ать гораздо  больше минутки -  этак минут десять.
Когда Анхела вернулась, я увидел в ее глазах слезы.
   - Что с  тобой, родная? -  спросил я,  взяв  ее  за  руки. -  Что
случилось?
   - Да  так,   ничего...  Просто  я  вспомнила  время,  когда  была
молоденькой девушкой.  Я мечтала  о счастливой  и дружной  семье,  о
любящем, заботливом  муже, о  детях... Сейчас  я чувствую,  как  эти
мечты возвращаются.
   - У нас  все будет  хорошо, любимая, -  сказал я,  привлекая ее к
себе. - Твои мечты сбудутся. Обещаю тебе.
   Целуя Анхелу,  я почти  рефлекторно привел  в действие  несложное
заклинание, которое  составил и откомпилировал сразу после разговора
с профессором Альбой. Руки у меня были заняты, поэтому пальцами я не
щелкал...



        Глава 14. ЭРИК

После разговора  с отцом и Амадисом я прилег вздремнуть, рассчитывая
лишь на  пару часов,  но проспал  добрых шесть, что не входило в мои
планы. Зато  проснувшись я почувствовал себя бодрым и отдохнувшим, а
состояние   глубокой   подавленности   сменилось   вполне   терпимой
угнетенностью.  Кошмар   последних  дней   постепенно  отступал  под
натиском присущего  мне оптимизма  и жизнелюбия.  Хотя по-прежнему я
видел будущее отнюдь не в розовых тонах - но уже и не в черных.
   Времени отлеживаться  не было.  Мои наручные  часы (подарок  тети
Бренды) показывали,  что в  Авалоне перевалило  за полдень. Я встал,
кое-как привел себя в порядок, сменил помятую одежду на новую, затем
прошел в  свой кабинет  и первым  делом связался  с Морисом - у него
было  специально   настроенное  на   меня  зеркальце,   которым  мог
воспользоваться и неодаренный.
   - Привет, Морис, -  сказал я,  когда его  изображение появилось в
моем зеркале. - Как у тебя дела?
   - Да никак, - ответил он. - Все спокойно, без изменений.
   - Кто-нибудь появлялся?
   - Только Дионис,  всего на  минутку. Он  искал тебя, но я сказал,
что ты  в Солнечном  Граде, и  он убрался  восвояси... Гм... Выразил
соболезнование по поводу кончины моего мира.
   - Понятно. Надеюсь, ты изобразил скорбную мину?
   - Необходимости изображать  не было,  она сама  изобразилась. Как
подумаю о  миллиардах людей,  мужчин и  женщин, взрослых  и детей; у
каждого были  свои мечты,  надежды, планы  на будущее... И все это в
одночасье  рухнуло,   превратилось  в  ничто,  развеялось  по  ветру
радиоактивным пеплом.  Теперь спокойствие  самого вшивого  из  ваших
Властелинов  стоит   по  меньшей  мере  трех  тысяч  жизней  простых
смертных... будьте  вы прокляты!.. -  Морис  умолк  и  потер  лоб. -
Кажется, я повторяюсь.
   - Повторяйся почаще, -  сказал  я,  и  это  было  искренне. -  Не
позволяй мне забыть о том, что произошло.
   - Ты и  так не  забудешь, я  в этом уверен. Кстати, что говорят в
твоем Доме о смерти Ладислава?
   - Как и  везде, всякое.  Мой дядя  Амадис, между  прочим, здорово
напугал меня.
   - Чем же?
   - Он предположил  (не знаю,  насколько  серьезно),  что  Ладислав
совершил на  Земле Юрия  Великого какое-то чудовищное преступление и
решил  замести  следы,  развязав  мировую  войну.  А  сам  погиб  по
неосторожности.
   Морис присвистнул:
   - Ого!
   - Вот именно. Я тоже так подумал.
   - Черт побери!  Он в двух шагах от правды! Стоит ему копнуть чуть
глубже...
   - Не беспокойся.  Амадис копать не будет. И никто не будет. У нас
есть неписаное  правило, согласно  которому мертвых  не судят.  Даже
если кому-то еще взбредет в голову нечто подобное, дальше догадок он
не пойдет  и не станет доискиваться правды ради самой правды - благо
в последнее  время никто  из Властелинов  не пропадал без вести. Так
что любое  расследование в  этом направлении будет воспринято в Даж-
Доме как смертельное оскорбление.
   - У  вас   на  каждом   шагу  сталкиваешься   с  условностями   и
предрассудками, - не удержался от замечания Морис.
   - Это уж  точно, - не  стал отрицать  я. -  Однако  признай,  что
э т а  условность нам на руку.
   - Согласен, - кивнул Морис. - Какие у тебя планы?
   - Ненадолго отлучусь, -  ответил я. - Похоже, наши поиски зашли в
тупик. Я обращусь за помощью к Диане.
   Морис опять встревожился:
   - А может,  не надо?  Может, мы  еще попытаемся...  то  есть,  ты
попытаешься. Знаешь, это очень опасно...
   - Знаю. Я  не собираюсь  открывать Диане  все наши  карты...  гм,
открою только часть карт. Уверяю тебя, она ничего не заподозрит. Все
будет выглядеть совершенно невинно.
   Я  изложил   ему  свой  план,  и  после  некоторых  колебаний  он
согласился. На этом мы попрощались.
   Закончив разговор,  я спрятал  зеркальце в  карман, выдвинул ящик
стола и  достал оттуда  запечатанный конверт. Без имени, без адреса,
без какой-либо  другой надписи, вроде: "Вскрыть в случае моей смерти
или исчезновения".  Его и так вскроют, с надписью и без нее, если со
мной что-нибудь случится. Вот только кто вскроет?..
   Вздохнув, я взял ручку и написал:
                  "С т р о г о   с е к р е т н о !
   Л и ч н о   в   р у к и   м о е м у   о т ц у ,  к о р о л ю .
                Э р и к ,  с ы н   Б р е н д о н а".
   Очень драматично!
   Тьфу!..
   А ну его к черту!
   Я скомкал  письмо, положил  его в  пепельницу и  поджег. Глядя на
пожирающее бумагу  пламя, я  с тоской думал о том, что по-настоящему
никому не доверяю - даже отцу, даже маме...
   Когда письмо  догорело, я  в лучших  традициях шпионских  романов
отнес пепельницу  в туалет, высыпал ее содержимое в унитаз и спустил
воду.

                 "...А мне костер не страшен,
                 и пусть со мной умрет
                 моя святая тайна..."
   Умирать я  не  собирался,  я  хотел  жить.  Но  даже  бессмертные
Властелины в  конечном итоге  смертны, притом  внезапно смертны, что
лишний раз  подтвердил случай  с Ладиславом.  Я вовсе  не  идеалист;
подобно большинству  людей, я  прежде всего  думаю  о  себе,  а  уже
потом - обо  всех остальных.  Я уничтожил  письмо,  написанное  лишь
неделю назад, из чисто эгоистических соображений. Если мне суждено в
скором времени  принять смерть,  то я  хотел  умереть  спокойно,  не
мучаясь в  последние мгновения  жизни мыслью  о том,  что, возможно,
вслед за мной (и по моей вине!) в могилу отправятся сотни миллиардов
мыслящих существ. Мой умеренный эгоизм был далек от концепции "после
меня - хоть потоп".
   Разделавшись с  письмом, я  пошел к  маме. К  счастью,  она  была
занята и без лишних разговоров переправила меня в Авалон, отложив на
потом все  расспросы о  моих дальнейших  планах  в  свете  последних
событий - гибели  Ладислава  и  примирения  с  Володарем.  Хоть  это
хорошо. В  данный момент  я не  был расположен  к  откровенности,  а
скрытничать и  уклоняться от  прямых ответов  мне тоже не улыбалось.
Мама остро  чувствовала малейшую  фальшь, и  моя неискренность ее бы
очень огорчила...

   В Авалоне  меня встретил  Колин. Вернее  сказать, принял,  а  еще
точнее -  поймал,   когда  я,  после  маминого  прицельного  броска,
перелетел через бесконечность. Не скажу, что мне нравилось выступать
в роли  волейбольного мяча,  но выбирать не приходилось. Как и любой
другой обыкновенный  причащенный, я  не мог  своим ходом  попасть из
Экватора в  Срединные миры -  а только  с помощью  адепта Источника.
Метод "бросить-и-поймать"  наиболее часто использовался адептами для
транспортировки всякой-всячины -  от неодушевленных предметов, вроде
книг или  оружия, до  отдельных людей  и даже  целых делегаций. Этот
способ выгодно отличался от прочих быстротой и удобством; к тому же,
несмотря на  кажущуюся рискованность,  он был  вполне надежен,  и за
тридцать  лет,   прошедшие  с   момента  его   открытия,   не   было
зарегистрировано ни  одного сколько-нибудь  серьезного происшествия.
Тем не  менее, когда  речь идет  о людях,  нелишне подстраховаться и
даже перестраховаться.  Поэтому в  таких случаях адепты предпочитают
иметь дело  со своими обычными напарниками. У моей мамы это Колин, у
отца - Бренда. Естественно.
   Когда я  "приземлился" в "нише", Колин задержал мою руку в своей,
чтобы крепко пожать ее, затем похлопал меня по плечу.
   - Добро пожаловать,  Эрик, - сердечно произнес он. - Давненько ты
у нас не был. Теперь решил наверстать упущенное?
   - В каком смысле? - не понял я.
   - Ведь до  свадьбы еще две недели, - об®яснил Колин. - По времени
Авалона.
   - А-а. Нет,  дядя, я  всего лишь  на пару  часов.  Только  навещу
Диану, поболтаю  с ней немного и сразу же вернусь. У меня в Экваторе
дела.
   Колин вздохнул:
   - Очень жаль. Бренда будет огорчена... Ты плохой мальчик, Эрик, -
сварливо добавил он, подражая манере Моргана Фергюсона. - За Дианой,
видишь ли,  соскучился, а  за дядюшкой  Колином и тетушкой Брендой -
нет.
   - Ошибаешься, дядя, -  ответил я. -  За вами  я тоже  соскучился.
Обещаю, что  после свадьбы  останусь погостить. -  И подумал:  "Если
получится".
   - Ловлю тебя на слове.
   Для Колина и Бренды я был больше, чем просто любимым племянником,
скорее полноправным членом их семьи, фактически третьим сыном. Что и
неудивительно - ведь  моя мать  приходилась родной сестрой Колину, а
мой отец  и Бренда  были близнецами.  Бриан и  Мел,  дети  Колина  и
Бренды, заменяли  мне родных  братьев (так  как настоящих  у меня не
было и,  судя по всему, их появление вряд ли предвиделось). Особенно
я был  дружен с  Брианом.  Мы  родились  с  интервалом  в  несколько
месяцев, но  сейчас, из-за  разного течения  времени в  наших родных
мирах, он  был младше  меня года  на четыре,  а то  и на  все  пять.
Маменькин сыночек  Бриан до сих пор цеплялся за юбку Бренды (вернее,
за ее  мини-юбку); в  наших детских  вылазках  в  быстрый  поток  он
выдерживал  от   силы  неделю  суб®ективного  времени,  после  чего,
истосковавшись по  матери, возвращался  обратно  в  Авалон.  Главным
образом он  путешествовал по  мирам вместе с Брендой, а поскольку та
вела довольно  оседлый образ  жизни, то биологический возраст Бриана
был почти в точности равен количеству лет, прошедших на Земле Артура
с момента его рождения. Что же касается меня, то, родившись двадцать
два  года   назад  по   отсчету   Основного   Потока,   я   и   есть
двадцатидвухлетний, хотя на моей родине, в Царстве Света, прошло без
малого двадцать пять лет. Это из-за того, что много времени я провел
в Сумерках Дианы и в Авалоне.
   Кстати, о  Бриане - легок  на помине.  Когда мы вышли из "ниши" в
кабинет Колина,  он сидел  за отцовским  рабочим столом  и увлеченно
"долбал клаву" компьютера. Увидев меня, он улыбнулся:
   - Привет, Эрик. Рад тебя видеть.
   - Взаимно, - сказал я. - Привет, братишка.
   Бриан надавил  еще несколько  клавиш, встал из-за стола и подошел
ко мне. Мы пожали друг другу руки.
   А между тем Колин, снедаемый недобрыми предчувствиями, бросился к
своему компьютеру.
   - Так я  и думал! -  удрученно произнес он, едва лишь взглянув на
экран. - Стоило мне на минуту отлучиться... Что ты еще наворотил?
   - Да ничего особенного, - ответил Бриан. - Я устанавливаю защиту,
и только.
   - А  на   кой  черт   она  мне   сдалась?  Я   что,  храню  здесь
государственные секреты?  Или  порнографические  картинки?  Из  всех
наших домочадцев  в  большинстве  моих  выкладок  разберутся  только
Диана, Кевин  и, возможно,  Бренда. А  уж для  них любая  защита  не
помеха.
   - Ну, не  говори! - обиженно  возразил Бриан. -  Это очень крутая
защита. Не зная пароля, никто не расшифрует твои файлы. Даже я. Даже
мама. Даже Диана. Даже Кевин.
   - Вот спасибо! -  саркастически промолвил  Колин. - А вдруг я сам
забуду пароль? Что тогда, вешаться?
   - Придумай такой, который не забудешь. Например, свое имя.
   - Отлично! Гениально!  Первое, что сделает мало-мальски смышленый
взломщик, так это наберет мое имя. Хороша защита!
   - Тогда запиши  пароль на  листке бумаги  и спрячь  ее в надежном
месте, - посоветовал  Бриан. -  А  еще  лучше,  придумай  что-нибудь
экстравагантное. Например "Колин дурак". Никто не додумается.
   Колин фыркнул:
   - Да уж...  Но теперь,  по крайней  мере, я  знаю,  какой  пароль
установлен на  твоем компьютере.  "Бриан дурак". Я же обойдусь и без
паролей,  и   без  дураков.   Ну-ка  убери   всю  эту   гадость.   И
поторапливайся, пока  я по-настоящему  не рассердился.  Радуйся, что
пришел Эрик; на сегодня наш урок закончен.
   С оскорбленным  видом непризнанного  гения Бриан  сел в  кресло и
принялся лениво шарить по клавиатуре.
   Колин посмотрел на меня и беспомощно развел руками:
   - Что мне  с ним  делать, ума  не приложу. Пытаюсь заинтересовать
его физикой, но он... Сам видишь - корчит из себя крутого хакера.
   - А что тут плохого? - ворчливо отозвался Бриан. - И вообще, я не
понимаю, почему  ты так  огорчаешься. В  конце концов,  я  же  мамин
сыночек и  следую  по  ее  стопам.  Займись  лучше  Мелом.  Он  твой
любимчик, вот и делай из него нобелевского лауреата.
   Сказано это  было беззлобно,  скорее даже  с добродушным  юмором.
Факт, что  Мел был любимцем Колина (как-никак, первенец), не вызывал
у Бриана  ни раздражения,  ни зависти. Он больше тянулся к матери, и
Бренда, надо  признать,  хоть  явно  этого  не  выказывала,  все  же
предпочитала  старшему   сыну  младшего.   Такое   положение   вещей
устраивало обоих  братьев: "папин  любимчик" Мел  и "мамин  сыночек"
Бриан жили  в мире  и согласии  и никогда не ссорились друг с другом
из-за внимания родителей.
   Правда, в  последнее время  Колин  стал  предпринимать  отчаянные
попытки обратить  Бриана в свою веру, но похоже, что, как и в случае
с Мелом,  терпел поражение.  Бриан  не  интересовался  теоретической
физикой, его  не волновали  ни глобальные  космические проблемы,  ни
вопросы взаимодействия  элементарных частиц.  Если Мел  был  всецело
поглощен охотой  за юбками,  то главным  увлечением Бриана,  который
пока что  бегал только  за одной  юбкой (о  чем я уже говорил), были
компьютеры.  Причем  "увлечение"  это  еще  мягко  сказано.  Подобно
Бренде,  он   был  помешан   на  компьютерах  и  в  своем  юношеском
максимализме доходил до того, что рассматривал их не как инструмент,
призванный в конечном счете облегчить человеку труд (и усложнить его
жизнь), а  как самодостаточную  ценность, некую  вещь в  себе. Бриан
ломал все, что попадалось ему под руку - отдельные программы и целые
операционные  системы, -   просто  так,   из  чистого   любопытства,
исключительно для  того, чтобы  узнать, как они работают изнутри. Он
постоянно   что-то    менял,   отлаживал,    "совершенствовал"   уже
существующие программы, писал новые "примочки", однако вопрос, зачем
он это  делает, почти  всегда ставил его в тупик. Конечный результат
интересовал   Бриана   лишь   постольку-поскольку;   ему   доставлял
удовольствие сам процесс возни с компьютерами и программами.
   - Вот и  все, - сообщил Бриан, перезагрузив систему. - Теперь все
будет как раньше. Доволен?
   - Вполне, - сказал  Колин. - Ты  уж не  обессудь, что я не оценил
твоих добрых намерений. - И уже ко мне: - Присаживайся, Эрик. Или ты
спешишь? Диана знает о твоем визите?
   - Еще нет, -  ответил я,  сел в  кресло возле  полок с  книгами и
закурил. - Хочу сделать ей сюрприз.
   - Тогда мой  тебе совет:  сделай свой сюрприз этак через полчаса,
но не раньше.
   - Почему? -  спросил   я,  но   тут  же  сконфузился  и  смущенно
промямлил: - Понятно...
   Бриан рассмеялся,  от души  забавляясь выражением  моего лица.  А
Колин слегка улыбнулся:
   - Ничего ты  не понял, Эрик. Все как раз наоборот. Артур сейчас с
Брендой, у  них там  какое-то совещание. А Диана, пользуясь случаем,
работает с тем чудо-компьютером.
   - Ага...
   - Поэтому, - продолжал  Колин, -   тебе лучше  подождать, пока не
освободится Бренда.  Иначе Диана  будет винить  тебя в  том, что  ты
отнял у нее драгоценное машинное время.
   - Да уж, -  согласился я,  как никто  другой  зная,  чем  чревато
отвлекать Диану от любимого дела.
   Мой взгляд по старой привычке обратился на участок стены меж двух
окон позади  кресла Колина.  Каково же  было мое  удивление, когда я
увидел там  большой, в  человеческий рост,  портрет Бренды! В первый
момент я  решил, что  мне  почудилось,  и  моргнул  глазами.  Однако
видение не  исчезло - Бренда,  одетая в  восхитительное платье цвета
морской волны, держала в руках букет васильков и улыбалась мне своей
обворожительной, чуть  лукавой улыбкой.  Раньше на  этом месте висел
портрет Дианы...  вернее, если  быть точным, портрет моей двоюродной
тетки Дэйры, которая, получив от Источника новое тело, уступила свое
прежнее Диане.  Этот портрет  был здесь  сколько я себя помню; я так
привык к  нему, что  лишь на  тринадцатом году  жизни мне  пришло  в
голову поинтересоваться,  с какой  это стати  Колин держит  в  своем
кабинете портрет  Дианы. Тогда  Бренда об®яснила  мне, чей  на самом
деле это  портрет, и  поведала трогательную  историю  о  безответной
юношеской любви  своего мужа.  Даже после  того, как  Колин и Бренда
поженились, а  Диана обрела  свой нынешний  облик, портрет продолжал
висеть на прежнем месте - если верить Бренде, именно она настояла на
этом, отговорив Колина от затеи повесить здесь их свадебный портрет.
   Перехватив мой взгляд, Колин сказал:
   - Заметил, наконец?
   Я растерянно пожал плечами:
   -  Знаешь,   поначалу  даже   не  обратил  внимания.  Хотя  сразу
почувствовал, что  здесь что-то не на месте, но никак не мог понять,
что именно.
   Колин понимающе кивнул:
   - В этом  нет ничего  удивительного. В  привычной  обстановке  мы
зачастую видим  не то,  что есть  на самом  деле, а  то, что ожидаем
увидеть. Я  же и  вовсе проявил  чудеса невнимательности  и лишь  на
второй день обнаружил подмену.
   - Подмену? - переспросил я, сбитый с толку. - Так, значит, это не
ты...
   - Это Шон  умыкнул Диану, - с ухмылкой вставил Бриан. - Последние
полгода он  клянчил ее  у отца,  а когда  обломился получать отказы,
взял и  стибрил. Сговорился с Пенелопой, она написала мамин портрет,
и они  вместе произвели  подмену. По  моим сведениям, пока Шон делал
свое черное дело, Пенни стояла на стреме.
   Я рассмеялся:
   - Однако же!..
   Портрет  Бренды   определенно  был   создан  с   целью  подмены -
написанный в  похожей манере,  в точно  таких же  тонах, платье было
точно такого  же цвета  и фасона,  как у  Дианы, и прическа, и букет
васильков в  руках... Вместе с тем, это не была копия с лицом Бренды
и более  светлыми волосами.  На портрете  была  изображена  Бренда -
такой, какой  бы она  выглядела в  действительности, если бы сделала
себе соответствующую  прическу, надела  такое платье  и взяла в руки
букет васильков. Бесспорно, подумал я, Пенелопа обладает незаурядным
художественным даром.  Хотя я  мало разбираюсь  в живописи, но готов
был поспорить  на что  угодно, что эта ее картина близка к категории
шедевра.
   - Между прочим, - заметил Колин, - со стороны Шона это был ловкий
ход. Негодный  мальчишка знал,  что у  меня язык  не повернется даже
отчитать  его,   не  говоря  уже  о  том,  чтобы  требовать  обратно
похищенную картину. -  И он  любовно посмотрел  на  портрет  жены. -
Правду сказать,  я был близок к тому, чтобы уступить его просьбам. В
последнее время  Шон меня  буквально извел. Приходит ко мне, когда я
занят работой, и так вежливо спрашивает: "Дядя, я не помешаю?" затем
устраивается в  углу, сидит  тихо, смирно,  даже  не  курит,  и  все
пялится на  картину. Когда  я,  в  конце  концов,  не  выдерживаю  и
прогоняю его,  он извиняется  и покорно  уходит, но спустя несколько
часов возвращается.  "Ты уже  не сердишься,  дядя?" и  представление
продолжается.
   Я закашлялся от разобравшего меня очередного приступа смеха.
   - И все-таки  странно, - сказал,  прочистив горло. -  Почему  Шон
облюбовал именно  этот портрет?  Я,  конечно,  не  эксперт,  но  мне
кажется, что  портреты Дианы,  которые  написала  Пенелопа,  гораздо
лучше.
   - Это  с   какой  стороны  посмотреть, -  возразил  Б