тов  самого  Митеньки  Левитаса,  записного  холостяка  и
бабника. Вариантом почти экстремальным, почти карикатурным, доведенным почти
до гротеска. Что, впрочем, не помешало ему сделать удачную карьеру в органах
и  раскрыть  несколько  довольно  громких  убийств.  Нельзя  сказать,  чтобы
Калинкин отличался таким уж выдающимся  умом,  и  его  IQ   вряд ли превышал IQ садовой улитки, но хватка у Калинкина  была
бульдожьей. Вот только в деле  Мариночки  Корабельниковой  пришлось  разжать
зубы.  И,  недовольно  поскуливая,  отойти  в  сторону.  О  чем  Калинкин  и
распинался за второй бутылкой коньяка, когда Никита в очередной раз заглянул
к Митеньке.
   Это  был  хорошо  подготовленный  экспромт.  Со  времени  убийства   жены
Kopaбeльникoffa он виделся с Левитасом довольно часто.  С  той  самой  ночи,
когда они расстались неподалеку от дома на Пятнадцатой линии: Митенька тогда
и вправду настоял, чтобы они съездили на  место  происшествия.  Но  им  даже
выходить из машины не пришлось: Никита вовремя заметил джаффаровскую "Ауди",
припаркованную неподалеку от особняка.
   - Думаю, здесь и без нас  обо  всем  побеспокоятся,  -  глухо  сказал  он
Митеньке, глядя прямо перед собой.
   - Откуда такая уверенность?
   - Начальник службы безопасности пожаловал. Этот  разберется.  Ну,  теперь
убедился, что я  тебе  не  соврал?  И  не  придумал  ничего...  Иначе  зачем
Джаффарову здесь торчать?
   - Н-да... Интересно вот только, кто ему-то на ухо шепнул...
   - Не знаю, - Никита пожал плечами.
   - Но ночь ты мне все  равно  измахратил  капитально.  Может,  того...  по
пивку?... Пока будем ждать известий?  Пока  кто-нибудь  не  прорежется...  С
твоей или моей стороны...
   - Да нет... Я домой поеду. Башка раскалывается...
   - А с нервишками в порядке?... Интересный ты все-таки тип,  Никита...  Не
каждый день трупы, как  грибы,  находятся...  И  почему  сразу  нельзя  было
заявить? Ведь это ты их нашел, как ни крути... Непонятно...
   - Мне тоже... Это долго объяснять...
   - Н-да... - Митенька пристально посмотрел на друга и снова  -  в  который
уже раз - затянул привычную волынку. - С головой у тебя и вправду не  совсем
то... Совсем не то, прямо скажем... А все змеища твоя...
   - У нее сегодня день рождения...
   - Поздравления не передаю. Перетопчется... А ты завтра жди гостей.
   - Каких гостей?
   - Ну, не на просроченный день рождения, ежу понятно... В  контору  к  вам
пожалуют... Если там и вправду что-то серьезное произошло, - Митенька кивнул
в сторону особняка, он до сих пор так до конца и  не  верил  в  рассказанное
Никитой. - Ладно, отвези-ка меня к Тучкову переулку, раз такое дело...
   - К Тучкову?...
   - У меня там знакомая живет. Очень приличная женщина...  А  какую  любовь
практикует... французскую... Не пропадать же ночи...
   Никита подбросил Митеньку до Тучкова, больше пяти минут  это  не  заняло.
Зато обратный путь показался ему невероятно длинным, и все из-за Пятнадцатой
линии, его родной Пятнадцатой, подложившей ему такую свинью. Со  Съездовской
он свернул на Большой проспект и снова уткнулся в убийство.  Теперь,  спустя
несколько  часов  после  происшедшего,  оно  наконец-то  получило  достойное
обрамление: у заброшенного особнячка толклось несколько милицейских машин  с
мигалками. Так и есть, теперь от  этого  не  отмахнешься:  смерть  Мариночки
стала свершившимся фактом.  Теперь  она  будет  запротоколирована  и  станет
достоянием широкой общественности. И о ней узнает хозяин, и...  Даже  трудно
предположить... Впрочем, не так уж трудно,  для  этого  нужно  просто  знать
Корабельникоffа. А Никита знал. Раздумывая над этим,  он  даже  скорость  не
сбросил, проскочил выключенные  мигалки  на  бреющем.  И  через  минуту  уже
парковался возле своего парадного.
   Все было как обычно, как было все дни, все недели, все месяцы: никто  его
не ждал, хотя Инга не спала. Никита точно знал,  что  -  не  спала.  Теперь,
когда они  стали  смертельными  врагами,  Никита  научился  чувствовать  ее.
Чувствовать так сильно, как никогда не чувствовал, - даже когда  любил.  Она
не выйдет из комнаты Никиты-младшего ни при  каких  обстоятельствах,  пустой
холодильник, пустой кухонный стол, она давно ничего не готовит, а уж на свой
день рождения и подавно. Ну не торт же покупать, ч-черт...
   Никита включил маленький свет в прихожей и уселся возле вешалки, прямо на
полу. И расстегнул сумку.  Орхидея,  цветочек-лапочка,  вот  глупость,  надо
же!.. Теперь, в теплом свете ночника,  его  идея  с  цветком,  украденным  у
теперь уже мертвой женщины, отогрелась и оттаяла. А, оттаяв, шибанула ему  в
нос полной своей несостоятельностью. Лучшим подарком для Инги было бы,  если
бы он остался лежать на дне озера.
   Вместо Никиты-младшего.
   И ничто этого не изменит, ничто. А цветок и вправду красивый. Даже  более
красивый, чем ему показалось на первый взгляд. Да, так оно обычно и  бывает,
когда вещь таит в себе двойное дно. А может, и нет никакого двойного дна,  и
орхидея куплена  мимоходом,  у  метро,  у  вокзала...  Только  чтобы  успеть
отметиться...  Успеть   всучить   подарок...   Никита   раскрыл   коробочку.
Машинально, просто потому, что ему хотелось прикоснуться к лепесткам.
   Как и следовало ожидать, на самом  дне,  под  цветком,  лежала  маленькая
смешная  открытка,  такие  везде  продаются,  штука  -  десять  рублей.  Или
пятнадцать. Пошлейший анимационный  котенок,  из  тех  котят,  что  призваны
умилять школьниц и старых дев. Никита вытащил открытку и  развернул  ее.  Ни
приветствия, ни пожеланий, одна лишь строчка,  написанная  небрежным,  почти
детским почерком:

   "Quocienscumque peccator (c)(c)(c)"...

   Интересно, что это может означать?
   Пока  Никита  размышлял  над  странной  и  непонятной  фразой,  никак  не
вязавшейся  с  приторной  открыткой,  дверь   из   комнаты   Никиты-младшего
приоткрылась, и в коридор  проскользнула  Инга.  Она  не  обратила  никакого
внимания на Никиту. Демонстративно не обратила.
   - Привет, - тихо сказал Никита. - С днем рождения тебя... Дорогая...
   - Ты еще помнишь? - Инга, вопреки  ожиданиям  Никиты,  даже  остановилась
напротив, и оперлась спиной о стену. Как  будто  ждала,  что  Никита  с  ней
заговорит.
   - Конечно...
   - Надеюсь, и все остальное... ты тоже помнишь... "Все  остальное"  -  это
Никита-младший... Так вот для чего она заговорила с ним, вот почему... Чтобы
снова запустить  заледеневшие  кончики  пальцев  ему  в  раны,  чтобы  снова
напомнить о сыне. Он должен был быть к этому готов.
   - Вот, возьми... Это тебе...
   Никита протянул цветок жене, но Инга не взяла его. Не взяла, но принялась
пристально рассматривать.
   - Что это? - спросила она.
   - Цветок. По-моему, красивый...
   По лицу Инги пробежала тень. Едва заметная тень: сейчас скажет что-нибудь
сбивающее с ног. Хорошо, что он сидит... Никита вжал голову в плечи  и  даже
прикрыл глаза.
   - А по-моему, не очень, - наконец произнесла она. - В любом случае,  меня
он не интересует.
   - Я понимаю... понимаю... просто я хотел... я думал...
   - Ты думал?!...
   Она сказала это убитым шепотом, а потом произошло  и  вовсе  невероятное:
Инга опустилась на колени, рядом с цветком, рядом с Никитой, и... И положила
руки ему на плечи... Он не ожидал этого, совсем не ожидал: она  не  касалась
его тела уже больше года, и вот теперь...  Плечи,  не  привыкшие  к  этой  -
когда-то родной - тяжести напряглись. И  моментально  повлажневшие  глаза  -
тоже: Никита слишком давно не видел ее лица.
   Так близко.
   Он как будто вернулся в дом, где не был очень долго; вернулся -  и  нашел
его в полнейшем запустении: ее глаза, когда-то такие  яркие,  выцвели;  веки
набрякли, у рта залегли скорбные морщинки, а губы истончились...
   - Бедная моя... Бедная... - пробормотал Никита и так крепко сжал  Ингу  в
объятьях, что у нее хрустнули кости. - Бедная моя... девочка...
   Кажется, она заплакала... Или нет? Нет,  скорее  всего  нет,  уж  слишком
сухими были всхлипывания. А потом? Что она сказала потом?
   - Верни мне сына...  Пожалуйста...  Верни...  Верни...  Хотя  бы  в  день
рождения... Что тебе стоит его вернуть?... Пожалуйста...
   Справиться с навалившейся на него истиной было невозможно,  Никита  далее
руки разжал: Инга безумна. Все это время,  весь  этот  год,  за  стенкой,  в
комнате его сына, сходила с ума его жена... И он, он тоже виноват в  этом...
Только он.
   - Инга... Я прошу... Успокойся... Успокойся...
   Теперь и она отстранилась. И глаза у  нее  были  сухими.  И  -  трезвыми.
Безумие в них  и  не  ночевало  или...  Или  удачно  умело  уходить  вглубь,
скрываться от погони.
   - Я спокойна, разве ты не видишь? Ведь я уже давно умерла...
   Произнеся это,  Инга  взяла  в  руки  цветок  и  принялась  рассматривать
полосатые тигровые лепестки.
   - Мои любимые цветы...
   - Правда? - Никита ухватился за эту непритязательную  и  такую  банальную
фразу так, как утопающий хватается за соломинку.
   - Мои любимые... Разве я никогда не  говорила  тебе  об  этом?  Разве  ты
никогда мне их не дарил?...
   - Теперь буду...
   Господи, зачем только он сказал это, зачем только позволил втянуть себя в
этот, внешне невинный, разговор о цветах? Проклятое  болото,  оно  только  с
виду безопасно, а под веселенькими зелеными кочками  и  изумрудным  вереском
скрывается топь...
   - Теперь точно не будешь, - Инга улыбнулась.
   И принялась аккуратно и методично обрывать лепестки. А потом собрала их в
ладонь и крепко сжала ее. И поднялась с колен.
   ...Инга уже давно скрылась в комнате Никиты-младшего, а  Никита  все  еще
сидел в прихожей, раздавленный и опустошенный сегодняшней бесконечной ночью.
Инга, Инга... Ее пальцы,  сжимающие  лепестки  орхидеи,  напрочь  выбили  из
головы воспоминания о двух трупах в квартире Корабельникоffа.
   Но они стали реальностью, стоило только Никите появиться в офисе.
   Утром, в одиннадцать.
   Компания едва заметно, но ощутимо вибрировала. То есть  внешне  все  было
как всегда, никаких лишних  телодвижений,  никаких  кучкующихся  в  курилках
сотрудников, никакого скорбного многозначительного молчания в лифтах  -  вот
только что-то такое было разлито в воздухе. Какое-то напряжение, смешанное с
отчаянным, до вытянутых на шее жил, любопытством. Так и должно быть,  смерть
всегда вызывает жгучее детское любопытство, если, конечно, не касается  тебя
самого.
   В  предбаннике   его   встретила   Нонна   Багратионовна,   притихшая   и
торжественная. На щеках секретарши гулял прелестный молодой  румянец,  глаза
блестели, как у впервые поцеловавшейся  девчонки,  а  губы  вспухли,  как  у
впервые поцеловавшегося нападающего юниорской сборной по гандболу.  Даже  от
волос, обычно  пахнущих  средством  для  мытья  посуды  "Пемолюкс",  исходил
одуряющий запах каких-то экзотических духов. Вернее, Никита  насчитал  сразу
несколько запахов: бергамот, белый  мускус,  шафран,  ваниль  и  даже  -  о,
Господи! - иланг-иланг и звездчатый анис.  Положительно,  кончина  Мариночки
пошла Нонне Багратионовне только на пользу,  кончина  Мариночки  вдохнула  в
секретаршу вторую жизнь.
   - Никита, слава Богу... Вы пришли... А я вам  дозвониться  не  могу...  С
самого утра, - Нонна бросилась к Никите как к родному.
   - Превосходно выглядите, - со значением произнес Никита.
   - О чем вы?... Тут такое  произошло...  Мариночку-то  нашу...  того...  -
Секретарша натужно и лживо всхлипнула и закатила глаза.
   - Чего?
   - Убили. Вот так.
   - Значит, убили, - Никита даже не дал себе труда удивиться, слишком уж он
был измотан и ночью, и Ингой, и лепестками орхидеи.
   - А что это вы так... реагируете... а, Никита?
   И правда, уж очень он спокоен. Нужно взять себя в руки и хотя бы  немного
удивиться, черт возьми!...
   - Вы шутите, Нонна Багратионовна? - сказал Никита, впрочем,  без  особого
выражения.
   - Какие уж тут шутки,  когда  Сам  вернулся?!  Прилетел  тем  же  рейсом,
которым улетел... Вы ведь должны были вчера проводить его...
   - Я и проводил...
   - А он вернулся... Кстати, а почему вы... -  Нонна  Багратионовна  хотела
сказать еще что-то, но тут же оборвала себя сама. - Совсем забыла... Его  же
Джаффаров встречал... Вы понимаете... Ее убили... У-би-ли!!!
   - Кого?
   - Да Мариночку же, царствие ей небесное...  Хотя...  Хотя  я  думаю,  что
царствия небесного ей не видать... Мариночку и ее  телохранительницу...  Вот
так вот!... Вы только  представьте  себе...  Еще  вчера  была  жива-здорова,
поздравления принимала, а сегодня... Даже не представляю, что теперь будет с
Окой Алексеевичем... Хотите кофе?
   - Хочу...
   - Если успеете. Они уже здесь. С самого утра..
   - Кто?
   - Да следователи же...  Со  мной  уже  беседовали.  Вас,  наверное,  тоже
дернут. Вы ведь личный шофер, как-никак... Были вхожи в семью...
   Нонна  Багратионовна  заметно  суетилась,  заискивала  и  даже   пыталась
заглянуть Никите в глаза, что было на нее совсем непохоже. Должно быть,  она
хорошо помнила их летние кофейные  посиделки  и  тот  энтузиазм,  с  которым
перемывались кости молодой жене. И про  латинского  любовника  наверняка  не
забыла. И про завиральные и совсем уж трудно  реализуемые  планы  по  выводу
стервы-Мариночки на чистую воду. Она  помнила,  и  теперь  хотела  узнать  -
помнит ли об этом Никита.
   - И всего-то двадцать четыре  года,  -  Нонна  Багратионовна,  забывшись,
бросила в Никитину чашку лишние три куска сахару. - Всего-то... Я хоть и  не
знала ее хорошо, но все равно...  Слезы  на  глаза  наворачиваются...  Такая
молоденькая!...
   Никаких слез в цепких птичьих глазах  секретарши  не  было  -  одно  лишь
трусливое   желание   вырвать   из   окаменевший   памяти   личного   шофера
Корабельникоffа всех латинских любовников, стерв, нимфоманок и стяжательниц.
Все те  эпитеты,  которыми  шустрая  ненависть  Нонны  Багратионовны  успела
наградить покойную Марину Корабельникову.
   - И о чем они спрашивали?
   - Большей частью о Мариночке... Ну и Корабельникоffе, соответственно... И
еще об этой... О ее телохранительнице. Но вы же знаете, с ними  я  почти  не
общалась... Только на свадьбе и была... Ведь знаете, Никита?
   - Да, конечно...
   -  Ужас...  Просто  ужас...  И  зачем  было  такую  те  л  охранительницу
нанимать?... Действительно, зачем?...
   - Даже не представляю, что теперь с ним будет, с Окой Алексеевичем...  Не
приведи господи никому такого испытания...
   - Да, не приведи господи, - отделался общей фразой Никита.
   Нонна Багратионовна сунула чашку кофе Никите под  нос,  выкатилась  из-за
своего стола, подбежала к двери  и  выглянула  в  коридор.  Удовлетворившись
произведенной инспекцией, она вернулась и  уселась  против  Никиты.  Теперь,
фривольно забросив  нога  на  ногу,  она  больше  не  казалась  юдолью  всех
скорбящих, а запах, исходящий от нее (звездчатый анис помноженный  на  белый
мускус и иланг-иланг), стал и вовсе непристойным.  И  живо  напомнил  Никите
веселые кварталы в Амстердаме, куда он впервые попал много лет назад, еще не
будучи знакомым с Ингой. Если бы сейчас секретарша сбросила платье, щелкнула
застежкой лифчика и провела образцово-показательный сеанс стриптиза,  Никита
нисколько бы не удивился. Но стриптиз в планы Нонны Багратионовны не входил.
Она всего лишь заговорщицки вытянула нос в сторону Никиты и пропела:
   - А вообще, скажу я вам...
   "Неужели, собаке - собачья смерть? -  грустно  подумал  Никита,  -  Нонна
Багратионовна, Нонна Багратионовна, нужно быть великодушной..."
   - А вообще, скажу я вам,  Никита...  Что-то  подобное  я  предполагала...
Говорят, у нее были шашни с этой ее телохранительницей...
   - Шашни?
   - Ну да... Шуры-муры... Хоть в этом я не ошиблась...
   - В чем?
   - В том, что ей нравятся темненькие... А брюнетка или брюнет  -  это  уже
детали. Нюансы... Тип-то один...  Бедняжка  Ока  Алексеевич...  Такой  удар,
такой удар... Пригрел же змею на груди... Извращенку...
   Кофе в глотку Никите не полез. А все потому, что не в меру  возбудившаяся
Нонна переложила сахару.

***

   ...Никиту  вызвали  лишь  к  часу  дня.  Обходительный  молодой  человек,
представившийся "следователем городской прокуратуры Кондратюком", задал  ему
несколько вопросов, на которые получил четкие и исчерпывающие, хотя и слегка
подмороженные ответы.
   - Вы хорошо знали Марину Корабельникову?
   - Нет. Я - шофер ее мужа, а его машиной она  пользовалась  редко.  У  нее
была своя.
   - Когда вы в последний раз видели ее?
   - Вчера вечером, перед отъездом  шефа.  Я  отвозил  его  в  аэропорт.  На
мюнхенский рейс.
   - Значит, Корабельников улетел именно этим рейсом? В ноль пятнадцать?
   -  Ну,  если  человеку  нужно  в  Мюнхен,  он  ведь  не  будет  лететь  в
Объединенные Арабские Эмираты, правда же? - не выдержал Никита.
   - Понятно. Значит, вы проводили шефа и вернулись в город?
   - Да. Я проводил шефа и вернулся в город.
   - Но на стоянку компании машину так и не поставили?
   - Нет. Я не всегда оставляю ее  на  стоянке.  Ока  Алексеевич  достаточно
демократичный человек, он позволяет мне пользоваться машиной... В... скажем,
неслужебное время.
   По  брезгливо-юному  безволосому  лицу   следователя   Кондратюка   змеей
проползла сардоническая  улыбка.  А  желваки  на  скулах  заходили  ходуном:
приступ классовой ненависти, не иначе.  Э-э,  братан,  да  ты  якобинец,  и,
доведись тебе родиться в другое время, ты исправно бы отправлял на гильотину
зажравшуюся аристократию...
   - Шестисотый "Мерседес"  в  нерабочее  время...  И  зачем  же  вам  нужен
"Мерседес"? Девочек катать? - сострил следователь.
   - Я женат...
   - Одно другому не мешает... Значит, вчера вы в компанию не вернулись... А
куда направились после аэропорта?
   - Это валено?
   - Вопросы здесь задаю я.
   - Посидел в кафе...
   - Каком? - Щенок из прокуратуры решил  отыграться  на  Никите  по  полной
программе.
   - "Идеальная чашка". Средний проспект Васильевского острова.
   - Неподалеку от Пятнадцатой линии, так?
   - Неподалеку,  -  с  готовностью  подтвердил  Никита.  -  Я  и  сам  живу
неподалеку. На Пятнадцатой угол Малого...
   - Сколько вы просидели в кафе?
   - Время я не засекал... Может быть, час... Может, больше.
   - А потом? Отправились домой?
   - Не совсем. К приятелю. Он живет рядом  с  "Прибалтийской".  На  Морской
набережной.
   - К приятелю в столь поздний час? У вас нелады с  женой?  -  топорщащиеся
волосики  Кондратюка  потрескивали  (очевидно,  от  осознания   собственного
величия), а крылья носа вздрагивали, как у гончей, почуявшей добычу.
   Но добыча так просто сдаваться не хотела. Она бесхитростно путала следы и
смотрела на следователя пустыми, равнодушными глазами.
   - Почему  нелады?  Лады...  Просто  я  обещал  приятелю  заехать.  Вот  и
заехал...
   - А в квартире Корабельникова вы бывали?
   - Бывал... И даже довольно часто. Пока шеф не женился.
   - А потом?
   - Потом - перестал  бывать.  Так,  заезжал  пару  раз  с  поручениями  от
хозяина. И все.
   - Почему?
   - Не знаю. Корабельников меня не приглашал.
   - А раньше приглашал?
   - Раньше приглашал.
   - А когда вы были там последний раз?
   Последний раз... Он еще не скоро выветрится  из  головы,  этот  последний
раз. И еще долго его будет преследовать тело Мариночки, так похожее на  тело
Инги... Тело Мариночки в стоячей розовой воде.
   - Так когда вы были там последний раз? Затрудняетесь вспомнить?
   - Почему же... Вчера. Вчера и был.  -  Господи,  неужели  это  было  лишь
вчера?...
   - После того как отвезли Корабельникова в аэропорт?
   - Зачем?... Днем. Я отвозил подарки. Вчера у хозяйки был  день  рождения,
если вы не в курсе. Подарков набралась  целая  гора...  От  подчиненных  Оки
Алексеевича. Он попросил меня отвезти, и я отвез.
   - А потом?
   - А что - потом? Оставил презенты в прихожей и вернулся за шефом.  Вместе
мы поехали в его загородный дом, на вечеринку в честь дня рож