новобранцев после первого боя. "Пусть болтает, не давай  ему
замолкать. Шок лучше выговорить, в него нельзя погружаться".
     Корс Кант исподтишка глянул на сикамбрийца.
     - Ты же знаешь, сам видел, - сказал он негромко. - Моих
отца, мать, сестру, тетку и дядю убили. Разве ты не помнишь,
как  саксы  напали  на Лондиниум? Ты же командовал  войском,
которое  отбило  их. - Голос у него стал грубее,  старше.  -
Государь, прости меня за мой вопрос, но.., кто ты такой?
      Питер  почувствовал,  что краснеет,  нервы  болезненно
напряглись. "Он все знает!" Во рту пересохло, но все  же  он
решил  сблефовать. В конце концов Корс Кант ни в чем не  мог
быть уверен на все сто.
      - Я-то знаю, кто я такой. Ланселот из Лангедока. А вот
ты кто - еще вопрос.
      Правильно, пригвоздить его к этому камню. Убить,  пока
не проговорился. Рука Ланселота скользнула к рукояти топора,
отстегнула  от  пояса.  Он потянул к  себе  оружие,  готовый
прикончить  зловредного певца. Вдруг Питер окаменел,  поняв,
что рукоять топора сжимает не кто иной, как Ланселот!
      "Господи Боже, что же я творю?" Сделав вид, что  вовсе
не  собирался хвататься за топор, Питер поднял руку,  провел
ладонью  по  нагруднику, нашел завязку, как бы подтянул  ее.
"Вот  ведь  что  странно, - удивился он, - я ведь  собирался
спросить у парня: "А ты кто такой?"
      Заметил  ли Корс Кант угрозу? Во всяком случае,  юноша
неловко заерзал на камне, сглотнул подступивший к горлу  ком
и уставился на море.
     Питер до боли прикусил губу и мысленно загнал Ланселота
куда  поглубже. Сикамбриец рванулся на волю изо всех  сил  -
так морская глубина давит на крышку люка подводной лодки. "В
конце  концов он прорвется, - в отчаянии думал Питер. -  Это
всего  лишь  дело  времени. Дело времени  -  и  ты  получишь
невинную жертву".
     Корс Кант негромко заговорил. Питер не сразу догадался,
что бард отвечает на заданный им вопрос. Вернее, даже на два
вопроса - прозвучавший и не заданный.
      - Она - сердце мое, а я всего лишь чаша, что проливает
ложь.
      -  Ложь? Ты хотел сказать - стихи там, песни и  всякое
такое?
      -  Ну  да. Прости, государь. Стихи и песни.  "Вот  оно
как... Он знает, что я знаю, что он знает. Но ни он, ни я не
в состоянии сказать об этом вслух".
     - Нас предали, - сказал Корс Кант.
     - Это кто говорит?
     - Прин... Анлодда так сказала.
      -  Похоже,  она  права. Я видел: ты  ночью  по  палубе
бродил. Заметил что-нибудь подозрительное?
      -  Я  видел...  - Бард резко оборвал себя,  он  словно
напоролся  на  невидимую стену и пытался  прорваться  сквозь
нее. Он поднял руки, вытер глаза. - Будь проклят мой язык!
     - Корс Кант, кого ты видел, говори!
      -  Я  видел..,  одного человека, но  дал  слово  чести
молчать.  "О  Господи,  только не это!  Опять  он  за  свое!
Странное у этого парня понятие о чести!"
      Казалось, будто нутро у Корса Канта девственно-чистое,
белоснежное, а снаружи он весь перепачкан свиным дерьмом.
      -  Ты  лучше забудь-ка про свою честь и развяжи  язык.
Если только не хочешь угодить под суд.
      - Разве ты хочешь превратить меня в клятвопреступника?
-  с  выпученными глазами вопросил Корс Кант. - Я уже как-то
раз  выдал  тебе тайну Dux Bellorum, потому что  дал  слово.
Тогда  ты  был  доволен! - Он спрятал лицо в  ладонях.  "Три
клятвы в день, - и ты предатель!"
       Питер   свирепо  оглянулся  через  плечо,  постарался
успокоиться.  Позади, на каменистом берегу  уцелевшие  воины
уложили раненых. Их прикрывали воины Меровия. Другие  бритты
постепенно смыкали кольцо вокруг сикамбрийцев.
      Сам  же  король  стоял посередине этих концентрических
кругов.  Затем  он  опустился на колени,  и  Питер  перестал
видеть его. Обернувшись, Питер увидел окаменевшее лицо Корса
Канта.
     "Он все скажет. Он просто мальчишка, он не сможет долго
хранить  молчание. Нужно только переждать, и  я  сломлю  его
кельтское упрямство". Питер решил поработать психологом.
      -  Ладно,  молчи, - небрежно проговорил  он.  -  Знать
ничего  не  желаю,  - Не желаешь? - недоверчиво  переспросил
бард.
      - Да, не желаю. На что мне это все сдалось? Храни свою
тайну.  А  в следующий раз твой изменник предаст Анлодду.  С
твоей помощью.
     Парень зарделся. Крепко сжал губы, словно боялся, что с
них  сорвут  нужные  Ланселоту слова.  "Совсем  как  сержант
Конрой,  Мак-Доннелл, О'Коннер, ну почему я  никак  не  могу
вспомнить его фамилию?"
      - Ланселот! - послышался позади них окрик Кея. - Тут я
кое-что  нашел  среди обломков корабля.  Думаю,  тебе  будет
интересно.
      Питер  встал и пошел, увязая в мокром песке, к  кромке
воды. Призадумавшийся Корс Кант остался один.
      -  Что  ты  там нашел? - спросил Питер. Кей наклонился
поближе.  Он был весь мокрый, в сапоги Питера с  его  одежды
капала вода.
      -  Ты  только  погляди, что уцелело -  ни  в  огне  не
сгорела, ни о камни не разбилась, и в море не утонула! И  он
вытащил из-под плаща бутылку, ту самую.
      -  Клянусь, я ее из Камланна не забирал. -  Питер  так
уставился  на  бутылку, словно у той вот-вот  могли  вырасти
крылья, и она запорхала бы над берегом.
      - Это точно, - кивнул Кей и заговорщицки подмигнул.  -
Она   непонятно   как  угодила  в  корзину   с   мусором   в
пиршественном зале, а я ее увидел и прихватил с собой. - Кей
зловеще  осклабился. Судя по всему, он понимал, что  бутылка
угодила в корзину с мусором по вполне понятной причине. - Ты
представь  только!  Когда  мы  будем  праздновать  победу  в
Харлеке,   нам   будет   что   поднести   этому   проклятому
Dлинноволосому  Королю!  Ну, а ты ведь  не  упустишь  случая
выказать  свою верность Британии и старым добрым временам..,
легат.
      В  устах Кея титул Ланселота - римский титул командира
легиона - звучал чуть ли не обвинением в преступлении.
      Тут  внимание Питера отвлек чей-то громкий крик. Толпа
возле   раненых   быстро   расступилась.   Воины   пятились.
Сикамбрийцы упали на колени, прижались лбами к земле.
     Один из раненых лежал не шевелясь. Он явно умер. Другой
лежал  на  боку, тяжело, прерывисто дыша. "Этот умрет  через
пять минут", - понял Питер.
      Третий  приподнялся и медленно сел. Его било в агонии,
но  он  был  еще  жив. Он просунул руку под кожаную  кирасу,
сбросил ее и уставился на текущую по груди кровь.
      Меровий встал. Его длинные черные кудри были заплетены
в косу.
      -  Его  раны  не так тяжелы, как мы того опасались,  -
заключил  он и возложил руку на голову раненого. Тот  встал,
покачиваясь, словно боксер после нокдауна.
      Меровий  повел  его  к прибрежному камню,  поддерживая
плечом. Кей присвистнул и щелкнул языком.
     - Фортуна улыбается нам, - вырвалось у Питера.
      -  В  задницу Фортуну, - фыркнул Кей. - Этого сукиного
сына  копьем прокололи. Насквозь, ты понимаешь, насквозь!  А
теперь,  вишь  ты,  "его раны не так  опасны,  как  мы  того
боялись".
     Питер резко обернулся к Кею.
      -  И что же, ты думаешь, он сделал? Пожелал, чтобы его
раны затянулись? Ты что несешь, Кей? Кей пожал плечами.
     - Может, нам стоит сейчас угостить Меровия винцом? Пока
этот мерзавец кого-нибудь из мертвых не воскресил.
      Не  сказав  больше ни слова, сенешаль ушел в  сторону,
мимо  камней, по пути сунув бутылку в найденный  на  острове
судна дорожный мешок.

                           Глава 4

      Я  прыгала  по песку туда и сюда, и песок казался  мне
мириадами  острых  игл - а что, в этом  был  смысл,  ведь  я
теперь   вышивальщица.   Я  видела,   что   Этот   Мальчишка
разговаривает  с Ланселотом, и так волновалась,  что  готова
была   подойти  и  встать  рядом  с  ними,  хотя  они  могли
разговаривать и обо мне.
      Но  что же мне делать, если Этот Мальчишка выдаст меня
при  первой возможности, - а было похоже на то, что  он  как
раз  этим и занимался. Выбор у меня вряд ли будет велик, как
только  принц  проведает про то, что это  я  стала  причиной
неудачи  нашего  внезапного нападения. Он прикажет  килевать
меня на берегу, прямо здесь на песке - ну, понимаете, что  я
хочу сказать.
      И  все  же мне казалось, что Этот Мальчишка не  сумеет
проболтаться  Ланселоту. Хранил же  он  тайны  Dux  Bellorum
целых  десять лет, и никому ни словечка! В общем, я  решила,
что буду стараться вести себя как можно более естественно  с
Kанселотом,  так,  как будто единственные тайны,  какие  ему
выболтал Этот Мальчишка, - это совершенно невинные байки про
Гвина,  да  лошадей  в  конюшне, да про  постельные  подвиги
Гвинифры.
     Поеживаясь на холодному ветру, я посмотрела в даль, где
сновали  озлобленные юты, и поняла, что  сама  больше  не  в
силах  хранить собственную тайну. Слова метались  у  меня  в
душе,  словно  вино,  в  брожении готовое  разорвать  стенки
кувшина. Я должна была все кому-нибудь рассказать!
     Кто-то смотрел мне в спину, и этот взгляд колол, словно
нож лекаря. Я обернулась и встретилась глазами с Меровием.
     Почти не раздумывая, я пошла к нему. Ноги мои увязали в
мокром  песке.  Его  глаза  притягивали  меня,  меня  словно
зацепило   крюком   и  тащило.  Я  взволнованно   облизывала
пересохшие  губы. Сикамбрийцы, окружавшие Меровия,  исчезли,
словно растворились в утренней дымке. Мы остались одни.
      Меровий, казалось, мысленно раздел меня, снял  с  меня
тунику,  сорочку,  а  потом - кожу,  мышцы,  кости,  оставив
только  сердце  и  мозг. А потом он  отвел  взгляд  от  моей
обнаженной  души,  поднял  руку и воздвиг  невидимую  стену,
которая почему-то сразу успокоила меня.
      Откуда  ему  знать  о том, что я так  отчаянно  хотела
исповедаться?
      -  Я  совсем  запуталась, государь,  -  призналась  я.
Открыла рот, чтобы рассказать Меровию об отце, о том, что он
мне  поручил, о том, как я в конце концов оказалась в покоях
Dux Bellorum, но обнаружила, что не могу вымолвить ни слова.
     Я открывала и закрывала рот - наверное, это было похоже
на  открывающую и закрывающую створки ракушку. Ну совсем как
Этот  Мальчишка прошлой ночью. И вдруг я поняла, что  мучает
меня.  Мне хотелось исповедаться, но я не знала, в  чем  мой
грех!
     Согрешила ли я тем, что согласилась исполнить волю отца
и  совершить покушение на жизнь Артуса? Но в то время я едва
знала  о  том,  что  он  собой представляет,  и  какова  его
важность  для этого мира (а особенно - для Этого Мальчишки),
но  мой отец - это мой отец. Ну что ж, наверное, я согрешила
легкомыслием, бездумно согласившись исполнить волю отца.
      А  может  быть, я согрешила тогда, когда поколебалась,
когда рука моя с занесенным для удара клинком упала, и я  не
сумела  убить этого величественного человека, застывшего  на
коленях  в жаркой молитве. Тогда я испугалась за собственную
душу. И что же, Господь мстил мне за это? В чем мой грех?  В
трусости?
      Ну а как насчет непослушания? Я ведь не исполнила волю
отца. Согрешила ли я бездействием, не разобравшись, какой из
двух грехов страшнее?
     Меровий терпеливо ждал. Я должна была что-то сказать, и
потому выдавила первое признание, какое мне пришло на ум.
      -  Господи, помилуй... - сказала я. - Я.., я  люблю...
Этого Мальчишку.., я хотела сказать: Корса Канта.
     И в то же мгновение, как только я произнесла эти слова,
мне  захотелось,  чтобы  я этого  не  делала.  Как  я  могла
любить.., его?
     Меровий усмехнулся, а я покраснела.
      -  Сестра, - сказал он, - любовь не грех. Любовь - это
чувство. Исповедоваться можно только в деяниях и намерениях.
Чувства,  особенно  такие  глубокие,  как  любовь,  посеяны,
словно семена, в наших сердцах Великим Зодчим. Или ты решила
обесчестить себя и юношу соитием без брака?
      -  Нет!  То  есть...  Как-то раз чуть  было  этого  не
случилось,  но мы устояли перед искушением. Мне  показалось,
что это было бы не правильно. Не скажу, чтобы я так уж имела
что-то против со.., соития, государь. Я Строительница, но не
римлянка. Но тогда это мне показалось недопустимым.
      -  Сестра, Строители несколько иного мнения о  соитии,
чем.., скажем.., чем наш друг Артус. Когда соитие происходит
неразумно, под воздействием одной только страсти и сопряжено
с  животным  наслаждением, тогда дух человеческий  теряется.
Вот  тогда  это  воистину грех. И все же я  не  пойму  тебя,
Анлодда,  в  чем же ты хочешь признаться? - В  том,  что  не
поддалась животному чувству?
     - А это глупо?
     - Довольно-таки.
     Я вздохнула. Он поймал меня, я это понимала, и он тоже,
но  пока я не была готова исповедаться в своем грехе.., и не
буду  готова,  пока  не  решу, в чем  состоит  мой  грех.  Я
чувствовала себя золотых дел мастером, которому нужно решить
трудную  задачу. У него восемь мешочков с чистым  золотом  и
один  с простым металлом, а ему можно только трижды взвесить
мешочки на весах, чтобы понять, где золото, а где - нет.
     - Приходи ко мне тогда, когда будешь готова совладать с
духом, сестра, когда сумеешь обличить свою животную природу.
А  пока..,  пока  я советую тебе как отец, но  не  как  твой
отец... - Он усмехнулся, и я хорошо поняла разницу.  -  Пока
ты   не  научишься  любить  себя,  Анлодда,  ты  никого   не
полюбишь.., даже его.
      На этот раз я поняла Меровия не так хорошо. Его или...
Его?
      Но  какая  разница? Не знаю, по-моему - никакой.  Быть
может,  порой  это одно и то же. Я вздохнула и  вернулась  к
Ланселоту,  который  отпустил Этого  Мальчишку  и  о  чем-то
серьезно беседовал с сенешалем Кеем.

                           Глава 5

     Питер вздохнул, покачал головой.
      -  У нас дела поважнее, Кей. Дела не слишком приятные,
боюсь. Пошли ко мне Медраута.
      Усмешка скривила губы Кея - слишком проворная усмешка.
И тут же исчезла.
     - Заметил небось, как он вел себя в бою?
     - Заметил.
     - Мне не хотелось бы распекать его.
      -  И  мне  не хочется. Но нужно. Ради простых  воинов.
Питер  кивнул. Кей отошел к Хиру Амрену и негромко заговорил
с  тем.  Питер  пошел  дальше по берегу  и  поманил  к  себе
Анлодду.
     - Девушка, ты родилась в Харлеке? Она сразу напряглась,
вытянулась, как струна. Питер решил, что больше  так  к  ней
обращаться не станет.
     - Да, я родилась здесь. Это так же справедливо, как то,
что я - не юноша.
      -  Тебе  знакомы здешние края? - И Питер  обвел  рукой
берег.
      - Конечно. Это Берег Красного Песка. Он так называется
потому, что когда-то давно, еще до моего рождения, тут  как-
то раз пролилась на песок красная краска из бочки, что упала
с борта римской купеческой галеры, и...
      Питер  поскорее прервал Анлодду, пока  та  не  слишком
погрузилась в пространные объяснения.
     - Не сейчас, не сейчас... Сейчас нам нужно найти какое-
то  место, куда бы могли отступить, где бы нас не нашли юты,
где  мы  могли  передохнуть и решить, как быть  дальше.  Что
предложишь?
      -  В  лесу  есть холм, а за ним - лощина в два  стадия
шириной и в столько же длиной.
      - Замечательно. Веди нас туда, Анлодда. Она кивнула  и
побрела  к опушке леса. Деревья росли почти до самой  кромки
песка,  скрюченные, изуродованные морскими солеными ветрами.
Питер велел отряду идти следом за девушкой тихо, без шума  и
криков.
      Юты  находились  достаточно далеко, чтобы  разглядеть,
куда  именно  отправляются бритты,  -  одно  им  было  ясно:
противник уходит в сторону леса. "Если нам повезет, -  думал
Питер,  -  они решат, что осторожность - лучшая стратегия  и
будут  ждать  подкрепления, а до этого времени  за  нами  не
сунутся".
      Поначалу шло редколесье, затем, по мере того как отряд
углубился  в  лес, деревья стали расти все гуще  и  плотнее.
Дубы,  липы  - лес как лес, но уже через полмили чаща  стала
почти  непроходимой. Невзирая на то что листья почти  совсем
облетели,  ветви деревьев сплетались так плотно,  что  почти
загораживали солнце и не пропускали его лучи к земле.  Воины
начали нервничать, оглядываться по сторонам.
      Питер принюхался. Как давно он не ощущал запахов леса,
этой  сырости,  свежести.., разве что тогда,  в  лаборатории
Уиллкса, когда ему привиделся девственный лес...
      "Интересно, как пахнут шепчущие сосны?" - гадал Питер,
не  спуская  глаз с шагавшей впереди Анлодды.  Та  торопливо
шла,  изредка  останавливалась, как бы  в  изумлении,  потом
снова  шла  вперед. Наверное, даже она не узнавала  знакомые
места.
     "Либо так, либо она на самом деле не Анлодда".
      Вскоре отряд пошел вверх по склону пологого холма.  Он
оказался  достаточно  высок  - Питер  не  ожидал  обнаружить
подобной возвышенности в окрестностях Харлека - ведь  отсюда
было   добрых  пятнадцать  миль  до  горы  Сноудон,  вершина
которой,  как  это  ни  странно, была покрыта  снегом.  Хвоя
потрескивала  у Питера под ногами. Идти ему было  нелегко  -
ведь он был постарше Ланселота, и годы сказывались.
       А  потом  Анлодда  вдруг  исчезла.  Питер  недовольно
/`(*  ' + отряду остановиться и осторожно пошел вперед один.
Вскоре перед ним открылась лощина, поросшая дикими злаками и
луком.  Посреди  лощины  стояла  Анлодда.  Она  развернулась
навстречу  Питеру.  Вид у нее был довольно-таки  вызывающий.
Сложив руки за спиной, она прищурилась и проговорила:
      -  Не  могла же я забыть родные края. Это почти то  же
самое,  как если бы ты забыл, как открывается дверь  в  твой
дом. Сказала же я, что приведу тебя сюда, вот и привела.
     Питер кивнул.
      -  Хорошо.  Спасибо  тебе... Анлодда.  "А  что  это  я
споткнулся?  Что я хотел сказать? Какое слово чуть  было  не
сорвалось с моих губ? Спасибо тебе.., милая?"
      Анлодда явно преувеличила размеры лощины. В ширину тут
действительно оказалось два стадия, а вот в длину - всего-то
две  трети.  Но  для того, что задумал Питер, лощина  вполне
годилась.  А задумал он судить военно-полевым судом  беднягу
Медраута.  Питер  развернулся к отряду  и  дал  воинам  знак
следовать дальше.
      Отряд  собрался вокруг полководца. Бедивир, с которым,
по  всей вероятности, успел потолковать Кей, выстроил воинов
полукругом у подножия холма. Питер взошел повыше по  склону.
Через  пару минут к нему присоединился Кей, а чуть погодя  -
Меровий, представлявший интересы сикамбрийцев.
       Вид  у  Медраута  был  напуганный,  но  он  сам,   по
собственной воле, шагнул вперед.
     - Не будем долго тянуть, сынок, - начал Питер, надеясь,
что сумеет повести себя уверенно, как подобает в сложившейся
ситуации. - Что с тобой стряслось на поле боя?
      Медраут  беспомощно оглянулся, но не  обнаружил  ни  в
одном  лице  дружеской  поддержки. Он  вернулся  взглядом  к
Питеру. Медраут молчал. - Видимо, обдумывал ответ. Но что он
мог ответить?
      "Он не понимает, что происходит, решил Питер. - О  чем
он думает? Гадает, высекут его или казнят?"
      Ну  да,  наверное - если он на самом деле только  Мед-
раут,  и  никто другой. Когда Питер впервые увидел Медраута,
тот вел себя заносчиво, самоуверенно. Он показался Питеру не
слишком  сообразительным, однако уроки усваивал  неплохо.  И
вдруг  в  разгар  сражения  Медраут совершенно  переменился,
растерялся,  как  бы  забыл  и то,  что  уж  точно  умел,  -
казалось,   он  оказался  посередине  главы,   не   прочитав
предыдущих страниц.
      Может,  всего лишь опростоволосился в первом настоящем
бою?  А  может, внутри него сидела террористка из двадцатого
века, ничего не смыслящая в технике боя в пятом веке?
      "Бланделл сказал, что я могу опередить Селли,  а  могу
оказаться на месте позже нее на несколько дней". Питер,  жуя
губу,  смотрел  на  юношу и гадал, как же  понять,  как  все
обстоит  на  самом деле. "Если это Селли, и если она  только
что  свалилась сюда, самое время встряхнуть ее как  следует,
пока она не очухалась".
      Но если это так, то кто тогда прокрался в покои Артуса
в Камланне?
      -  Мне  нет  оправдания, государь, -  ответил  Медраут
- *.-%f.