конечно,  но  от
предвкушения приключений сердце мое запрыгало, как испуганный кролик.
   - Пошли меня, отец! - воскликнула я. - Никто не послужит тебе  и  Харлеку
лучше меня!
   Он улыбнулся какой-то кошачьей улыбкой.
   - Ты должна отправиться в Каэр Камланн, - сказал он. - Ты будешь  служить
при дворе этого римского полководца. Он станет доверять тебе,  но  ты  ни  в
коем случае не должна проболтаться о  том,  кто  ты  на  самом  деле..,  ибо
однажды темной ночью, когда все будут мирно спать, и судьба  этого  змеиного
логова, Каэр Камланна, окажется в твоих руках, ты исполнишь свой долг передо
мной и Харлеком: войдешь в опочивальню и убьешь этого деспота!
   Я молчала и смотрела на отца. Рот у меня открывался и закрывался. Я  была
воином, готовым умереть за принца, за  Харлек!  Но  совершить  убийство  под
покровом ночи, и убить не  кого-нибудь,  а  своего  повелителя?  Пробраться,
словно наемный убийца, в его опочивальню, и вонзить клинок  в  его  закрытый
глаз? У меня все перевернулось внутри, по спине побежали мурашки.
   Страсть какая! Я понимала, что отцовское поручение связано со смертельной
опасностью.  Это  и  волновало,  и  страшило  меня.  Я  понимала,  что   это
предательство, это война...
   Той ночью я не сомкнула глаз  -  так  я  волновалась.  Отправить  меня  в
Камланн, чтобы я заколола спящего Dux Bellorum! Барды будут слагать обо  мне
песни много веков, а жители  Харлека  воздвигнут  мне  памятник.  Посмертно,
конечно.
   Я не питала иллюзий. Я понимала, что мне не выжить в  этом  испытании.  И
пусть я отправлюсь в загробный мир, но шею тирану  сломаю  -  ведь  тогда  я
разорву цепи, которые опутали мой город.
   Артус не король и не император, его правление не перейдет по наследству к
его потомкам. Он  простой  вождь,  полководец  -  как  Гальба  ,
который завладел империей после свержения безумца Нерона. Убить Артуса - все
равно что вынуть замковый камень из римской  арки.  Тогда  весь  Камланнский
замок рухнул бы, рассыпался в прах, и Харлек и весь остальной  Придейн  стал
бы свободен, и тогда конец мечтам Dux Bellorum об империи.
   Увы, я покорялась не одному-единственному господину.
   У меня была общая тайна с дядей Лири, и отцу никогда об этом не узнать.
   Четырьмя годами раньше, когда я была  шестнадцатилетней  девчонкой,  дядя
Лири познакомил меня с  людьми,  которых  назвал  "Строителями  Храма".  Про
посвящение я рассказывать не имею права, но я открыла в себе много такого, о
чем и не подозревала.., тогда я впервые кому-то рассказала о том, что сделал
Канастир десять лет назад, хотя я помнила об этом все эти годы.
   Строители хотели по Божьим законам превратить всех  людей  в  богов.  Они
поведали  мне  много  тайн,  открыли  мне  оккультные   науки,   о   которых
рассказывать не принято - по крайней мере я дала клятву никому  об  этом  не
рассказывать, хотя многое из того,  о  чем  я  узнала,  кажется  мне  скорее
глупым, нежели священным.
   - Тебе нельзя раскрывать тайны непосвященным, - твердил дядя Лири. -  Ибо
тем, кто не познал тайну через обряд посвящения,  твои  разговоры  покажутся
бредовой болтовней - будто ты говоришь на языке птиц или рыб.
   С дядей Лири вечно такая беда - он то и  дело  пользуется  сравнениями  и
красочными образами -  совсем  как  какой-нибудь  древнегреческий  драматург
средней руки.
   - Клятва Строителей, - добавил он, - сама по себе творит чудеса!
   Надеюсь  только,  что  их  клятва  -  не  проклятие!   Одна   из   клятв,
произнесенных мной, как только меня посвятили, заключалась в том, что  я  не
должна чинить зла своему собрату-Строителю, даже если  мне  вырвут  глаза  и
растопчут их, отрежут нос, свяжут руки за  спиной  и  подвесят  на  мосту  в
полночь, и в одном кармане у меня будет камень, а в  другом  -  пепел,  дабы
отяготить мою душу и не дать улететь в небеса (да что говорить. Матерь Божья
и Святой Петр все равно бы не пропустили на Небеса душу клятвопреступницы!
   К горлу моему подступал ком, когда я вспоминала, как  мне  рассказывал  о
собрании Строителей мой братец. Я  слыхала  и  о  том,  что  сам  Артус  был
магистром какого-то храма Строителей, где-то далеко к югу от Камланна.
   Если так, то какую бы дверь я ни открыла, я все равно обречена на  адские
муки! Я либо должна обмануть отца, но тогда мне  следовало  забыть  о  долге
более почетном, нежели те деяния, которые совершила сама Рианнон  -  а  ведь
она как лошадь таскала на своей спине  гостей  до  дома!  -  либо  я  должна
исполнить волю отца, но тем  самым  нарушить  клятву  Строителя  и  навсегда
утратить уважение дяди Лири, а это будет похуже, чем все ужасы, о которых  я
уже говорила.
   Всю ночь я просидела в своей комнате на полу  у  огня,  забыв  о  сне.  Я
вынимала кинжал и нежно гладила его  острое  лезвие.  Поутру  я  попробовала
подняться, но оказалось, что ноги меня не слушаются. Я все еще не знала, как
мне быть... Но я хотя бы понимала, что решение  нужно  принять  не  сегодня.
Путь на юг до Камланна через Северн долог, а потом еще надо будет  втереться
в доверие к Артусу.., быть может, за эти недели мне удастся найти  ответ  на
мучающие меня вопросы.., и тогда я смогу принять решение.
   Я подумывала нарядиться простолюдином, чтобы никому  и  в  голову  бы  не
пришло, что я принцесса. Поэтому отказалась от  нагрудника  и  наголенников,
шлема и копья. Надела только кожаную  кирасу,  какую  мог  бы  надеть  любой
горожанин, взяла топор и нож. Поверх  этой  легкой  брони  я  надела  тунику
ослепительно   желтого   цвета   с    вышитым    на    груди    изображением
Нуады-Серебряно-рукой.., эту тунику я вышила в подарок дяде, а потом брала у
него поносить. Я прихватила белый плащ из овечьей шерсти с капюшоном - и для
того, чтобы укрыться от холодного ветра, и для  того,  чтобы  спрятать  свои
длинные волосы. А поверх всего этого напялила шляпу мельника -  в  ее  тулье
был зашит железный колпак - он мог уберечь меня от чьей-нибудь дубинки, реши
кто-нибудь ударить меня именно по голове, а не по шее, груди,  лицу,  спине,
рукам или ногам.
   Не дожидаясь рассвета, я тихо вышла из своих покоев и спустилась по узкой
винтовой лестнице  к  западным  воротам,  спотыкаясь  в  темноте,  -  факелы
догорели еще в полночь, а то и раньше.
   Оказавшись внизу, где щербатый камень пола смутно серел в  предрассветном
сумеречном свете, пробивавшемся сквозь узкие щели бойниц, я услышала  позади
шаги.
   Я развернулась, взметнула вверх топорик. Из тени вышел мой брат. На губах
его играла кривая злорадная ухмылка.
   Я попятилась, рука с занесенным для удара топором  опустилась.  При  виде
Канастира у меня всегда кровь стыла в жилах и я снова становилась маленькой.
Когда он  оказался  на  расстоянии  вытянутой  руки,  я  почувствовала  себя
шестилетней девочкой - ровно столько было мне, когда он.., когда  мы  с  ним
спали в одной опочивальне.
   - О, куда же это ты собралась, милая сестрица, без  своего  возлюбленного
братца? Да еще и нарядилась в простолюдина - надо же? - Он протянул руку, но
я отстранилась от него, как от ядовитой змеи. - Тебе к лицу только тончайшие
шелка да белый муслин, - добавил он почти шепотом.
   Я поежилась, хотя мне не было холодно. На самом деле, щеки мои горели.  Я
понимала, что он видит мой страх и мое унижение.
   - Поди прочь, червяк, - сквозь зубы процедила я,  но  голос  мой  дрожал,
хотя мне так этого не хотелось.
   При звуке ненавистного прозвища он шумно и медленно выдохнул. Он  и  я  -
только мы двое знали, почему я его так прозвала.
   Он ударил без предупреждения. Его кулак метнулся к моему лицу, а в кулаке
у него было зажато что-то тяжелое. Он меня уже два года пальцем не трогал  -
я ведь его запросто отколотила бы, а может, и убила!
   Ну, если уж он после того, как я его червяком обозвала, так  рассвирепел,
что осмелился ударить меня, то мой ответ на его удар заморозил у него  кровь
в жилах, ибо я ответила так, как учил меня воин Пуилл в Куне.
   Не дав братцу времени на размышления, я сгруппировалась, нырнула под  его
руку, сжала левую руку в кулак и изо всех сил врезала Канастиру  прямехонько
под ложечку.
   Канастир Сторукий сложился, словно римский веер, тяжело рухнул на колени,
ловя ртом воздух, будто рыба.  Я  перепрыгнула  через  него  и  поспешила  к
дверям. На пороге я остановилась, не в силах удержаться и не бросить  взгляд
на братца - уж не стукнула ли я его слишком сильно, и  не  загнулся  ли  он,
часом.
   Нет, он поднялся на ноги, ухватился за шест потухшего  факела,  чтобы  не
упасть.
   - Еще.., увидимся, - прохрипел  он.  -  И  тогда..,  я  заставлю  тебя..,
проглотить это словечко.., и мой удар!
   - Да, мы увидимся, - пообещала я ему, - но когда мы увидимся, тебя уже не
червяком будут обзывать, а  девчонкой!  -  Я  подняла  топорик,  поняв,  что
наконец  свободна  от  его  гадких  прикосновений,   от   его   ненавистного
присутствия,  из-за  которого  вот  уже  одиннадцать  лет  я  казалась  себе
шестилетней девочкой. Мысленно я была уже  далеко,  я  покинула  Харлек.  Я,
девушка-воин, отправлялась навстречу приключениям, как Маха,  богиня  войны,
как Минерва!
   Но, толкая тяжелую, обитую железом створку дверей  и  выбегая  наружу,  я
знала, мы  оба  знали:  Канастир  Каннло  Сторукий  не  даст  мне  уйти  без
возмездия.
   Мы должны были встретиться вновь, и притом скоро.
   Я поспешила к стойлам, стараясь, чтобы  меня  не  заметили.  Никому  и  в
голову не пришло слишком ко мне приглядываться, а если на меня и глазели, то
свое мнение оставляли при себе. Конюшего я подкупила, велела ему держать рот
на замке и приказала привести  мою  любимую  чалую  кобылу  Мериллуин  -  не
какого-нибудь там пони, а настоящую римскую боевую лошадь. Ее  выдрессировал
конюший дяди Лири, а потом дядя подарил ее мне.
   Я поехала не спеша, стараясь не загнать свою старушку. Каждые два часа  я
спешивалась и шла рядом с лошадью или давала ей попастись. Я не  спешила  на
встречу с Dux  Bellorum,  зачем  раньше  времени  знать,  что  тебе  грозит:
наказание за клятвопреступление или казнь за убийство.
   Я пересекла великую равнину  Северна  и  поскакала  на  восток,  где  еще
сохранилось много бродов, не залитых осенним половодьем  и  было  достаточно
травы. Я захватила с собой денег  -  не  слишком  много,  чтобы  не  вызвать
подозрений, если попаду в плен к разбойникам. Каждую ночь я  останавливалась
на постоялых дворах, в крестьянских домах или римских гостиницах, которые до
сих пор были открыты, хотя "орлы" разлетелись еще сто лет назад, и  всюду  я
платила за постой.
   Наконец, когда я была уже в одном дне пути от Камланна, я увидела впереди
выстроившиеся в ряд четыре шатра. Они стояли у подветренного  склона  не  то
могильного кургана, не то ярмарочного холма. Флаг развевался  под  ветром  -
ярдов девять, не меньше - серебряная рыба на белом фоне. А над флагом древко
венчал римский орел, восседавший на золотой табличке с буквами МРПП,  что  я
со своим скромным знанием латыни разгадала, как "Меровиус Рекс Пропретор".
   Я напоролась на лагерь Меровия - некогда губернатора,  а  ныне  -  короля
Сикамбрии. Я натянула поводья Мериллуин, смущенная и  напуганная:  что  это,
интересно, Меровий, основатель "Строителей", делает в Придейне?
   Меровий был единственным человеком, перед  которым  благоговел  даже  сам
дядя Лири. Вот уж не знаю, насколько дядя доверял сикамбрийцу - наверное, не
больше, чем на то расстояние, на которое он мог бы его отшвырнуть,  -  а  уж
это вышло бы не дальше, чем длина его бороды, а то и поменьше. Но я  обязана
была покоряться ему, как все прочие "Строители Храма", не только потому, что
он был основателем, но и потому, что он был полурыбой.
   Я довольно долго думала, гадая,  воистину  ли  верность  основателю  веры
должна обязать меня получить от него указания.  Потом  я  пожала  плечами  и
решила, что это все равно  что  присяга,  которую  произносишь  и  клянешься
говорить правду, - правду-то ты  говорить  обязана,  но  никто  от  тебя  не
требует, чтобы ты отвечала на каждый вопрос, который услышишь!
   Я поскакала вокруг лагеря, сделав такой крюк, что чуть не  проехала  мимо
Камланна, и въехала в город на рассвете через полтора дня.
   Я отыскала неплохие конюшни, хозяином которых оказался толстяк  по  имени
Джофф, и поставила  Мериллуин  в  стойло,  строго-настрого  наказав  хозяину
кормить ее овсом,  морковью,  яблоками  и  только  в  самом  крайнем  случае
соломой. О своей кобылке я забочусь и не допущу, чтобы она недоедала,  чтобы
там ни ворчал дядя Лири.
   Потом я отправилась к дворцу - такого великолепия  я  никогда  прежде  не
видела! Стадион, бани, фонтаны и четырехэтажные здания! А сам город -  чудо!
Заново отстраивали колизей, дома на улицах стояли  трехэтажные,  и  еще  там
были бани для простых людей вроде меня - ну, то есть для простых, потому что
я решила представиться вышивальщицей (в дороге мне  проще  было  разыгрывать
сына мельника, но в банях этот номер не прошел бы). Я показала  свое  умение
не кому-нибудь, а самой принцессе Гвинифре, жене Артуса, и покорила ее своим
мастерством.., а может, она просто  была  в  отчаянии  после  того,  как  ее
прежняя вышивальщица  Бидлди  Тангуэн  сбежала  с  конюхом  Оллом,  которого
остальные слуги звали не иначе, как "Олл, у которого кое-что как у коня". Не
желаю знать, почему это его так называли, - главное, что он был вдвое моложе
этой девицы!
   Так и вышло, что через несколько недель я уже гуляла  у  фонтана  Рианнон
(если только то не была Диана) во дворе Бегущей Воды  и  пыталась  перестать
думать об Этом Мальчишке - мне хватало мыслей об  Артусе,  Меровий  (который
въехал-таки в Камланн после того, как его посланник вымостил  ему  дорожку),
моем отце, моем мерзком братце и кровавом убийстве.
   В конце концов долго мне не выдержать. Клятва  там,  не  клятва  -  я  не
понимала, из-за чего это я  должна  постоянно  держать  в  узде  собственные
чувства и желания! Даже воину порой хочется стать женщиной!
   И я решила, что, если Этот Мальчишка не станет слишком сильно  раздражать
меня час-другой, я вдохну поглубже, помолюсь Богородице и приглашу, пожалуй,
Этого Мальчишку на приятную прогулку - ну, то есть  позволю  ему  пригласить
себя, потому что я не забыла:  я  с  ним  не  разговариваю.  И  пусть  будут
прокляты те глупцы, которые станут болтать, будто годы размягчили меня!

Глава 23

   Питер бродил по комнате в поисках зеркала, пока наконец не вспомнил,  что
никакого зеркала тут нет. И крема для  бритья  тоже.  "И  что  теперь?  Если
Мордред насадит меня на вертел - уж хотя бы выглядеть надо как подобает. Чем
же здесь бреются?"
   "Камень, - подсказал Питеру Ланселот, - римский бритвенный камень".
   Бритвенный камень? Напоминание сикамбрийца заставило Питера  вспомнить  о
том, что действительно римляне скребли заросшие щетиной щеки пемзой. Неужели
придется? Питер взял со столика у кровати кошель, обшарил его, нашел  тонкий
сероватый камень.
   "Боже! Ну ладно, попробую..." Питер немного растерялся,  гадая,  надо  ли
намочить щеки, или  драить  их  камнем  всухую.  Прежде-то  ему  никогда  не
доводилось бриться никакими камнями, и он поежился, представив себе  залитый
кровью кусок пемзы и багровые пятна в тех местах, где  прежде  были  щеки...
Дожав плечами, он смочил лицо водой из тазика, успевшей приобрести комнатную
температуру.
   Одна сторона у камня была ровная, плоская, другой стороной камень  удобно
лег на ладонь Питера.  Он  сжал  зубы  и  провел  камнем  по  коже.  "Нечего
удивляться тому, что они тут все в шрамах", - мрачно подумал он.
   Боль оказалась не такой уж  и  жуткой,  а  самое  удивительное  -  камень
действительно грубовато, но все-таки сбривал отросшую щетину!
   Покончив с бритьем, Питер промокнул не слишком окровавленные щеки льняным
"полотенцем", которое обнаружил рядом с опустевшим тазиком. Затем  медленно,
осторожно присел на кровать. Головная боль почти  прошла,  и  ему  хотелось,
чтобы она не возвращалась.
   Обследовав прикроватный столик, Питер не нашел ничего  примечательного  -
ни запертых ящичков, ни тайников. По всей вероятности,  столик  играл  чисто
декоративную роль и предназначался для чая со сдобой.
   Питер вытряс из  кошеля  монетки  и  внимательно  рассмотрел  их.  Четыре
монетки были серебряные, одиннадцать  -  медные.  На  каждой  из  серебряных
монеток было вычеканено "IMPERATOR CONSTANTINIUS PIUS PRINCEPS" на аверсе, а
на реверсе - "NOVUS DENARIUS". На медных  чеканка  гласила:  "GENIUS  POPULI
RONANI".
   Слово "denarius" показалось знакомым.  Видимо,  серебряные  монетки  были
денариями, и чеканили их при императоре Константине или в его честь. Но  вот
когда правил Константин, Питер не помнил. В воскресной школе Питер учил, что
император Константин председательствовал на Никейском Соборе. Но это значило
- на век, если не больше, раньше четыреста пятидесятого года нашей эры.
   Он вынул из кошеля  свернутый  пергамент  с  латинским  текстом,  заточил
кусочек угля маленьким ножиком и вывел: "Логическое расследование".
   "Моргауза  (так  ее  следует  называть)  -  одна  из  первых   в   списке
подозреваемых, подходящий темперамент для Селли. Слишком очевидно?
   Анлодда импульсивна, а Селли холодна и расчетлива. Прикрытие?  Я  так  не
думаю. Она рыжая, и привлекла бы слишком большое внимание.  Впрочем,  значит
это что-нибудь или нет - неясно. Доверять ей нельзя, она не так проста,  как
кажется.
   Гиневра... Гвинифра..."
   Питер задумался. Образ Гвинифры  наполнил  его  воображение  -  Гвинифры,
танцующей обнаженной, словно королева фей, и зовущей его к танцу...
   Питер положил ногу на ногу и продолжал писать.
   "Гиневра - Гвинифра  -  нет,  слишком  невинна,  слишком  открыта.  Селли
тяжела, расчетлива, она бы никогда не смогла танцевать,  как  Гвинифра.  Она
чиста. Как бы мне хотелось, чтобы обстоятельства стали иными, и я сумел бы с
ней поближе познакомиться".
   Последнюю фразу  Питер  быстро  зачеркнул,  встал,  походил  по  комнате,
отбросил неприличные мысли.
   Снова сел. Справа от первой записи составил небольшую табличку.

   Настоящее имя --> Имя по Мэлори

   Артус --> Артур
   Кей --> Кай
   Бедивир --> Бедивер
   Гвинифра --> Гиневра
   Меровий --> ?
   Корс Кант --> ?
   Анлодда --> ?
   Моргауза --> Маргауза
   Мирддин --> Мерддин
   Медраут --> Мордред
   Ланселот --> Ланселот Озерный

   Питер внимательно прочел  список,  стараясь  как  можно  лучше  запомнить
имена. "Я же не хочу снова ошибиться", - думал он.
   Судя по свету за окном, прошел почти час. Питер  спрятал  свой  "бортовой
журнал" под нижнюю рубаху.
   "Нельзя, чтобы его нашли", - решил он и вышел из комнаты. Питер шагал  по
коридору, расправив плечи и стараясь держать голову прямо, словно фузилер на
параде. По лестнице он спускался, стараясь головой не  шевелить,  -  боялся,
что снова заболит.
   Поутру громадный пиршественный зал  выглядел  совершенно  по-другому.  Ни
простора, ни высоченного потолка, ни открытой части, озаренной светом  звезд
и оттого казавшейся волшебной,  -  нет,  теперь  триклиний  казался  меньше.
Перепачканные, лоснящиеся от жира скамьи валялись где попало, между ними  не
смогла  бы  проскользнуть  даже  кошка.   Мифическая   атмосфера   сменилась
беспорядком, грязью и застоявшимся запахом гашишного перегара.
   С десяток бедно одетых парней и девушек - рабы, несомненно,  -  торопливо
наводили порядок. Питер придал лицу свирепое выражение и рявкнул  на  рабов,
чтобы те дали ему дорогу. Они без возражений повиновались.
   Помимо столов и скамей в зале валялись  храпящие  люди.  Питера  чуть  не
стошнило.  "И  это  -  благородные  рыцари  Круглого  Стола  короля  Артура,
защитники  Англии!"  Питер  стыдливо  отвернулся  от   обнаженной   женщины,
валявшейся лицом вниз поперек своего дружка. Оба были мертвецки пьяны.
   Перешагнув через десяток валявшихся на спине сикамбрийцев, Питер  не  без