-  Синее  небо, оно темно-синее - такое,  как  бывает,
когда  сядет  солнце. Темное-темное, оно  все  темнее  перед
лицом  Вечности. Темно-лиловое, ночное небо.  Ни  звезды  на
нем,  только шар, темно-фиолетовый, он затягивает  тебя  все
глубже, все глубже и глубже...
      Затем она умолкла и молчала довольно долго. Корс  Кант
даже дышать боялся. Когда она заговорила, солнце село и  его
последние  лучи  окрасили  небо в  красный  цвет.  На  глаза
Анлодды набежала тень - сине-черная, как тот магический шар,
что поглотил их всех в сознании Корса Канта.
      - Теперь говори, - приказала Анлодда. - Говори, что ты
видишь,  и  ответь на вопрос: идти ли Корсу Канту  вместе  с
нами в Харлек?
      Бард выжидательно смотрел на Меровия. Король Сикамбрии
продолжал покачиваться из стороны в сторону. Глаза его  были
полуприкрыты, и было видно, как они следят за кристаллом.
      Корс Кант ощутил странный порыв - почти безотчетный и,
наверное,  неуместный.  Но он не  смог  сдержаться  и  начал
негромко  напевать мелодию из "Орфея". Он пел эту  песнь  на
прощальном  пиру  в  Камланне,  сидя  у  ног  Dux  Bellorum,
которого ему, быть может, больше не суждено увидеть.
      Меровий  заговорил. Голос его звучал  ровно,  споря  с
порывами  ночного  ветра, зашевелившего  верхушки  деревьев.
Запахло дымом пылающего города. Корс Кант поежился.
     - Я вижу Воробья и Ястреба. Они летят рядом, бок о бок.
Я вижу Мышь и Барсука. Они крадутся понизу.
      Мышь  находит широкую расселину и срывается в  бездну.
Барсук  не  поспевает за ней, но его нельзя за  это  винить.
Мышь  бежит по дороге и минует старуху - кожа да кости.  Она
протягивает к Мыши костлявую руку, но не касается ее.
      Шкурка Мыши сползает с костей, течет ее серая кровь, и
вместе с кровью умолкает ее голос. Но кости Мыши попадают  в
быстрый поток, и мышь рождается Человеком из чрева Господня.
Для нее еще взойдет солнце.
      Он умолк. Анлодда закусила губу, до боли сжала кулаки.
Тут очнулся Корс Кант и перестал напевать.
      Меровий ничего не видел. Теперь его глаза были  крепко
закрыты.   Но   вдруг   он  посмотрел  на   Анлодду   из-под
полуприкрытых век и заговорил снова:
      -  Барсук  умирает.  Тень из-под  земли,  чья-то  тень
призывает Орфея. Тень Барсука крадется сквозь ночь и убивает
желтое  солнце! Тень Барсука находит Гадес прямо у себя  под
ногами,  отыскивает  самую темную, черную-пречерную  тень  и
исчезает.
      Возрожденный, чтобы стать героем, чтобы  увидеть,  как
Мышь  становится Человеком, Барсук должен спасти  того,  кто
a/ a%b его, но и для него еще взойдет солнце.
      Долго-долго  Корс  Кант и Анлодда  ждали,  что  король
скажет что-нибудь еще. Неожиданно бард обнаружил, что,  пока
звучало  пророчество, он оказался рядом с Анлоддой и  теперь
держал ее за руку. Она ли взяла его за руку, или он сам  это
сделал - Корс Кант не помнил.
      -  Наверное, он больше ничего не скажет,  -  заключила
Анлодда, но руку с кристаллом не опустила и руку Корса Канта
не отбросила.
      -  Но должна сказать, что пророчество прозвучало столь
же  ясно,  сколь  чиста бывает вода в гавани Харлека,  когда
бурная река взбаламутит море!
      -  Но.., быть может, тебе следует вернуть его обратно,
госпожа.  -  Хватит и "Анлодды", Корс Кант Эвин, -  фыркнула
девушка и отбросила руку барда, - но бывает, что и бард прав
время  от  времени. Правда, это случается так же редко,  как
луна обращается в кровь, а петухи несут яйца.
      Но  прежде  чем она успела произнести еще хоть  слово,
вновь заговорил король.
      -  И  шут, и правитель пьют из смертной чаши, а  самый
глупый из глупцов проливает свою чашу. Король галлов идет на
охоту,  теряет  дорогу  и  оказывается  в  Скотий.  И  я   в
Аркадии...
     Он умолк, неуверенно открыл глаза. Взгляд его блуждал.
     Помолчав, Анлодда прошептала:
      -  Лучше я его верну поскорее. Смотреть на него -  все
равно,  что  глядеться  в  зеркало,  когда  на  тебе   плащ-
невидимка.
     Она быстро заговорила, и произнесла заклинание от конца
до  начала.  Шар  поднялся  над  радугой  в  противоположном
направлении, из фиолетового стал алым, а когда превратился в
темно-красный, Анлодда словом растворила его.
      Заклинание  было  столь ярким, что Корс  Кант  на  миг
увидел  шар. Он потянулся к нему, но шар исчез,  прежде  чем
пальцы барда успели его коснуться.
      Меровий  очнулся, быстро заморгал и  тряхнул  головой.
Добродушно улыбнувшись, он проговорил:
      -  Слабо надеюсь, но быть может, кто-то из вас записал
то, что я говорил, ибо сам я не помню ни слова!
      -  Записал? - изумленно переспросил Корс Кант. - Вы  с
Артусом - истинные римляне!
      Он  поглубже вздохнул и повторил пророчество, стараясь
подражать  голосу короля, делая паузы в тех местах,  где  их
делал  Меровий. Он даже ухитрился придать своей речи  легкий
сикамбрийский выговор.
      Это  изумило и короля, и принцессу, но на  самом  деле
было  сущим  пустяком  по сравнению с бардовским  испытанием
первого  года  обучения.  А  тогда  нужно  было  пересказать
наизусть  тысячу  строк стихов, которые заранее  выбирал  из
разных песен старший друид. "Я-то это испытание не до  конца
выдержал", - смущенно вспомнил Корс Кант.
     - Что ж, думаю, нам ясно, кто такие Ястреб и Воробей, а
также  кто  такие  Мышь  и  Барсук, -  задумчиво  проговорил
Меровий.
      - Я и Корс Кант? - спросила Анлодда. Явно, пророчества
не были ее стихией.
     - Наоборот, - поправил ее король.
     - Я так и хотела сказать.
      -  Стало  быть,  Корс Кант падает в бездну,  минуя  по
дороге  старуху-Смерть,  но она не успевает  коснуться  его.
Затем  он  теряет свою плоть, кровь и голос,  и  его  уносит
прочь великая река. Затем он возрождается из чрева Господня.
Так яснее?
     - Не яснее, чем в туманную ночь в густом лесу.
      -  А  вот Барсук это ты, Осеневолосая. Ибо ты,  словно
барсучиха, роешь землю и пытаешь у меня знаний, которые тебе
еще  рано  иметь.  И  еще ты просишь у своего  отца  и  дяди
оружия,   которым  тебе  владеть  пока  не  под   силу.   Ты
становишься  тенью,  убиваешь желтое  солнце,  обнаруживаешь
бездну Гадеса прямо у себя под ногами, борешься с отчаянием,
и  в  конце  концов добираешься до своей любви, дабы  спасти
детей своих детей.
     Корс Кант задумчиво проговорил:
      -  Вот  забавно. Не толкование ли мне пришло в голову?
Разве саксы и юты не зовут себя Детьми Солнца и не презирают
нас,  островитян,  за  то, что мы, как они  думают,  рождены
Луной? Может быть, ты убьешь юта?
      -  Не  одного, а целое войско, без сомнений, - уточнил
Меровий и улыбнулся одними лишь краешками глаз.
      Анлодда  метнула  в  него ледяной взгляд,  после  чего
одарила  точно таким же взором Корса Канта. Она усмехнулась,
но безрадостно.
      -  Что ж, хотя бы это похоже на правду. Что-то есть  в
этом  пророчестве.  И все же не все ясно  до  конца.  -  Она
закусила нижнюю губу - похоже, это она переняла у Ланселота.
      Корсу Канту стало зябко. "Зачем она так с ним? Не надо
бы..."
      - Ну а как насчет последнего пророчества? Про смертную
чашу. Кто правитель, а кто шут? Меровий покачал головой.
      -  Это  касается меня, дитя мое. Это я, король галлов,
пошел  на охоту, заблудился и оказался в Скотий. Это  начало
великой  легенды  Строителей, которая пока непонятна  и  для
меня, хотя мне ведомо, что образ земель, лежащих к северу от
вала  Адриана,  используется как символ  замешательства  при
переходе на новую ступень.
      -  Но  не  будем волноваться об этом нынче, - заключил
король. - Все прояснится к тому времени, когда мы соберемся,
чтобы праздновать победу.
      -  Как бы то ни было, из этого запутанного пророчества
явствует, - сделала вывод Анлодда, - что нам с Корсом Кантом
нельзя  разлучаться нигде, что мы пойдем с ним вместе  туда,
где  бездны и старухи с косами. Все решено, - и она  топнула
ногой.  - Так что не жалуйся и свыкайся с этой мыслью,  Корс
Кант Эвин!
      Бард  раскрыл было рот, чтобы сказать, что  он  именно
этого  и  хотел,  но  решил, что не время  спорить.  "Мудрец
знает,  как счесть поражение победой", - когда-то  учил  его
Мирддин.  Корс Кант побрел следом за Анлоддой и  Меровием  к
./ch*% леса.

                           Глава 7

      "Какого-то  сукина  сына ранили в легкое.  Проникающее
ранение, а он жив! Медраут - Селли Корвин. Или нет. Ланселот
рвется в мою голову, голову, голову, стучится, словно  Иисус
во  врата  Ада!  И  этот  подонок жив,  хотя  его  проткнули
насквозь..."
     Питер приближался к королю Меровию. "Надо бы бояться, -
думал  он. - Ведь если Кей прав, я только что наблюдал,  как
Иисус излечил прокаженного". У него действительно сосало под
ложечкой, но вместо страха он ощущал надежду.
      "Почему  он  так  действует на меня?  Почему  мне  так
хочется  открыться  ему, как никогда  в  жизни  не  хотелось
открыться священнику на исповеди?"
     Меровий шел навстречу Питеру. Питер ощутил благоговение
-  как  перед лицом королевы (Гвинифры или Елизаветы  -  вот
вопрос).
       Руки   Питера  коснулся  Кей,  но  Питер  ничего   не
почувствовал.  Он  стоял, не двигаясь  с  места,  хотя  умом
понимал,  что  нужно  как можно скорее уходить  подальше  от
ютов. А его ноги как будто пустили корни и вросли в песок.
      Он слышал голос - ясно, отчетливо: "Я - твой союзник".
Но кто это сказал - Ланселот или Меровий?
      Призрачные  голоса звучали у него  в  ушах,  тоненькие
голоса марионеток:

     Ступай смелей в объятья тьмы,
     Твои друзья отныне - мы!

      Взгляд  короля  проникал в Питера подобно  раскаленной
игле.  "Правду!" Глядя в эти серые глаза, Питер мог говорить
только правду.
      "Но что есть правда? Что есть истина? - спросил голос.
-  Пока  ты  не  станешь младенцем, пока мужчина  не  станет
женщиной,  а женщина - мужчиной, ты не познаешь  истины.  До
самой смерти. Mors ultima ratio".
     Смерть подводит итоги.
     - Треклятые голоса! - выругался Питер, скрипнул зубами.
Его  словно  прорвало, он вдруг понял, что не в силах  более
молчать.
      -  Помилуй меня, - взмолился он. Оглянулся - они  были
одни-одинешеньки среди деревьев. Он и вспомнить не мог,  как
ушел в лес.
      -  Исповедуйся, - приказал Меровий, склонив  голову  и
отведя взгляд.
      "Все не по-настоящему. Это не настоящая исповедь, если
только Меровий - не свя..."
      -  Я  не  тот,  за  кого я... - "Боже,  Смит,  ты  что
творишь?"  - То был голос полковника Купера. "А  как  насчет
того,  чтобы  ты пропел мне пару-тройку куплетов  из  "Джона
Ячменное Зерно?" Как насчет того, чтобы ты втолковал мне,  с
какой стати тебе вздумалось раскрываться?"
      "Пожалуйста..,  пожалуйста... Мне нужно  исповедаться,
чтобы избавиться от греха лицедейства, которым я предаю весь
мир, всю мою жизнь!"
     "Acta est fabula". Игре конец.
      Но нет, этого не должно было случиться, пока треклятая
Селли  Корвин  гуляет по Камелоту с кинжалом в  руке.  Питер
решил выбрать другой, более "безопасный" грех.
        -   Меровий,   тебя   собираются   убить.   Берегись
предложенного тебе вина.
     "Истина в вине".
      Меровий  положил руку на плечо Питера.  Но  еще  более
сильная,  требовательная  рука  развернула  лицо   Смита   к
Меровию,  заставила взглянуть королю Сикамбрии в  глаза.  Не
такие  уж  они  оказались  страшные  -  глаза  Меровия.  Они
успокаивали. Они все понимали.
      -  Сын  мой,  -  проговорил король.  -  Ты  не  можешь
исповедоваться в чужих проступках.
      -  Исповедоваться? Но ты не свя... - опять это  слово,
оно словно оцарапало горло Питера.
     - Тебе лучше знать.
      Глаза. Теперь они стали горящими, грозными, их  взгляд
вызывал боль.
     Его лицо - белее шерсти ягненка. Его волосы - библейски-
черные.  Его  прикосновение - легкое, сухое. Бледные  пальцы
коснулись брови Питера - холоднее камня, на котором зиждется
вера. "Кровь есть кровь, - произнес чей-то голос. - А камень
- всего-навсего камень".
      Больший,  кто-то  другой  безжалостно  рвался  наружу,
разрывал грудь Питера, обнажал кровоточащее сердце.
      - Я убил моего друга, моего соратника, моего сержанта.
Я  не  остановился  и  не  проверил  вторую  ма..,  повозку.
Господи, помилуй, а я даже не могу вспомнить, как его звали!
     Пальцы Меровия гладили бровь Питера.
     - Ты согрешил действием или бездействием?
       -   Бездействием,   отче.   Жутким,   непростительным
бездействием. Вторая повозка. Обычно они ставят два за...  -
Питер  запнулся.  Он отчетливо представлял себе  пластиковую
бомбу, но не мог придумать, как ее назвать.
     "Не можешь, потому что здесь еще нет такого слова, и не
будет  еще  пятнадцать  сотен лет.  И  не  повозка  то  была
никакая, а машина, на которой везли овощи на рынок. Господи,
как же они называются?"
      Чаще  всего ИРАшники устанавливают два заряда.  Первый
взрывается, и к месту взрыва сбегаются зеваки, в том числе и
военные.  А потом, чуть погодя, срабатывает второе  взрывное
устройство.
      Меровий  задумался о признании Питера и отвернулся  от
кающегося.
      -  Ты  не сумел защитить своего подданного, - заключил
он.  -  Ты не сумел исполнить свой долг. Вина давит на  твою
голову, подобно железному обручу.
      Меровий  отнял отяжелевшую руку ото лба Питера.  Питер
ахнул. На миг он действительно ощутил физическую тяжесть.  С
его головы словно сняли обруч.
      "О Господи! Но ведь несчастный Конвей тоже не проверил
второй грузовик!"
      Питер  изумленно заморгал. Конвей, вот  какая  фамилия
была  у  того  сержанта! Он вспомнил ее, как только  Меровий
снял  с  него "обруч вины". Он вспомнил фамилию  сержанта  и
сразу понял все.
      Артиллерийский сержант Конвей был настолько же виноват
в  собственной смерти, насколько и Питер Смит. Они оба  были
слишком  потрясены случившимся, чтобы удосужиться  осмотреть
другие  транспортные средства на улице Лондондерри. Они  оба
просчитались,  и  Питеру просто повезло,  что  между  ним  и
машиной,  в которой сработало взрывное устройство,  оказался
сержант.  Кровь,  которой  были  забрызганы  руки  Питера  в
Лондондерри, смыла другая кровь.
      "Грузовики, "семтекс". Куда отправляются слова,  когда
покидают мой разум?"
     - Иди, - сказал Меровий, - и больше не греши.
      Порыв  исповедоваться  угас, словно  потухшая  спичка.
Питер обмяк, почувствовал навалившуюся слабость.
     Меровий протянул ему руку, они обменялись рукопожатием.
Король    произвел    пальцами   масонское   опознавательное
прикосновение. Питер прикусил губу, грудь его  сжало,  будто
тюбик  с  пастой. Питер не ответил Меровию масонским знаком.
Глядя в эти глаза, он мог говорить только правду.

                           Глава 8

      "Задачка:  как заглянуть в тело, чтобы обнаружить  там
чужеродную  душу? Как вытянуть эту паршивку из парня,  чтобы
их обоих не убить?"
      -  Нам  нужно  войско,  чтобы изгнать  захватчиков  из
Харлека, - заявил Кей.
     - Войско! Ты подсчитай: три-четыре дня до Камланна, еще
пару  дней  на то, чтобы собрать воинов, а потом -  обратно.
Это  получится полторы недели. И ты думаешь, юты  будут  нас
тут  дожидаться?  Ну  а  если даже и дождутся,  ты  что  же,
полагаешь,  что  они  будут  мертвецки  пьяны?  "Нет  у  нас
времени, - думал Питер. - Или мы, или никто".
     Кей фыркнул.
      -  А  может, и так. Это же юты как-никак. "Если я убью
Медраута,  что произойдет? Наверное, Селли вернется  в  свое
тело,   в  наше  время.  Когда  вернется,  ее  скорее  всего
арестуют. Купер наверняка уже на месте. Она исчезнет  где-то
в   дебрях  "Крама",  и  никому  не  придется  отвечать   на
загадочные вопросы.
      - Мы найдем здесь либо обуглившиеся руины, либо хорошо
укрепленный  город, - пояснил свою мысль  Питер.  -  Ударить
нужно сейчас, когда они этого не ждут. "Carpe diem" - срывай
день.
      Кей  устало  глянул на полководца. Его  черная  борода
блестела в красноватых лучах солнца.
      -  "Cave canem" <"Берегись собаки" - подобную  надпись
римляне   зачастую  наносили  на  пороге  своих  жилищ.>   -
парировал Кей. - И что же предпримем? Бросимся на их  клинки
( погибнем с честью? "Mors ultima ratio"? Так, что ли?
     Питер улыбнулся.
     - Слишком просто. У меня совсем другое на уме. Избавить
Харлек  от  них  мы сейчас не можем, но зато  можем  здорово
обжечь их залитые кровью лапы.
     - Надо задать им как следует, - произнес девичий голос.
Питер рассерженно обернулся.
     Анлодда появилась так же бесшумно, как до того исчезла.
Она вдруг перестала походить на воительницу и превратилась в
девочку-подростка, чей дом сгорел от рук врагов.
      - Надо всыпать этим ублюдкам! Пусть вопят, как баньши,
держа в своих лапах тлеющие головни Харлека!
      Она сжала кулаки. Но почему-то Питеру показалось,  что
ею  движет не гнев, а вина. Точно с таким же успехом Анлодда
могла бы сказать: "Надо всыпать мне! Пусть я завоплю!"
      Рядом  с  девушкой  стоял  Корс  Кант.  Казалось,  еще
мгновение  -  и  он  положит  руку  ей  на  плечо.  Но  бард
отвернулся и уронил руку.
     Питер кивнул.
      -  Вот  она  все  правильно понимает.  Им  возжелалось
заполучить один из наших городов? Их право, но дешево Харлек
им не достанется.
      "А  может быть, Медраут мог бы погибнуть случайно? Еще
одна "случайность"! Господи, кончится это когда-нибудь?"
       Питер  искоса  посмотрел  на  побледневшую  красотку.
Анлодда,  возлюбленная Корса Канта. Изможденная, напуганная:
голос,  обычно  звеневший колокольчиком,  стал  хрипловатым,
словно расстроенная цимбала. Какую бы тайну они ни скрывала,
она таила ее даже от барда, и эта тайна грызла ее изнутри.
      "Изыди! Я храню тайны Господа!" Кто это сказал?  Питер
метнул взгляд в Меровия, но тот не спускал глаз с Анлодды.
      Питер проследил за взглядом Меровия. "Боже, ну  она  и
штучка!"
      Питер  прикусил  губу.  Да,  его  сердце  принадлежало
Гвинифре,  и  все  же  ему ужасно хотелось  посмотреть,  как
выглядит Анлодда без налипшей на ее кожу грязи, без  кожаной
куртки,  без меча, без туники. "Возьми себя в руки,  парень!
Ей еще и двадцати нет. И потом.., она влюблена в барда, а он
- в нее".
     Однако непокорный разум срывал с Анлодды голубую тунику
и грязно-белую кемизу. Анлодда стояла обнаженная, освещенная
заревом  рыжих  волос,  на  жухлой коричневой  траве.  Питер
вздохнул и отвернулся.
      - Трогаемся в путь, - распорядился он усталым голосом.
Младшие командиры передали его приказ воинам, и вскоре отряд
уже  углубился в чащу леса, которому в будущем суждено  было
превратиться в национальный парк.
      Наказать  ютов  представлялось куда  проще,  чем  того
опасался Кей. Юты, по всей вероятности, понятия не  имели  о
партизанских методах ведения войны и, уж конечно, ничего  не
ведали  про  Вьетнам, Афганистан и тридцать лет  непрерывной
борьбы  с  ИРА.  Откуда было ютам, римлянам  и  даже  самому
Артусу   Dux   Bellorum   знать,  что   такое   "внедрение",
"терроризм",  о  том,  как  из-за  подобных  вещей  страх  и
' ,%h b%+lab". распространяются по рядам противника, подобно
жаркому пламени?
       Заключенный  в  темницу  чужого  сознания   Ланселот,
конечно, посмеивался над hubris Питера. Он посылал оккупанту
своего разума кровавые воспоминания одно за другим. Ланселот
вспоминал бесконечные стычки с германскими племенами.  Тогда
Ланселот  и  Меровий сражались рука об руку  с  врагами  под
знаменами с изображением орлов и штандартами Пендрагона.
      Питер  споткнулся о корень, ударился головой об острый
сук.  Трудно  было  идти, когда перед его  мысленным  взором
вставали  сцены  жестоких побоищ, когда  рисовались  картины
проколотых   пиками  германцев,  выставленных  на   всеобщее
обозрение  вдоль  дорог, тянувшихся  на  многие  мили.  Пики
напоминали   булавки,  которые  воткнул  в  землю   какой-то
великан.   Двое