и  до  утра  не
соберется.
   - Думаю, вы правы, - согласился Рик.
   - Вот и хорошо.
   Дженнифер  вышла   из  спальни,   оставив  дверь   открытой.  Рик
направился вслед за ней.
   - Погоди, - остановил я его.
   - Да?
   - Ты давно вернулся?
   - Три часа  назад. Хотел  было сразу  заявиться к  тебе, но  твоя
кузина убедительно  просила не беспокоить тебя. Видимо, боялась, что
мы подеремся.
   - Ага... - Я снова покраснел.
   - И между  прочим, правильно  сделала. Поначалу  я был  зол,  как
черт.
   - А теперь?
   - Уже остыл.  В конце  концов, мы  оба  мужчины,  и  я  прекрасно
понимаю тебя.  Если бы  Анхела не  была моей  сестрой... - Так  и не
закончив свою мысль, Рик вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

   В нашу  демократическую эпоху любой барон, граф или герцог должен
лично встречать  каждого из  своих гостей,  какое бы  незначительное
положение тот  не  занимал,  и  знакомить  его  с  ранее  прибывшими
гостями.  Только  коронованным  особам  дана  особая  привилегия  (и
вменяется в обязанность этикетом) являться на свой собственный прием
в последнюю  очередь; они  не встречают  гостей и  не  знакомятся  с
ними - их им  п р е д с т а в л я ю т .
   Когда мы  с Риком  и Дженнифер  вошли в  просторный зал с высоким
сферическим потолком,  все приглашенные  уже были  на месте,  ожидая
только нас  и  королеву.  Несмотря  на  торжественность  обстановки,
присутствующие  вели   себя  непринужденно,  без  лишних  церемоний.
Женщины весело  болтали друг  с дружкой или кокетничали с мужчинами;
те же  мужчины, которые  оставались равнодушными  к женским чарам, и
те, которых  женщины обошли  вниманием, сбились в небольшие группы и
что-то живо  обсуждали; я  мог бы поклясться, что некоторые из таких
групп смакуют  пикантные анекдоты  или попросту сплетничают. Все это
до боли напоминало мне неформальные приемы в Камелоте - отец страшно
не любил помпезности и всячески избегал ее.
   Мне пришлось  перезнакомиться с  кучей  народу,  в  том  числе  с
матерью Рика и Анхелы, герцогиней Эстелой, моложавой на вид женщиной
лет семидесяти, с их отчимом, герцогом, с двумя их сводными сестрами
и названным братом, сыном их отчима от первого брака, с целой толпой
их кузин  и кузенов  разной степени  родства, с дядьями и тетками, а
также с  их  дедом  и  бабушкой  по  материнской  линии -  почтенной
супружеской    четой,     уверенно    идущей     навстречу    своему
стодвадцатилетнему  юбилею.   Кто-то  из   них  (уж  не  помню  кто)
поинтересовался, как  долго я  служил во флоте. Поначалу я несколько
озадачил своих  собеседников, ответив,  что, если не считать учебы в
Звездной Академии,  то ни единого дня, но затем все же об®яснил, что
мое звание  командора (так  же, как до этого и лейтенанта-командора)
является почетным.  Я получил  право носить  форму  офицера  Военно-
Космических Сил Земли, будучи главой организованного мной самим и на
мои собственные  средства добровольного  отряда испытателей, которые
за последние  девять лет  на свой страх и риск обкатали свыше сорока
новых моделей  звездолетов. Из  присущей мне  скромности я умолчал о
том, что наш сертификат качества котируется очень высоко и считается
гарантом высокой  надежности.  В  последнее  время  солидные  земные
компании приобретают  только  те  корабли,  в  документации  которых
указано,  что   данная  модель   успешно  прошла  испытания  группой
Макартура.
   Среди прочих  на приеме  присутствовал  и  профессор  Альба,  как
оказалось - дон  Фернандо, граф  де Альба, -  этот  титул  вместе  с
пожизненным  членством  в  Сенате,  верхней  палате  парламента,  он
получил  за   свои  научные   достижения.  Когда   я  разделался   с
многочисленной королевской  родней, представителями  других  знатных
семей и  членами правительства  Астурии, профессор улучил момент и с
ловкостью заправского  придворного  увел  меня  из-под  носа  группы
молодых дам, которые были не прочь включить меня в свою компанию.
   - Прежде всего,  доктор  Макартур, -  сказал  он, -  я  хотел  бы
извиниться за невольное вторжение в вашу семейную тайну. Надеюсь, вы
на меня не в обиде?
   - О чем  может быть речь, профессор! - вежливо запротестовал я. -
Напротив, мне  следует поблагодарить  вас. Я  рад, что все, наконец,
стало на свои места.
   - Да, разумеется, -  понимающе кивнул  Альба. - Вы  слишком долго
прожили на  Земле, чтобы  оставаться в  плену у  предрассудков своей
родины. Зато  ваша кузина, похоже, до сих пор не может оправиться от
шока.
   Я мельком  взглянул на  Дженнифер, которая  в  этот  момент  вела
непринужденную беседу с Риком и герцогиней Эстелой. Интересно, какую
же историю она придумала на сей раз?
   - Еще бы, -  многозначительно произнес я. - Кстати, профессор, вы
не были до конца откровенны со мной.
   - В каком смысле?
   - Я имею в виду ребенка.
   Профессор Альба внимательно посмотрел на меня:
   - А как вы узнали? Неужели проговорился один из моих ассистентов?
   - О нет,  ваши  сотрудники  здесь  ни  при  чем.  Дженнифер  сама
призналась. Она  подумала, что  вы мне обо всем рассказали, и выдала
себя своим поведением.
   - Так-так. Теперь  понятно,  почему  она...  гм,  была  несколько
обижена на меня. И что вы намерены предпринять?
   Я пожал плечами:
   - Это зависит от Дженнифер. Ей решать.
   Профессор облегченно вздохнул:
   - Значит, я  был прав.  Я говорил  вашей кузине,  что  ей  нечего
опасаться, ведь  вы долго  прожили на  Земле. К  тому же  сейчас она
находится под  защитой законов  Астурии, и никто не вправе заставить
ее избавиться от ребенка.
   На какое-то мгновение я просто остолбенел от негодования. Это уже
чересчур! Как она посмела представить меня таким... таким чудовищем!
Окажись мы  сейчас наедине,  я бы  с огромным  удовольствием надавал
Дженнифер по одному месту...
   - Поверьте, профессор,  у меня  и в  мыслях ничего  подобного  не
было.
   - Я в  этом не  сомневался, доктор  Макартур. В  конце концов, вы
цивилизованный  человек,   ученый,  и  должны  понимать,  что  жизнь
священна. Было бы несправедливо лишать ребенка возможности появиться
на свет, только потому что он зачат вне брака.
   Глядя на  бесстрастное лицо  профессора, я  так и не смог решить,
подозревает он меня в отцовстве или нет. Чтобы прозондировать почву,
я спросил:
   - А как там насчет аномалии? Вы обнаружили что-то похожее у меня?
   - Да. Разве вы не знали о ее существовании?
   - Не имел ни малейшего понятия, - солгал я.
   - У вас  точно такое  же отклонение  в  структуре  ДНК.  Впрочем,
отклонение - не слишком удачный термин. Уж больно оно... правильное,
что ли.  Я окрестил этот феномен j-аномалией, по имени вашей кузины.
Думаю, она у вас наследственная.
   - В таком  случае, - заметил  я, - эта  аномалия  не  может  быть
причиной бесплодия.
   - И да,  и нет. Возможно, я ошибаюсь, но все же предположу, что в
вашей семье принято заключать браки между родственниками.
   - Как вы догадались?
   - Я исходил  из допущения,  что j-аномалия не результат случайной
мутации в  первом поколении,  а устоявшийся  наследственный признак.
Дженнифер сказала,  что ее  бывший муж  не принадлежал к числу ваших
ближних или  дальних родственников,  и именно  в этом  я  усматриваю
причину того, что их брак был бесплодным.
   Ага, подумал  я.  Все-таки  он  подозревает  меня.  И  не  просто
подозревает, а почти уверен, что ребенок мой.
   - Стало быть, мы и дальше должны придерживаться экзогамии?
   - Вовсе не  обязательно. Более  того, я  категорически  утверждаю
обратное. Конечно,  нужно  провести  более  тщательное  исследование
ваших ДНК,  но уже сейчас я знаю простейшее, но, возможно, не лучшее
средство  преодоления   несовместимости -  специальный  антииммунный
препарат кратковременного действия.
   - Как это?
   - Например, если  вы  захотите,  чтобы  женщина,  не  имеющая  j-
аномалии, забеременела  от вас,  ей нужно в надлежащее время принять
определенную  дозу   иммунодепрессанта.  Разумеется,   только  после
консультации со специалистом.
   Я изумленно уставился на него:
   - И все? Так просто?
   Профессор Альба покачал головой:
   - Отнюдь не  просто. Говоря  на понятном  вам языке,  мне  стоило
большого труда   в з л о м а т ь   соответствующий код  ваших ДНК  и
прочесть его.  Одной из  самых поразительных особенностей j-аномалии
является ее необычайная агрессивность. В процессе оплодотворения она
стремится в  точности  скопировать  свою  структуру  в  парной  ДНК,
фактически переделать  ее по  своему образу  и подобию. Это вызывает
реакцию  отторжения   на  молекулярном   уровне,  и   в  подавляющем
большинстве случаев плод должен гибнуть на самом первом этапе своего
образования. Но  если сопротивляемость...  скажем так - "реципиента"
будет  подавлена,   то  шансы  ДНК  "донора"  на  успех  значительно
возрастут.
   - Значит,    обыкновенный     иммунодепрессант, -     ошеломленно
пробормотал я. - Всего-навсего иммунодепрессант.
   - Какой угодно  не подойдет, - предупредил меня профессор. - Ведь
это не  обычное отторжение  на клеточном  уровне, поэтому  необходим
препарат, воздействующий более глубоко, на молекулярную структуру.
   Мало сказать,  что я  был потрясен.  Я был просто сражен наповал.
Тысячи  лет   Властелины  ломали  головы  над  тем,  как  обеспечить
стабильный приток  свежей крови  в свои Дома. Постановка задачи была
предельно ясна:  каким образом  уберечь плод  от гибели  в  процессе
дубликации Дара -  но еще никому не удавалось хотя бы приблизиться к
ее решению...  И вдруг  простой смертный  восьмидесяти лет  отроду в
течение одного  дня находит разгадку и преподносит ответ на блюдечке
с голубой каемочкой!
   Конечно,  нельзя   сбрасывать  со   счетов  и   то   немаловажное
обстоятельство, что  среди Одаренных генетика не в особом почете, уж
слишком  часто  ее  применение  на  практике  приводит  к  плачевным
результатам, однако  в данном  случае решающую  роль сыграло не наше
невежество, а  скорее свойственный  всем нам  комплекс превосходства
над остальными  людьми. Мы  считали неоспоримым  фактом, своего рода
аксиомой, что  наши  могучие  одаренные  хромосомы  начисто  сметают
защитные порядки  слабеньких бездарненьких  хромосомиков, уничтожают
их, сжигают  дотла... и  никому даже в голову не пришло предположить
обратное! Я  чуть не  рассмеялся, вспомнив  одного моего  знакомого,
который потратил  уйму времени  на составление  невероятно  сложного
заклинания и  был ужасно  огорчен, когда  ни с  первой попытки, ни с
десятой, ни с двадцатой оно не возымело желаемого эффекта. Я подумал
об  отце,   который   когда-то,   очень   давно,   усиленно   кормил
стимулирующими витаминами  бедняжку Ребекку -  и  Джона  родился  не
благодаря, а  вопреки его  стараниям... Только  непредвзятый  взгляд
лишенного предубеждений  человека смог  обнаружить ошибочность наших
исходных допущений.
   - Доктор Макартур, -  произнес озадаченный  профессор Альба. -  У
вас такой вид, словно я помог вам открыть дверь в другие миры.
   - В некотором  смысле так  оно и  есть, - честно  ответил я. - Вы
какой памятник предпочитаете, из золота или платины?
   Его глаза округлились:
   - Что?
   - Видите ли,  профессор, я солгал вам, за что прошу прощения. Я и
раньше знал  об этой  генетической аномалии. Она имеется у всех моих
родственников  и   у  многих   моих  соотечественников.  Это...  это
результат одной  древней мутации. Невесть сколько времени мы варимся
в собственном  соку, так  что вопрос  об  эндогамии  для  нас  очень
актуален. Если ваша гипотеза найдет экспериментальное подтверждение,
то я гарантирую, что на моей родине вам поставят золотой памятник.
   Воспользовавшись тем,  что Рик, настойчиво жестикулируя, подзывал
меня к  себе, я еще раз извинился и отошел, оставив профессора Альбу
в полном  недоумении. Впрочем,  я и  сам был  немало  удивлен  своей
откровенностью.
   Но времени  собраться с мыслями у меня уже не осталось. Едва лишь
я успел  присоединиться к  августейшему обществу членов королевского
дома Астурии,  как церемониймейстер дал знак слугам распахнуть двери
и торжественно об®явил:
   - Господа! Ее величество королева!
   Эти слова  вызвали у  меня невольный  вздох облегчения. До самого
последнего момента,  не отдавая  себе отчет, я панически боялся, что
Анхела появится в обществе своего дебильного муженька. И хоть как бы
я не  убеждал себя  в  том,  что  меня  не  вдохновляет  перспектива
общаться со  слабоумным королем,  действительная причина  была  куда
банальнее - я попросту ревновал. И ревновал дико.
   Анхела будто  сошла с  обложки  модного  журнала.  Есть  женщины,
которым не  к лицу  слишком шикарные  наряды, -  и  таких,  к  слову
сказать,  большинство.   Вместо  того,  чтобы  выгодно  подчеркивать
красоту своей  обладательницы, не  в меру роскошная одежда затмевает
ее; поэтому  даже в  высших слоях  общества редко встретишь женщину,
которая одевается,  как на  сезонных показах  мод. Конечно,  хватает
великосветских дур,  покупающих все,  что  предлагают  им  известные
кутюрье. Чаще  всего, подобные образчики "последнего крика моды", ни
разу  не   ношенные,  хранятся   в  гардеробах   на  зависть   менее
состоятельным подругам,  а толку  от них  не больше, чем от почетных
грамот добровольного общества защиты непородистых кошек.
   Другое дело,  если  красота  не  обычная,  а  ослепительная,  как
вспышка молнии,  хлесткая, как  удар кнута.  Для такого редкого типа
женщин,  к   которому  принадлежала  и  Анхела,  что-то  среднее  не
подходит.   Их   одежда   должна   быть   либо   очень   простой   и
непритязательной, либо  представлять из себя нечто сногсшибательное,
отвлекающее часть внимания от их чересчур броской внешности. Судя по
всему, Анхела следовала этому правилу. Во время первой нашей встречи
она была  одета в  шорты и  свободную блузку,  очень практично и без
претензий, зато  на прием  явилась совершенно  преображенная. На ней
было потрясающее  платье (могу  поклясться - из  последней коллекции
мэтра Лавуазье)  с множеством  дорогих  украшений,  в  ее  тщательно
уложенных черных  волосах то  тут, то  там, словно  звезды, сверкали
алмазы чистой  воды, пальцы  обеих рук  были  унизаны  кольцами,  на
запястьях   красовались   изящной   работы   браслеты   с   крупными
бриллиантами. Снова  вошедший в моду длинный разрез при ходьбе почти
полностью открывал взору ее стройную ногу, обтянутую тонкой паутиной
чулка, а  чисто декоративная подвязка довершала картину, придавая ей
оттенок глубокой, но ничуть не вульгарной, сексуальности.
   Да уж,  Анхела умела  преподнести себя, тут возразить нечего. Она
оттачивала это  умение годами,  оказавшись  в  незавидном  положении
красивой молодой  женщины, на  плечи которой взвалилось тяжкое бремя
власти. Живой  и острый  ум, светившийся  в ее глазах, в сочетании с
необыкновенной,   завораживающей   красотой,   производил   поистине
магическое действие. Пусть Анхелу называли куклой, Крошкой Барби или
как там  еще - но на самом деле она была Снежной Королевой, суровой,
властной, решительной  и в  то же  время  необычайно  женственной  и
желанной. Я уверен, что в этом зале не нашлось бы ни одного мужчины,
который посмел бы перечить ей, ослушаться ее приказа, воспротивиться
ее воле,  который не  пошел бы  ради нее  в огонь  и в воду. Я бы уж
точно пошел - и не только потому, что в огне я не сгорю, а в воде не
утону. Дженнифер  была права,  сто раз  права. Я  влюбился по  уши и
ничего не  мог поделать  с собой; даже мысль о ребенке не отрезвляла
меня. И если это очередное наваждение, я не хотел, чтобы оно прошло;
оно было таким болезненно-сладким, мучительно-приятным...
   Когда Рик   п р е д с т а в л я л   меня Анхеле,  я  чуть  ли  не
явственно слышал,  как зал  сотрясается от  мысленного  хохота.  Без
сомнения, все  уже  знали  о  нашей  встрече  в  саду,  и  церемония
представления по  всем правилам  дворцового этикета  в данном случае
выглядела несколько комично. Я подумал, что Анхела совершила ошибку,
затеяв этот  спектакль. Вместо  того, чтобы  сгладить впечатление от
дневного инцидента, она лишь усугубила неловкость нашего положения.
   Поняла это  и сама Анхела. Хоть и с опозданием, она изменила свои
планы и,  выразив глубокое  удовлетворение  по  поводу  прибытия  на
Терру-де-Астурия столь дорогих гостей, дала знать, что торжественная
часть приема  закончена.  По  залу  засновали  официанты,  предлагая
присутствующим  еду   и  напитки,  обстановка  немного  разрядилась.
Впрочем, мы  и  дальше  продолжали  оставаться  в  центре  внимания.
Достаточно было  Анхеле заговорить со мной или мне обратиться к ней,
как все  тут же  замирали в  напряженном ожидании...  даже не  знаю,
чего.
   Наши мучения  длились добрых полчаса, пока, наконец, не появились
музыканты со  своими инструментами. Они расположились на специальном
возвышении, а  тем временем центр зала опустел. Рик чинно поклонился
Дженнифер и  предложил ей  руку. Будучи  предупрежденным заранее,  я
пригласил на первый танец Анхелу.
   На нас  снова принялись  глазеть,  но  теперь  внимание  к  нашим
персонам было  вполне естественным. К тому же, как только прозвучали
первые такты  старинного вальса,  кавалеры начали  приглашать дам, и
вскоре следить за нами стало не таким уж простым делом.
   Я вел  Анхелу легко  и непринужденно,  не  прилагая  ни  малейших
сознательных  усилий,   чтобы  контролировать   себя.  Когда  я  был
подростком,  моя   сестричка  Дэйра  как  минимум  трижды  за  вечер
танцевала со  мной; повзрослев,  я не  раз мысленно благодарил ее за
эти уроки. После такой капризной и прихотливой партнерши, как она, я
мог танцевать  с кем  угодно, что угодно и в каком угодно состоянии,
даже вдребезги  пьяный.  Сейчас  школа  Дэйры  пришлась  как  нельзя
кстати. У  меня кружилась голова от близости Анхелы, тонкий запах ее
духов сводил  меня с ума, но мои движения были точными и уверенными,
как ни в чем не бывало.
   Некоторое время  мы танцевали  молча. Я  прижимал к  себе  Анхелу
гораздо крепче,  чем подобало,  но она нисколько не возражала против
подобной вольности. Судя по ее учащенному дыханию, это возбуждало ее
так же, как и меня.
   Немного собравшись  с мыслями,  я сказал первое, что пришло мне в
голову:
   - У вас великолепное платье.
   - Брось, - коротко ответила она.
   - Что бросить?
   - Не надо "выкать". Это смешно.
   - Ладно. У  т е б я  восхитительное платье. Откуда оно?
   - Последний подарок Рика.
   - От Лавуазье?
   - По крайней мере, он так утверждает.
   - Рик или Лавуазье?
   Анхела подняла голову и посмотрела мне в глаза:
   - Странный у  тебя  юмор.  И  вообще,  я  не  думаю,  чтобы  тебя
интересовало мое платье. Тебя волнует только то, что под ним.
   Я поморщился:
   - Не будь  такой ожесточенной,  Анхела. Зачем мерить всех на один
аршин?
   - Можно подумать, ты не хочешь переспать со мной!
   - Хочу и не стыжусь этого...
   - Еще бы!
   - Кроме того, -  продолжал я, -  мне приятно  твое общество.  Мне
нравится, как  ты выглядишь,  нравится, как ты одеваешься, нравится,
как ты  ходишь и как ты танцуешь. Мне нравится, как ты говоришь, как
ты смотришь,  как  смеешься,  как  улыбаешься...  даже  то,  как  ты
сердишься, мне  нравится. Я  мог бы часами любоваться тобой - просто
тем, как ты...
   - Пожалуйста, прекрати! -  Анхела произнесла  это резко и в то же
время умоляюще. - Не оправдывайся.
   - Я не  оправдываюсь, я  говорю, что  думаю.  Поверь,  мне  очень
неловко за то, что случилось днем.
   - Мне тоже неловко.
   - Я вел себя, как последний идиот.
   - Я тоже была хороша.
   - Боюсь, я влюбился.
   - Боюсь, я  тоже... - Спохватившись, она добавила: - Только ты не
воображай, что...
   - Я ничего  не воображаю.  Все, что  мог, я  уже  вообразил.  Это
произошло мгновенно и совершенно бесконтрольно.
   - Как и у всех мужчин.
   Эти неуместные обобщения начинали раздражать меня.
   - А