Я боюсь твоего пса, Ангел.
   - И правильно делаешь... - Он потрепал меня за безвольный  подбородок.  -
Рико стоит бояться... Ничего не грозит только тому, кто меня любит. Ты  ведь
любишь меня?
   - Люблю... - протянула я, облизнув пересохшие губы. - Люблю.
   Тихо, очень тихо.
   Так тихо, что я не знала даже, услышал ли меня Ангел. Зато  Рико  -  Рико
услышал наверняка. Чертова псина подалась вперед и обнюхала слова,  небрежно
вывалившиеся из моего рта. И не поверила им. Вот именно  -  не  поверила.  Я
видела, как вздыбилась шерсть на загривке Рико и как обнажились  его  клыки.
Еще секунда - и он зарычит. И все мое полуночное вранье выплывет наружу.
   Хрен тебе!..
   - Люблю, - еще раз повторила я. - Только... ты бы не мог его увести? Хотя
бы на время... Пожалуйста...  Пожалуйста,  Ангел...  Рог  favor  ...
   - Как скажешь...
   Ангел обернулся к Рико и тихонько присвистнул. Нежно присвистнул,  именно
так всегда пытаются подозвать ускользающую любовь. Шерсть на  загривке  Рико
так и не опустилась, но он послушно  затрусил  к  нам.  И  спустя  мгновение
ткнулся косматой головой в колени Ангела. И затих.
   - Ты ему не нравишься, - меланхолично сказал Ангел.
   От этой простой, без всяких подтекстов фразы у меня пробежали мурашки  по
спине.
   - Да? Интересно, почему?
   - Наверное потому, что ты нравишься мне.
   - А... псы ревнивы?
   Совсем не то мне следовало сказать, совсем не то! "А... я нравлюсь тебе?"
- вот это было бы в самый раз, вот это бы подошло...
   - Псы? Ревнивы... Не то что люди...
   - Может быть, ты все-таки уведешь его?
   - Да, конечно...
   Ангел потрепал меня по щеке так же, как секунду  назад  трепал  по  морде
собаку - тыльной стороной ладони. И снова Рико зарычал.
   - И правда, ревнует, - трусливо хихикнула я. - Возвращайся быстрее...
   - Ты не успеешь соскучиться. Обещаю...
   Только когда оба они - пес и человек - вышли из  библиотеки,  я  перевела
дух. О дружелюбном нейтралитете, установившемся между мной и Рико  несколько
дней назад, придется забыть. Поставить изящный  католический  крест  на  его
могилке... Рико оказался умнее хозяина, хорошо, что собаки не говорят... Или
- говорят? И тогда из их пасти выпрыгивают богомолы... Господи, какая  чушь,
какая чушь... Я вовсе не хочу спать с Ангелом, но пересплю с ним, хочет того
Рико или нет. Ведь Динка отдала Пабло-Иманола Нуньеса мне на откуп... А я не
знаю, что с ним делать, кроме того, что пытаться спать  с  ним...  Вот  они,
Динкины прихваты, въевшиеся в кожу... За два года, проведенных вместе.
   Пока я размышляла об этом, вернулся Ангел.
   Он на несколько секунд задержался у двери, внимательно меня рассматривая.
Я тоже уставилась на него. Нет, черт возьми, на расстоянии он  нравился  мне
гораздо больше. Я бы даже согласилась жить с ним - вот так, на расстоянии...
   Но о подобной радости и мечтать не приходилось.
   Ангел приблизился ко мне, как он  обычно  приближался:  на  низких  нотах
своего саксофона, на мягких лапах своего пса. И мое  тело  снова  окаменело,
лишь где-то в самой его глубине робко пульсировала живая струя; она все  еще
не пересыхала, она  все  еще  надеялась,  что  упоительный  секс  с  Ангелом
сложится.
   Иначе и быть не должно.
   "Ты позволишь тебя раздеть?" - спросили у меня лживо-темные глаза Ангела.
   "Конечно, mio costoso", - ответили мои, лживо-светлые глаза.
   "Ты позволишь мне любить тебя?"  -  спросили  у  меня  лживо-темные  губы
Ангела.
   "Конечно, mio costoso", - ответили мои, лживо-светлые губы.
   "Ты позволишь мне делать с собой все, что угодно?" - спросили у меня  его
лживо-темные ресницы.
   "Конечно, mio costoso... Рог supuesto,  si,  como  no..."  , фразы. Их смысла я не  понимала,  но  хорошо  понимала
тон: Ангел и Динка отчаянно ругались. Иногда  в  бесконечном  потоке  ругани
возникали островки затишья, но затем все возобновлялось с прежней силой.
   В какой-то  момент,  когда  затишье  продлилось  чуть  дольше,  мне  даже
показалось, что  инцидент  исчерпан,  но...  Возник  новый  звук,  резкий  и
громкий, как будто наверху перевернули стул и поволокли его по полу.
   А потом. Потом взвыл Рико.
   Вой был пронзительным, долгим и беспомощным, он заполнил все уголки дома,
он шел отовсюду. Ничего более ужасающего я  в  жизни  своей  не  слыхала.  Я
зажала руками уши, и, будь моя воля, я залила бы их  чем  угодно  -  воском,
сургучом, расплавленным свинцом, жидкой ртутью, - только бы не слышать этого
кошмарного воя и последовавших за ним глухих ударов: казалось, что по стенам
изо всех сил колотили набитым шерстью тюком.
   Но вой не прекращался.
   А наверху было тихо. Подозрительно тихо.
   В этой тишине, обрамленной собачьими стенаниями, я так же молча оделась и
выскользнула из библиотеки.  Вой  стал  явственнее,  но  теперь  пугал  меня
гораздо меньше. Теперь в нем не было ничего мистического,  идущего  от  всех
стен одновременно. Я сразу же поняла,  что  Ангел  запер  Рико  в  небольшой
комнатке между ванной и кухней. Эта комнатка с одиноким окном служила чем-то
вроде кладовой. Я пару раз заглядывала в нее, но  ничего,  кроме  стремянки,
пары сломанных кресел, раскуроченного трюмо и сундука с тряпьем,  в  ней  не
было.
   Узкая, как пенал,  как  шпиль  собора,  кладовая:  неплохая  награда  для
собаки, выигравшей бой, ничего не скажешь. Подобное  отношение  не  очень-то
вдохновляло Рико, вой соскользнул на хрип, а  тяжелая  дверь  сотрясалась  и
мелко вибрировала: очевидно, пес бросался на нее всем телом.
   Но не Рико, совсем не Рико занимал меня сейчас.
   Тишина в комнате Динки и Ангела - вот что настораживало.
   И я, трусливая глупая овца, цепляясь носками за ступени  лестницы,  пошла
на эту тишину, как идут на огонь, мерцающий во тьме,  как  идут  на  путаный
любовный шепот в самой сердцевине постели. И только возле  двери  комнаты  я
остановилась. И замерла, прислушиваясь.
   Ни одного звука.
   Ни единого.
   Мертвая тишина, так не свойственная Динке.
   Тишины рядом с Динкой не было никогда, даже в те редкие минуты, когда она
молчала. Динка была  наполнена  звуками,  памятью  о  звуках,  предчувствием
звуков. И вот теперь - мертвый штиль. Я застыла на самом берегу, перед  этим
штилем, стараясь уловить хотя бы шорох. Но в уши лезло лишь содрогание двери
на первом этаже и стук сердца. Моего собственного сердца. Оно билось везде -
в висках, в горле, в запястьях, в подгибающихся коленях.
   Вот хрень, зачем мне столько сердец?..
   Это было последнее, о чем я успела подумать, прежде чем  услышала  резкую
неверную ноту за дверью.
   Саксофон.
   Нота так испугала меня, что я, не удержавшись на ногах, почти ввалилась в
комнату. И увидела Динку, которая сидела на кровати.
   Как обычно, поджав ноги по-турецки.
   Динка опиралась подбородком на саксофон и смотрела прямо на меня. И...  И
я могла поклясться, что она в упор меня не видела.
   А я не увидела Ангела.
   Странно, когда это он успел выйти? И почему я не услышала этого, и почему
не увидела его самого? Вой Рико и мертвого  поднимет  -  и  если  Ангел  был
обеспокоен этим, то обязательно бы спустился вниз. И обязательно  столкнулся
бы со мной: возле кладовки, на лестнице, в начале коридора - где угодно.  Но
он со мной не столкнулся...
   Господи, когда же чертов пес перестанет сходить с ума?..
   - Дина? - окликнула я Динку, ухватившись рукой за косяк. Никакой реакции.
   - Дина... Диночка... Да что с тобой?  И  где...  -  Я  суеверно  понизила
голос. - Где Ангел?
   - Ангел... Ну да, Ангел... - наконец-то она хмуро сфокусировалась на мне.
- Это ты...
   - Я... Что с тобой?
   - Ничего... Который час?
   Хороший вопрос... Самое время для подобного вопроса.
   - Понятия не имею... А что?
   - Я же сказала - ничего... Просто спросила у тебя  -  который  час...  Ты
хоть раз можешь ответить на вопрос? Самый  обыкновенный...  Просто  -  скажи
мне, который час... Просто - скажи...
   - Я не знаю...
   - Ты никогда ничего не знаешь! - Динка начала заводиться - как обычно,  с
полоборота, но это даже обрадовало меня.
   Это было знакомым, это было привычным - ее тупая, возникающая  на  пустом
месте злость ко мне. Вот и сейчас  Динкина  злость  ласково  взъерошила  мне
волосы и прошептала на  ухо:  все  в  порядке,  все  в  порядке,  ничего  не
изменилось.
   - Ты никогда ничего не знаешь!.. Только и умеешь, что как попка повторять
чужие мысли. И больше ничего. Ничего...  Тоже  мне...  Интеллектуалка,  мать
твою!...
   Динка грязно выругалась, и меня совсем было отпустило. И я даже позволила
себе заискивающе улыбнуться. Как улыбалась всегда - все  в  порядке,  все  в
порядке, ничего не изменилось.
   - Если хочешь, я узнаю, который час... Если это так для тебя  важно...  -
Глупое утешительство, ни у нее, ни у меня  часов  не  было  и  в  помине,  а
единственные часы в доме -  огромные,  похожие  на  средневековый  замок,  с
маятником в виде головы орла, перестали ходить задолго до  нашего  появления
здесь. Если вообще когда-нибудь ходили.
   - Проехали...
   Динка откинулась на спину, свесила голову  с  кровати  и  опустила  руку,
оставив меня в обществе своих разведенных коленей.
   - Динка! - обратилась я к коленям с запоздалым раскаянием. - Может  быть,
я не права, но...
   -  Проехали.  -  Она  снова  легко  поднялась.  -  Час  ноль  тринадцать.
Тринадцатое сентября... Можешь меня поздравить...
   - С чем?
   -  Н-да...  С  днем  рождения,  Рысенок.  Оно  наступило.   Так-то.   Оно
наступило...
   Черт... Черт-черт-черт... Как же я могла забыть?!  Тринадцатое  сентября,
Динкин день рождения! В прошлом году мы отмечали его довольно пышно, в клубе
"Колорадский отец" на Ваське.  В  этом  клубе,  славившемся  своим  отвязным
стриптизом, любили прожигать жизнь недолговечные, как одуванчики под ветром,
шестерки из бандитских группировок,  мелкоплавающая  богема  из  Театральной
академии и гайморитные наркодилеры со старших курсов Университета.
   Впрочем, в тот вечер "Папаша" был отдан  на  откуп  продюсерскому  центру
"Колесо", а возле шеста не наблюдалось  ни  одной  штатной  девочки.  Как  и
следовало ожидать, ближе к развязке, когда перепились все, место у шеста  по
очереди заняли: тогда еще живая Виксан, тогда еще  живой  Алекс,  тогда  еще
темнокожий телохранитель дуэта "Таис" Диас Аристиди, тогда  еще  полновесная
гроздь подтанцовки из нашего шоу... Но лучше всех...
   Лучше всех оказалась Динка.
   Она проделывала такие фокусы с шестом, что в клубе не осталось ни  одного
человека, который бы этому шесту не позавидовал.
   А я...
   Я  в  этот  вечер  глухо  завидовала  самой  Динке.  Завидовала,  как  не
завидовала никогда раньше. Завидовала  так  сильно,  что  даже  пожелала  ей
сдохнуть. Ей - центру всеобщего внимания. Ей -  любимице  всех  мало-мальски
упругих членов, да и не  упругих  тоже;  ей,  вечной  победительнице  вечных
опросов на интернет-форуме: "Кто вам нравится больше: Дина или Рената"... Ей
- хамке, хабалке, недалекой девке с юмором ниже пояса... Ей  -  проклятию  и
вожделению желтой прессы... Моя слава была не меньше, нет, совсем не меньше.
Но она была другой.  Не  такой  яркой,  не  такой  двусмысленной,  не  такой
безусловной...
   Сдохни, сдохни, сволочь!..
   Именно это я прошептала сливному бачку, запершись в туалете "Колорадского
отца". Я готова была просидеть там до скончания времен, только бы не  видеть
Динкиного триумфа. Я и заснула на унитазе,  продолжая  ненавидеть  Динку,  а
чуть  позже  меня  извлек  из  кабинки  Ленчик,  озабоченный   моим   долгим
отсутствием.
   Ленчик всегда знал, где меня искать. Всегда  знал.  И  всегда  знал,  что
сказать мне. Вот и тогда он сунул мою голову под  холодную  струю,  а  потом
долго вытирал мне лицо краем кашемировой жилетки.
   - Я ее ненавижу, - все еще всхлипывая, пожаловалась я Ленчику.
   - Я знаю. Я тоже ее ненавижу, - утешил меня Ленчик.
   - А меня?
   - Тебя? - Он задумался и посмотрел на меня через зеркало. - Тебя я люблю.
   - За что?
   - За то, за что ненавижу ее.
   - За что?
   - Ты можешь быть кем угодно, Рысенок., А она...  Она  может  быть  только
собой.
   - Разве это плохо? - удивилась я.
   - Для жизни, может быть, и нет... А для шоу-бизнеса...  Не  самый  лучший
вариант... Успеха в шоу-бизнесе добиваются мистификаторы, потому что  больше
всего людям нравится, чтобы  их  водили  за  нос,  чтобы  белое  оказывалось
черным, а чувства - игрой. А  игра  -  чувствами...  Люди  -  рабы  иллюзий,
Рысенок. Только и всего... Отними у них иллюзию, отними у них  рабство  -  и
что останется?..
   О, Ленчик, Ленчик!.. Если представить себе невозможное - плачущую Динку с
такой же плачущей завистью, с таким же плачущим вопросом - ты сказал  бы  ей
то же самое: что  любишь  ее  и  ненавидишь  меня.  Ты  всегда  очень  ловко
лавировал между скалами нашей обоюдной неприязни, ты всегда умело подтягивал
паруса нашей ненависти, ты выдоил,  выжал,  вырвал  из  нас  максимум.  О-о,
Ленчик!
   Ленчик что-то еще говорил мне, но я  туго  соображала,  а  потом  и  день
рождения кончился. День рождения, в котором "Таис"  еще  сохранял  видимость
благополучия, а угрожающий треск льдин легко можно  было  принять  за  шквал
аплодисментов и восторженный гул фанатствующей толпы.
   А ведь прошел всего лишь год. Всего лишь Но нет ни Алекса,  ни  Виксан...
Нет "Таис". Нет ничего. Есть только Динка, сидящая против меня  -  на  чужой
кровати в чужом доме.
   - С днем рождения, Диночка... - промямлила я.
   - Пошла ты...
   - С днем рождения... Подарок за мной.
   - Ты уже сделала мне подарок, Ры-ысенок.. - Динка  неожиданно  подмигнула
мне.
   - Подарок? Какой подарок?
   - Иди сюда. Я покажу.
   Она даже не сдвинулась с места, она как будто приклеилась к кровати  и  к
своим сложенным по-турецки ногам.
   - Иди сюда, Рысенок. Не бойся. Ничего не бойся.
   В голосе Динки - пустом  и  совершенно  отстраненном  -  мне  послышалась
угроза. Она не просто подзывала меня, она готова была ткнуть меня  носом  во
что-то. Возможно, в мое же собственное дерьмо. Уже чувствуя это,  я  все  же
подошла.
   И стала напротив Динки.
   Близко-близко. Так близко, что меня обдало жаром, идущим от нее.
   - Садись, Рысенок. - Динка похлопала ладонью по простыни рядом  с  собой.
Никогда, никогда еще она не была со мной такой ласковой.
   Никогда еще она не подпускала меня так близко  -  не  следуя  сценографии
Виксана, не следуя понуканиям Ленчика,  ни  следуя  кисло-сладким  указаниям
фотографов на фотосессиях - по собственной воле. И странное  дело  -  я  как
будто ждала этого. И мое сразу обмякшее тело с кучей колотящихся  сердец  по
периметру  -  ждало.  Сжавшись  в  комок,  я  рухнула  рядом:  теперь   жар,
просачивающийся сквозь поры Динкиной кожи, стал и вовсе невыносим. Но он  не
пугал меня, совсем напротив - успокаивал.
   - С днем рождения!..
   Наверное, нужно поцеловать ее. Раз пошла такая пьянка. Раз ничего другого
не остается. В конце-концов, это так естественно -  поцеловать  человека,  у
которого день рождения, даром, что он пришелся не на Прощеное воскресенье.
   - Можно, я тебя поцелую?  -  Господи,  неужели  это  мой  голос?  Ватный,
полуобморочный, виляющий хвостом голос.  Тихий  голос,  которому  так  легко
затеряться в громком вое Рико, идущем с первого этажа.
   - Что? - переспросила Динка.
   - Вот чертов пес... Можно, я тебя поцелую? В честь дня рождения...
   - А-а... Легко.
   Но стоило мне потянуться к ней губами, как Динка вдруг обхватила меня  за
шею - почти как Ангел, почти как Ангел - и бросила на край кровати. Ее  лицо
оказалось вровень с моим, ее губы оказались у  меня  под  шеей,  совсем  как
тогда, в "Питбуле", во время нашего первого триумфа.
   - Хочешь взглянуть на подарок, Рысенок?
   - На какой?..
   - Который ты мне преподнесла?
   - Я?
   - Ты, кто же еще!..
   Она не ждала от меня ответа. Она подтолкнула меня к самому краю, к узкому
ущелью между кроватью и стеной. Только для того, чтобы через секунду в  этом
проклятом тихом ущелье я увидела Ангела.
   Ангел, скорчившись, лежал на полу. На далеком полу,  таком  далеком,  что
даже дух захватывало. На груди Пабло-Иманола Нуньеса, нашего с Динкой общего
любовника, расплылось отвратительное густо-красное, почти  черное  пятно.  В
этом-то  пятне  и  застряла  левая  рука  Ангела,  окрашенная  в  такой   же
густо-красный цвет. Сквозь него я без всякого  труда  разглядела  светящийся
циферблат часов.
   Час ноль двадцать, как сказала бы Динка...
   Нет, час ноль двадцать один.
   Рука не подавала никаких признаков жизни.  И  Ангел  не  подавал  никаких
признаков жизни. Он... Он был мертв.
   Мертв.
   Слипшиеся  темные  волосы,  слипшаяся,  едва  выползшая  наружу   щетина,
слипшиеся в комок, искаженные смертью черты лица...
   Он был мертв, мертв, мертв...
   - Что... Что это?..
   - Не узнаешь? - Динка вдруг хихикнула. - Наш с тобой дружок.
   - Что это? Ты... Ты что... Ты его...
   - Я? - Динка, до этого все еще прижимавшаяся ко мне, резко  отстранилась.
И ухватила меня за волосы. - Я?!
   - Ты... Ты... - Мне не хватало сил закончить фразу  "Ты  убила  его",  но
Динка и без этого понимала ее окончание. И отказывалась иметь с ней дело.
   - Я?! Нет, Рысенок, это не я...
   - Но ведь он... Он не дышит...
   - Разве?
   - Не дышит... Он что?..
   - Что?..
   - Что?..
   - Что?..
   Мы перебрасывались этим дурацким "что" как шариком от пинг-понга,  оно  и
секунды на наших губах не держалось, оно приходило ко мне  темно-вишневым  и
возвращалось к Динке пергаментно-бледным.
   Сноской на бестиарий - вот чем оно возвращалось к Динке.
   А ко мне оно вернулось сноской на кольцо.
   - Ты убила его, что ли? - наконец не выдержала я.
   - Нет. Спать положила, - огрызнулась Динка. - Пусть отдохнет.
   - Ты его убила, убила, убила. - Вскочив в  это  слово,  как  на  подножку
уходящего поезда, я больше не могла остановиться.
   - Заткнись! - Динка дала мне  пощечину,  но  и  это  не  привело  меня  в
чувство.
   - Ты... убила...
   И тогда Динка не выдержала,  она  ухватила  меня  за  плечи  и  принялась
немилосердно трясти. На секунду мне  даже  показалось,  что  голова  у  меня
отвалится и скатится на пол и попадет в мертвые объятья Ангела.
   - Я? Я убила?.. Ах ты сука!  А  кто  наплел  ему  про  какое-то  гребаное
кольцо, которое я и в глаза не видела?! Кто вообще приволок  его  сюда?  Кто
приволок пистолет?!.. Кто тебя просил это  делать,  кто,  кто?  Я  просила?!
Скажи, я?!..
   - Так это я виновата? Я?!
   Я даже не помнила, как мы соскользнули с кровати и как принялись кататься
по полу, вцепившись друг другу в волосы и стараясь расцарапать ногтями лицо.
Кажется, я больно смазала Динке по груди, кажется, она изо всей  дури  пнула
меня  кулаком  в  живот.  Неизвестно,  сколько  бы   еще   продлилась   наша
бессмысленная унизительная драка, если бы не собачий и вой  и  босые  ступни
Ангела, в которые мы уткнулись.
   Босые ступни Ангела настигли нас  почти  одновременно:  левая  -  Динкину
макушку, правая - мое ухо.
   Вот хрень.
   Мы отшатнулись - и от Ангела, и друг от друга - и сели  на  полу,  тяжело
дыша.
   - Забей, - сказала мне Динка.
   - Да ладно, - ответила ей я. - Самое время собачиться.
   - Действительно... Самое время... И она робко улыбнулась мне. И  я  робко
улыбнулась ей.
   - Зачем... Зачем ты это сделала, Диночка?
   - Ни за чем... Он орал на меня... С  этим  кольцом...  Спрашивал,  откуда
оно... Это, видите ли, дорого как память... И что это кольцо он узнал бы  из
тысячи... И откуда только я взяла его... И еще что-то про Риеру  Альту...  И
как я узнала... И как я туда попала... И какая  я  дрянь...  И  что  я  знаю
еще... И о ком я знаю еще... Он так мне надоел...  Так  надоел...  Я  просто
хотела,  чтобы  он  заткнулся...  А  он  все  не  затыкался...   Стал   руки
распускать... Он бы от  меня  не  отстал...  Зачем  ты  только  его  сперла,
кольцо?
   - Ни за