з ночей, ближе к четырем, когда русско-испанская страсть над  моей  головой
вступает в завершающую стадию, я нахожу Фолиант.
   Черт, встречу с ним я помню до мельчайших подробностей - до сих пор.
   Он  стоял  в  самой  глубине  стеллажа,  прислоненный  к  задней  стенке,
отделенный от всех остальных книг  куском  провощенной  бумаги.  Стоило  мне
увидеть эту  бумагу,  как  сердце  у  меня  учащенно  забилось.  Сквозь  нее
проступала смуглая кожа книги; кожа, к которой мне хотелось  прикоснуться  -
до безумия, до исступления, до дрожи в похолодевших пальцах. Что-то подобное
я испытала только один раз в жизни, только один: на нашем  с  Динкой  первом
выступлении в "Питбуле", тогда мне тоже хотелось прикоснуться,  опереться  -
на ее руки, ее подбородок, ее темно-вишневые губы...
   Едва не теряя сознание, я осторожно  вынула  книгу  и  освободила  ее  от
бумаги. Одного взгляда было достаточно, чтобы  понять:  фолиант  никогда  не
принадлежал  ни  этому  дому,  ни  этому  веку,  ни   всем   другим   векам,
выстроившимся в затылок. Он явно был не испанским, но точно определить  язык
я так и не смогла, разве что - древнероманский или латынь...  Да,  латынь  -
ближе всего. Латынь  и  готический  шрифт.  Сама  книга  оказалась  довольно
внушительных размеров, а пергаментные листы были украшены  миниатюрами.  Уже
потом, изучив книгу лучше, чем линии на собственных ладонях, я  сосчитала  и
миниатюры - их было ровно 123, их красочный слой кое-где стерся, а золото  -
осыпалось. На последней странице едва  просматривалась  надпись  "His  liber
attient ad Fran-ciscum Laborde". И дата - "1287".
   Книга начиналась с пространного текста -  "Quocienscumque  peccator  vult
factorem  suum  placere"   - все та же буквенная готика, от которой невозможно  было
оторваться; готический строй нарушался лишь изредка, торопливыми  выцветшими
заметками на полях, из  всех  многочисленных  наслоений  я  признала  только
греческий, что-то вроде "сто гол) хератюи"... Я просидела над ними  довольно
долго, зачарованная  совершенством  письма,  и  только  потом  приступила  к
миниатюрам.
   Все они изображали животных.
   Существующих и совершенно фантастических. Ничего подобного я в  жизни  не
видела, миниатюры зачаровали меня, забили собой все поры тела,  забрались  в
ноздри, залепили уши и жарко совратили  глаза.  Каждую  из  них  сопровождал
текст, перед которым я была бессильна,  но  названия-Названия  я  еще  долго
перебирала как четки, катала во рту, пробовала на  язык,  -  кой  черт,  они
просто поселились во мне, свили гнезда, выкопали норы, разлеглись, подставив
ночи бока...
   "SCITALIS"
   "AMPHIVENA"
   "MANTIKORA"
   "HALCYON"
   "CINNAMOLGUS"
   "VIPERA"
   "ASPIDOCHELONE"...
   И еще - 116...  Ровно  123...  Сто  двадцать  три  имени,  врезающиеся  в
сердце... У меня никогда не было способностей  к  языкам,  я  не  смогла  бы
воспроизвести и простенькой испанской фразы, но эти имена я запомнила  сразу
же,  как  будто  всегда  их  знала,  просто  забыла...  Забыла  -  а  теперь
вспомнила... Они легли мне в душу просто и естественно,  хотя  я  ничего  не
знала о них, - просто и естественно, как нож; в  ножны,  как  молитвенник  в
ладонь настоятеля, как тела  влюбленных  в  раскрытую  постель...  На  самой
первой странице книги было выдавлено украшенное орнаментном название:
   "DE BESTIIS ЕТ ALIIS REBUS" .
   И только тогда я поняла, что это -  бестиарий.  Средневековый  бестиарий,
цена которого несоизмерима ни с этим старым испанским  домом,  ни  со  всеми
домами  в  округе.  Домами  и  их  смуглыми,   темноволосыми,   морщинистыми
обитателями... Один год чего стоит - 1287... Вот только как попала сюда  эта
книга, как она могла потонуть среди дешевого  криминального  чтива?  Похоже,
что ее никто не прятал, иначе нашли бы уголок поукромнее,  эти  стены  могли
поглотить не только книгу, но и  целую  библиотеку.  Похоже,  о  ней  просто
забыли...
   А если не забыли и еще вернутся?
   Как бы то ни было, с той ночи мое существование стало осмысленным. Теперь
я ждала двенадцати, la medianoche , ждала условного сигнала
сплетающихся тел наверху, - только для  того,  чтобы  вытащить  из  стеллажа
бестиарий и до полного опустошения перелистывать  пергаментные  страницы.  Я
по-прежнему ничего не понимала в текстах, отдельные буквы не складывались  в
слова, но миниатюры все искупали. Я даже не знаю, сколько ночей  провела  за
бестиарием, скорее всего - не так много, но какое это имело значение?...
   "De bestiis et aliis rebus", надежно спрятанный в коконе восковой бумаги,
преследовал меня и днем. Яркие испанские краски  неожиданно  поблекли  перед
тускло-золотым великолепием бестиа-рия, а я вдруг перестала бояться Рико. Ну
не то, чтобы совсем перестала... Его приближение по-прежнему вызывало  дрожь
в коленях и неприятные ощущения в желудке, вот только теперь я  смотрела  на
него другими глазами. Пусть закрытыми, но все равно - другими. В  моем  (уже
моем, Господи!) "De bestiis  et  aliis  rebus"  Рико  и  все  собратья  Рико
именовались просто - "canis". Я определила  это  по  миниатюре,  идущей  под
номером 19. Собаки из бестиария мало походили на свирепого Рико,  но  что-то
общее  в  них  прослеживалось.  Круглые  и  тяжелые  глаза,   желто-медовые,
пристальные. Не знаю почему, но я вбила себе в  голову,  что,  если  бы  мне
удалось прочесть текст под миниатюрой или хотя бы иметь представление о том,
что говорится в главе, - я бы поняла Рико.
   И сумела бы его укротить, ведь бестиарий был мудрее меня, хотя бы в  силу
возраста.
   Но я так и не укротила Рико. И книгу не укротила тоже. Напротив, это  она
вдруг приобрела таинственную власть надо мной. Черт, черт, может, это и есть
главная тайна дома и предчувствие не обмануло меня?... Чертов "De bestiis et
aliis rebus" выжирал изнутри, а спросить о  его  происхождении  у  Ангела  я
боялась. А что, если Пабло-Иманол не знает о  его  существовании?  А  узнав,
вознамерится продать его, и я останусь без главного своего утешителя. А что,
если это - семейная реликвия Нуньесов и я сунула свой нос в чужие дела? Но и
на семейную реликвию это не тянуло: слишком уж небрежно хранился  бестиарий.
Так же небрежно, как и последняя плошка на кухне. А что, если Ленчик прав  и
все самые страшные тайны и правда лежат на поверхности?...
   Самым странным, непостижимым для меня образом бестиарий примирил  меня  с
Динкой,  отвлек  от  затянувшейся  усталой   ненависти   к   ней,   усталого
безразличия. Он действовал как опытный искуситель, мой  бестиарий,  я  ждала
ночного свидания с ним, как ждут встречи с возлюбленным.
   Вот чертова извращенка, я втрескалась в него по уши!..
   Глаза на это открыла мне Динка, когда  мы  столкнулись  с  ней  у  ванной
комнаты, больше похожей на заброшенную гримерку, таких заброшенных  гримерок
во времена "Таис" мы перевидали  сотни.  Но  эта,  испанская,  была  лучшей:
огромная, вся в замысловатых трещинах, ванна, медные, давно не чищенные тазы
и кувшины, причудливые драпировки на стенах, старинное зеркало, -  такое  же
растрескавшееся, как и ванна...
   - Что это с тобой происходит, Рысенок? - спросила у меня Динка.
   - А что?
   - Ты изменилась...
   - Правда? А я ничего такого за собой не замечала...
   - Да  нет  же,  ты  в  зеркало  загляни!  Глаза  блестят,  румянец...  Ты
влюбилась, что ли? - Черт, в ее голосе  вдруг  проскользнула  плохо  скрытая
ревность!
   Или это мне только показалось?...
   - Интересно, в кого это я могу влюбиться?  Здесь  же  никого  нет,  кроме
меня, тебя и твоего парня...
   - Вот именно... Положила глаз на Ангела?
   - Да нет... Он совсем не в моем вкусе... Мне не нравятся испанцы...
   Я не солгала Динке: испанцы не нравились мне, ни оптом, ни в  розницу.  А
вот прохладный готический Franciscum Laborde - совсем другое дело.
   - Ну и дура! - снисходительно огрызнулась она, на секунду возвращая  меня
в полудетские и полузабытые времена предчувствия "Таис".
   - Сама дура, - ответила я в стиле прежней Ренатки. - У тебя одни члены на
уме...
   - У меня хотя бы члены... А у тебя что? Что?  Canis,  vipera,  halcyon...
Оставшись одна  в  ванной,  я  приподнялась  на  цыпочки  перед  зеркалом  и
заглянула в него. Полностью собрать лицо не удалось, мешали  трещины,  но  и
то, что открылось мне - впечатляло: щеки и правда горели огнем, а глаза были
влажными, глубокими и шальными. Неужели это мои глаза,  Господи?...  Неужели
все это сделал тайный и такой желанный "De bestiis et aliis rebus"?
   С того памятного разговора у ванной комнаты Динка начала следить за мной.
Вполглаза, не особо  напрягаясь,  но  следить.  Она  хотела  ухватить  меня,
застукать на  порочной  страстишке  к  какому-нибудь  почтальону,  работнику
социального страхования или продавцу из соседней бакалейной лавки. Но  я  не
давала никаких поводов, я вообще не выходила за  ограду  дома,  я  не  знала
языка,  так  что  простейший  расчет  в  лавке  был  бы   для   меня   делом
проблематичным.
   Целыми днями я сидела либо в саду, либо в библиотеке,  лениво  флиртуя  с
книжонками калибром помельче. А ночью наступало время бестиария. Я  все  еще
ничего не знала о нем, но мне так хотелось... так хотелось узнать!
   И в одну из ночей, когда любопытство мое стало уж совсем непереносимым  и
натянулось как струна, мне пришло совсем уж неожиданное откровение. Никак не
вязавшееся с датой создания бестиария, но все же - откровение.
   Ноутбук Ангела.
   Я знала, что он подсоединен к Интернету, а в интернетовской помойке можно
найти все, что угодно. Это я тоже знала,  недаром  я  была  интеллектуальным
божком "Таис". Динка не особенно жаловала виртуальный мир, она  считала  его
профанацией, надругательством над человеческими отношениями. Еще во  времена
нашей недолгой славы она терпеть не могла онлайновые конференции с  фанатами
и фанатские же тупоголовые "чаты с "Таис", на которые мы  время  от  времени
вынуждены были отвлекаться. Под присмотром Ленчика.
   Без Ленчикова присмотра мы тоже иногда  баловались  Инетом.  Не  часто  -
часто не позволяли обстоятельства, но когда позволяли...  Динка  с  завидным
постоянством шастала на наш официальный сайт, где с утра  до  ночи  заседали
возбужденные и сексуально озабоченные поклонники и противники. Поначитавшись
глупейших признаний в любви  и  таких  же  глупейших  хулиганских  проклятий
("........ этих ....... лесбиянок"), Динка бросала в народ  отборную  порцию
мата.
   И на этом успокаивалась.
   И я успокоюсь.
   Наберу в "поиске" свой бестиарий, свой "De bestiis et aliis rebus",  -  и
успокоюсь. Я должна, должна знать хоть что-то о том, кто скрасил мне тусклое
времяпровождение в этом никому не принадлежащем испанском доме...
   Мысль об Интернете  гвоздем  засела  у  меня  в  башке,  оставалось  лишь
добраться  до  него.  Это  только  на  первый  взгляд  идея  казалась  легко
осуществимой, ведь у  Ангела  был  ноутбук  с  выходом  в  Сеть.  Но  чертов
Пабло-Иманол терпеть не мог, когда кто-то подходил к его вещам на расстояние
вытянутой руки. И эти его холодные,  совсем  не  испанские  зрачки,  которые
время от времени прошивали меня... Нет, впрямую попросить  его  о  чем-то...
Попросить - не представлялось  никакой  возможности.  Можно  было,  конечно,
отправиться в какое-нибудь интернет-кафе, но денег у меня не было. Так, пара
монет, годных разве что на сувениры. А клянчить их у Пабло  означало  только
одно: нарвешься на  стенания  о  том,  что  подруга  его  девушки  обходится
дорого... И он вовсе не собирается оплачивать ее прихоти. Случай подвернулся
неожиданно. Вернее, он существовал всегда, я  просто  не  обращала  на  него
внимания.
   В тот вечер Пабло в очередной раз стравливал собак, на площадке, в  саду.
Это был тихий неподвижный вечер, жара еще не спала, совсем не спала, к  тому
же ее усиливали песьи хрипы и треск клоками вырываемой шерсти. Эти  звуки  -
такие яростные,  такие  плотские,  такие  беспощадные  -  вступали  в  явное
противоречие с распятием,  висевшим  над  кроватью  в  моей  комнате.  Этими
распятиями дом был  просто  наводнен;  распятиями,  свечками,  скорчившимися
гирляндами искусственных цветов и аляповатыми фигурками святых,  на  которые
можно было наткнуться в самых разных местах.  А  на  кухне,  среди  банок  и
надорванных коробок с кукурузными хлопьями, вообще  стояла  всеми  позабытая
Дева Мария. Скорее всего, и Дева Мария, и прочее добро достались  Ангелу  от
людей, живших здесь когда-то, сам он никаким праведником не был.
   Кто жил здесь раньше? И не им ли принадлежал  бестиарий?...  Нет,  нет...
"De bestiis et aliis rebus"  -  книга  мистическая,  прохладная,  страстная,
самодостаточная; обладателю ее не нужны церковные атрибуты, не  нужны...  Их
можно выбросить  за  ненадобностью,  чтобы  лишний  раз  не  заморачиваться,
протирая пыль с тернового венца Иисуса...
   ...В тот вечер Пабло  стравливал  собак,  распятие  на  грубой,  небрежно
вытесанной стене, укоризненно поблескивало, а сквозь раскрытую дверь балкона
мне  хорошо  была  видна  Динкина  спина.  Динка  сидела  прямо  на   земле,
напряженная, подавшаяся вперед, с отросшим  затылком...  Я  знала  куда  она
смотрит.
   На собак, которые мне не видны.
   Я столько раз обнимала этот затылок, столько раз смыкала на  нем  пальцы,
ничего не  чувствуя,  что  теперь  даже  удивилась...  Удивилась  тому,  как
неожиданно и резко заныло сердце.  Никогда  еще  такого  не  было,  никогда.
Отросший затылок, несчастная девчонка, мы обе - несчастные девчонки,  ничуть
не лучше псов, которые сейчас рвут друг друга на части... Жалость  к  Динке,
жалость к самой себе, жалость к нам  обоим  была  такой  острой,  что  я  не
выдержала и выскочила из комнаты. Вот сейчас... Сейчас я пойду к  ней,  сяду
рядом, обниму за шею... Просто так, не перед дурацкими объективами, не перед
дурацкими камерами, как было когда-то, - просто так. Может, Динка ответит на
мою немую мольбу о перемирии, о большем и мечтать не приходится, да мне и не
надо большего. Может, мы даже поплачем вместе, сладкими  слезами  никому  не
нужных детей... Нельзя же вечно ненавидеть друг друга...  Нельзя,  нельзя...
Это "нельзя" бежало впереди меня, оно уже готово было скатиться по  лестнице
и выскочить в сад, когда...
   Когда я увидела приоткрытую дверь в комнату Пабло-Иманола.
   И мысль о Динке сразу же  свернулась,  поникла,  уступив  место  мысли  о
бестиарии. Я по-прежнему не знала о нем ничего,  но  когда  влюбленные  хоть
что-то знают друг о друге (а о том, что я втрескалась в этот кусок прошитого
пергамента и расстанусь с ним только под угрозой расстрела (и то не факт)  -
тут и гадать не нужно)...
   Сам черт потащил меня в комнату Пабло,  святая  святых  испанской  ночной
любви, куда девственницам вход воспрещен. Но я вошла, на цыпочках,  трусливо
вжав голову в плечи и так же трусливо оставив щелку в двери: чтобы никто  не
заподозрил меня в порочных намерениях. Я впервые оказалась в обители Ангела,
в их с Динкой обители, и, нельзя сказать, что она  так  уж  активно  мне  не
понравилась. Комната и комната, чуть более жилая, чем все остальные. Широкая
кровать, утыкающаяся лбом в  стену,  внушительных  размеров  шкаф,  комод  с
безделушками (рассматривать их у меня  не  было  ни  времени,  ни  желания),
продавленное кресло и стол с ноутбуком.  Стол  был  самой  модерновой  вещью
среди полуантикварного старья, у  его  подножия  валялся  Динкин  рюкзак  со
сбившимися в комок шмотками. Кем-кем, а аккуратисткой Динка никогда не была,
я вечно ходила за ней и, сжав зубы, собирала небрежно сброшенное белье...
   Бросив еще один взгляд на дверь, я уселась в кресло у  стола  и  включила
ноутбук. Точно такой же был и у нас,  вот  только  раскладки  клавиатуры  не
совпадали.
   Но это не помешало мне включить компьютер, и спустя минуту я уже  была  в
Сети. Стараясь не путаться  в  пальцах  и  латинских  буквах,  я  набрала  в
"search"  "De bestiis et alus rebus" и принялась ждать. Как и
следовало ожидать - ничего  обнадеживающего:  прогрессивное  человечество  и
слыхом не слыхивало о бестиарии 1287 года рождения. И о Franciscum Laborde -
тоже. И слава богу, слава cams, слава псам господним, тайна так и  останется
тайной... Да и глупо было бы предположить, что умудренный веками "De bestiis
et aliis rebus" доверился бы такой  легкомысленной  штуке,  как  Интернет...
Покончив с поисками нигде не зафиксированного бестиария, я набрала ссылку на
наш с Динкой официальный сайт. Привычка, оставшаяся от прошлых времен, когда
о "Таисе" говорили все кому не лень.  Кем  мы  только  ни  были:  "Открытием
года", "Скандалом года", "Лицом новой раскрепощенной сексуальности  России",
"Ненормативным дуэтом" и прочей легко  запоминающейся  дрянью.  Сайтом  одно
время занималась Виксан, и при Виксане он цвел махровым цветом  скандалов  и
сплетен. Сплетни  тоже  распространяла  Виксан,  одна  другой  забористее  и
невероятнее. Она же продавала их в жаждущую клубнички  желтую  прессу.  Идеи
этих сплетен, выдававшиеся за информацию из надежных источников, приходили к
ней после приличной дозы, она сама нам об этом  рассказывала.  Нисколько  не
стесняясь их чудовищной глупости и пошлости. Динка пару  раз  даже  пыталась
поколотить нашу поэтессу и пиарщицу за подобные трюки.
   - Ну что за бредятина, Виксан?! "Дина и Рената обвенчались в Дании"!... И
это на обложке... Аршинными буквами! Ты хоть соображай!...
   - Ути-пути, мои сладенькие! - отбивалась Виксан. - Для вас  же  стараюсь.
Рейтинги вам поднимаю, неблагодарные!...
   - Рейтинги, как же! А это что  за  фигня  -  "Женщины  в  политике  очень
сексуальны: дуэт "Таис" был замечен в обществе Ирины Хакамады"... Кто  такая
Ирина Хакамада?... Идейный вдохновитель отечественных сексменьшинств?
   - Господь с тобой!!! Как ты только подумать могла  такое?!  Это  политик,
Диночка... Довольно известный... Нельзя же быть такой дремучей, право слово,
киса моя...
   - Нельзя быть такой  дурой,  Виксан!  Причем  наглой!  Завтра  ты  вообще
запустишь, что мы приставали с глупостями к первой леди государства...
   -  Н-да?"  Хорошая  идея...  Я  подумаю...  А  вообще,  чего  кипятиться,
девчонки? Главное,  что  ваше  имя  на  слуху.  Какая  разница,  как  о  вас
говорят... Главное - говорят...
   Сайт все еще существовал. Но теперь  на  нем  не  было  столпотворения  и
толчеи. На нем вообще никого не было. Остался только логотип, товарный  знак
"Таис", стыдливо загнанный в верхний правый угол.  А  в  середине  болталась
информашка... Черт... Что-то новенькое...
   Информашка начиналась с того же бесстыжего лозунга, который выдернул  нас
с  Динкой  из  нашей  привычной  жизни  и  сделал  дуэтом  "Таис"  со  всеми
вытекающими: "СТАНЬ ЗВЕЗДОЙ".  Он  даже  не  удосужился  сменить  его,  этот
лозунг, Ленчик, подонок!  Чуть  ниже  шло  сообщение:  "Продюсере-кии  центр
Леонида Павловского "Колесо" объявляет кастинг для нового проекта..."  Далее
шло Ленчиково (а чье же еще!) блеяние о том, что он-де ни за что не выпустит
из  своих  рук  достойный  материал...  И   просьбы   присылать   резюме   и
демо-кассеты. Вот так.  Тело  еще  не  погребено,  "Таис"  еще  не  загнулся
окончательно, а он уже пляшет на наших  костях.  На  нашем  родном,  хоть  и
заброшенном сайте. И еще врет нам по  телефону,  подонок,  что  все  хорошо,
ситуация под контролем... Базара нет... Мог  бы  и  не  притворяться,  сучий
потрох! Выжал нас по максимуму, срубил свою деньгу - и теперь... А  Динка  и
не удивится вовсе, она всегда считала Ленчика дрянью... Ну,  не  всегда,  но
все же...
   Хотя... объективности ради... Он ведь продюсер...
   Поймав себя на этой мысли, я нисколько не удивилась. Динка - та бы  впала
в ярость, а я - не  удивилась.  Соглашательство  у  меня  в  крови.  Да  еще
стремление все объяснить... А впрочем, те da lo mismo, вот только  полета  в
этой  Ленчиковой  объяве  нет  никакого,  не  мудрено,  идею  "Таис"  трудно
перепл