аждане, ничего не скажешь... Загнить  успеешь,  пока
почешутся.
   - И что ты собираешься делать? - Вопрос был глупым, не менее глупым,  чем
поведение Никиты в квартире Kopaбeльникoffa.
   - А ты?
   - Поеду домой, к Инге... Устал...
   - Слушай, Кит... Только честно... А у тебя с этой дамочкой... ну  того...
Ничего не было? Если было - тебе проще сказать об этом сейчас. Мне.
   Если у Никиты что-то и было с семейством Корабельникоffых,  то  скорее  с
самим Окой Алексеевичем. Нежнейшее черно-белое "Я думаю, это начало  большой
дружбы". А смерть Мариночки была цветной. Темно-вишневой.
   - Нет. Ничего не было...
   - А у тех двоих? Что они делали в квартире?
   - Понятия не имею... Скорее всего, приехали по вызову..
   - По вызову? Оба?
   - Ну да... Думаю, Мариночка решила развлечься .. Слегка.. В  день  своего
рождения...
   - Оригинально. И не отпустила телохранительницу?...  Ладно,  собирайся  и
двинем...
   - Куда?
   - Куда? На место, как ты утверждаешь, преступления...  Если  ты  меня  не
накалываешь...  А  может,  ты  меня  накалываешь?  Решил  пошутить,   а?   -
безнадежным голосом спросил Левитас.
   - Никуда я не  поеду...  Мне  хватило...  Через  секунду  жесткие  пальцы
Митеньки ухватили Никиту за хлипкий ворот.
   - Поедешь, куда ты денешься... Я тебе покажу, как безнаказанно  поднимать
с кровати работника правоохранительных органов!...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛЕНЧИК

Сентябрь 199... года

   "...Мы сделали это.
   В день рождения Динки, которого больше нет. И Динки больше нет.  И  меня.
Но самое главное, - нет больше Ленчика.
   Его нет - и это мы, мы сделали это!
   Жаль, что об этом никто и никогда не узнает... Мертвые не могут  убивать,
говорит Динка, и с этой точки зрения  преступление,  которые  мы  совершили,
можно считать идеальным. Но мертвые не могут никому и ничего рассказать. Они
не могут выпустить книгу воспоминаний "Как мы убивали Ленчика".
   Жаль.
   Это был бы бестселлер, как сказал бы Ленчик.
   Это был бы бестселлер, покруче того, который так и не вышел месяц  назад,
хотя должен был выйти. Ровно через два месяца после нашей с  Динкой  смерти,
Ленчик и здесь подсуетился, он всегда был мобилен,  как  говорит  Динка.  Он
наверняка начал писать свой  бестселлер  задолго  до  того,  как  нас  нашли
мертвыми. Голыми, мертвыми, обнявшимися - на  смятых  простынях.  В  доме  у
дурацкой дороги из Барсы в Сичес... "ТАИС: история славы  и  отчаяния",  вот
как  называлась  бы  книга.  Название  придумал  Ленчик,  а  сто  тысяч   ее
экземпляров  наверняка  разлетелись  бы  за  неделю.  Пришлось  бы  печатать
дополнительный тираж, Ленчик сам нам об этом говорил. Сам. В свой  первый  и
единственный визит в Барселону, тогда он привез нас сюда, он почему-то  вбил
себе в голову, что Барса - лучшее место для  сломанного  позвоночника  дуэта
"Таис". "Барса кого угодно расшевелит, девчонки, - ворковал Ленчик. -  Барса
вернет вас к жизни, вот увидите, лучшего города я не знаю"...
   Он пробыл с нами пару-тройку дней, а потом вернулся в Питер, оставив  нас
под присмотром Барсы. Он обещал вернуться недельки через две, но эти чертовы
"две недели" растянулись на несколько месяцев. И все эти  несколько  месяцев
он утешал нас по телефону: возможности приехать пока нет, вы  же  знаете,  я
пишу книгу о вас... Интерес у издателей колоссальный... А книга  вернет  вам
сцену... Я думаю  над  новой  концепцией  "Таис".  А  концепция  вернет  вам
сцену"...  Потом  возникли  некоторые  неприятности  с  нашими   банковскими
счетами, и об этом тоже сообщил нам Ленчик: "Вы  же,  знаете  это  налоговое
зверье... Я должен разобраться... Разберусь  и  приеду...  Осталось  не  так
много  денег?  Подыщите  гостиницу  подешевле...  Это  временные  трудности,
девчонки, временные трудности... Пара недель - и я все улажу".  Пара  недель
давно закончилась, черт...
   Но надежда осталась. Во всяком случае - у меня. Разговор о  книге  всплыл
внезапно, когда Ленчик конфисковал у меня дневники периода "Таис". И сказал,
что посмотрит их, кое-что исправит, а некоторые  куски  вообще  возьмет  без
изменений. Они и вправду потянут на дополнительный тираж. Я уже тогда  знала
это.. Я знала это еще до того, как финал бестселлера  был  дописан.  Еще  до
того, как Динке пришла в голову гениальная идея убить Ленчика, жаль, что  об
этом не напишешь книгу... Все последние несколько месяцев  Динка  сидела  на
травках и запивала их дешевым испанским  вином.  И  даже  кололась  -  опять
вперемешку с вином, ее последний парень расстарался. Как же его звали, этого
парня?  Эйсебио?...  Нет,  Эйсебио  был  у  нее,  когда  мы   еще   жили   в
четырехзвездочном "Gran  Derby".  Красавчик  Эйсебио,  "мой  чико"  , как говорит  Динка...  Он  нравился  мне  больше  всего,  настоящий
испанец, прямо матадор, только быка не хватает... Потом был Хесус, ну да, во
времена  трех  звезд  в  "Suizo"...  Мануэль  и  Хавьер,  эти  отирались   в
"Cataluna"... А вот последний и посадил Динку на иглу, основательно,  уже  в
гнусном "Del Mar", гнуснейшем... Вонь от порта и зоопарка, рыба вперемешку с
шерстью, шерсть вперемешку с рыбой, и наш хреновый номер, где она  трахалась
с этим придурком.
   Пабло-Иманол, придурок.
   По кличке Ангел.
   Кололись они на пару, и ничего нельзя было с  этим  поделать.  Оставалось
только заливаться дешевым испанским вином...
   Я не могла пить это вино, и сейчас  не  могу.  Я  -  слабая,  а  Динка  -
сильная. Я могу только устраивать истерики  и  вести  этот  чертов  дневник.
Четвертый по счету, так же, как и гостиницы, которые мы сменили за последние
месяцы. Динка всегда находит мои дневники и безжалостно рвет их. Раньше  она
относилась к моим запискам снисходительно, до тех пор,  пока  нас  не  нашли
мертвыми в этом пропахшем собачатиной доме. У дурацкой  дороги  из  Барсы  в
Сичес.
   Дневники - это тоже была идея Ленчика.
   "От Динки такой радости требовать не  приходится,  -  говорил  Ленчик.  -
Динка - быдло, тупая  как  пробка,  хотя  и  не  без  своеобразного  чувства
юмора... Она и двух слов не свяжет, разве что с матерной склейкой... А ты  -
ты совсем другая, Рысенок, тебе сам бог  велел.  Кто-то  же  должен  вскрыть
"Таис" изнутри, пусть это будешь ты. Пусть это будет твоей  фишкой...  Такой
же фишкой, как Динкино хамство... И плевки в сторону этих паскуд журналюг".
   Рысенок.
   Он называл меня Рысенком, хотя по-настоящему я - Рената.  Но  он  называл
меня Рысенком. Это единственное хорошее, что я могу вспомнить о Ленчике.  Но
из-за того, что он называл меня Рысенком, идея убить его  пришла  в  Динкину
голову. Динкину, а не мою.  Рысенок,  жующий  сопли  и  кропающий  слезливые
записи в дневник, не способен на убийство. Он не способен вообще ни на  что,
не то что Динка. Динку Ленчик никак не называл, Динка - и все  тут,  хотя...
"Диночка"  -  для  пресс-конференций,  "Дина-солнышко"  -   для   совместных
интервью, "Сучка, твое дело под нужным углом ноги расставлять..." - это  для
фотосессий, сколько же их было за  два  года,  сколько  же  их  было?..  Все
обложки  -  наши,  от  "Плейбоя"  до  "Мужского  разговора",  был  и   такой
журнальчик, отпечатанный в Финляндии, ничего особенного, радость  холостяка,
но мы и там засветились.
   - Ну мы и засветились. Мы с тобой шалавы, Рыысенок, - сказала  мне  Динка
после этого паскудного "Мужского разговора". - Шмары, потаскухи...  Что  там
еще? Что нам нашепчет твой Словарь синонимов?...
   Словарь синонимов мне тоже подарил Ленчик. Когда ткнул нос в  дневник.  И
еще парочку словарей. Образовывайся, мол, Рысенок, всяко пригодится.
   -  Потаскухи,  шлюхи,  кокотки,  магдалины,  гетеры,  дамы  полусвета,  -
исправно  начала  перечислять  я.   -   Путаны,   ночные   бабочки,   жертвы
общественного темперамента...
   - Во-во, - Динка тогда чуть с кровати не упала.  -  Жертвы  общественного
темперамента! Очень точно. Это как раз про нас с тобой, Ры-ысенок...
   "Ры-ысенок" - это у нее получалось ничуть не хуже,  чем  у  Ленчика,  вот
только -  с  уничижительным  подтекстом,  с  растянутым  дебильным  "ы-ы"...
Дебильная кличка, и сама ты  дебилка,  Ренатка...  Она  первая  начала  меня
ненавидеть, Динка, сначала - она, а потом уже я... Мы  бы,  наверное,  убили
друг друга, если бы не умерли в этом доме  у  дурацкой  дороги  из  Барсы  в
Сичес. И если бы ей не пришла в голову идея убить Ленчика.  Свалить  в  кучу
все наши пять клипов, отснятых за два  года,  перемешать  их  и  выудить  из
колоды пиковый туз под названием "идеальное убийство". Опять  же  -  cпасибо
Ленчику, куда ж мы без него...  Он  сам  отснял  все  пять  клипов,  он  сам
придумывал для них сюжеты. Еще  какие  сюжеты!  Только  в  первом  клипе  мы
оставались живы, в первом и в четвертом. Во втором погибала Динка, в пятом -
я, а в третьем - мы обе... Красивая это  была  смерть,  ничего  не  скажешь,
прыжок со  скалы,  снежной  скалы,  растопленной  огнем,  а  сколько  Ленчик
понагнал техники, а  сколько  дней  мы  снимали  концовку!...  Динка  успела
переболеть ангиной, я - гриппом, а Ленчик получил  воспаление  легких...  Но
что такое воспаление легких по сравнению с тоннами постеров  во  всех  самых
модных журналах,  с  полугодовым  первым  местом  во  всех  чартах,  русским
триумфом на VMA,  номинацией  на  "Грэмми",  а  о  приблудных  отечественных
номинациях - от лучшего клипа до лучшего дуэта и говорить не приходилось...
   Неужели все это были мы?
   Неужели "Таис" - это были мы?
   Жалкие соплячки, которых Ленчик нашел на  помойке,  отмыл,  наштукатурил,
укоротил юбчонки, облил водой, чтобы лучше просматривалась грудь, и выпустил
в ошалевший мир шоу-бизнеса... Сразу же  притихший  мир  шоу-бизнеса,  сразу
же...     Неужели     это      были      мы,      Динка      и      Ренатка,
блондиночка-брюнеточка-какие-нах-нимфеточки!...
   Одна  стриженая,  другая  -  длинноволосая;  одна  -  веселая,  другая  -
грустная; одна - дерзкая, другая - нежная... Одна - другая, одна  -  другая,
никаких Инь и Янь, Инь и Янь - к  чертям  собачьим,  мы,  Динка  и  Ренатка,
соплячки,  мокрощелки,  малолетки  -  вот  сплошная  нирвана,  вот  сплошное
совершенство!...
   - Заткните пасть, твари живородящие! Заткните пасть и делайте то,  что  я
вам говорю, - орал Ленчик, когда Динка провоцировала бунт на корабле.
   Я никогда не провоцировала, я была Рысенком: кусок сахара в пасть, и бери
Рысенка голыми руками. Я всегда была на стороне Ленчика, даже за  минуту  до
того, как мы умерли в доме у дурацкой дороги  из  Барсы  в  Сичес,  даже  за
секунду. Я-то знала, что Ленчик прав.
   Прав, прав.
   Дина Агеева и Рената Кибардина, кому мы  могли  быть  интересны  сами  по
себе, без Ленчика и проекта "Таис"? Динка  со  своей  престарелой  бабкой  и
престарелой кошкой, мы даже делали ставки: кто окочурится быстрее,  -  бабка
или кошка.  Динка  со  своей  незаконченной  музыкальной  школой  по  классу
аккордеона и тупым детским ансамблем, где она даже солисткой не была...  Или
я со своим алкоголиком-папашей, тьфу, гадость... Но я-то была солисткой -  в
другом ансамбле, не в Динкином, и голос у меня самый настоящий, и  волосы  -
самые настоящие, спелая пшеница, на них-то Ленчик и клюнул... Сначала  -  на
мои   длинные   и   светлые,   а   потом   -   на   Динкины,   короткие    и
беспробудно-черные... Лучше не придумаешь, ха-ха...
   На кастинге мы оказались рядом - я и Динка, почти рядом, но я не обратила
на нее никакого внимания. Так же, как и она на меня. Поначалу. Да и с  какой
радости - на кастинге тусовалось около  пяти  сотен  взмокших  и  трясущихся
девчонок; таких же, как и мы, - с бабками, кошками, мамиками и  папиками,  с
музыкальными школами и прочей фигней, включая внешние данные. Там было с три
десятка по-настоящему клевых чувих, просто красавиц, ей-богу...  Из-за  этих
трех десятков я чуть было не ушла, ловить-то было нечего,  коню  понятно.  И
ушла бы, если бы  какая-то  телка  не  попросила  у  меня  сигарету.  Телкой
впоследствии и оказалась Динка, но тогда я не знала, что  это  -  Динка.  Мы
просто покурили в туалете задрипанного  клубешника,  где  проходил  кастинг.
Покурили  и  перебросились  парой  ничего  не  значащих  фраз.  Но  все-таки
перебросились, ничто так не сближает, как  сигареты,  выкуренные  в  вонючем
клозете...
   - Есть у меня шансы, как думаешь? - спросила я у Динки, еще не зная,  что
это - Динка.
   - И не мечтай, - сказала Динка, еще не зная, что это - я.
   - Да я и сама в курсе дела, - я привыкла со всеми соглашаться, со всеми и
во всем. Привычка, выработанная моим очумевшим от водки папашкой.  Попробуй,
не согласись, сразу получишь по рогам...
   - А если в курсе дела - какого  хрена  приперлась?  -  сразу  же  схамила
Динка, куря мою лее сигарету, вот сука...
   - А ты?
   - Да просто делать неча... Приколоться решила.
   - Я тоже - решила...
   - Юмористка... Тебе сколько лет, юмористка?
   - Почти шестнадцать, - шестнадцать мне должно было исполниться через  три
месяца. - А тебе?
   Динка пропустила мой вопрос мимо ушей, потом  она  часто  пропускала  мои
вопросы мимо ушей... Да и ответы - тоже.
   - Значит, почти шестнадцать, - она глубоко затянулась и выпустила изо рта
кольцо дыма идеальной формы. Идеальной - я даже засмотрелась.  -  А  знаешь,
что с тобой будет лет через десять?
   Меня совсем не интересовало, что случится со мной через  десять  лет,  но
сказать об этом наглой остроскулой девчонке я почему-то не решилась.
   - И что же со мной будет через десять лет?
   - Отрастишь задницу еще больше и будешь похожа  на  жирную  свинью,  -  с
оттягом  произнесла  Динка.  -  И  кто   тебе   только   присоветовал   сюда
припереться?
   Сука. Я бы  заплакала,  честное  слово,  заплакала,  если  бы  пропускала
тренировки со своим гнусным папахеном. Вот кто любил меня пооскорблять,  так
это папашка - уж он-то старался вовсю.  Но  тренировок  я  не  пропускала  и
потому никак не отреагировала на злобный Динкин выпад. Не отреагировала -  и
все. И даже не покраснела возмущенно.
   - По телевизору рекламу увидела, - кротко  сказала  я.  -  По  кабельному
каналу...  Продюсерский  центр  "Колесо"...  "Стань  звездой"...  И   прочая
ботва...
   - Меньше телевизор смотреть надо...
   Она затушила сигарету о подоконник, бросила окурок на пол и потащилась  к
двери. Если бы у  меня  было  что-то  тяжелое  в  руках,  я  бы  обязательно
запустила ей в спину... Бронзовой статуэткой "Гвардейская присяга",  которая
стояла у нас на шкафу в большой комнате... Но спустя  секунду  я  вспомнила,
что статуэтку папаша пропил.  Так  что  -  руки  коротки.  Руки  коротки,  а
злобиться на девчонку бессмысленно. Все мы здесь - конкуренты, и  понять  ее
можно. Хотя - какая я конкурентка трем десяткам офигительных девчонок...
   Никакая.
   Но оказалось, что это они - никакие.
   Они - никакие. А я - крутая и прекрасная, светловолосая, сероглазая, одна
из двух счастливиц, одна из двух! А всего-то и нужно  было,  что  спеть  три
песнюшки - по куплету из каждой, подвигаться в  такт  поспешной  и  хрипящей
фанере  и  ответить  на  пару  ничего  не  значащих  вопросов:  так,  ничего
особенного, довесок к наспех сварганенному резюме....
   Вопросы задавал парнишка лет восемнадцати, как потом оказалось - директор
группы, Алекс Мостовой. Но плевать мне было на какого-то хмыря  в  вытянутом
свитере, он был  совсем  не  главным,  я  поняла  это  сразу,  хотя  и  туго
соображала от страха.
   Главным был другой.
   Леонид Леонидович Павловский. Продюсер.
   Ленчик.
   Я почти не помню свое первое впечатление  от  Ленчика,  если  не  считать
первым впечатлением надсадную боль в  позвоночнике.  Вот  уж  кто  испугался
Ленчика - так это мой позвоночник! Просто потому,  что  сразу  почувствовал:
сломать его  Ленчику  ничего  не  стоит,  он  это  двумя  пальцами  сделает,
хрустнет, как  хрустят  раздавленной  сигаретой,  -  и  все.  Прости-прощай,
Ренаточка...  Так  все  и  случилось.  Но  потом,  потом,  много  позже.   А
тогда-Тогда он был рассеян, рассеянно-ласков: позабытая  на  лице  недельная
щетина, разбрызганные по лбу пряди волос, ленивая улыбка, ленивые глаза... И
такой же вытянутый свитер, как и у хмыря-директора. Даже хуже - под  воротом
у нега красовалась спущенная петля, эта петля все время лезла мне в глаза  и
вроде как подмигивала: мол, не тушуйся, девка, не так страшен черт, как  его
малютки, и никто тебя здесь  жрать  не  собирается,  время  серых  волков  и
красных шапочек прошло, шапочки оптом проданы фанам "Спартака", как  раз  из
волчатины - мясом наружу... И все клыки удалены - от греха подальше. У  него
и ботинки были стоптаны, у Ленчика, стоптаны и не  начищены,  но  ботинки  я
увидела не сразу, а через три дня, когда мы с Динкой стали дуэтом "Таис".
   За эти три дня я успела получить двойку от дуры-химички, фингал под  глаз
от своего драгоценного папаши и записку от Стана: "Как  насчет  того,  чтобы
потрахаться  после  уроков  (c)(c)(c)"?  Стан  не  давал  мне  прохода  весь
последний месяц, а все из-за нашего похода в клубец. Народу тогда  собралось
прилично, как раз для того, чтобы колбаситься до самого утра. Мы  со  Станом
замыкали общий строй, никто нас особенно не звал, двух чмошников. Да мне,  в
общем, было наплевать - я-то шла оттянуться и пивка попить.  Попила,  ничего
не скажешь! Так набралась, что себя не помнила, а тут  и  Стан  подвалил  со
своим слюнявым ртом и потнючими ладонями. До меня  он  исправно  клеился  ко
всем девчонкам в классе и исправно получал отлуп. Никому и в  голову  бы  не
пришло замутить с ним что-нибудь, похожее на роман. Мне бы тоже  не  пришло,
не налейся я пивом.
   Налилась.
   А тут и Стан нарисовался, зажал меня в укромном углу и полез целоваться.
   Не то чтобы я сразу протрезвела от его мокрого поцелуя, просто  я  совсем
другим его себе представляла - свой первый поцелуй.
   - Да  ты  совсем  сосаться  не  умеешь,  Ренатка!  -  сказал  Стан  после
трехминутного бесперспективного ползания по моим губам.
   - Отвянь, - сил на препирательства у меня не было совсем. - Пусть с тобой
северный олень сосется, а я уж как-нибудь перетопчусь...
   - Хочешь научу? И еще многим всяким фишкам...
   Кажется, он полез мне в  штаны,  и,  кажется,  именно  в  этот  момент  я
заснула. Дура. Может быть - на минуту, может - и подольше.  Потом  вроде  бы
проснулась - Стан по-прежнему возился с  моими  штанами.  Все  дальнейшее  я
помнила смутно. Как мы выползли с ним на улицу, как  я  цеплялась  за  него,
чтобы не упасть в апрельскую грязь, и как я блевала в каком-то дворе. И  как
он терпеливо ждал, когда я проблююсь.
   Стан проводил меня до дома, и уже в подъезде снова начал приставать.
   - Я поступил по-джентльменски, не оставил  леди  одну...  И  теперь,  как
честный человек, ты должна мне дать, - сказал он. - Это будет благородно.
   - Что именно? - спросила я. - Что именно я должна тебе дать?
   - То самое, - хихикнул Стан. - Соображай. Взрослая ведь девочка.
   - Пошел ты на хрен, козел, - беззлобно сказала я.
   А он беззлобно  улыбнулся.  И  жидкие  волосики  над  его  верхней  губой
беззлобно улыбнулись. И, пара фурункулов на щеках.
   - Ты мне нравишься, Ренатка, - сказал он. - Хочешь буду твоим парнем?
   - Еще чего...
   - А ты подумай... Не так уж я плох, дарлинг...
   - Не хочу я ни о чем думать.
   - А зря. Я вот люблю подумать, знаешь ли... Ну, например, о  том,  что  у
тебя даже подружек нет. И ты одна все время. Пустяк, конечно,  но  приятного
мало...
   - Не твое собачье дело...
   - Не мое, конечно,  -  легко  согласился  Стан.  -  Я  просто  переживаю,
дарлинг... Ты вроде не уродка, симпатичная даже...
   И где он только откопал это тупое пронафта-линенное "дарлинг"?... Если бы
мне не было так плохо, я обязательно врезала бы ему по морде. А еще лучше  -
по яйцам... Тоже мне, Стан. На самом деле  -  самый  обыкновенный  Станислав
Половцев, пустое место, нуль, без году неделя в нашем классе