плами   воздуходувок,
германские крейсера медленно  перетянулись  в Мессину.  Французская  эскадра
адмирала  Ляпейрера не могла выставить против "Гебена" достойного соперника,
но Траубридж держал на  Мальте три крейсера, способных  сообща разделаться с
"Гебеном", хотя за один  бортовой залп он выбрасывал сразу  3260 килограммов
рвущейся стали...
     В кают-компании Сушон вполне здраво рассуждал:
     - Уайтхолл способен  усилить Траубриджа  хотя бы еще одним крейсером, и
тогда от  нашего могущества  останется  на дне  моря паршивая куча ржавеющей
стали. Италия, союзная нам,  страшится войны, испытывая  давнее отвращение к
Габсбургам, угнетавшим ее. Боится войны с Россией и Турция, не раз уже битая
греками  и  славянами.  Сейчас  многое  зависит  от  решения  первого  лорда
британского Адмиралтейства...
     Таковым и был в ту пору Уинстон Черчилль.
     -  Адмирал  Сушон,  -  говорил  он,  -   не  такой   уж  глупец,  чтобы
протискиваться  через  Гибралтар,  и  мы  не позволим ему  это сделать, ибо,
усиливая  флот  Открытого  моря  кайзера,  "Гебен"  и  "Бреслау"  представят
несомненную угрозу  флоту  нашей  метрополии.  Самое лучшее  - открыть перед
Сушоном лазейку на восток, загнав немцев в Черное море, и пусть с крейсерами
кайзера  возятся  русские...  Для  нас,  англичан,  двойная выгода от  такой
комбинации: мы обезопасим подступы с моря к Суэцу, а русский флот, связанный
единоборством с "Гебеном", не осмелится появиться на берегах Босфора!
     Траубридж получил  приказ:  издалека следить за германскими крейсерами,
но атаковать их не  следует.  Франция  же  тем временем совсем  не думала  о
"Гебене"  и  "Бреслау", занятая  активной  переброской  резервов из Алжира в
Марсель, чтобы спешно укрепить свой фронт на Марне свежими дивизиями.
     1 августа "бикфордов шнур", запаленный от выстрела в Сараево, дотлел до
конца, и германский посол граф  Пурталес  от имени великой Германии  объявит
войну  народам великой России. Теперь на Певческом  мосту, где располагалось
министерство иностранных дел, сразу ощутили, что возня союзников с "Гебеном"
и "Бреслау"  может  отозваться залпами большой мощи в  наших  водах. Министр
Сазонов даже не скрывал государственной тревоги, говоря озабоченно:
     -  Срочно!  Нашим  послам  усилить  политическое  давление  в Лондоне и
Париже, дабы союзные  флоты  не позволили  германским  кораблям прорваться в
Дарданеллы,  где  их появление сразу же придаст Энверу-паше излишние военные
амбиции.
     Впрочем,  военный  министр  Энвер-паша давно укрепил эти  амбиции еще в
Берлине, а  свои усы он  закручивал  на манер  германского  кайзера.  Еще до
войны, чтобы оплатить  покупку кораблей для турецкого флота, он нагло  лишал
чиновников жалованья, а женщин заставлял продавать свои волосы. Политическая
ось  "Стамбул  - Берлин" была выкована заранее, и кайзер обещал пантюркистам
Тифлис на Кавказе, Тевриз в Персии,  Каир в Египте. Так что Сазонов  недаром
опасался турецких амбиций.
     -   Мы,  русские,   сознательно   бережем   нейтралитет   Турции,   как
провинциальная  гимназистка бережет  свою невинность,  - говорил  он.  -  Но
"Гебен" может спутать все  карты  в той  большой  игре,  которая  называется
Большой Политикой...
     Возможно,  ибо один "Гебен" сразу  в  два раза  увеличивал  мощь  всего
турецкого флота.  В здании  у  Певческого моста состоялась деловая беседа  с
офицерами  Главного морского  штаба.  Чиновники  МИДа еще  судили  о  лирике
союзнической чести  и рыцарской  верности договорам,  но моряки  без  лишних
эмоций  сразу предупредили Сазонова,  что Черноморский флот  не имеет  таких
мощных кораблей, чтобы расправиться с "Гебеном":
     - Можно понять французов, озабоченных перекачкою дивизий  из  Алжира  в
Европу, но... О чем думают в  Лондоне? Первый  лорд Адмиралтейства,  по сути
дела,  повесил  замок на  ворота Гибралтара, не выпуская немцев  на просторы
Атлантики, его крейсера стерегут подходы к Адриатике, чтобы Сушон не укрылся
в  австрийском  Триесте.  Зато  сэр  Черчилль  выставил  перед  "Гебеном"  и
"Бреслау" широко открытую мышеловку, украсив ее куском жирного сала... Таким
лакомым куском для адмирала Сушона будет являться прорыв в наше Черное море!
     Сазонов закончил консилиум, поставив диагноз:
     - В правящих  кругах Турции еще сильна партия разумных людей,  желающих
сохранить  нейтралитет, и Турция вряд ли рискнет воевать против нас заодно с
немцами. Однако  появление германских  крейсеров в  Босфоре  может послужить
провокацией для того, чтобы партия войны победила сторонников мира...
     Указывая   на   опасность  "Гебена"  и   "Бреслау",  Сазонов   заклинал
правительства  Англии  и  Франции: "Мы  считаем очень важным для  нас, чтобы
прохождение (в Босфор) этих двух кораблей было предотвращено вами... силой!"
     "Гебен"  и   "Бреслау"  легко  распарывали   встречные  волны.   Сушон,
деловито-сосредоточенный, постукивал пальцами по светлым табло тахометров, в
колебании стрелок которых указывалось число оборотов гребных валов. При этом
он заметил:
     -  В котлах все  течет  по-прежнему, и как  бы  нам не  пришлось делать
капитальный ремонт в Стамбуле...
     Берлин каждый час тревожил Сушона радиограммами срочных депеш, и каждая
из  них  противоречила  другой. Адмирал пускал  их бланки  на  ветер,  жарко
обвевающий крейсера от желтых берегов близкой Африки.
     -  Сейчас,  -  говорил  адмирал  на мостике,  - в  Берлине каждый  прыщ
возомнил себя стратегом морской войны. Сидящие на берегу возле каминов любят
давать  советы тем, кто болтается  в море. Я не решил, что делать, но я буду
делать лишь то, что подскажет мне интуиция и ...может быть, сам Тирпиц!
     Мир  уже  трещал по всем  швам,  а  эфир  напоминал свалку  позывных  и
ответных  сигналов. В  этом чудовищном  хаосе  шумов и  разрядов французские
радисты  Туниса умудрились выловить едва попискивавшие,  словно придавленные
мыши, переговоры "Гебена" с "Бреслау". Адмирал Ляпейрер выслушал доклад:
     -  Немцы шляются где-то близко, -  предупредили его. - Но установить их
точные координаты невозможно...
     Ляпейрер  держал  флаг  на  дредноуте  "Курбэ", который  плоским блином
разлегся посреди безмятежного Тулонского рейда.
     - Хоть  кто-нибудь, - взывал  он, - может  ли  четко  дать  мне  ответ,
началась  ли война Франции с Германией? Париж советует мне  ловить "Гебена",
но при этом умники Парижа  указывают  ловить  его только при открытии боевых
действий на море.
     - Россия уже вступила в войну, - отвечали адмиралу.
     -  Так это русские: им всегда  что  воевать, что мириться - один  черт,
лишь бы  они  были первыми...  Срочно свяжитесь по радио  с  англичанами  на
Мальте, что они скажут?
     - К  великому сожалению, - отвечали адмиралу,  - Париж еще не дает  нам
согласия на  вскрытие  пакета  с  секретным радиокодом  для  связи с  нашими
союзниками...
     В ночь на 3 августа "Курбэ" покинул Тулон. За кормою флагмана, будто на
привязи, тащилась эскадра французских кораблей, которые двигались  к берегам
Алжира.  В  это  время  Ляпейрер  был уверен,  что  немцы маневрируют  возле
Мессины, но англичане считали, что Сушон уже вырвался в открытое море.
     В  салоне флагманского "Индомитэбла"  адмирал Траубридж  вникал  в суть
директивы,  полученной от  Черчилля,  который указывал  ему: "Ваша  цель-это
"Гебен". Следуйте за ним, куда бы  он ни пошел... война, видимо, неизбежна".
Траубридж размышлял вслух перед Кеннеди, командиром "Индомитэбла":
     - Сушона видели огибающим Сицилию с  юга.  Конечно, он побаивается быть
запертым в  Адриатике на австрийских базах и, возможно, станет прорываться в
Атлантику - даже под пушками Гибралтара... Не так ли, дружище?
     - Сейчас, - хмуро  отреагировал Кеннеди, -  важно знать позицию Италии:
останется ли она третьим, который хохочет, когда двое дерутся? Кому, нам или
своим  союзникам,  она  откроет  ворота  Мессинского  пролива  для   прохода
кораблей?
     Впрочем,  сама  Англия  еще  хранила  свой  гордый  нейтралитет.  А  на
французской эскадре  по-прежнему даже не знали,  что  Германия  уже объявила
войну  Франции.  На  рассвете  4  августа  адмирала Ляпейрера не  слишком-то
вежливо разбудили:
     - Срочная радиограмма из Алжира!
     - О боже, что там еще стряслось? Читайте.
     -  "Гебен"  уже  громит  своим главным калибром  гавань  Филиппвиля,  а
"Бреслау" обстреливает наш порт Бона...
     На  "Курбэ" подняли  пары,  заторопившись на  запад,  но  там  немецких
крейсеров уже не  было. Зато их обнаружили  англичане,  и при виде "Гебена",
спешащего  на  восток,  врубках  "Индомитэбла"  возникло  немалое  смятение.
Кеннеди спрашивал:
     - Между нами войны еще нет, и давать ли мне салют, дружески приветствуя
германского адмирала Сушона?
     Траубридж  через   оптику   дальномера  оглядел   серые  тени  немецких
крейсеров, грузно летящих в сторону Сицилии:
     -  Если   мой  коллега  Вилли  Сушон  не  поднял   на  "Гебене"  своего
адмиральского флага, значит, и нам давать салют не надобно. Срочно радируйте
в Лондон, что я уже повис "на хвосте" у Вилли и выпускать его из своих рук я
не собираюсь...
     Уайтхолл отвечал ему так, что от удивления можно было упасть с мостика:
"Гебен"  советовали задержать,  сделав  ему  предварительное предупреждение.
Кеннеди возмутился:
     - "Гебен"  - это  же не  домашняя  кошка, чтобы хватать  ее за  шкирку!
Предупреждение возможно  только бортовым  залпом,  на который он ответит нам
тем же, а тогда... война?
     Эфир  над  Средиземным  морем  снова  вздрогнул   -  Черчилль  повторно
радировал,  что крейсера Сушона лучше оставить  в покое до  5 августа, когда
британский кабинет  собирается  объявить  войну  Германии. Сигнальная  вахта
доложила Траубриджу:
     -  Германские крейсера выбросили  из труб  хлопки густого дыма - буруны
увеличились...  уходят!  Да,  на всех  оборотах  винтов "Гебен"  и "Бреслау"
отрываются от нас...
     Ясно, что  Сушон  рвался  прямо  в Мессинский  пролив,  куда  англичане
боялись  соваться. Траубридж спокойно досмотрел, как в  синеве  моря утонули
мостики и трубы немецких кораблей:
     - Нам тоже отходить малым ходом... на запад. Потеряв визуальный контакт
с Сушоном, Траубридж отправил свои крейсера бункероваться углем в Бизерту, а
легкий  крейсер "Глостер"  послал патрулировать  возле Мессинского  пролива.
Между тем Сушон уже  прибыл в Мессину, где комендант порта напомнил ему, что
Италия остается нейтральной:
     - Моему бедному  народу  даже  в мирные дни не хватает на макароны, так
зачем нам ввязываться в ваши дела?  Будет лучше, если вы уберетесь отсюда  в
двадцать четыре часа.
     Мы обещаем вам это, - успокоил его Сушон...
     Ночью он был разбужен шифровкой от гросс-адмирала  Тирпица: СЛЕДОВАТЬ В
ДАРДАНЕЛЛЫ.  Правда, Турция,  еще  не  завершив  мобилизации,  прикидывалась
сугубо нейтральной, но маска миролюбия сама упадет с лица султана, когда под
окнами его гарема  с  грохотом положат якоря  мощные германские  крейсера...
Сушон между тем не скрывал своего беспокойства.
     -  Меня, -  говорил он,  - сейчас тревожит самый  насущный вопрос: куда
делся Траубридж? Итальянские рыбаки болтают, будто его крейсера стерегут нас
возле  берегов Греции, дабы не допустить  нас в  Адриатическое море.  Охотно
верю, что это  похоже на правду, но тут возможны всякие вариации на извечную
тему: как полизать меду, чтобы тебя не покусали пчелы?
     - В любом  случае, - твердо решил Сушон, -  гросс-адмирал Тирпиц  прав:
нам открыта дорога только на восток...
     Покинув   Мессину,   "Гебен"   и  "Бреслау"  ринулись  на   прорыв,  их
бронированные форштевни расталкивали сумятицу волн.
     - Горизонт чист! - докладывали сигнальщики.
     - Это  подтверждает  мое мнение,  -  говорил Сушон,  - что Траубридж не
желает  связываться  с нами...  Кажется, его  не будет беспокоить  лишь наше
движение на восток.
     Один только легкий крейсер "Глостер", неожиданно появившись из утренней
мглы, никак не отлипал от германских крейсеров, постоянно радируя на  Мальту
о  своих маневрах.  Конечно,  в немецких экипажах  он  вызывал  лишь  жалкое
презрение:
     - Врезать  бы ему из  главного калибра, чтобы отстал... Нашему "Гебену"
достаточно  рыгнуть,  чтобы  эта английская шавка  упала в  обморок,  задрав
кверху лапки...
     Однако доблестный "Глостер" сам врезал снаряд под ватерлинию "Бреслау",
и тогда вмешался "Гебен",  всей  броневой  мощью  вставая  на защиту слабого
приятеля. Услышав рычание его орудийных башен, "Глостер" увильнул в сторону,
тем  более что Траубридж радировал ему:  Не  рисковать.  А в рубках "Гебена"
штурмана уже раскладывали карты Эгейского моря:
     - Стоит  проскочить  мыс Матапан,  и все тревоги  этой  сволочной жизни
останутся далеко за кормой, а мы попадем в блаженную страну восточной неги и
пылких одалисок...
     Вечером  10 августа  турецкий  султан  Мехмед V  из  окон своего дворца
разглядел серые махины "Гебена" и "Бреслау".
     Русский посол в Стамбуле заявил великому визирю:
     -  Согласно   международным  правилам  корабли  воюющих  держав   могут
находиться  в нейтральных портах,  каковыми  являются ваши, не  долее  одних
суток, после  чего  Россия  вправе требовать  от  вас  разоружения  немецких
кораблей, интернирования их экипажей.
     На этот демарш дипломата визирь султана отвечал:
     -  Все верно! Но ваш протест,  господин  посол, попросту неуместен, ибо
пришедшие  к  нам "Гебен"  и "Бреслау" уже  давно куплены  Турцией для  нужд
своего флота...
     Вслед за этим эскадры Англии и Франции блокировали выход из Дарданелл в
Эгейское море,  словно  запечатали  пробкой  бутылку; тем  самым  они давали
понять Сушону, что  ему лучше искать  легких  побед на  водах Черного  моря.
Сазонов в эти же дни имел неприятную беседу с английским послом Бьюкененом:
     - Не  скрою, нам будет нелегко объяснить русской общественности,  каким
образом ваш могучий флот позволил крейсерам Германии благополучно проскочить
в Дарданеллы,  создав  угрозу  на  юге России.  Наши  морские круги тоже  не
понимают этого!
     Бьюкенен  отвечал, что  для него остается  непостижимым странный, почти
нелепый прорыв немецких крейсеров:
     - Осмеливаюсь  думать,  это случайное совпадение  самых  непредвиденных
обстоятельств, что  никак  не  может  опорочить  незапятнанной  чести  флага
королевского флота.
     - Возможно,  -  кивнул Сазонов, как бы нехотя соглашаясь с послом. - Но
для нас, русских, несомненно  одно: Россия  обретает на Черном море опасного
противника, а флот султана отныне правильнее именовать германо-турецким...
     Англия  была возмущена, газеты  открыто  винили  Черчилля, а  крикливые
ораторы в лондонском Гайд-парке призывали:
     -  Адмирала  Траубриджа  пора тащить  на  виселицу...  Но  сначала  был
награжден  орденом   Бани  командир  крейсера  "Глостер"   ("за  дерзость  и
самообладание"),  затем   потянули  к  ответу  и  адмирала  Траубриджа.  Суд
британского  Адмиралтейства жесток.  За время своей очень долгой истории  он
приговорил к повешению множество адмиралов за нарушение ими инструкций, хотя
именно эти нарушения и приводили Англию  к победам. Но  Траубриджа  трибунал
оправдал, ибо, оказывается, секретные инструкции Адмиралтейства им  нарушены
не были...
     Между тем Энвер-паша настырно,  почти с  мольбою  просил Сушона принять
командование над всем турецким флотом:
     -  Чин   вице-адмирала  вам  заранее  обеспечен,  только  устройте  мне
замечательный повод для нападения на Россию...
     С гафелей крейсеров были спущены германские флаги, на мачты взметнулись
турецкие флаги  с полумесяцем.  В кубриках  немецкие матросы, хохоча  во все
горло, толпились возле зеркал, примерял на свои головы красные мусульманские
фески.
     - Ото! - веселились они. - Мы так прекрасно выглядим, что теперь уже не
стыдно показаться на бульварах Одессы...
     Турция еще колебалась между  войной и миром, но Берлин давил на Сушона,
а Сушон давил на турок:
     - Я  пришел сюда не ради того, чтобы любоваться синевою Босфора. Каждый
день,  проведенный здесь  без  пользы для общего дела, я считаю  позором для
себя... и для вас!
     Теперь Сушон угрожал не только черноморцам - калибр его орудийных башен
устрашал и султана, говорившего визирю:
     - Боюсь, если мы не объявим войну России,  этот Сушон оставит  от моего
Сераля груду дымящихся головешек...
     Судьба  войны  отныне  целиком  находилась  в  руках  Сушона,   который
сознательно провоцировал Турцию на войну:
     - Если войны нет, ее надо сделать. Уверен, что два-три хороших залпа по
крышам Одессы  -  и  Турецкая  империя сама  свалится  в  войну,  как слепец
проваливается в колодец...
     22 сентября Сушон  получил  пакет от Энвера-паши, который указывал, что
всякое  терпение иссякло: "Добейтесь  господства  на  Черном  море,  найдите
русский флот и атакуйте его без объявления войны..."
     Сушон сразу оживился:
     - На турецкие эсминцы "Тайрет" и "Муавенет" посадить  немецкие экипажи,
но флаги нести русские. Огней не гасить!
     В три  часа  ночи  они ворвались  в  гавань  Одессы, торпедируя русские
корабли и обстреливая  спящий  город.  Одновременно с  этим  "Гебен" обрушил
снаряды на Севастополь, но отполз в сторону, получив три  ответных снаряда с
береговых  батарей. В  ту же трагическую осень "Гебен" огнем с моря разрушил
вокзал и порт  в Феодосии,  а  крейсер "Бреслау" бомбардировал Новороссийск.
Немецкие снаряды рвались на улицах Пота...
     Английский посол Бьюкенен только пожимал плечами:
     -  Casus belli! Это формальный повод к войне... В  ноябре  черноморские
броненосцы вступили в открытый бой с "Гебеном" у мыса Сарыч. "Гебен" получил
прямые попадания  в корпус, в команде  было столько  убитых и  раненых,  что
Сушон,  прикрываясь  "шапками" дыма, счел  за  благо  ретироваться. Но скоро
отомстил   обстрелом   Батуми.  Однако  в   конце  года  черноморцы  с   ним
расквитались,  поставив  мины  по его  курсу, и флагман  турецко-германского
флота  дважды  содрогнулся  при взрывах,  после  чего и потащился  в ремонт,
надолго выбитый из игры...
     Под конец  войны  и в  канун революции русские  моряки все-таки загнали
"Гебен" и "Бреслау" в теснину проливов,  где они и прятались, словно крысы в
норе, зализывая свои раны.
     ...Адмирал  Вильгельм  Сушон скончался  в  1946  году,  пережив  гибель
монархии  Гогенцоллернов  и крах гитлеровского режима. О нем все забыли... Я
вспомнил о Сушоне,  когда  писал роман  "Моонзунд":  ведь  осенью 1917  года
эскадра Сушона прорывалась к нашему Петрограду. Но это еще не конец истории.
     Уходящий от нас XX века оказался  слишком трудным для каждого человека,
и не все секреты  его, военные и  политические, расшифрованы до конца. Пусть
читатель не  посетует,  если  я снова вернусь к себе  -  крохотной песчинке,
затерявшейся в стихийном хаосе грандиозных событий.
     Недавно я задал себе вопрос: что я делал в феврале 1942 года? В ту пору
я  умирал  от голода в блокированном Ленинграде, не имея даже пайки хлеба по
карточкам,  зато в конце  месяца меня щедро "отоварили" 25 граммами  какао в
порошке... Я выжил назло всем чертям! Я выжил, еще не зная тогда, что именно
в феврале 1942 года  "стратегическая ошибка"  Уайтхолла получила скандальное
продолжение, о  чем я  тоже писал в  своей документальной  трагедии "Реквием
каравану PQ-17".
     Да,  это был  скандал, весьма  схожий с  тем, какой случился  в  начале
первой мировой войны.  Академик И. М.  Майский, тогдашний  посол в  Лондоне,
писал,  что "два крупных германских военных судна "Шарнхорст" и "Гнейзенау",
ремонтировавшихся  в  Бресте  (французском),  прорвавшись  через  Ла-Манш  и
Па-де-Кале,  ушли в  Германию. Англичане  были потрясены  как необыкновенной
дерзостью немцев, так и поразительной близорукостью собственной обороны...".
Британское Адмиралтейство, столь  гордое своими традициями  и умение