казалось, что Нонна Багратионовна  никогда  не  бывала  в
загородном доме босса, не те отношения... Хотя кто знает - те или  не  те...
Уж очень она расстроилась из-за  мальчишески-скороспелой  женитьбы  патрона.
Лучше в это не влезать, меньше знаешь - крепче спишь.  А  журнал  называется
совсем не криминально, и слово "культурология" не такое  уж  сложное,  чтобы
совсем не поддаваться расшифровке... И какая только вожжа попала  под  хвост
Нонне?...
   Конечно же, он мог оставить журнал там, где нашел, - в  плетеном  кресле,
приспособленном для  праздного  отдыха  праздных  людей,  но  никак  не  для
изучения вопросов культурологии. Но  чертова  секретарша  так  убивалась  по
поводу пропавшего Гийома... Почему бы не порадовать ее счастливой находкой?
   Никита свернул журнал в толстую  трубку  и  сунул  во  внутренний  карман
летней куртки. Можно двигать к машине, да и собака, похоже, замолчала.
   Но тишина оказалась обманчивой.
   Никита убедился в этом, стоило ему только завернуть за  угол  дома.  Джек
жрал свой сухой корм не напрасно. Ох, не напрасно. Никиту  встретили  клыки,
ощерившиеся всего  лишь  в  полуметре:  назвать  это  дружеской  улыбкой  не
поворачивался язык.
   - Пошел отсюда, - прошептал  Никита  голосом,  моментально  съехавшим  до
позорного дисканта. - Пошел, пошел...
   Шепот Никиты не произвел на  пса  никакого  впечатления,  напротив,  даже
разозлил. Джек угрожающе зарычал, а Никита стал судорожно  прикидывать,  чем
бы защититься. "Вопросам культурологии" не было бы равных в отпугивании  мух
и комаров, но как оружие против оголтелого кавказца они бесперспективны.  То
есть абсолютно бесперспективны... Никита никогда не задумывался,  боится  ли
он собак, да и случая как-то не представлялось, да и смешно бояться  -  ему,
взрослому мужику с кое-какой мускулатуркой, пусть и не  сверхвыдающейся,  но
все же,  все  же...  Но  теперь  он  испугался.  По-детски,  до  моментально
взмокшего затылка. И жалкого потренькивания  стеклянных  внутренностей.  Еще
секунда - и чертов пес разнесет их в клочья. Вот только кто будет платить за
бой посуды?...
   - Боитесь собак? - раздался чей-то насмешливый голос.
   - Не боюсь, - Никита, загипнотизированный  клыками  кавказца,  был  не  в
состоянии даже посмотреть на неожиданного утреннего собеседника.  Но  уж  не
Толик, точно: голос был женским.
   - Да ладно вам... Сейчас приведем мальчика в чувство.
   "Приведем мальчика в чувство" - интересно, к кому это относится? К  Джеку
или  к  нему  самому?  Ответом  на  вопрос  был  легкий   свист,   отдаленно
напоминающий художественный. Джек повернул  на  свист  косматую  голову,  но
рычать не перестал.
   В любом случае Никита получил передышку.
   Теперь можно было рассмотреть неожиданную спасительницу.  Неожиданную  во
всех смыслах: это была та самая брюнетистая овца, с которой он столкнулся  в
ванной вчерашним вечером. Но теперь овца вела себя отнюдь не по-овечьи.  Она
присела на корточки и постучала  по  земле  кончиками  пальцев.  И  негромко
рыкнула - Никита даже опешил от неожиданности.  А  Джек...  Джек,  очевидно,
тоже испытал сходные эмоции. Во всяком случае, напрочь позабыв о Никите,  он
двинулся к девушке. Несколько секунд они смотрели друг  на  друга,  но  сути
мизансцены Никита так и не понял: место ему досталось  не  слишком  удачное,
только и лицезреть, что куцый хвост кавказца и упрямый лоб девчонки.
   Этот-то упрямый лоб и сделал свое дело: Джек  перестал  рычать,  тихонько
заскулил, а потом случилось и вовсе невероятное. Пес,  созданный  для  того,
чтобы рвать на части зазевавшегося обывателя, подошел к  девушке  и  ткнулся
мордой ей в лицо.
   И облизал его.
   Брюнетка восприняла это как должное: она улыбнулась и потрепала Джека  по
загривку. А потом послала такую же улыбку Никите.
   - Вот и все, - сказала она.
   - Лихо, - только  и  смог  выговорить  Никита.  -  Вы  всегда  так  умело
договариваетесь?
   - Всегда... С собаками - всегда. Не подбросите меня до города?
   - До Питера?
   - А что, поблизости есть еще какой-нибудь город?... До Питера.
   Ого, очевидно отношения с Толяном не так безоблачны, если  она  выскочила
из постели в такую рань и решила  покинуть  дом.  Ведь  Никита  с  хозяйским
"мерсом" мог и не подвернуться...
   - Конечно. Буду рад.
   Радость  было  сомнительной,  а  вот  любопытство  -   самым   настоящим.
Неприкрытым и искренним. Не так часто увидишь девицу, легко  и  без  единого
выстрела справляющуюся с волкодавами.
   - Вас как зовут? - спросил Никита, едва они миновали церквушку на горе.
   - Это важно?
   - Да нет... Просто я подумал...
   - Джанго.
   Это было похоже на собачью кличку. Настолько похоже, что Никита  едва  не
выпустил руль и искоса взглянул на свою неожиданную спутницу.
   - Не понял... Как?
   - Джанго.
   - Диковинное имя.
   - Да уж какое есть...
   А ведь ей, пожалуй, идет! Идет эта дерзкая кличка с  сомнительным  "о"  в
окончании. Идет - коротко стриженным темным  волосам,  едва  -  прикрывающим
череп; идет - черной  футболке,  сквозь  которую  просматривается  маленькая
грудь с крупными горошинами сосков; идет ? бледным запястьям с  полудетскими
кожаными амулетами; Идет - четкому мальчишескому профилю.
   Профиль и правда был четким, и только теперь Никита понял,  почему  вчера
ему на ум пришло это слово - "врасплох". Джанго была хороша и при свете дня,
но овечьей красотой здесь и не пахло. То есть она хотела, чтобы  пахло,  вот
именно - хотела. Она хотела прикинуться овцой -  для  всех  без  исключения.
Кроме разве что зеркала, перед которым можно было  расслабиться  и  показать
свое истинное лицо - умное, волевое и бесконечно вероломное. Что-то подобное
могли на пару слепить Мариночка с Экой, а здесь, пожалуйста, - все  в  одном
флаконе. Но Джанго не повезло: в зеркале по дза держа лея Никита, который  и
увидел то, что не должен был  видеть...  А  как  играючи  она  справилась  с
кавказцем! Не-ет, такая девушка вряд  ли  может  кому-то  принадлежать,  тем
более - вшивому охраннику вшивого загородного дома.
   - Вы дрессировщица? - аккуратно поинтересовался Никита.
   - А что, похожа?
   - Ну, в общем...
   - Нет, я не дрессировщица. Хотя... В некотором роде...
   В некотором роде! Да ты создана для того, чтобы укрощать  жизнь.  И  все,
что сопутствует этой жизни, - собак, людей, первый снег, ветер над  заливом,
журнал "Вопросы культурологии" с квелым эссе о Гийоме Нормандском...
   - А вы - шофер хозяина дома... Я правильно поняла?
   - Верно, - не стал отпираться Никита.
   - Говорят, он недавно женился...
   - Говорят.
   - На молодой девушке, - голос Джанго вдруг стал глуше, и в нем  отчетливо
проскользнули влажные, частнособственнические нотки.
   - Он и сам еще не старый...
   - Да... Не старый, - она тотчас же укротила голос,  как  укротила  собаку
десять минут назад. Теперь в нем не было ничего, кроме вежливого равнодушия.
   - А вы знакомы? - Никите не стоило задавать этот вопрос, и все же  он  не
удержался.
   - С кем?
   - С Окой Алексеевичем... Или с его женой...
   - Не имею чести.
   Как же, как же, не имеешь чести! Эта честь и яйца выеденного не стоит, за
эту честь ты и гроша медного не дашь, вон как ноздри раздуваются!
   - Значит, вы подружка Толика? Только теперь она  повернулась  к  нему.  И
смешно сморщила нос.
   - А что, не похожа?
   - Нет, - честно признался Никита. - Уж слишком для него хороши.
   - Я тоже так думаю... А для вас?
   - Что - для меня?
   - Для вас - не слишком?
   Уж не  флиртовать  ли  она  с  ним  надумала?  Ха-ха,  сначала  хозяйская
Мариночка,  теперь  вот  странная   девушка   по   имени   Джанго...   Прямо
паломничество какое-то... Хадж, ей-богу. К Никитиному сердцу,  подозрительно
смахивающему на отполированный вечностью священный камень  Кааба.  То  ли  у
красивых  девушек   под   занавес   лета   плавятся   мозги,   то   ли   тип
прянично-латинского миндалевидного любовника популярен гораздо  больше,  чем
Никита предполагал.
   - Для вас - не слишком? - она все еще ждала ответа.
   - И для меня - слишком.
   - Да вы не волнуйтесь так, - с готовностью рассмеялась девушка.  -  Никто
не собирается вонзать клыки в вашу семейную жизнь.
   Никита перехватил  цепкий  взгляд  Джанго,  устремленный  на  его  слегка
потертую, слегка сморщившуюся от потерь обручалку.
   "А никто и не волнуется, дорогая, никто особенно и не волнуется...  Разве
что твой взгляд настораживает - из их придонного карего ила так и прет  едва
заметная желтизна: почти такая же, какая была в глазах у псины,  которую  ты
приручила..."
   - Никто и не  волнуется,  -  пробухтел  Никита,  слегка  притормаживая  у
указателя на пришедшую в упадок усадьбу Олениных.
   Этот обветшалый литературный памятник был знаменит тем,  что  в  нем  (по
словам настоянного на коньяке пушкиноведа-любителя Левитаса) великий русский
поэт дважды по пьяни падал в местный пруд и трижды - опять  же  по  пьяни  -
овладевал дочкой хозяина у ныне спиленного дуба, трухлявые останки  которого
были обнесены невысокой оградкой. На пруд они ездили с Ингой за  три  месяца
до появления на свет Никиты-младшего... А ведь он почти забыл об этом,  надо
же...
   Об их поездке сюда, на пруды... Тогда они кишели мальчишками и любителями
пива, а Никита, как привязанный, ходил за Ингиным  застенчиво  округлившимся
животом. Как привязанный...
   - И как? - Джанго вовсе не собиралась от него отставать.
   - Что - как?
   - Как молодые? Дружно живут?...
   - Мне бы не хотелось это обсуждать...
   - Мне тоже. Это я так спросила, разговор поддержать...
   - Можно и не поддерживать. Я не обижусь.
   Разговор и вправду увял сам собой. И возобновился только в  растянувшейся
на сотню метров пробке у шлагбаума перед въездом в город.
   - Где вас высадить? - поинтересовался Никита.
   - Где хотите...
   - Я доброшу, куда нужно... Мне не трудно.
   - Это в Коломягах...
   Коломяги! Ничего себе крюк!... Северо-западная окраина города,  смешанный
брак нескольких навороченных коттеджных деревенек для самых новых русских  и
пролетарски-унылых многоэтажек. Судя по затрапезной  футболочке  Джанго,  по
ней плачет одна из таких  многоэтажек  -  с  неработающим  мусоропроводом  и
надписями на стенах. Что-то вроде "Спартак - мясо". Или - "Зенит - чемпион".
А впрочем, какое это имеет значение? Ему, Никите, какое дело?
   Но дело было.
   Дело было в самой Джанго.
   По мере того как чертовы Коломяги приближались,  Никита  увязал  в  своей
неожиданной пассажирке все больше. И вряд ли это было  связано  с  тем,  что
Инга в лучшие времена их жизни, смеясь, называла "мужское-женское".  Скорее,
это можно было назвать собачьим. Песьим. Псоголовым. То  ли  жаркое  дыхание
Джека-потрошителя все еще преследовало Никиту, то  ли  его  смутила  собачья
желтизна в глазах Джанго, то ли озадачило  ее  имя,  похожее  на  породистую
кличку.
   Даже Мариночка не вызывала у Никиты такой оторопи. Со всей ее  наглостью,
надменностью и цинизмом, со всеми ее запахами,  со  всей  дурной  кровью.  В
любом случае, Мариночку можно было понять, если  уж  очень  постараться;  во
всяком  случае  -  объяснить.  Понять  Джанго  не   представлялось   никакой
возможности. Она была - другое.
   "Иное" - как любила выражаться Инга в лучшие времена их жизни.
   И, несмотря на это "иное", Джанго кого-то отчаянно напоминала Никите. Вот
только кого? Не сурового кавказца же, в самом деле!...
   Никита промучался воспоминаниями до самых Коломяг, до ничем не приметного
шоссе, утыканного редкими зубцами  лесопарка.  Здесь  Джанго  попросила  его
остановиться.
   - Спасибо, - сказала она. - Вы очень любезны.
   - Не за что... - Никита вдруг  почувствовал  сожаление  оттого,  что  ему
придется расстаться с обладательницей такого  интригующего  имени.  -  Может
быть...
   - Я и правда приехала. Было приятно с вами познакомиться.
   - Взаимно.
   Что  за  светская  чушь,  черт  возьми?...  Надо  бы  сказать  что-нибудь
этакое... Что-нибудь, что непременно ее заинтересует. Ведь когда-то он  умел
цеплять за жабры понравившихся ему женщин-Черт, черт, черт! Женщин -  да,  а
вот таких обворожительных животных... Большой вопрос.
   - Может быть, пригласите на чашку кофе? - ляпнул он первое, что пришло  в
голову.
   - Кофе в доме не держу, - снисходительно улыбнулась девушка.
   Кофе - нет, а вот сырое мясо - наверняка.
   - Жаль...
   Сожаления были адресованы уже спине Джанго, покинувшей машину  в  срочном
порядке. Она свернула на маленькую  аллейку  и  через  секунду  скрылась.  А
Никита, проводив глазами черную футболку, вдруг понял, кого она  так  смутно
ему напомнила.
   Оку   Алексеевича   Корабельникоffа,   отца-основателя,   благодетеля   и
кормильца. У главы пивной империи была точно такая же мягкая хватка. И точно
такая же жесткая спина. Никита даже не удивился бы,  если  б  неведомая  ему
Джанго вдруг  оказалась  дочерью  Корабельникоffа.  Вряд  ли  -  законной  и
наверняка не очень любимой. Никаких упоминаний о Джанго ни в квартире, ни  в
жизни Корабельникоffа не было. Хотя старая  эсэсовка-осведомительница  Нонна
Багратионовна и намекала на первую жену патрона.
   На жену, но не дочь.
   И что делала Джанго в особняке Корабельникoffa, и  как  она  вообще  туда
попала? Ведь не к Толяну же завернула, в самом деле, - только дуры убиваются
по мешку,  туго  набитому  первосортными  мускулами!  А  вариант  случайного
знакомства Никита отмел сразу. Сразу же, как только почувствовал легкий укол
в сердце. Поначалу он  сдуру  решил,  что  это  покалывание  началось  из-за
Джанго, но  потом  выяснилось,  что  причиной  всему  -  Гийом  Нормандский.
Свернутый в трубку, он до сих пор лежал  во  внутреннем  кармане  куртки,  и
стоило Никите неудачно облокотится  на  руль,  как  "Вопросы  культурологии"
сразу же напомнили о себе, упираясь верхним жестким краем  прямо  в  сердце.
Никита вытащил журнал и бросил его в бардачок.
   Чтобы спустя час торжественно преподнести пропажу Нонне Багратионовне.
   Но,  вопреки  ожиданиям,  секретарша  совершенно  не  обрадовалась  столь
счастливому  возвращению  Гийома  с  Микушевичем.  Сдержанно  поблагодарила,
только и всего.
   - Это не мой журнал... - сказала она Никите. -  Не  мой.  Но  все  равно,
спасибо за хлопоты. Вы запомнили, я польщена. Кстати, где вы умудрились  его
достать?
   Вопрос был совершенно невинным, заданным  вскользь,  но  по  щекам  Нонны
Багратионовны почему-то расползлись  красные  пятна.  И  принялись  отчаянно
семафорить Никите: плевать мне на то, где ты его взял, мы оба знаем, где  ты
его взял, так что не будь дураком, придумай версию поделикатнее...
   - Купил, - после секундного раздумья  произнес  Никита.  -  В  ларьке  на
Нарвской. Увидел, вспомнил и купил.
   - Да? Вообще-то он распространяется только по подписке... Сколько  я  вам
должна?
   - В смысле?
   - Сколько вы за него заплатили?
   - А-а... неважно. Считайте, что это подарок...

***

   ...Следующим подарком стало исчезновение Толяна и Джека.  Они  испарились
из особняка на Горной, никому и слова не прорычав. До Никиты донеслись  лишь
отголоски этой странной истории, бегло пересказанной Корабельникоffым  между
двумя  телефонными  звонками  -  Мариночке  во  Всеволожск  и  потенциальным
инвесторам в Мюнхен. Именно Мариночка и сообщила  муженьку,  что  нашла  дом
пустым. Ни собаки, ни охранника. Вещи на месте. И  Толяна,  и  хозяйские.  В
какой-то мере Kopaбeльникoffым повезло - из особняка ничего не пропало, хотя
входная дверь была открыта, окна в кухне распахнуты настежь и  лишь  калитка
закрыта - и то только благодаря примитивному английскому замку.
   После двух звонков Корабельникоff сделал третий -  в  службу  собственной
безопасности компании, ее  начальнику  с  сомнительной  для  северных  широт
фамилией Джаффаров. Именно Джаф-фаров нанимал на работу  Толяна,  с  него  и
спрос.
   Чем закончилось внутреннее расследование, Никита так и не узнал, но Толян
на горизонте больше не появился. По словам  вездесущей  Нины  Багратионовны,
его сменили два ублюдочного вида качка  с  винчестерами.  А  место  Джека  в
вольере заняла такая же ублюдочная восточноевропейская овчарка.  Ни  качков,
ни овчарки Никита до сих пор не видел - повода наведаться во  Всеволожск  не
было. Да и Джанго, некоторое время плотно занимавшая скучное,  как  пустыня,
воображение Никиты отодвинулась на задний план, а потом и вовсе  исчезла.  И
уже нельзя было с точностью сказать: была ли она на самом деле или не  была.
И свидетелей не осталось - ни человека, ни собаки. Они как будто испарились,
рухнули в бездну ее желтоватых диких глаз...

***

   ...Вечеринка в честь дня рождения Мариночки больше смахивала на банкет по
случаю тезоименитства отпрыска королевской фамилии. Никите,  растворившемуся
в толпе одноразовых официантов  с  позабытым  бокалом  шампанского  в  руке,
оставалось только пялиться на VIP-гостей особняка; с тем же успехом  он  мог
пялиться в экран телевизора  -  физиономии  присутствующих  были  достаточно
примелькавшимися, взятыми напрокат из светского сборника  "Кто  есть  кто  в
Петербурге". С пяток высокопоставленных чинуш  из  Смольного;  бизнес-элита,
имеющая за плечами  крупные  региональные  компании  и  зависшие  на  стадии
расследования  уголовные  дела;  лоснящаяся  от  дармовой  жратвы  и   водки
артистическая богема; несколько звезд шоу-бизнеса средней  величины,  модный
писатель, модный стилист и преуспевающий модельер в засаленном шейном платке
- каждой твари по паре. А впрочем, ковчег на  Горной  мог  переварить  и  не
такое количество народу. Народу, никакого отношения к Мариночке не имеющего.
   Мариночка была только предлогом.
   А причиной и следствием являлся сам Корабельникоff.  Корабельникоff,  вот
кто был интересен. Он мог бы отмечать годовщину свадьбы внучатой  племянницы
по матери, поступление в Сорбонну  шурина  или  день  установки  панорамного
аквариума - состав гостей  вряд  ли  претерпел  бы  существенные  изменения.
Деловые люди решали на ходу деловые вопросы, не очень деловые  -  завязывали
знакомства с деловыми (Никита сам видел, как популярный  худрук  популярного
театра что-то шептал на  ухо  вальяжному  бизнесмену  в  первом  поколении);
потенциальные   взяткодатели   напропалую   флиртовали   с    потенциальными
взяткополучателями, задвинув на задний план шикарные ноги  своих  безмозглых
подружек-фотомоделей... И никакого особенного почтения хозяйке дома, -  так,
дежурные комплименты, дежурные поцелуи руки и дежурные улыбки на лицах:  под
расстрельный аккомпанемент глаз телохранительницы Эки.
   "Только цыган с медведями не хватает. И  шпагоглотателей  с  факиром",  -
хмуро подумал Никита.
   Цыган и цирковую программу успешно заменил фейерверк, царский  фейерверк,
в сполохах которого Никита неожиданно увидел Джанго...
   Вернее, ее прямую, срисованную со спины Корабельникоffа спину.
   Вернее, ему показалось, что увидел.
   Вот только теперь она была облачена в униформу  официантки.  И  деликатно
топталась с подносом возле небольшой группы гостей  -  того  самого  худрука
популярного театра, преуспевающего  модельера  и  модного  стилиста.  Никита
стоял на самой нижней террасе, прислонившись плечом  к  сосне,  и  несколько
секунд раздумывал - подойти к Джанго или нет. Да и вспомнит  ли  она  его  -
скучная поездка из Всеволожска в  Питер  вряд  ли  запечатлелась  в  памяти.
Подойти - не подойти, подойти - не подойти... А  если  подойти  -  то  какой
предлог для разговора будет самым удачным?
   Пропавший Толян? Пропавший кавказец? Или он сам?
   Пропавший кавказец - так будет надежней.
   Но добраться до Джанго оказалось не так-то  просто:  Никита  запутался  в
дорожках альпийского луга,  а  когда  оказался  рядом  с  богемной  троицей,
девушки уже не  было.  Она  мелькнула  чуть  выше,  у  фонтана,  засиженного
фотомоделями и молодыми, отбившимися от стада, жиголо, - а  потом  и  в