жалобный детский голосок, она сама чуть не разревелась.
     - Элизабет спросила, какой щеткой я чищу зубы, влажной или сухой. Я не подумала, сказала, сухой, оказывается, это такая гадость! Все разъехались: папа, мама, Джон, ты. Возвращайтесь скорее, Гэрриет, я без вас так скучаю!
     Скоро явились сестры на ночное дежурство. Джону становилось все хуже, ртутный столбик опять дополз до сорока одного. Антибиотики не помогали, потому что его все время выворачивало. Ему постоянно хотелось пить, но каждый глоток воды действовал на него как рвотное. Он опять стал бредить: звал то Ноэль, то Кори, то кричал, что черный кучер хочет его забрать. Потом он затихал, и Гэрриет уже надеялась, что он уснет, но тут он снова открывал глаза и вскрикивал от боли. Иногда он ненадолго забывался, потом опять просыпался и, полежав несколько секунд неподвижно, начинал стонать.
     Сжимая его сухую горячую руку, Гэрриет молила Бога, чтобы эта ночь поскорее кончилась.

Глава 21

     От слабого писка переносной рации в кармане у врача Гэрриет болезненно дергалась; гул машинки для натирания полов наждаком скреб по барабанным перепонкам. Проведя двадцать четыре часа в больничной палате без сна, она сама измучилась не меньше Джона, и теперь малейший шум, производимый струйкой воды или кондиционером, усиливался в ее мозгу тысячекратно.
     Джона беспрерывно рвало, и в общем его состояние по сравнению со вчерашним не улучшилось. Если он не бредил, то жаловался, что у него болит шея и он не может повернуть голову.
     - Никто здесь не хочет мне помочь, - стонал он. - Все только ждут, когда я умру!..
     Гэрриет была на грани срыва. За сутки ей так и не удалось связаться ни с Кори, ни с Ноэль, и вдобавок она преисполнилась неприязни к новой сестре из дневной смены. Сестра Маддокс, рыжеволосая и довольно миловидная, держалась с надменностью первой ученицы. У меня в отделении, кроме вас, еще двадцать пять пациентов, всем своим видом как бы говорила она, так что не мешайте мне работать.
     - У нас бывали случаи и посерьезнее, чем у вашего Джона, - заявила она авторитетным тоном, проверив его пульс.
     - Я скоро умру, умру, умру, - монотонным голосом робота из телесериала повторял Джон.
     - Возьми-ка себя в руки, - строго приказала сестра. - Мы делаем все, чтобы тебе помочь.
     Бросив взгляд за стеклянную перегородку, отделявшую палату от коридора, сестра вдруг принялась торопливо поправлять волосы и одергивать халат - вскоре стало ясно, почему. К палате приближался обход во главе с врачом, живущим при больнице, - доктором Уильямсом. Высокий брюнет с классическими чертами, он мог считаться красавцем даже по самым строгим меркам. Его серые глаза холодно поблескивали за толстыми стеклами очков в роговой оправе. Пока он осматривал Джона и изучал его медицинскую карту, сестра Маддокс стояла рядом и являла собой картину воплощенной исполнительности и преданного внимания.
     Доктор Уильяме скользнул по Гэрриет равнодушным взглядом, заставив ее вспомнить, что у нее круги под глазами, грязные волосы и мятая блузка с пятнами пота.
     - Организм пока все отторгает, - констатировал он. - Возможно, придется ставить капельницу.
     - Пожалуйста, сделайте что-нибудь, чтобы облегчить ему боль! - взмолилась Гэрриет.
     - Только после того, как выяснится ее природа, - скучающим голосом ответил доктор Уильяме. - Пока что ему придется бороться с болезнью самостоятельно.
     Когда обход двинулся дальше, Гэрриет тоже выбежала в коридор.
     - Скажите, он не умрет? - трепеща, спросила она. - То есть, я хочу сказать, он серьезно болен?
     - Да, болезнь серьезная, - сказал доктор Уильямс. - Но мы пока не включаем его в список самых тяжелых пациентов.
     Гэрриет отвернулась и пошла в туалет. Когда, наплакавшись, она снова вышла в коридор, доктор Уильяме разговаривал с сестрой Маддокс.
     - Хорошо, Руфь, встретимся в восемь, - сказал он.
     - Какой красавец, да? - прошептала нянечка рядом с Гэрриет.
     Да, подумала Гэрриет, и прекрасно понимает это сам.

***

     Когда она вернулась в палату, Джон лежал с широко раскрытыми глазами и подвывал от боли.
     - Все, все ушли, и ты тоже меня бросила!.. Ты меня бросила! Где папа? Я хочу его видеть!
     Внезапно ее осенило. Надо позвонить Киту! Когда Джон в очередной раз забылся коротким сном, она побежала к телефону. Кит так долго не отвечал, что она уже собиралась повесить трубку.
     - Ты спал? - спросила она.
     - Естественно, - ответил Кит. - Что еще делать в обеденное время?
     Говоря ему, что у Джона менингит и что она не может связаться ни с Кори, ни с Ноэль, она старалась быть спокойной, но, видно, в ее интонации все же прорывались истерические нотки.
     - Послушай, Гэрриет, если не удастся найти Ноэль - беда не велика, все равно от нее толку как от козла молока; а вот Кори я обязательно разыщу. Если до завтра его не найду, то приеду сам. Не волнуйся так, Джон обязательно поправится. Нас, Эрскинов, голыми руками не возьмешь.

***

     Проползли еще сутки. Ночью в половине второго Джон проснулся и пронзительно кричал - звал мать. Когда дежурная сестра в который раз завела волынку про то, что все идет правильно, вот минует кризис и больной пойдет на поправку, Гэрриет еле сдержалась, чтобы не накричать на нее.
     Джон просыпался и в пять утра, и в семь. Еще один день, с тоской думала Гэрриет, глядя на сочившийся из-за шторы свет. Она уже изучила этот сельский пейзаж до мельчайших подробностей. Время как бы сместилось для нее: разницы между ночью и днем почти не было; сил тоже не было. Покрасневшие веки горели, словно под них набился песок. У нее началась невралгия: болела то голова, то зуб, то ухо.
     Джону невозможно было угодить: она начинала читать - он жаловался, что слишком громко, она вытирала ему пот со лба - вскрикивал от боли.
     - Где доктор? Почему его нет? - без конца повторял он.
     - Доктор скоро придет, - успокаивала Гэрриет, хотя ей самой это "скоро" казалось уже совершенно бессмысленным.
     Миссис Боттомли заглянула на минутку и ушла потрясенная.
     - Бедный малыш висит на волоске между жизнью и смертью, - говорила она потом Самми по телефону. - Хотя, конечно, нельзя терять надежды...
     Она привезла Гэрриет во что переодеться: твидовую юбку, которую Гэрриет терпеть не могла, коричневую кофту, болтавшуюся на ней, как на вешалке, и кремовую рубашку без нескольких пуговиц. Можно было бы остаться и в джинсах.
     Наконец к полудню появился доктор Уильяме: он зевал и тер глаза на ходу. Перестарался вчера с сестрой Маддокс, подумала Гэрриет.
     - Сделайте же что-нибудь! - в отчаянии взмолилась она. - Он может больше не выдержать.
     Джон тут же стал кричать, что он умирает от боли.
     - Тихо, заяц, - сказала Гэрриет. - Доктор здесь.
     - А ты заткнись, понятно? - Обернувшись, Джон ткнул ее кулаком в лицо. - Вы все только и ждете, чтобы я умер!
     - Он перестает в вас верить, - всхлипнула Гэрриет.
     Доктор Уильяме вывел ее в коридор.
     - Мальчик слишком раскапризничался, - сказал он. - Он нарочно вас подзуживает, а вы каждый раз ему поддаетесь. Надеюсь, что скоро все же явится кто-нибудь из его родителей. Когда вы в последний раз ели?
     - Не помню, - сказала Гэрриет.
     - Так вот, спуститесь в столовую и поешьте.
     В столовой Гэрриет долго размазывала джем по тоненькому ломтику жареного хлеба. Сестры и нянечки за соседними столиками болтали о каких-то пустяках - когда все они, все до одной, должны были находиться наверху и спасать Джона! Сестра Маддокс с доктором Уильямсом явно считали ее безнадежной истеричкой. Дай им волю, они бы на пушечный выстрел не подпустили ее к Джону. Нет, решила она, нельзя думать о людях только плохое, так можно в конце концов впасть в паранойю.
     Когда она вернулась в палату, Джону мерили температуру, и градусник торчал у него изо, рта, как сигара. Его чуть раскосые глаза были сощурены, волосы зачесаны назад, и от этого он был особенно похож на Кори. Я люблю его, люблю! - в отчаянии твердила про себя Гэрриет.
     К вечеру стало еще хуже. Джон то нес какую-то несуразицу, то вскрикивал от боли.
     - Папа, папа, я хочу папу! - выкрикивал он. - Убирайся, я не хочу тебя, я хочу маму! Почему у меня нет мамы? У всех есть, у всего класса - кроме меня. - Он дрыгал ногами, пытаясь выпутаться из одеяла. - Где папа? Я хочу папу!..
     - Он скоро будет здесь. Кит его разыскивает.
     - А мне он нужен сейчас!
     Мне тоже, подумала Гэрриет.
     Наконец ей показалось, что мальчик засыпает, но только она сделала шаг от кровати, как он весь напрягся и, приподняв голову, стал испуганно вглядываться в ее лицо.
     - Гэрриет! А, ты здесь... Не уходи.
     - Нет-нет, я не ухожу.
     - Я хочу пить! - Горячими исхудавшими руками он вцепился в ее руку. - Это не моя комната. Почему мы здесь? Я хочу домой.
     В следующий раз доктор Уильяме появился около шести. Вид у него был еще более скучающий, чем прежде.
     - Пероральное лечение ничего не дает. Будем ставить капельницу.
     В дверь заглянула нянечка.
     - Там вам звонит какой-то Кит Эрскин, - сказала она Гэрриет. - Телефон в комнате у дежурной сестры.
     - Гэрриет, милая, как ты там? - послышался обеспокоенный голос Кита. - Сестра мне рассказала, что у Джона дела идут не блестяще. Но ничего, не волнуйся. Кори я все передал. Он на выездных съемках, но сегодня вечером он уже вылетает, так что жди его завтра к обеду. Ноэль я тоже оставил сообщение. Все эти россказни насчет Парижа оказались полной туфтой. Наша выставочная сука здесь, в Англии. Ее начал беспокоить экстерьер, и теперь она спешно худеет на какой-то оздоровительной ферме неподалеку, так что, боюсь, может свалиться на вас в любой момент.
     Но никакие суки не волновали сейчас Гэрриет. Главное, что скоро приедет Кори - ни о чем другом она не могла и думать.
     Когда она вернулась, капельница стояла около кровати, и прозрачная жидкость уже перетекала из пластикового мешка в руку Джона. Теперь он почти непрерывно бредил, щеки горели лихорадочным румянцем, пульс участился еще больше. Пришлось даже привязать его руку к кровати, потому что игла без конца выскальзывала и трубка багровела от крови Джона.
     Вечером приехали Самми и Шатти.
     - Ей, конечно, давно пора спать, но она очень просилась, - сказала Самми.
     Она привезла Джону книгу про Тарзана, а Шатти несла воздушный шар, купленный на собственные карманные деньги.
     - Уильям в полном порядке, - сообщила Самми. - Мы с Шатти смотрим за ним в четыре глаза - правда, Шатти?
     Гэрриет чувствовала себя немного виноватой, но все же была рада, что они не привезли его с собой. Неиссякаемый родник ее любви, кажется, начал пересыхать.
     - Элизабет меня доконает, - продолжала Самми. - Теперь она рассказывает всем своим знакомым, как она забрала к себе Шатти и твоего малыша, чтобы помочь Кори в безвыходном положении.
     Шатти держалась бодро, но обнимала Гэрриет как-то уж слишком горячо.
     - Можно мне посмотреть на Джона? - спросила она.
     - Конечно, - сказала Гэрриет. - Только говори шепотом и, если он покажется тебе странным, не волнуйся.
     К несчастью, когда Шатти входила в палату, шарик лопнул. Джон проснулся, никого не узнал и понес какую-то околесицу. Ему мерещилось, что за ним гонятся чудовища.
     - Я побуду с ним, - сказала Самми. - А вы с Шатти ступайте в столовую и съешьте по мороженому.
     В столовой Шатти очаровала весь больничный персонал: она весело прыгала между столами, завязывала разговоры с сестрами и нянечками и вертела головой, так что ее длинные светлые волосы веером разлетались в стороны. Потом она вдруг затихла, прильнула к Гэрриет, и глаза ее наполнились слезами.
     - Он не умрет, нет?
     - Конечно, нет, - ответила Гэрриет, прижимая ее к себе, но в душе у нее не было той уверенности, что в голосе.
     - А миссис Боттомли говорила Самми, что всяко может быть. Что значит "всяко"?
     - Ничего не значит, - сказала Гэрриет.
     - А если он умрет, то попадет в рай? - спросила Шатти.
     - Конечно. Но он не собирается умирать.
     - Значит, я никогда больше его не увижу, - дрожащим голосом произнесла Шатти. - Я же плохая, я попаду прямо в ад!.. - И она разревелась во весь голос.
     Гэрриет, думая только о том, чтобы самой не расплакаться, прижимала ее к себе.
     - Ну что ты, хорошая моя, ты тоже попадешь в рай.
     - Я все равно не верю в этот твой рай, - рыдала Шатти. - Я уже летала по небу на самолете, и никакого рая там нет.

***

     Кусая ногти, Гэрриет наблюдала за тем, как две молоденькие сестрички возятся с капельницей, которая в их руках казалась непостижимо сложным устройством. Каждый раз, когда игла соскальзывала, они вытаскивали ее и начинали все сначала, а пузырьки воздуха один за другим бежали по гибкой пластиковой трубке. Джон был в сознании, что в последнее время случалось все реже. По щекам его текли слезы.
     В конце концов Гэрриет не выдержала.
     - Да черт побери! - воскликнула она. - Вы когда-нибудь попадете в эту вену или нет?
     В результате она имела неприятный разговор с доктором Уильямсом.
     - Сегодня вечером мы дадим вам успокоительное, - объявил он. - Я понимаю, в отсутствие обоих родителей вы чувствуете себя ответственной за ребенка, - но надо же держать себя в руках. Вы только нервируете мальчика своими нападками на сестер. Они стараются делать свою работу хорошо.
     - Но почему, почему нельзя прописать ему что-нибудь обезболивающее, успокаивающее? Будь у него уверенность, что вы стараетесь ему помочь, он бы не сопротивлялся и вел себя гораздо мужественней.
     - Он и так ведет себя достаточно мужественно, мисс Пул, - отрезал доктор Уильяме. - Вы просто сами не способны выносить боль, вот и все.
     - Но ведь он серьезно болен, разве не так? - сказала Гэрриет. Сегодня она слышала, как две сестры говорили что-то насчет перевода в палату интенсивной терапии.
     - Разумеется, он болен, - сказал доктор Уильяме. - Но нельзя же терять надежду.

***

     К полуночи Джон опять впал в бессознательное состояние. Выданный ей вечером могадон Гэрриет тайком спустила в унитаз, и теперь, сидя возле кровати Джона, она час за часом боролась с усталостью и отчаянием, вслушивалась в прерывистое дыхание Джона, держала его за руку и молилась. Через стеклянную перегородку ей было видно, как негритянка в белом халате - сегодняшняя ночная сестра - обходит палаты: кому поправит одеяло, кому проверит пульс. Через минуту она войдет к Джону, чтобы сменить капельницу. Завтра из Америки вернется Кори. Как смотреть ему в глаза, если с Джоном что-нибудь случится? Гэрриет уронила голову на руки и заплакала.

***

     Вероятно, она все же уснула. Когда она открыла глаза, было уже почти светло. Джон лежал на кровати неподвижно. На короткий, но страшный миг Гэрриет показалось, что он уже умер. Она потрогала его: лоб был холодный, но слабое дыхание было различимо.
     Вскочив на ноги, она побежала разыскивать дежурную сестру.
     - Джон... Он стал дышать так тихо, - заикаясь, пробормотала она. - У него такое спокойное лицо, будто... будто уже все.
     Сестра тотчас поднялась и взяла Гэрриет под локоть.
     - Идемте.
     В палате она пощупала у Джона пульс и измерила температуру. После этого она обернулась к Гэрриет, и широкая белозубая улыбка сверкнула на ее черном лице.
     - А кризис-то, кажется, миновал. Видите, как ровно дышит, и пульс, слава Богу, нормализовался.
     Гэрриет отвернулась, плечи ее беззвучно затряслись.
     - Ну-ну-ну, не надо так, - ласково проворчала негритянка. - Пойду принесу вам чайку. Выпьете горяченького, глядишь, и поспите немного.
     Но Гэрриет не могла спать, потому что не верила сестрам и врачам. Джон был еще в опасности, и она сидела у его постели до завтрака, следя за тем, как содержимое пластиковых мешков медленно перетекает в исхудавшую руку, как дыхание мальчика становится все ровнее, а движения спокойнее.

***

     Сестра Маддокс появилась ровно в восемь часов, как всегда, холодная и подтянутая.
     - Доброе утро. Как пациент? - профессионально-бодрым голосом проговорила она. - Надеюсь, с могадоном вы наконец-то выспались. Завидую вам. Мне сегодня удалось добраться до постели только в четыре утра.
     Она взяла в руки температурный лист и просмотрела последние записи.
     - Ну что ж, сегодня гораздо лучше, - сказала она. - Надеюсь, теперь вы перемените свое отношение к доктору Уильямсу.
     - Джон до сих пор еще не пришел в себя, - угрюмо пробормотала Гэрриет, чувствуя себя неблагодарной склочницей.
     - Его организм наконец-то получает долгожданный отдых, - отчеканила сестра Маддокс. - На вашем месте я бы оставила ребенка в покое. Сходите лучше позавтракайте.
     Гэрриет, однако, не могла расслабиться ни на минуту и предпочла завтраку старый номер "Ридерз дайджест". Надо быть настороже, сказала себе она. Взглянув в зеркало, она с трудом узнала свое серое изможденное лицо. Конечно, следовало бы к приезду Кори вымыть голову и принять душ, но ей было страшно оставить Джона одного.
     Специалист, явившийся около одиннадцати, не разделял общего оптимизма.
     - Опасность еще есть, - сказал он. - Позовите меня, когда мальчик придет в сознание.
     От этих слов сердце Гэрриет снова болезненно сжалось. Боже, не дай ему умереть, мысленно твердила она.
     Через четверть часа появился доктор Уильяме. К вопросам, которыми засыпала его Гэрриет, он отнесся еще прохладнее, чем накануне.
     - Скажите, он поправится? - в отчаянии спрашивала она.
     - Послушайте, мисс Пул, - вмешалась сестра Маддокс. - Доктор Уильяме не может уделять вам одной столько времени. Его ждут другие пациенты.
     - Простите, - настаивала Гэрриет, - но после обеда приедет отец Джона, и я должна буду обо всем ему рассказать.
     - Он, кстати, звонил минут десять назад, - сказала сестра Маддокс.
     Гэрриет побелела.
     - Что он сказал? Почему вы не позвали меня к телефону?
     - Какая разница, почему? - пожала плечами сестра Маддокс. - Вы выходили то ли в туалет, то ли сделать себе кофе.
     - Все равно, вы могли меня найти. Вы же знали, что я уже несколько дней пытаюсь с ним связаться.
     - По-вашему, сестре Маддокс нечем заняться, кроме как работать телефонисткой для всех пациентов и их родственников? - язвительно осведомился доктор Уильяме. - Не забывайте, Джон здесь не единственный.
     - Но для меня он здесь единственный! - уже не сдерживаясь, выкрикнула Гэрриет.
     - Я сюда попала? - послышался за ее спиной глубокий взволнованный голос.
     Все обернулись. В дверях, словно знаменуя собой начало новой сцены, стояла Ноэль Белфор в эффектной черной меховой шапке.
     - О, я уже вижу, что сюда! - Увидев сына, она быстрыми шагами приблизилась к его кровати.
     - Мой мальчик, мой славный мальчик! - срывающимся голосом произнесла она.
     И тут же, словно в ответ на выходную реплику примадонны, Джон шевельнулся, вздрогнул и открыл глаза. Некоторое время он смотрел на Ноэль, не веря, и наконец хрипло простонал:
     - Мама!..
     Его бледное лицо словно осветилось изнутри, и Гэрриет испытала невыносимые муки ревности.
     - Мама, это правда ты?
     - Да, мой мальчик, это я. Боже мой!.. Что тебе пришлось пережить! - Она отвела влажную светлую прядь у него со лба.
     - Рука болит, - пробормотал Джон.
     - Знаю, милый, - сказала Ноэль. - Это из-за гадкой капельницы, - но ведь она тебе помогает, с каждой минутой тебе делается все лучше и лучше. Ты у меня храбрый мальчик, ты все выдержишь. Видишь, какие здесь прекрасные сестры и врачи, они все так стараются тебе помочь.
     - Мне уже лучше, - сказал Джон. - Только голова еще... - И, вздохнув, он опять провалился в беспамятство.
     Ноэль наклонилась и поцеловала его лоб, явно сознавая, что представляет собой невыносимо трогательное зрелище. Восхищенные взгляды зрителей были прикованы к ней. Сейчас все зарыдают, подумала Гэрриет.
     Ноэль выпрямилась и только теперь огляделась. Сняв шапку, она небрежной рукой провела по волосам, отче