т.  Я  таких  по  глазам
определяю, по лживым, двуличным глазам. И нашим, и вашим за копейку спляшем,
вот как это называется...".
   После этого, подмигнув  мнущейся  и  жмущейся  сотруднице  органов,  Ники
предложила пропустить рюмашку текилы. Под звуки лесбийской песни  Sophie  В.
Hawkins ("тащенный соул, моя дорогая, тащенный соул...  Вам  нравится  соул,
или  вы  предпочитаете   ритм-энд-блюз?").   Насмерть   перепуганная   таким
неприкрытым съемом, Леночка просипела нечто среднее  между  "это  не  совсем
удобно" и "на работе не пью". На что последовал незамедлительный  ответ:  "я
тоже, но ради такого  случая...  Сердце  мне  подсказывает,  что  это  -  не
последняя  наша  встреча".   Заявление   было   столь   безапелляционным   и
недвусмысленным, что Леночке, по ее словам,  сразу  захотелось  бежать  куда
глаза глядят, а заодно и исповедаться в церкви - именно это подсказывало  ей
ее  собственное  сердчишко.  Но  никуда  она  не  побежала,  напротив,  дала
уговорить себя на текилу. Сначала на одну порцию, а потом и на вторую. И  от
Sophie В. Hawkins Леночка не отказалась, а потом и от К. D. Lang,  хотя  всю
свою сознательную  жизнь  провела  под  сенью  убаюкивающе-гетеросексуальной
Софии Ротару.
   И все потому, что злодейка-Ники туманно намекнула, что имеет еще  кое-что
сообщить  "прелестнице  from  police  ,  кстати,   вам
говорили, что у вас  дивные  глаза?".  Леночка  проглотила  и  это,  и  даже
улыбнулась барменше кривой улыбкой. И даже позволила взять себя за  руку,  а
потом и за подбородок. И в конце концов была вознаграждена. Ники поведала ей
о том, что в последний свой визит в "Сапфо"  Эка  и  блондинка  поссорились,
причем довольно основательно. Они сидели за стойкой, недалеко от  Ники,  так
что вся ссора произошла непосредственно на глазах у барменши.
   - Опущу вводную часть, милая, - ухмыльнулась  Ники,  перекатывая  во  рту
сигару. - Склоки из-за взглядов, брошенных не туда и не  вовремя  -  обычное
дело...  Лесби  страшно  ревнивы...  Но  они  ссорились  по-настоящему.  Они
ссорились смертельно...
   - По-настоящему? Смертельно? Это как?
   - Как? Тихо и беспредметно. На Эку это непохоже, честно вам скажу...  Эка
- девушка темпераментная, она здесь такие сцены  устраивала...  из  семейной
жизни... А тут... полная безнадега... Робкий шепот. Хотя и угрожающий...  Из
чего я делаю вывод, - Ники выдержала мхатовскую паузу. -  Из  чего  я  делаю
вывод, что  она  была  влюблена  по-настоящему...  А  вы  верите  в  любовь,
девочка?...
   "Девочка", предусмотрительно оставившая дома не только детей и мужа, но и
китель с погонами капитана, едва не поперхнулась остатками текилы.
   - В общем, да... А что?
   - Я тоже... Верю... И  не  в  какую-нибудь  разнузданную  игру  страстей,
нет... В ту самую, когда вы точно знаете,  что  проживете  с  человеком  всю
жи...
   - Мы несколько отвлеклись, - пресекла поток ненужной  лирики  Леночка.  -
Так что гражданка Микеладзе?
   - Вы неподражаемы... Но вам это идет, честное слово...  Так  вот,  Эка  и
блондинка  ссорились.  Эка  говорила  ей  что-то  вроде:  "Зачем  было   все
начинать?... И кому принадлежит это чертово имя?... Если  ты  не  прекратишь
меня им называть..." Тут  блондинка  ее  перебила.  Сказала...  опять  же...
что-то вроде: "Я не могу обещать тебе этого..." Вот здесь и  началось  самое
интересное...
   - Что именно?
   - Она изрядно набралась, Эка. Уж не знаю, насколько  серьезными  были  ее
угрозы... "Мы не разойдемся просто так. Ты совсем меня не знаешь... И не дай
тебе бог меня узнать... Все кончится плохо... очень плохо... Вот это я  тебе
обещаю..".
   - То есть  вы  хотите  сказать,  что...  гражданк...  что  Эка  Микеладзе
намекала своей пассии на некий пессимистический исход их отношений?
   - Можно сказать и так. А эта блондинка... Хорошенькая, правда...  Ну.  Не
такая, как вы...
   Тут, по словам Леночки  Жуковой,  барменша  перегнулась  через  стойку  и
провела ("ужас, ужас, ужас!") тыльной стороной своей свинской ладони  по  ее
щеке.
   - И знаете, ее лицо показалось мне знакомым... Как будто я уже видела  ее
где-то, эту блондинку.
   - Она бывала у вас раньше?
   - В том-то и дело, что нет... А, впрочем, я могу и  ошибаться...  Кстати,
если покопаться в моей биографии, там наверняка  найдутся  моменты,  которые
могут  заинтересовать  правоохранительные  органы.   Вы   не   хотите   меня
арестовать?... С вами я согласна и на пожизненное...
   - Ну, до этого дело, я думаю, не дойдет, - Леночка таки решилась  осадить
зарвавшуюся барменшу. - Но письменные показания вам дать все-таки придется.
   - Я дам вам все, что угодно, моя прелесть...
   После столь изысканного приглашения к путешествию Леночке  не  оставалось
ничего другого, как бежать из срамного клуба, плюясь и на ходу  осеняя  себя
крестным знамением.  Информация,  принесенная  ею  в  клюве,  лишь  укрепила
следствие в версии, которая и без  того  была  очевидной.  И  подтвержденной
заключениями экспертизы. В квартире на Пятнадцатой линии  произошло  не  два
убийства, а одно убийство и одно самоубийство. Оба выстрела  были  совершены
из одного и того же оружия, а именно - пистолета ПСМ, калибр 5,45.
   Лицензию на него имела Эка Микеладзе.
   Она же скорее всего застрелила свою подругу в ванной, а потом покончила с
собой.
   - Н-да... История, - подвел  скорбный  итог  Боря  Калинкин.  -  Местами,
конечно, весьма сомнительная...
   - Сомнительная? - не удержался Никита,  чувствуя  предательский  холод  в
животе.
   - В квартире полно левых отпечатков...  Даже  на  бокале,  который  стоял
рядом с покойной грузинкой... Имеются два образца пальчиков... Ни Микеладзе,
ни Корабельниковой не принадлежащие.
   - Ну, у Мариночки всегда толклось множество народу,  -  выдавил  из  себя
Никита.
   Ай-ай, дурилка картонная, это ведь он  притаранил  бокальчик  в  спальню,
эстет... Совсем из ума выжил...
   - Вы тоже были вхожи в дом?
   - Я?... Какое-то время, - слава Богу, хоть здесь не приходится  лукавить.
- Какое-то время, пока хозяин не женился...  Потом  бывал  реже...  Так,  по
случаю...
   - Понятно. Но в общем картина достаточно ясна.
   - Ты полагаешь? - неожиданно вклинился  Митенька.  И,  шмякнув  очередную
дозу трехзвездочного  махачкалинского  разлива,  завернул  такое,  отчего  у
Никиты сперло дыхание. - А что,  сымитировать  самоубийство  нельзя?  У  нас
бывали такие случаи... Сам должен помнить...
   - Ага... Точно. Тянем одну версию, а потом окажется, что  убийцей  был...
личный шофер, - Калинкин подмигнул  притихшему  Никите.  -  Шустряга  шофер.
Который дружбу с операми водил, да конину с ними хлебал.
   - Да ладно тебе, - вступился за приятеля Левитас.  -  Не  пугай  честного
обывателя...
   - А чего пугать... Хотя и для обывателя кое-что найдется. В день  свадьбы
Корабельникоff подарил своей жене колье. Стоимостью двести  пятьдесят  тысяч
долларов. И за меньшее убивают, уж поверьте... Гораздо меньшее... А за такое
не грех и пару деревушек напалмом выжечь... И  вот  этого  самого  колье  на
покойнице не оказалось. И в квартире его не нашли, и в  особняке,  хотя  те,
кто были на вечеринке, утверждают,  что  на  дне  рождения  безделушка...  -
Калинкин хмыкнул, - безделушка была при ней. А серьги и кольцо - из того  же
гарнитура - при ней и остались.  А  вот  чертово  колье  не  нашли.  Вы  его
случайно не видели, это колье, Никита?
   Конечно же он видел колье: оно было  при  Мариночке,  когда  ее  застигла
смерть. Странно, что свадебную драгоценность не  нашли.  А  может...  Никита
живо вспомнил двух жиголо-авантюристов, которые покинули дом  в  оперативном
порядке. Но предположить, что этот слабосильный молодняк  занялся  банальным
мародерством...  Хотя,  кто  ее  знает,  эту  современную  молодежь?  Вполне
возможно, что он добросил до "Приморской" не насмерть перепуганных щенков, а
насмерть перепуганных расхитителей гробниц...
   - Колье? - Губы у Никиты предательски пересохли. - Когда?
   - Когда-нибудь...
   - А-а... Видел. На свадьбе. Это был свадебный подарок шефа.
   - Человек со вкусом, - заочно одобрил Корабельникоffа  Боря  Калинкин.  -
Так вот, этого колье обнаружено не было. Не факт, что его сняли  с  мертвого
тела, что  его  вообще  сняли...  Но  найти  его  сейчас  не  представляется
возможным. А Корабельникоff вообще отказался обсуждать эту  тему...  Видать,
денег куры не клюют.
   - Значит, есть и еще одна версия? Ограбление?...
   - Ну не думаю, что это именно тот случай, - успокоил Никиту  Калинкин.  -
Все дело в этой, мать ее, грузинской крале.
   - Ты полагаешь?
   - Я знаю. Материала на нее достаточно. Такая застрелить себя не позволила
бы ни при каком раскладе. Мало того что боевые характеристики  превосходные,
она еще и мастером спорта по стендовой стрельбе была.  А  о  такой  невинной
вещи, как дзюдо,  я  и  вовсе  промолчу.  Дорого  она  стоила,  дорого,  эта
дамочка...  Три  предотвращенных  покушения  на  подопечных,  не   баба,   а
голливудский боевик. И чтоб такая позволила  вплотную  приблизить  к  своему
виску пистолет... Вплотную, заметьте, вплотную... И спокойно наблюдала,  как
ей разносят башку... Это, извините, туфта.
   После этого устраивающего абсолютно все стороны заявления разговор плавно
сместился к теме женщин вообще.  Женщин,  всю  прелесть  которых  не  смогла
скомпрометировать  даже  такая  вопиющая  частность,  как   Эка   Микеладзе.
Женщины-то, обильно политые коньячишкой, и подрубили бедолагу Калинкина.  Он
заснул на полуслове, в обнимку с присмиревшим Цыпой,  а  Митенька  и  Никита
плавно переместились на кухню.
   - Вот и все, - констатировал Митенька. - Вот и все дело, Кит. Не такое уж
сложное. Неприятное, конечно... Особенно для твоего шефуле. Но не сложное.
   - Ты полагаешь?
   - Я? Я к нему касательства не имею. У  меня  своих  тухляков  полно.  Вот
только он тебе не все сказал, Никита.
   - Не все? - Никита насторожился.  Больше  всего  ему  хотелось  забыть  о
Мариночке навсегда. Захлопнуть за ней дверь и забыть.
   Жаль только, что Корабельникоff всегда будет напоминать о  ней.  Но  и  с
Корабельникоffым все теперь было предельно ясно. Не сегодня завтра, выйдя из
алкогольного клинча, Kopaбeльникoff уволит  Никиту  к  чертовой  матери.  Но
тогда... Тогда ему придется уволить и весь мир в придачу.  Потому  что  весь
мир будет напоминать Корабельникoffy о покойной жене. Так обычно и бывает  с
людьми, погребенными под обломками абсолютной любви. Кто  бы  мог  подумать,
что  пошлая  и  циничная  двустволка  Мариночка  утянет  Корабельникоffа   в
абсолюты?...
   - Тут не все так просто, Кит... Видишь ли... Этой твоей... или его...  уж
не знаю как... Этой Мариночки не существует...
   - То есть как это - не существует?
   - А вот так. По грузинке они собрали все, что могли, включая информацию о
детских и юношеских годах у подножия горы Мтацминда. А  вот  Мариночка...  О
ней не известно ничего. То  есть  -  вообще  ничего.  Ни  родственников,  ни
родителей. Никого, кто мог бы, заливаясь горючими слезами, поведать  о  том,
как она училась в школе и как рыбок  разводила.  Правда,  о  последних  двух
годах худо-бедно удалось  наскрести,  а  все  остальное  -  тайна,  покрытая
мраком.  Как  будто   она   не   существовала   никогда,   а   потом   вдруг
материализовалась. Так сказать, в половозрелом возрасте. Вот так-то...
   - И что последние два года?
   - Работала в разных кабаках, все  больше  нераскрученных.  Львиную  долю,
конечно, сожрал этот самый... - Митенька щелкнул пальцами, вспоминая.
   - "Amazonian Blue", - подсказал Никита.
   - Во-во... Тамошние латиносы тоже кое-что шепнули на ухо... Мариночка  не
зря  Лотойей-Мануэлой  называлась...  Тьфу  ты...  Имечко...  Язык   сломать
молено... Фишку в испанском она рубила - будьте-нате...
   - Ну и что? Это преследуется в уголовном порядке?
   - Да нет, в знании языка ничего  криминального  нет...  Невиннее  вещи  и
придумать невозможно... А вот когда знание языка скрывается... да причем без
всяких на то оснований... Ты что по этому поводу думаешь?
   Никита пожал плечами: он ничего  не  думал  по  этому  поводу.  Он  вдруг
вспомнил  ресторанную  коронку  Мариночки  -  "Navio  negreiro".  Уж   очень
старательно она выговаривала испанские слова, до отвращения старательно. Они
и тогда показались Никите записанными русскими буквами на обрывке  бумаги  и
тщательно  зазубренными.  Но  человек,  знающий  язык,  никогда   не   будет
практиковать такой метод запоминания... Никогда.
   - Это кто же вам настучал? Про язык?
   - Во-первых, не мне. Во-вторых, латиносы  и  настучали.  Она  никогда  не
общалась с ними на испанском,  они  даже  не  подозревали,  что  девица  его
знает... А потом она сорвалась. Не  выдержала...  Ответила  на  какую-то  их
сальность. Причем на сленге. А чтобы знать сленг, нужно  в  нем  повариться.
Видать, варилась она прилично, уж очень  неизгладимое  впечатление  на  этих
музыкантишек произвела...
   Да, что-что, а производить  впечатление  Марина-Лотойя-Мануэла  умела.  И
Корабельникоff, скорее всего, был далеко не самым первым в списке, сраженных
наповал.
   - Твой-то хмырь... Хозяин... Видать, тоже попался. То-то  копытами  землю
рыл.
   - В каком смысле? - удивился Никита.
   - В общем, с  его  подачи...  Или  по  его  личной  просьбе  вышестоящему
начальству... Через какие-то влиятельные  руки  переданной...  Короче,  дело
остановлено в той стадии, в которой остановлено. Закрыто, одним словом.
   - Вот уж не думал, что следствие так сговорчиво...
   - Да не в следствии дело... Выводы однозначны, так  что  никто  на  горло
расследованию не наступал. Убийство, самоубийство, любовная бытовуха,  такое
случается... Просто много чего еще можно было нарыть...
   - Чего, например?
   - Например, тебя... С твоей ночной экскурсией... Как бы ты все  объяснил,
если бы тебя за задницу прихватили?
   - И весь улов?
   - Наверняка не весь... И мертвая  женушка  поведала  бы  о  себе  гораздо
больше, чем живая... Но я вот что думаю: он просто не хотел ничего  знать  о
своей жене... Корабельников... M-м... сверх того, что узнал. Но и этого  ему
хватило. А разрушать светлый образ дальше... И потом это чертово колье...
   - А что - колье?
   - Ты понимаешь... Ведь оно всплыло только в показаниях его секретарши...
   - Нонны Багратионовны?
   - Уж не знаю, как там ее зовут...
   - А почему это она его упомянула?
   -  Ну  откуда  же  я   знаю?...   На   каком-нибудь   банальном   вопросе
споткнулась... По типу "что вы знаете об отношениях супругов...".
   Вот оно  что...  Значит,  следователь  Кондратюк  не  случайно  перемывал
камешки  в  тазике,  кладоискатель,  мать  его  за  ногу...  Значит,   Нонна
Багратионовна расстаралась. Не удивительно, если и  стишки  присовокупила...
этого...  как  его...  Филиппа  Танского...  Ай,  Нонна-Нонна,  ненависть  к
Мариночке оказалась сильнее любви к Корабельникoffy. Ну, да ненависть всегда
сильнее любви, всегда румянее, тут и удивляться ничему не приходится...
   -  Но  самое  интересное...  Самое  интересное  как  раз  то,   что   сам
Корабельников о колье и не заикнулся. Пока у него напрямую не спросили... Уж
не знаю, может запамятовал... Может, для него двести пятьдесят тонн потерять
- это все равно что два рубля на общественный сортир потратить... Но...
   - Да ладно  тебе,  Митенька...  Человек  в  таком  состоянии...  Он  ведь
действительно ее любил.
   - Ну да... Двести пятьдесят тонн на  шлюху  со  Староневского  палить  не
будешь. И на жену, которая тебе воздух  в  постели  портит  двадцать  лет  к
ряду... Любил... Слушай, Кит, - Митенька прищурился  и  хитро  посмотрел  на
Никиту. - А может, это ты прихватил камешки, а? Ну мало ли, какие  цацки  на
мертвой шее болтаются...
   Кухня Левитаса поплыла у Никиты перед глазами. А заодно и сам Митенька  -
родной, плохо выбритый, со всклокоченными волосами.
   - Ты... Ты...
   - Да ладно, шютка! Шютка, - тотчас же разулыбался Митенька. -  Что  сразу
бычиться-то?... Я к тому... что могли заложить - и на Канары с  Балеарами...
Хотя...  Хрен...  Повяжут  с  такими  камешками...  Нет.  Будем   по   ночам
любоваться. Из подштанников доставать - и любоваться.
   - Дурак ты, Митенька...
   - Я же сказал... Шютка! А  если  эти  двое...  Ну,  парочка.  Которых  ты
подвозил?
   - Не знаю...
   - Ладно... А Корабельников и вправду странный тип. Готов  на  что  угодно
закрыть глаза, лишь бы не трепали имя его жены... Это что,  и  есть  любовь?
Никогда не женюсь, никогда... Не нужно мне никакой любви... Пусть  меня  мой
кобель любит... Вот уж кто мне сюрпризов не преподнесет. И  не  окажется  на
склоне  лет  утконосом.  Или  ехидной  какой-нибудь.  Доберманом  родился  -
доберманом помрет... А  Корабельников,  видать,  еще  тот  пес...  Так  тело
защищать... Которое, может, ему до конца и не принадлежало...
   Митенька крякнул и обхватил пятерней лохматый  затылок:  нельзя  сказать,
что ему без труда давались такие изысканные формулировки.  Но  Никита  понял
его, а поняв, восхитился: ай да Митенька, ай да философ хренов, и кто бы мог
подумать, что под таким простецким, грубо скроенным черепом ютятся  подобные
мысли. Впрочем, это и мыслями-то назвать нельзя,  по  большому  счету,  так,
предутренние ощущения, когда Господь Бог отправляется  перекурить,  и  всяк,
кому не лень, может посидеть в его  руководящем  кресле...  Ну  конечно  же,
Корабельникоff слишком любил свою жену, слишком. Настолько,  что  готов  был
принести в жертву ее прошлое. Прав, прав Митенька: он  хотел  знать  о  жене
только то, что подтверждало бы ее  привязанность  к  нему,  Корабельникоffу.
Подтверждало, а не опровергало. И теперь, лишившись Мариночки...
   Лишившись живой, вероломной и похотливой Мариночки,  ты  только  выиграл,
Ока Алексеевич!  Если  ты  выберешься  -  а  ты  должен,  ты  просто  обязан
выбраться, - Мариночка превратится в воспоминания. И любовь к ней -  тоже...
Любовь, переведенная в воспоминания, всегда абсолютна, а именно  к  абсолюту
ты  всегда  и  стремился  по  большому   счету.   Любовь,   переведенная   в
воспоминания, никогда не предаст тебя, потому что  воспоминания  никогда  не
предают. Напротив, они утешают, они кладут легкую щенячью голову на колени и
требуют ласки. Они готовы поиграть с тобой в тихие игры, они готовы  соврать
во благо, они готовы убедить тебя в чем угодно. Например,  в  том,  что  те,
кого ты любил, любили только тебя... И если  в  эту  благостную  картину  не
вписывается какой-то там сомнительный жаргон - долой жаргон. И  если  в  эту
благостную картину не вписывается какая-то там сомнительная грузинка - долой
грузинку. А заодно и сомнительное прошлое. Ты всегда будешь помнить только о
ее легких руках и тяжелых волосах... И в твоих воспоминаниях ее руки  станут
еще легче, а волосы - еще тяжелее. И они...
   Они - будут только твоими...
   - Эй... Ты совсем меня не слушаешь...  -  будничный  и  такой  прозаичный
голос Митеньки донесся до Никиты как из бочки.
   - Почему не слушаю? Слушаю...
   - Это хорошо, - неизвестно чему обрадовался  Митенька.  -  А  вот  теперь
слушай внимательно. Об этом не знает никто. То есть - вообще никто. Я  бы  и
сам предпочел об этом не знать... Хотя, если честно, то мне от этого  знания
ни холодно ни жарко. Тем более что следствие уже прихлопнули.
   - Что ж не сообщил? -  поинтересовался  Никита,  с  трудом  отрываясь  от
мыслей об абсолютах.
   - Меня это не касается... У  меня  своих  геморроев  полно.  А  тебя  это
позабавит... Помнишь ту ночь, когда ты приволокся ко мне с Пятнадцатой?
   - И что?
   - А вот что...
   Митенька открыл ящик кухонного  стола,  доверху  набитый  всяким  хламом:
вилки, ложки, консервные ножи, полиэтиленовые крышки, мумифицированные тушки
тараканов, ссохшиеся головки чеснока, противоблошиные  ошейники,  заляпанные
жиром брошюры самого провокационного содержания: от сектантской  "Сторожевой
башни" до ус