
потрясло  юношу  - ведь вверху, над ним, в  заоблачные  выси
уводила нить души Ланселота, и ни конца ей не было видно, ни
края.
      "Что  делать? Что же делать?" Корс Кант в страхе искал
решения, но не знал, каково оно может быть. "Нет! Я не могу!
Я всего лишь мальчишка!"
      -  Нет,  - сказал чей-то голос. - У тебя - все  четыре
масти Таро. Ты мужчина, а такое решение под силу мужчине.
      И  тут  Корс  Кант понял, что слышит свой  собственный
голос.
      Корс  Кант поборол сковавший его страх силой разума  и
сжал в правой руке меч рассудка.
      -  Ты можешь уйти либо вверх, либо вниз, мой принц,  -
сказал он.
      -  Не  знаю, что ты изберешь, но пока тебе  не  судьба
умирать.  Ты должен исполнить свой долг, у меня  нет  в  том
сомнений, но и свой долг я должен исполнить также.
      Ты  нам  еще нужен, принц. Вернись же вниз  вместе  со
мной.
      С  этими  словами Корс Кант вытянул руку с мечом,  как
только мог высоко, и перерубил серебряную нить.
      А  потом  бард  упал, потеряв и меч, и  нить,  и  даже
чувство верха и низа. С болезненным ощущением он приземлился
внутрь собственного тела. Он лежал, распластавшись, на  теле
Ланселота.
      В  глазах еще туманилось, голова кружилась,  но  юноша
приподнялся  и  встал  на колени. Принц  судорожно  вдохнул,
повернул голову и, тяжело закашлявшись, сплюнул большой  ком
мокроты. Щеки его порозовели, а затем побагровели.
     Корс