Эйра интересоваться вышивальщицей?
И даже... - Корс Кант умолк, не дав себе проговориться. У стен, у  занавесов
здесь были уши.
   - Он знает меня, Корс Кант. А это значит, что ему  знакома  и  та  тайна,
которую ты только  что  был  готов  прокричать.  Вряд  ли  он  позволит  мне
продолжать скрываться здесь  под  видом  вышивальщицы  Гвинифры.  Непременно
расскажет.., ну сам знаешь кому.
   - Кому? О. Ну ясно.
   Анлодда успела переодеться в черно-серую  кемизу,  но  тунику  поверх  не
надела. По груди шла вышивка из красных драконов, талию подпоясывала  тонкая
серебряная цепочка.
   - Не эту ли кемизу я видел на Гвинифре в прошлый праздник в честь Луга? -
спросил юноша.
   - Догадайся, кто ее вышивал?  Ну  хотя  бы  чинил?  Корс  Кант,  ты  что,
думаешь, я только топором умею махать, убивать саксов, скакать на  лошади  и
воевать? Я могу вышивать туники, могу  охотиться  с  собаками,  прибирать  и
готовить оленину, печь  пироги,  болтать  за  игрой  в  кости,  рассчитывать
подати, сочинять песни - ну, конечно, не  такие  хорошие,  как  ты,  -  могу
произнести приворотное заклинание (но это умеют все женщины),  могу  чистить
свиней. Могу врать, как епископ, могу даже не засыпать на  долгих  и  нудных
заседаниях Сената. Но он меня знает. Лири. Он мой...
   -  Он  твой..,  кто?  -  Корс  Кант,  выпучив  глаза,  смотрел  на   свою
возлюбленную. Она запнулась столь  резко,  что  казалось,  с  ее  губ  могла
сорваться величайшая тайна.
   - Корс Кант, знаешь ли ты, почему я так  просила  тебя  никому-никому  не
говорить о том, кто я на самом деле  такая?  Потому  что  иначе  между  нами
выросла бы стена, такая же высокая и крепкая, как  вал  Адриана,  защищающий
наши города от набегов варваров. Как только все станет известно, меня тут же
отправят в Харлек, к отцу, как потерянное и найденное сокровище.
   Она слегка покраснела.
   - Харлек, - нараспев проговорил Корс Кант,  покатал  название  города  по
языку. У него был привкус Западного моря, тучных  лугов,  терпкого  вина.  -
Анлодда, других связывает с Артусом клятва, данная под присягой. Меня - нет.
Я бард, я волен прийти и уйти. Я смог  бы  жить  с  тобой  в  Харлеке,  если
пожелаешь. Я не овощ, что на грядке растет.
   Она нахмурилась.
   - Ты не понимаешь. И потом, ты нужен Артусу.
   - Может ли мечта  сбыться,  когда  все  вокруг  мешает  этому?  -  горько
вздохнув, чуть слышно прошептал юноша.
   Анлодда покачала головой.
   - И не сочту, сколько из того, что я совершила, было  верно,  но  сколько
боли это принесло, и все из-за этой глупой короны принцессы. Мой отец  вечно
заставлял меня  возглавлять  какие-то  противные  дела  -  шагать  во  главе
триумфальных процессий и судить бои гладиаторов.  Всем  нам,  даже  Меровию,
порой  приходилось  вышагивать  перед  ним  по  потрескавшимся   булыжникам.
Представь себе, как он переживает,  когда  видит,  что  какая-нибудь  бедная
женщина умирает от лихорадки или проказы, а ему не позволяется коснуться ее.
   - Коснуться? Зачем?
   Она умолкла и уставилась на собственные руки - так, словно никогда прежде
их не видела.
   - А-а-а... Ничего такого. Тебе и своих забот хватает, Корс Кант.  Что  бы
ни случилось, ты должен остаться здесь. Здесь твое место.
   Корс Кант угрюмо улыбнулся. Ведь он уже знал то, чего не знала Анлодда.
   - Как говорится, из огня, да в полымя, принцесса. Ни  тебя,  ни  меня  не
будет здесь, когда прибудет Лири. Ланселот берет нас обоих в поход с собой в
Харлек.
   - Что? - Анлодда широко открыла глаза. - В Харлек?!
   - Я слышал, как он разговаривал с Артусом. Там юты,  и  их  нужно  оттуда
выбить. Вроде бы так. Твой отец прислал Артусу послание с  просьбой  выслать
ему на подмогу Ланселота, Кея и Бедивира, чтобы они прогнали ютов. Почему-то
легат желает захватить с собой нас - тебя и меня.
   - Что же ты молчал? Мог бы сказать такие важные вести, а ты позволил  мне
тут бормотать невесть что, что лучше было бы и не говорить!
   Поблизости послышались знакомые шаги... Кто-то  постучал  в  стену.  Корс
Кант выглянул.
   Вот тебе и раз!
   - А-а... Принц Ланселот! Миледи, принцесса Гвинифра... - прошептал юноша,
не приглашая пришедших войти.
   Анлодда закашлялась, забежала за спину Корса  Канта.  "Наверное,  снимает
кемизу Гвинифры",  -  решил  бард,  безмерно  страдая  из-за  того,  что  не
осмеливается обернуться и посмотреть на то, как она раздевается.
   - Корс Кант, - еле слышно выговорил герой. -  Принцессе  и  мне..,  нужно
где-то.., поговорить.
   Он усмехнулся. Корс Кант кивнул. Они оба все прекрасно понимали.

Глава 43

   Питер осторожно спускался по лестнице после разговора с Артусом, сжимая в
руке загадочную бутылку. "Вино? Не его ли имел в  виду  Кей?  Пахнет  как-то
странно. Отравленное? Для кого оно?"
   А что искал в его комнате Артус, ведя разговор о Куге? Свою жену или  эту
бутылку? Нет, что-что определенно прогнило в Британском королевстве.
   Но если Артус искал бутылку, что бы там ни было в ней налито, как он  мог
ее не заметить, когда она стояла на всеобщем обозрении на столе?
   Питер никогда не верил в миф о проглоченном  письме,  поэтому,  обыскивая
комнату, он начал с самых очевидных мест, а уж потом шаг за  шагом  осмотрел
каждый угол. Ну разве только Артус сам не знал, что ищет...
   Но гораздо сильнее Питера тревожило другое: может ли он полагаться на Кея
и Бедивира в  сражении?  Разговор  в  уборной  не  выходил  из  головы.  Что
конкретно имел в виду Кей? На самом деле, почему  бы  легионам  Ланселота  и
кавалерии Бедивира не выступить под знаменем, на котором  намалеван  золотой
вепрь Кея?
   По крайней мере Кей мечтал о том,  что  Ланселот  присоединится  к  нему,
поэтому вряд ли бы Кей и Бедивир подвели Питера. Ну а если бы  они  вздумали
убить Меровия и свалить все на саксов? Что, если бы они взяли да и попросили
Питера помочь им в этом? Судя по тому, что Питер знал об  истории  -  о  той
истории, которая в конечном счете вела к созданию Англии, а  не  к  рождению
необитаемого леса, мог он  отказаться?  Мог  позволить  Меровию  остаться  в
живых?
   Никакого альянса между Меровием  и  Артусом  на  самом  деле  никогда  не
существовало, как не существовало никакой "Кельтской Римской империи" и "Pax
Britannicus".  Питер  постарался  избавиться  от  мыслей   о   предательстве
интересов страны. Его крайне интересовало: кого мучают эти мысли -  его  или
варвара Ланселота, то и дело вырывавшегося на волю и пытавшегося водвориться
на законное место обладателя собственного сознания.
   У подножия лестницы кто-то резко ухватил его за рукав и рванул  на  себя.
Питер пригнулся, схватил невидимого человека  под  локоть,  выпрямился..,  и
вытаращил глаза - перед ним стояла принцесса Гвинифра.  А  он,  оказывается,
успел кинжал наполовину выхватить из ножен...
   Он удержал ее под локоть, не дав упасть, и тут же отпустил руку.
   - Принцесса! Ты напугала меня! Мои извинения.
   - О, Ланселот, ну  и  проворен  же  ты!  Но  не  мог  бы  ты  действовать
помедленнее, когда того потребует обстановка, а?
   - Порой поединок длится несколько часов, и только потом  удается  нанести
смертельный удар, - пробурчал Питер. "Тупица, - ругал он себя. -  Вот  опять
ты позволил ей втянуть себя в бесконечный флирт!"
   Одета она была очень  скромно.  Простенькая  белая  кемиза,  подпоясанная
обычным кожаным белым ремешком.  Ну  прямо-таки  девственный  вид.  Ланселот
снова вырвался на волю и похотливо заурчал.
   "Нет! Питер! Я Питер Смит, никакой не Ланселот!"
   - Девственница-весталка, светлейшая чистота. Желаешь запачкаться?
   -  Хотела  одеться  в  черное  с  серебром  -  платье,  вышитое  красными
драконами. Но моя вышивальщица  сказала,  что  оно  нуждается  в  починке  и
забрала его. Я хотела так нарядиться для тебя - ведь  черное  с  серебром  -
твои цвета?
   - Правда, о прелестная девственница? А  ведь  это  тебе  я  обязан  этими
цветами! "Господи, Богородица  пресвятая,  неужели  это  я  сказал?  Я?  Или
Ланселот?"
   Он ожидал новой фразы от Гвинфры, на которую ему надо будет  ответить.  А
она нанесла ему удар ниже пояса.
   - Я.., я ждала тебя, - сказала она и посмотрела ему прямо в глаза.
   - Правда?  Это  хорошо,  -  промямлил  Питер.  "Что  же  я  творю?  Я  же
непоколебим, неуязвим, недоступен!" А вдруг ему это понравится? Что тогда?
   "О Боже, что я творю? Кто  говорит  моими  устами?  Я  сам  или  все-таки
Ланселот?"
   - Ну же! - Гвинифра сжала кулаки, она вся дрожала от страсти.
   "Нет, драгоценнейшая любовь моя. У меня ужасное предчувствие: наша любовь
доведет Артуса до могилы". Вот так, правильно. Сознание работало четко,  оно
должно спасти его от  искушения.  "После  смерти  Dux  Bellonim  вся  Европа
скатится в варварство, которое продлится тысячу лет!"
   - Да, - ответил он надтреснутым голосом - чьим-то голосом, своим ли? - Но
где?
   "Мы должны удержаться от этого. Я люблю тебя всем сердцем, но  мы  должны
навечно остаться друзьями".
   Кровь! Бешено  стучащие  копыта,  звон  лезвий  топоров,  холод  рукоятки
"Инграма Мак-10". Он ногой открывает дверь и ждет, когда  сержант  МакМангль
швырнет гранату в разъяренную толпу саксов и ютов!
   - Не у меня в покоях, - шепотом  отвечала  Гвинифра.  -  У  Артуса  полно
наушниц среди моих рабынь. И не у тебя - он наверняка услышит.  -  Дрожа  от
желания, она прошептала:
   - Быть может, в чьих-нибудь покоях? Кому ты  доверяешь  всей  душой,  кто
ответил на наши мольбы?
   "Просто друзьями! О, мы должны остаться просто друзьями!"
   - Это.., это юноша! - вырвалось у Питера. Или у Ланселота? Он уже  и  сам
не понимал, кто из них двоих разговаривает с принцессой. - Бард, Корс Кант.
   Она опустила голову, отвела  глаза.  Даже  поворот  ее  головы  -  и  тот
пробуждал в нем желание. Почему? Почему? Самая обычная женщина.  У  него  их
были сотни!
   - Я знаю его, - прошептала Гвинифра. - Он любит Артуса.
   Питер тоже опустил глаза, - Он сделает, как я попрошу. Он в  долгу  предо
мной. Я оказал ему услугу.
   Он смотрел на Гвинифру. Та стояла, крепко  закрыв  глаза,  стиснул  зубы.
"Интересно, а она-то сама в курсе дворцовых сплетен и интриг? Она  понимает,
каковы возможные последствия этого мезальянса? Если понимает, то  что  же  -
надеется их избежать?"
   Для Питера речи о последствиях и быть не могло. Он  отлично  знал,  из-за
чего погиб Камелот, король Артур, из-за чего перестал  существовать  Круглый
Стол. "Сознательное зло, - твердил он себе. -  Непервородный  грех".  Но  он
ничего не мог с собой поделать. Ему некуда было деваться от желания обладать
ею.
   Но кто так страстно желал ее - Питер или Ланселот?
   "Судьба.  Рок.  Фатум.  Неизбежность  истории,  консервация   реальности.
Невидимая рука Адама Смита. Дьявол, невидимая школа,  тайные  вожди,  тайные
хозяева, скрытая переменная, универсальная константа, сила  любви,  обоюдная
страсть, дезоксирибонуклеиновая кислота. Боже, твоя воля,  будь  что  будет,
что должно быть, ангел-хранитель, мама, указующий перст, настенные письмена,
долг, повиновение властям, социобиология, Стэнли, Лаурел, куда  же  ты  меня
завел!
   Не меня. Нет, сэр, это не моя вина".
   Она взяла его за руку. Питер и не заметил, когда это произошло. Они пошли
вверх по лестнице, не чувствуя под собой ног.
   Животный  магнетизм.  Магнетическая  личность.  Роковое  чувство,  слепая
любовь, слепая тупость, сердце, железы, серотонин и  норэп  нефрин,  слияние
двух душ, родственные души, любовь с первого взгляда,  глаза  словно  озера,
невозможность устоять, вековая страсть.
   Он ничего не слышал, никого не видел. Ну почему  ничего  не  происходило,
что помешало бы неизбежному? Почему, когда это так необходимо, нигде нет  ни
пожара, ни драки, ни вторжения врагов? Еще один лестничный пролет  -  и  вот
они уже стоят у входа в комнату Корса Канта.
   "Это не моя вина, я за это не в ответе.., смотри, до чего ты меня  довел,
полковник Купер! Третейский судья! Виновник нашего существования!  Вселенная
- заводная игрушка!"
   Питер услышал тихий разговор.  То  были  голоса  барда  и  его  подружки.
Сикамбриец схватил Гвинифру  за  руку,  постучал  в  стену.  Из-за  занавеси
выглянул Корс Кант. Он очумело переводил глаза с Питера на Гвинифру.
   - Принц Ланселот... Миледи, принцесса Гвинифра... - прошептал юноша.
   Питер услышал, как за занавесом, словно воробышек,  метнулась  в  сторону
Анлодда. Стукнули дверцы шкафа, что-то  упало.  Анлодда  выругалась  похлеще
торгового моряка.
   - Корс Кант, - еле слышно выговорил Питер. -  Принцессе  и  мне..,  нужно
где-то.., поговорить.
   Бард все понял - что значит интуиция поэта! Он вздохнул, на миг  задернул
занавес и снова откинул.
   На Анлодде был мужской наряд - скорее всего платье  Корса  Канта.  Туника
висела до самого пола. "А под туникой небось ничегошеньки, - подумал  Питер.
- Неудобно как! Но что я могу поделать?!"
   Питер, понизив голос, заговорил с Корсом  Кантом.  Ему  хотелось  придать
голосу задушевность, но выходило почему-то угрожающе.
   - Никому ни слова, парень, никому ни единого слова!
   Юноша смиренно кивнул.
   Подарив Питеру на прощание взгляд, подобный молнии, Анлодда  выскользнула
из комнаты, придерживая тунику, чтобы та не свалилась с ее плеч. Питер успел
заметить, что под туникой на девушке какая-то черно-серебристая одежда. Бард
выскочил следом за возлюбленной.
   Чуть помедлив, Гвинифра грациозно шагнула в комнату. Вид у нее вдруг стал
робкий.
   - Ланселот, в мечтах я много раз представляла себе нас с тобою вместе. Но
теперь все иначе. Солнце светит так ярко, оно так безжалостно...
   Любовь моя, пойми, для меня это не просто.., мне не хотелось бы, чтобы мы
с тобой валялись на сеновале, и.., ты герой  Камланна,  ты  служишь  Артусу,
моему мужу. Когда этот сакс сбросил тебя наземь, я думала, что у меня  кровь
горлом хлынет! А потом, потом, когда ты обнял меня, я  мечтала  о  том..,  о
том, чтобы Артус был мертв!
   - Он умрет, если мы сделаем это. "Вот! Выговорил наконец!"
   - Мы с ним не обнимались года два. Тебе это ведомо.  Он  говорит,  что  у
него нет времени, что у него Империя, у него долг, и всякое такое. Но на его
мальчиков у него времени хватает. Но по-своему он меня любит. О, любовь моя,
я говорю глупости. Заставь меня замолчать!
   Но вместо того, чтобы заставить принцессу замолчать, Питер осторожно  сел
на  кровать  Корса  Канта.  С  болезненной  уверенностью  он  понимал,   чем
закончится этот разговор. И что того хуже - он понимал, что  это  он,  Питер
Смит,  протягивает  руку  к  Гвинифре.  Он,  а  не  Ланселот  из  Лангедока.
"Сознательный грех, вот так мы по своей  воле  ступаем  на  дорогу,  которая
ведет в ад. Мальчики? О чем это она - какие еще  у  Аргуса  "мальчики"?"  Он
решил отбросить эту мысль, он наверняка ослышался.
   - Я думала, что мы могли бы  сыграть  в  игру,  Ланселот.  Даже  если  мы
разделим с тобой ложе, ему бы это было все равно, покуда бы мы это скрывали.
Покуда я была бы готова упасть в его объятия, когда  он  того  пожелает.  Мы
близки, мы любим друг друга, но  мы  не..,  о,  ты  понимаешь,  что  я  хочу
сказать! Но сейчас я жажду тебя сильнее, чем его. И думаю, ему это ведомо.
   - Ведомо, - с тяжелым сердцем произнес Питер. Он развязал ленточки на  ее
хитоне, и белая, девственная ткань упала  на  пол.  Она  стояла  перед  ним,
нагая, как Ева, и обольстительная, как Лилит. Бледная кожа, светлые  волосы,
и вся она - близкая, как никогда..,  и  ее  аромат  -  он  одурманивал,  бил
подобно хлысту. Питер облизнул пересохшие губы и  отбросил  всякие  мысли  о
грехе и о том, к чему это все могло привести.
   Забыл о королеве. О короле. Об отечестве.  Он  крепко  обнял  ее,  припал
губами к ее очаровательной груди.
   - Люби меня, - повелела принцесса, и они упали на кровать.

Глава 44

   Я велела Этому Мальчишке оставить меня, ибо теперь мне стал ясен кровавый
замысел отца, и голова у меня кружилась так,  как  кружится  опавший  осенью
лист, сорвавшийся с дуба и летящий с утеса вниз, в морскую пену. Но  он  все
не уходил, не хотел оставить меня одну -  он  все  еще  не  мог  оправиться,
прийти в себя после своего дурацкого  героизма  на  турнирном  поле.  Глупый
мальчишка! Но я была тверда, пожалуй, даже груба, потому что мысли  метались
у меня в голове подобно пчелам, которые вьются возле горшка с медом,  и  мне
нужно было как следует все обдумать до нашего отъезда.
   Я выгнала его, быстро прошла по коридору и поднялась вверх по лестнице. Я
никогда прежде не поднималась выше комнаты Корса Канта, а  вдруг  мне  стало
любопытно, куда ведет эта лестница.
   Следующий этаж был третьим, если считать снизу. Тут жили законники Артуса
и, как ни странно, его сапожник. Ступени ближе к верху стали скользкими. Тут
вообще, как говорили, все было переделано на новый лад, да мне-то  это  было
совершенно безразлично.
   Стены наверху оказались обитыми тонкими планками какого-то темного дерева
- не то красного, не то кедра, а коридор был так узок, что, расставив локти,
я уперлась бы ими в обе стены. Но я этого, конечно, делать не стала.
   Вдоль наружной стены располагались кабинеты трех студентов-законников,  а
двое старших законников владели двумя комнатами попросторнее,  и  окна  этих
комнат выходили во внутренний двор. А из окон комнаты  сапожника  открывался
прекрасный вид во двор Бегущей Воды - туда, где я  бродила,  растревоженная,
прошлой ночью.
   Сапожника дома не оказалось, поэтому я заглянула к нему  в  комнату.  Там
валялось множество недошитых сандалий, куски кожи и  целые  мили  кружев.  У
одной стены стояли свернутые в трубы кожи.
   Окно было открыто. Легкий ветерок  шевелил  подвешенные  к  оконной  раме
шнурки с нанизанными на них бусинами. Я выглянула из окна, закрыла глаза,  и
мне показалось, что я ощущаю дыхание матери, от которого чуть шевелятся  мои
багряные волосы. А потом я откинула волосы за спину и зажмурилась от  яркого
света.
   Уже перевалило за полдень, я поняла это, хотя не видела солнца,  так  как
окно из комнаты сапожника выходило на юго-восток. Я стояла у окна и  немного
волновалась - вдруг заявится сапожник. Что он со  мной  сделает?  Отберет  у
меня сандалии? Но тут я бросила взгляд влево и ахнула.
   От первого этажа до самой крыши тянулась деревянная лестница. Я могла  бы
запросто ступить на нее с подоконника.
   Я оглянулась через  плечо.  Занавес  не  шевелился.  Ткань  была  слишком
тяжела, чтобы ее мог тронуть такой легкий ветерок. Облизнув коралловые губы,
я легко взобралась на подоконник, удержала равновесие  и  попробовала  ногой
лестницу.
   Вроде бы она держалась крепко. Вдохнув поглубже, я перебралась на нее.
   Перекладины были расставлены широковато для меня, но все же мало-помалу я
добралась до крыши. Крыша оказалась плоской. На камнях валялись кучи  стрел,
камней для катапульт, на холодных очагах стояли котлы с остывшей смолой.  По
углам стояло по катапульте, во внутренний двор замка можно  было  спуститься
по приставным лестницам. В случае осады их наверняка поднимали на крышу.
   Я прошла по крыше к наружной стороне и поняла, что стою прямо над покоями
Dux Bellorum.
   И тут меня озарило: теперь я поняла, как прокрасться к  нему  в  покои  и
убить его! Нужно только привязать на крыше  веревку,  спуститься  по  ней  и
спрятаться у него в покоях, пока его не будет, а когда он вернется, я воткну
клинок ему в грудь или в спину и убью... Убью  Артуса,  Dux  Bellorum.  Отца
Этого Мальчишки. В каком-то смысле, потому что другого отца у него не было.
   Я села на камень, прислонилась  спиной  к  парапету  и  долго  плакала  -
наверное, восьмую часть свечи - сама не знаю почему.
   Когда он выбежал на турнирное поле,  Этот  Мальчишка,  и  бросился  между
Кугой и Ланселотом, у меня чуть сердце не остановилось, а ведь  тогда  я  бы
умерла! Никогда прежде я не чувствовала себя так - мне  стало  так  страшно,
что я почти окаменела.., но вместо того, чтобы о