ала поистине  вселенские масштабы), я даже
принял за подсадную утку эту, пусть и умную, хитрую, проницательную,
но крайне  озабоченную...  во  всех  отношениях  озабоченную  своими
проблемами женщину.
   - Если  бы  ты  знал  Купера, -  продолжала  Дженнифер,  когда  я
успокоился, - то  понял бы, в каком положении я оказалась. Если бы я
подала на  развод, то  безнадежно проиграла  бы процесс  и  была  бы
изгнана из дома без гроша в кармане и с клеймом блудницы.
   - Ах да, -  сочувственно произнес  я. - У  вас же  сильны позиции
Церкви Второго Пришествия.
   - У нас  это почти  что государственная религия. А мой отец, хоть
он и  член Верховного  Суда, не пошевелил бы и пальцем, чтобы помочь
мне, потому  что ненавидит  меня с  самого  рождения,  из-за  смерти
матери.
   - Твоя мать умерла при родах? - удивился я.
   - Нет, чуть  позже. У  нее была  послеродовая  депрессия,  и  она
покончила с  собой. -  Дженнифер  горько  вздохнула. -  По  большому
счету, у  меня никогда  не было  настоящей семьи. Отец совершенно не
уделял мне  внимания, а как только я выросла, фактически продал меня
Куперу. Нелюбимая  дочь в  обмен на пожизненное членство в Верховном
Суде - с точки зрения отца это была очень выгодная сделка.
   Несколько минут  мы лежали  молча. Я думал о том, насколько можно
доверять Дженнифер. Интуиция подсказывала мне, что сейчас она честна
со мной,  хоть и  не до  конца откровенна.  А я привык полагаться на
свою интуицию -  в этом  я тоже  похож на  папашу. (Правда,  однажды
хваленная интуиция  здорово подвела  моего отца,  в результате чего,
собственно, я и появился на свет... Впрочем, это долгая история, и в
ней до сих пор осталось много неясного. По крайней мере, для меня.)
   Наконец Дженнифер поднялась с кровати и надела халат.
   - Уже встаешь? - спросил я.
   - Да. Сейчас закажу завтрак и приму душ. Тебе подать в постель?
   - Что? Душ?
   Она рассмеялась:
   - Нет, завтрак.
   Я отрицательно покачал головой:
   - Мой аппетит еще не проснулся.
   - Разбудить?
   - Как?
   - Вот так! -  Дженнифер наклонилась  и жарко  поцеловала  меня  в
губы. - Теперь твой аппетит проснулся?
   Я привлек ее к себе, и она повалилась рядом со мной на постель.
   - Проснулся,  да  не  тот, -  сказал  я. -  Может  быть,  завтрак
подождет?
   - И душ тоже, - согласилась Дженнифер.



        Глава 4. ЭРИК

Я  вышел   из  Тоннеля  на  краю  широкой  поляны,  посреди  которой
возвышался двухэтажный  кирпичный  дом  с  остроконечной  черепичной
крышей. За  моей спиной  шептались на  слабом ветру  оранжевые кроны
деревьев, а  чуть поодаль,  в густой  высокой траве такого же цвета,
беспечно  резвилась   стайка  белкоподобных   существ  с  золотистой
шерсткой, ничуть не напуганных моим появлением из воздуха. Пушистики
давно привыкли  к подобным  штучкам и  воспринимали их  как должное,
правда, обижались, когда кто-нибудь из гостей сваливался им прямо на
головы (а,  впрочем,  кому  бы  это  понравилось?).  Я  же  совершил
"посадку" в  обычном для себя месте, которое Дианины зверушки хорошо
знали и старались обходить стороной.
   Первым делом я огляделся вокруг, выискивая взглядом Ладислава, но
никого не  увидел  и  хозяйским  шагом  направился  к  дому.  Говоря
"хозяйским", я  вовсе не  преувеличиваю. Здесь  я не был гостем - ни
желанным, ни  даже дорогим, -  здесь я  был своим  человеком  и  мог
приходить сюда  когда угодно,  как домой,  не предупреждая  о  своем
визите. Хотя  обычно я предупреждал; такое правило я ввел для себя с
тех самых  пор, как лет в четырнадцать нагрянул нежданно-негаданно и
застал Диану  с Артуром -  ужасно смущенных  и, наверняка,  побивших
мировой рекорд  по скорости  одевания. После  этого инцидента  Диана
установила  защитные  чары,  блокировавшие  доступ  внутрь  дома  из
Тоннеля, а  дядя Артур,  насколько мне  известно,  здесь  больше  не
появлялся. Тем не менее, я взял себе в привычку загодя предупреждать
о своем  появлении - лучше  уж перестраховаться, чем снова попасть в
такое неловкое положение.
   Правда,  сегодня   я   никого   не   предупреждал,   потому   как
предупреждать было  некого. Утром,  незадолго до  того, как  со мной
связался Ладислав, я разговаривал с Дианой. Она на часок заглянула в
Солнечный Град,  сообщила, что  собирается пару  недель погостить  в
Авалоне, и  попросила меня присматривать за пушистиками (как будто с
ними может  что-то случиться)  и время  от времени поливать клумбу с
сумеречными розами  перед домом.  Ей, дескать,  будет не  до этого -
недавно у  Бренды появилась "обалденная тачка", такая крутая, что...
Впрочем, меня  не проведешь.  Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и
"обалденную тачку",  но для  Дианы это  скорее предлог,  чтобы вновь
об®явиться в Авалоне, так сказать, совместив полезное с приятным - а
под приятным я подразумеваю дядю Артура.
   Я шел  к дому,  думая о  том, что  вряд ли тетя Дана обрадовалась
гостье,  и   ее  чувства  можно  понять.  Как  и  чувства  Дианы.  Я
сочувствовал им обеим, вернее, всем троим, безнадежно запутавшимся в
любовном треугольнике;  однако "болел"  я строго  за Диану,  которая
была мне  как родная  сестра... Но-но, отставить! Если я говорю "как
сестра", значит  так оно  и  есть.  Я  не  лицемерю,  в  отличие  от
некоторых родственничков - не буду называть имена...
   Формально Диана  приходится мне  двоюродной бабушкой, она младшая
сестра Юноны,  матери моего отца, но достаточно лишь взглянуть на ту
или другую, чтобы слово "бабушка" намертво застряло в горле. К Юноне
я всегда  обращался "тетя",  к Диане -  по-разному в  разные периоды
жизни. Когда  я родился, Диана чуть не подралась с кузиной Дэйрой за
право менять  мне пеленки,  но, к счастью, в то же самое время стало
известно, что  тетя Бренда  ждет второго  ребенка, и Дэйра бросилась
забивать  вакантное   место  няньки,  великодушно  предоставив  меня
заботам Дианы. (Я, кстати, очень рад этому обстоятельству. Не спорю,
Дэйра прелесть,  но, как  и все  дети Артура  и Даны, за исключением
разве что  Шона, она немного чокнутая. Чего доброго, под ее влиянием
я вырос  бы таким  же придурком,  как  Кевин.)  Будучи  ребенком,  я
называл  Диану  тетей,  позже -  кузиной,  а  затем  она  постепенно
превратилась для  меня просто в сестренку. Года четыре назад разница
в  возрасте   перестала  играть   в  наших  отношениях  сколь-нибудь
значительную роль.  Хотя биологически  Диане было  больше пятидесяти
(за вычетом тех тридцати, о которых она ничего не помнила), ее никак
нельзя назвать  зрелой женщиной. И дело не в том, что, вернувшись из
небытия, Диана  обрела новое,  молодое тело -  в конце  концов, и ее
прежнее, сожженное  Формирующими,  было  ненамного  старше.  Просто,
достигнув  пятнадцатилетнего  возраста,  она,  видимо,  решила,  что
дальше ей  взрослеть незачем; годы чередой проносились мимо нее один
за другим,  а она  лишь отмахивалась  от них, как от назойливых мух.
Если верить  тете Юноне, то ни любовь к Артуру, ни его исчезновение,
ни рождение дочери, ни самоубийственное путешествие в бесконечность,
ни даже  воскрешение из мертвых, в конечном итоге не изменили Диану.
Она  осталась   почти  такой,   как  была   раньше,  разве  что  еще
поднабралась ума -  но не  в смысле  житейской мудрости, а знаний, -
что далеко  не одно и то же. В последнее время я начал замечать, что
суждения Дианы о жизни кажутся мне немного поверхностными, наивными,
незрелыми; фактически,  я становился  старше и  опытнее ее. Вместе с
тем, ее  интеллект бил меня наповал, но еще больше меня поражало то,
как  это   можно,   обладая   столь   мощным   аналитическим   умом,
десятилетиями оставаться инфантильным подростком...
   Я  поднялся  на  крыльцо  и  тут  обнаружил,  что  входная  дверь
разблокирована. И не только разблокирована, но и не заперта.
   В первый  момент я  подумал, что  Ладиславу  надоело  ждать  меня
снаружи, поэтому  он взломал  защиту, ворвался  в  дом,  взбежал  на
второй этаж  и сейчас находится в спальне Дианы, лихорадочно роясь в
ее белье.  Но потом  я отогнал  эту мысль, признав ее глупой. Прежде
всего, Ладислав  не из  тех, кто вламывается в чужой дом без спросу,
но даже  если он  и вломился, то не затем, чтобы покушаться на белье
хозяйки. Его не интересует женское белье без женщин.
   Кроме того,  защита была  не  с о р в а н а , а  с н я т а  - это
такая же  большая разница,  как между  сейфом,  открытым  с  помощью
правильно набранного  шифра, и  сейфом, замок  которого был  вырезан
автогеном.
   Минерва, с  легким раздражением  подумал  я,  отворяя  дверь.  Не
успела Диана  уйти, как  тут же об®явилась эта мегера. И, небось, со
своим новым  дружком. Будь  моя воля,  я бы  давно прибил над дверью
вывеску "стервам-минервам  вход  воспрещен",  однако  Диана  невесть
почему питает слабость к своей сводной сестре и не позволяет обижать
ее. Гм... Хотел бы я посмотреть на человека, который рискнет обидеть
Минерву. Но,  боюсь, такой  еще не  появился на  свет. Не пробил час
героев.
   Миновав  переднюю,  я  вошел  в  холл  и,  к  своему  облегчению,
обнаружил, что  ошибся. Слава  Богу, Минервой  здесь и  не пахло.  В
мягких креслах  у неразожженного  камина с  полупустыми  бокалами  в
руках сидело  два человека. Один из них был стройный, черноволосый и
черноглазый, другой -  коренастый, с русыми волосами и серо-голубыми
глазами.
   - Здравствуй, Дионис, - сказал я. - Привет, Ладислав.
   Его светлость понтифик Олимпа, доминус Дионис благосклонно кивнул
мне:
   - Здоров, племянник.  Что ж  это ты заставляешь гостя ждать? - Он
покосился на  Ладислава. - Я тут пролетал мимо и увидел сего младого
витязя, неприкаянно бродившего вокруг клумбы. Дай, думаю, позабочусь
о нем.
   - Ты так  великодушен, мой  господин! -  произнес  я  с  шутливым
поклоном. -  О   величайший  из  понтификов,  мудрейший  из  мудрых,
благороднейший  из  благородных,  справедливейший  из  справедливых,
Зевсу подобный...
   Дионис лязгнул зубами.
   - Брось! -  коротко  сказал  он.  Ему  уже  до  чертиков  надоели
помпезные церемонии во Дворце-на-Вершине-Олимпа, и в глубине души он
проклинал тот  день, когда  поддался на  уговоры деда  Януса принять
жезл понтифика.
   Ладислав поставил  свой бокал  рядом с  хрустальным  графином  на
невысокий дубовый  столик по  соседству, встал  с кресла, сделал шаг
мне навстречу и протянул руку.
   - Ну, здравствуй,  Эрик, - дружелюбно  произнес он. - Я рад нашей
встрече.
   - Я тоже  рад, - ответил я, смерив его оценивающим взглядом: судя
по всему,  за прошедшие  три года  он прожил  не более  трех-четырех
лет - как, собственно, и я.
   Ладислав родился  лет тридцать назад по времени Основного Потока,
и биологически  ему было  примерно столько  же. Подобно  мне, его не
привлекали миры   т а м ,  н а в е р х у , где интенсивное общение с
Формирующими сильно  истощало нервную  систему; как и я, он не любил
подолгу бывать  в быстром потоке времени, лишь изредка ограничиваясь
краткосрочными  экскурсиями  в  наиболее  любопытные  места;  но,  в
отличие от меня, Ладислав не был, что называется, молодым да ранним.
Восемь лет разницы между нами (обычно для нашего возраста - величина
существенная)  можно   смело  списать   в  счет   его  затянувшегося
отрочества и рассматривать нас как сверстников.
   Ладислав был  старшим сыном  единственного внука  четвертого сына
правящего короля,  вернее, Володаря  Даж-Дома. В  свое время мы были
почти друзьями  и стали  бы ими  без всяких  "почти", если бы не тот
скандал... Если  бы не  тот скандал, мы стали бы не только друзьями,
но и родственниками, поскольку Радка была сестрой Ладислава.
   Мы обменялись  крепким рукопожатием,  затем я  отстегнул от пояса
шпагу, положил ее на диван, а сам сел в свободное кресло.
   Дионис флегматично промолвил:
   - Кажется, теперь  я  начинаю  верить,  что  вы  пришли  сюда  не
драться.
   - А с чего бы нам драться? - с невинным видом осведомился я.
   А Ладислав добавил:
   - Я  уже  битых  полчаса  пытаюсь  убедить  достопочтенного,  что
намерения у  меня самые  миролюбивые. В  конце концов,  я  не  такой
идиот, как мой братец Зоран.
   - Вы все  дураки  в  той  или  иной  степени, -  любезно  заметил
Дионис. - И  ты со своей родней, - он взглянул на Ладислава. - И ты,
Эрик.  Носишься   со  своим   глупым  упрямством,  которое  именуешь
гордостью, а  сам тайком  хнычешь. И  если ты  полагаешь, что  этого
никто не  замечает, значит  ты еще  больший дурак,  чем я  думаю.  И
бедного дурачка  Зорана ты так круто отделал не затем, чтобы унизить
его, а скорее из отчаяния. Уж эти мне разбитые сердца!
   Слова Диониса  задели меня  за живое -  тем более, что он говорил
это при  Ладиславе, и тем более, что он был прав. Когда Зоран вызвал
меня на дуэль, я испытал какую-то сатанинскую радость - наконец хоть
немного отведу  душу! (Мама  и Диана  были  очень  обеспокоены  моим
странным поведением,  они даже решили, что я слегка тронулся умом...
впрочем, возможно,  так оно  и было.)  Вообще-то, согласно обычаю, я
должен был биться со старшим из братьев, с Ладиславом, но, к счастью
для нас  обоих, у него хватило сил устоять перед натиском родных. Он
категорически отказался  бросить мне  вызов, чем навлек на себя гнев
Володаря и обвинения в трусости со стороны некоторых забияк. Правда,
последним  вскоре   пришлось  пожалеть  о  своих  словах -  четверых
Ладислав  проткнул   шпагой,  причем  одного  насмерть,  после  чего
остальные благоразумно попросили прощения. Ладислав их простил.
   А я  дрался с Зораном и дрался яростно, самозабвенно. Не знаю, то
ли мне  помогали чары Грейндал, то ли я действительно такой искусный
фехтовальщик, как  о себе  воображаю, но  во  время  поединка  я  не
получил ни единой царапины - чего нельзя сказать о Зоране. То и дело
я оказывался  у него  за спиной  и мстительно  вонзал  шпагу  ему  в
ягодицы. Когда  его задница  превратилась в  кровавое месиво, а боль
стала невыносимой,  Зоран бросился  бежать. Я  преследовал  его,  не
отставая, и продолжал "щекотать" клинком; скрыться от меня в Тоннеле
он не  мог, поскольку,  как это и положено, дуэль проводилась в зоне
действия изолирующих  чар. В  конце концов  Зоран сдался  и запросил
пощады. Он  был унижен и опозорен - ведь я имел столько возможностей
прикончить его,  но ни одной из них не воспользовался, даже не ранил
его сколько-нибудь  серьезно, а  целился только  в зад.  Позже  дядя
Амадис сказал  мне, что  лучше бы я убил Зорана, чем так унизил его,
и, возможно,  в этом  был свой  резон. С  другой же стороны, на моем
счету еще  не было  ни одного  убитого мной  человека,  ни  простого
смертного, ни  Властелина, и я вовсе не горел желанием начинать этот
сомнительный послужной список с родного брата Радки - пусть он и был
главным виновником наших бед, именно он разрушил нашу любовь, по его
милости разразился  тот громкий  скандал, в  результате  которого  я
потерял Радку...
   Я непроизвольно  вздохнул - да  так горько и тоскливо, что Дионис
покачал головой.
   - Ладно, - сказал  он, вставая. -  Мне пора. Я пришел лишь затем,
чтобы забрать свою книженцию, которую оставил здесь в прошлый раз. -
С этими  словами он  взял  с  тумбочки  небольшой  томик  в  кожаном
тисненном золотом  переплете. - Прелюбопытнейшая  версия "Гамлета" с
мотивами "Макбет"  и "Отелло". Принц Датский душит Офелию, обнаружив
ее платок  у своего  дяди. Параллельно  с этим  выясняется, что мать
Гамлета в сговоре с тем же дядей отравила своего мужа. Занимательная
вещица, советую прочитать.
   - Уже прочел, - буркнул я в ответ.
   - Ну и как?
   - Мягко говоря,  не проторчал.  То и  дело ловил себя на том, что
представляю Гамлета этаким здоровенным мавром.
   Дионис пожал плечами.
   - Хроническая склонность  к стереотипному мышлению, - поставил он
мне диагноз  и  направился  к  выходу. -  Всего  хорошего,  ребятки.
Смотрите не подеритесь без меня.
   - Не подеремся, - пообещал Ладислав.
   Я угрюмо промычал что-то в этом же роде. Сидел я спиной к двери и
не оборачивался,  но  в  зеркале  увидел,  как  Дионис  остановился,
значительно посмотрел  на Ладислава  и  повертел  пальцем  у  виска,
косясь куда-то  в сторону,  очевидно, на меня. Ладислав отрицательно
покачал головой.
   Дионис снова пожал плечами и вышел из гостиной в прихожую. Спустя
несколько секунд  раздался стук закрывшейся наружной двери. Я ощутил
слабую  вибрацию   Формирующих -  это  Дионис  воспользовался  своим
Образом, чтобы  перенестись в  другое место.  Обычно  он  был  более
аккуратен...  Впрочем,   кто  знает.   Быть  может,  он  сделал  это
специально и таким образом известил нас о своем отбытии.
   - Тоже  мне,   умник! -  раздраженно   произнес  я. -   Суется  с
нравоучениями, куда  его не  просят, а сам уже тридцать лет никак не
может разобраться  в своей личной жизни. Преследует бедняжку Пенни и
упорно не  хочет  понять,  что  ей  он  по  барабану...  Кстати,  ты
действительно не согласен с ним или возразил ему лишь ради проформы?
   - Ты о чем? - не понял Ладислав.
   Вместо ответа  я повертел  пальцем у  своего виска, повторяя жест
Диониса, затем указал на зеркало и покачал головой.
   - Ага, - сказал  Ладислав. - Понятно.  Нет, Эрик, я действительно
не согласен  с ним.  Дионис судит  тебя по своим меркам, не учитывая
разницу между  вами. Он  уже состоявшаяся  личность,  ему  не  нужно
самоутверждаться и  каждый божий  день доказывать всему миру, что ты
не верблюд.  Он - Дионис  из Сумерек,  и этим  все сказано. На твоем
месте он выполнил бы требование моего деда, не унизившись, не уронив
своего достоинства,  не потеряв  ни  капельки  гордости.  Он  просто
с н и з о ш е л  бы  до того,  чтобы удовлетворить    п р и х о т ь
выжившего из  ума старика.  Но ты -  не он.  Как, впрочем,  и я. Мне
пришлось  драться  с  кретинами,  обозвавшими  меня  трусом,  я  был
вынужден это  делать. А  Дионис, в ответ на подобные обвинения, лишь
презрительно усмехнулся  бы. Он  не трус -  и все  это знают. Ему не
нужно доказывать свою храбрость всяким там оболдуям.
   Ладислав умолк  и сделал  пару глотков  вина.  Я  последовал  его
примеру, присвоив  недопитый бокал  Диониса, в  котором осталось еще
изрядное количество рубиновой жидкости.
   - Значит, ты понимаешь меня? - спросил я.
   Он кивнул:
   - Прекрасно понимаю.  И тем  не менее...  Скажу тебе  откровенно,
Эрик: я  был бы  очень рад,  если бы  ты уступил, хотя после этого я
стал бы меньше тебя уважать.
   - Очаровательная дилемма, - вздохнул я. - Направо пойдешь, налево
пойдешь...
   - Между прочим, - сказал Ладислав. - Радка собирается замуж.
   У меня  больно кольнуло  в сердце.  Неужели, со  стремительностью
молнии пронеслось  в моей  голове, это конец? Неужели она так быстро
забыла меня, вычеркнула из своей жизни?..
   А чего,  собственно, я  ожидал? - последовала затем более трезвая
мысль. Что Радка станет затворницей? Что после того, как я отказался
от нее, она будет жить воспоминаниями об ушедшей любви и хранить мне
верность? Можно подумать, я этого заслуживаю...
   Стараясь,  чтобы  мой  голос  звучал  ровно,  без  предательского
дрожания, я с деланным безразличием спросил:
   - Серьезно? - и  лишь затем  сообразил, что более уместным был бы
вопрос: "За кого?".
   Ладислав пристально  посмотрел мне  в глаза.  Я не  выдержал  его
взгляда и потупился.
   - Не думаю,  что серьезно, -  ответил он. - Мне кажется... нет, я
уверен, что  она делает  это тебе  на зло.  Впрочем,  и  себе  тоже.
Сомневаюсь, что  из ее  брака выйдет  какой-нибудь  толк -  если  он
вообще состоится. Ведь Радка по-прежнему любит тебя. Как и ты ее, не
так ли?
   Я молча  взял со  стола золотой  портсигар Ладислава,  со  второй
попытки достал  из него  сигарету (первая  сигарета  невесть  почему
сломалась) и  закурил. Сделав  несколько глубоких затяжек, я наконец
произнес:
   - Так это и есть то важное дело, о котором ты хотел поговорить?
   Ладислав вдруг