и,  как   рыбины,  они
выскальзывали из прицела. Японцы передали открытым текстом по-русски:
     "Честь  вашему  мужеству.  Предлагаем  почетную  капитуляцию".  На  это
"Новик" озлобленно отвечал  работою  пушечных плутонгов -  с носа и с кормы,
избивая и уродуя надстройки "Цусимы", пока та не стала удаляться, кренясь на
левый борт, дымя  пожарами. Но японцы  боя не прекращали.  "Читоза" пошел на
сближение. "Новик"  тоже имел попадания,  убитых  даже не убирали  с постов:
вода  затопила румпельный  отсек, через пробоины, старые  и новейшие, внутрь
крейсера хлестала вода.  С головы мичмана Максакова шальным осколком сорвало
фуражку и опалило волосы. Он сказал, что без помощи рулей, управляясь только
винтами, им долго боя не выдержать. И Шульц, кажется, это понял:
     -  Видишь,  Архип, возвращаемся  в Корсаковск...  Радисты во  всю  мощь
корабельных антенн  глушили переговоры противника. С океана  вдруг нахлынула
тьма, и  где-то  вдали  японские  крейсера  скрестили  в  небе  бивни  своих
прожекторов, как слоны, обрадованные встрече в непроходимых джунглях.  Потом
эти бивни расцепились, один из них воткнулся прямо в борт "Новика", ослепляя
людей на его палубе.
     Шульц вызвал к себе окружного начальника Зальца:
     - Попросите, барон, жителей Корсаковска спрятаться в погребах. Я еще не
знаю, какое мы примем решение, но оно  может быть  и  самым трагическим  для
нашего крейсера.
     Стало ясно, что  "Новик" блокирован  в заливе Анива, а в Корсаковске не
было ремонтной базы. На  офицерском совещании предложили высказаться всем, в
том числе и мичману Максакову.
     -  Мы в заливе Анива, - сказал Санечка, - как и крейсер "Варяг" в бухте
Чемульпо,  так  пусть наш  доблестный "Новик" останется  в  народной  памяти
сахалинским "Варягом".
     -   Только  не   взрываться!  -  решили  офицеры.  -   Машины  "Новика"
великолепны,  мы  затопимся  через  кингстоны,  чтобы  после  войны  поднять
крейсер, и он еще послужит России...
     Убитых сдали  жителям, дабы  отнесли их на кладбище, раненых  свезли  в
лазарет.  Команда покинула  крейсер,  и "Новик", не  спуская флага, медленно
погрузился носом в море, но кормовая часть его палубы осталась над водою.
     Итак,  все  было  кончено. Пора  думать о  будущем. Офицеры крейсера  с
отвращением давили каторжных клопов в казарме, где их временно разместили, а
мичман Максаков жизни уже не радовался:
     -  Что будет с мамой, если она узнает, что ее любимый  сыночек, краса и
гордость семьи Максаковых, оказался на Сахалине? Ведь она может  решить, что
я совершил кровавое преступление и теперь в кандалах катаю по Сахалину тачку
каторжанина. Да тут для мамочки никакой валерьянки не хватит.
     -  Вы  правы,  юноша, -  согласился  штурман.  - Я думаю,  что всем нам
следует как можно скорее с каторги убираться.
     - Куда? -  грустно вопросил Шульц, оглядывая шуршащие стены, по которым
передвигались легионы бравых клопов, алчущих  насыщения. - До Александровска
отсюда шестьсот  верст тайгою, а  вы  знаете,  мичман, что такое сахалинский
комар?
     - На даче в Ораниенбауме меня иногда покусывали.
     - Так это столичные  комары. Вежливые. Все с  высшим образованием.  Они
прежде спрашивают человека - можно  ли его пососать?  А вы поинтересуйтесь у
местных жителей,  вам  скажут, что требуется один только час, чтобы ваши уши
стали свисать с головы,  как два уродливых  бублика, а  глаза  превратятся в
узенькие щелочки, словно у китайского богдыхана...
     Было еще  темно,  рассвет  едва  обозначился  над Сахалином,  когда  их
навестил штабс-капитан Гротто-Слепиковский.
     - Честь имею! - представился он.  - Господа, я не слишком-то разбираюсь
в  ваших  хитрых  морских  делах,  но  с  Лаперуза,  кажется, подкрадываются
японские крейсера...
     Воздух наполнился режущим скрежетом  - это японцы  с дальней  дистанции
стали расстреливать  "Новик" с таким усердием, будто  он,  уже  мертвый, все
равно мог мешать им. Русские газеты извещали читателей: "Неприятель  стрелял
по Корсаковскому, причем японцы не  жалели снарядов даже на  одиночных людей
на берегу. По уходе неприятеля выяснилось, что на "Новике" избиты две трубы,
торчавшие над  водой,  разбит  кормовой прожектор...  9 августа торжественно
хоронили  матросов, а раненые  выздоравливают". Но  через несколько  дней  с
маяка  "Крильон"  заметили  появление  военных  транспортов  "Ниппон-мару" и
"Америка-мару". Барон Зальца даже впал в уныние:
     - Жили мы себе и даже клопов не замечали. Стоило появиться здесь флоту,
как  сразу  все   полетело  кошкам  под  хвост,  и  теперь   только  успевай
поворачиваться...
     Японские катера  высадили десант на корму  полузатонувшего "Новика", но
солдаты  Слепиковского,  рассыпавшись в цепь вдоль  берега, покрыли самураев
метким  огнем  из винтовок.  Самураи с  воплями попрыгали обратно на катера,
спасаясь бегством, и транспорты  ушли несолоно хлебавши.  Шульц  с офицерами
погреб на шлюпке к своему несчастному кораблю. Здесь  они обнаружили  девять
подрывных  патронов,  которые  и  обезвредили.  Было   печально  ютиться  на
"пятачке"  кормовой  палубы  когда-то  гордого  красавца крейсера,  и  Шульц
разрыдался.
     -  Не могу!  - говорил он офицерам.  - Не  могу это видеть... Скорее бы
уйти отсюда в  Александровск, там мы выберемся до Николаевска, а потом... Мы
еще нужны отчизне!
     Барон  Зальца  был  рад  избавиться  от моряков.  Его  даже  пугала  их
"железная"  дисциплинированность,  словно  насыщенная  корабельным  железом.
Матросы между тем очень смело  просили  у  него спичек,  чтобы прикурить,  а
барону  такое  обращение  казалось признаком "анархизма".  Зальца  сам же  в
настойчивой форме уговаривал моряков поскорее убираться восвояси:
     - По сахалинским понятиям, шестьсот верст  - это сущая ерунда. Лучше уж
таежные  комары,  нежели  Корсаковские клопы.  У  нас большое  стадо  коров,
которых и погоните  сами.  Пока доберетесь до  Александровска, вы их съедите
целиком и еще скажете большое спасибо мне за мои заботы...
     Гротто-Слепиковский взмолился перед Шульцем:
     -  Конечно,  вы  вправе покинуть нас,  и мы  не  станем  удерживать. Но
снимите пушки с "Новика", отдайте их гарнизону. Вы же сами видите, что у нас
силенок совсем мало.
     Кавторанг ответил, что морская  артиллерия очень сложная  в управлении,
она  требует  специалистов  высокой  квалификации,  вместе  с  пушками  надо
оставлять комендоров с офицером.
     -  Добровольцев не будет, -  сказал Шульц. - На флоте  со старых времен
Петра Великого сохранился добрый  обычай: в затруднительных случаях доверять
судьбу жеребьевке...
     Один  за другим подходили  к нему  офицеры  и, прежде  перекрестившись,
тянули жребий - записочки, сложенные Шульцем в свою фуражку.  Взволнованные,
они развертывали бумажки с небывалым трепетом, словно аптечные конвертики, в
которых лекарство спасет или погубит, и снова крестились:
     - Слава богу, только не мне.
     - И не мне, господа.
     - Оборони, богородица!
     -  Пронесло и меня  мимо  проклятущего  Сахалина...  По  жребию  выпало
остаться  в Корсакове  с  корабельной  артиллерией  и  комендорами  крейсера
мичману Максакову.
     - Только очень прошу  вас, -  обратился он к офицерам,  -  не сообщайте
моей мамочке, что ее  сын застрял на каторге,  чтобы охранять ее от японских
"банзайщиков". Пусть она думает, что мичман  Максаков, как и прежде, плавает
под Андреевским флагом...
     Пушки  остались!   Но  музыканты   крейсера  "Новик"  никак  не  хотели
расставаться с музыкой  и тронулись во  главе колонны, неся на себе победные
трубы, геликоны и барабаны.
     ...врагу не сдается наш гордый "Варяг"!
     Пощады никто не желает!

     Подвиг "Новика" не  остался забыт.  Сейчас на  Сахалине протекает тихая
речка - Новиковка, а на берегу залива Анива рыбаки живут в поселке Новикове,
а  возле Корсаковска появился  памятник крейсеру  "Новик". Корабельная пушка
старых времен мрачно поглядывает с пьедестала в сторону  Лаперузова пролива,
словно напоминая всем  незваным пришельцам, что  на Сахалин им  лучше  бы не
соваться: здесь  живут наследники былой славы  - громкой славы  сахалинского
"Варяга"!

1. НЕ В ДОБРЫЙ ЧАС

     За все время  войны Россия  пропустила  через  поля битв  в  Маньчжурии
полтора миллиона человек -  это значит, что она задействовала армию, по силе
равную той, какую имел Наполеон в 1812 году, когда он пошел против России.
     Хотя   инициатива  в  войне  удерживалась  японцами,  а  русская  армия
оборонялась,  грешно  думать,  что  дела самураев шли  блистательно. Война с
Россией  была чревата духом наглейшего  авантюризма, ибо Япония питала  свою
военщину не внутренними  ресурсами, а надеясь на  подачки, которые она жадно
собирала с  Англии  и  США. Япония раньше  России устала  от войны, ее  силы
близились к полному истощению, а  Россия имела такой нерастраченный  золотой
запас, какой самураям и не снился.
     Наконец, рисовые поля японцев оскудели без удобрений, приученные год от
года поглощать  сахалинский  тук.  Обозреватель газеты  "Дзи-дзи"  задавался
вопросом: "Чем же мы еще удобрим наши поля, которые привыкли  к  сахалинской
рыбе?.. Ко  всему  этому следует прибавить китобойни в  Охотском море, ловлю
камбалы в Татарском проливе, охоту на русских бобров  и котиков... все это -
несметные сокровища, которые отняла у нас  война с Россией!" Некий профессор
рыбного института "Суисон-Кошучио" тогда же выступил с оголтелым призывом:
     -  Сахалин -  для  японцев!  Если наше  правительство  боится захватить
остров, так пусть выделит крейсера для охраны наших промыслов. Нельзя терять
золотые берега Сахалина...
     В русских газетах 1904 года  появилось сообщение  о том,  что  в Японии
возникла  "Лига  возвращения  Сахалина", в  эту лигу вступили самые активные
политические деятели. Если бы они тосковали только по крабам, по туку или по
морской капусте - это еще извинительно. Но "Лига" договорилась до резолюции,
в которой  перечислила все,  что  необходимо  Японии:  "Занятие Порт-Артура,
открытие  дверей  в  Маньчжурии,  покровительство  (читай  -  захват) Корее,
оккупация  Приморской области заодно с Владивостоком,  превращение Сибирской
магистрали в общее имущество держав (таких, как Англия  и Америка), наконец,
военная контрибуция..." Кому-то из членов "Лиги", наверное, было даже стыдно
за небывалые размеры японского желудка. Но тут возник опять тот же профессор
от рыболовства.
     -  Возможно,  - внес он поправку, - не  все  из  перечисленного  нами в
резолюции мы получим. Но мы, японцы, ни в коем случае не должны отказываться
от приобретения Сахалина!

     Михаил   Николаевич  Ляпишев  заметно  осунулся,  издергался,   в   его
распоряжениях  появилась суетная  бестолковость.  Сегодня  он  соглашался  с
Быковым, а завтра отменял  принятое решение, нетерпеливо выслушав полковника
Тулупьева. В ответ на упреки прокурора Кушелева губернатор признался:
     - Виноват,  состарился! Как говаривали в древности наши  предки о своих
немощных   боярах,   "оскудеша  премудрый   старцы,  изнемогоша  их   чудныя
советники...".

     Если  и   в   мирные-то  дни  сахалинцы  умудрялись  жить   впроголодь,
выклянчивая с материка, как нищие, хлеба  с селедкой, то в дни войны подвоза
не стало. Уже  начинала сказываться морская  блокада, а  появление  японских
крейсеров в заливе Анива даже пугало. Генерал-майор Кушелев сделал вывод:
     - Пока мы тут болтаем и разводим писанину, японцы обстрелом Корсаковска
уже напомнили нам, что война - это не канцелярская переписка... Мне искренно
жаль Михаила Николаевича, который никак не способен возглавить оборону.
     В конце августа губернатору телефонировал барон Зальца, сообщивший, что
команда с крейсера  "Новик" отправлена им - пешедралом! -  от Корсаковска до
Александровска:
     - Я дал им  вьючных лошадей  и  коров.  Моряки  спешат  быть  у вас  до
ледостава, желая  поскорее добраться до Хабаровска, чтобы принять  участие в
этой войне. Одно беспокоит меня...
     - Дойдут ли?  - спросил Ляпишев. - Сознаюсь, что и меня это тревожит. Я
ведь  помню,  что надзиратель Ханов  загнал  в тайгу  близ  Онора  восемьсот
человек,  а  из  тайги  выбрались живыми  только десять.  Моряки не привыкли
ходить пешочком.
     - Меня беспокоит  иное,  -  издалека ответил Зальца.  - Моряки оставили
здесь  корабельные пушки,  и  теперь  боюсь, что выстроенная ими  артиллерия
будет привлекать японцев, как блудливых котов валерьянка.
     Ляпишев дал "премудрый" совет:
     - Перекреститесь и сплюньте через левое плечо...
     Историю  с "Новиком" губернатор  держал пока  в секрете от сослуживцев,
чтобы не возникало излишних страхов, но Александровск скоро известился о бое
в Аниве от учеников реального училища, друживших с телеграфистами острова. В
один из дней Ляпишева посетил генерал Кушелев:
     - Штабс-капитан Быков заходил к вам?
     - Нет. И не жду. А что?
     - Да так, ничего. - Прокурор тяжело опустился на стул. - Наверное,  еще
зайдет. Мне, честно говоря, его жалко.
     - Быкова? Почему?
     - Вы же знаете, какая нездоровая атмосфера в наших северных гарнизонах.
Если наши  полковники высмеивают капитана Жохова  -  за  его значок Академии
Генштаба, то  смеются  и  над Быковым -  за  его желание учиться в  этой  же
академии.
     - Так что я могу для Быкова  сделать? Не поеду же я в Петербург сдавать
за него приемные экзамены. Что ему надо?
     - Просится на юг, где обстановка приятнее.
     -  Напротив! Именно на юге Сахалина  обстановка может ухудшиться. Но за
Быковым потащится и госпожа Челищева.
     -  Пусть.  Если  она влюблена,  так скатертью  дорога... Тем  более, вы
неосмотрительно  согласились  принять  на  Сахалине  целую   партию   сестер
милосердия из Николаевска.
     - Да! Честные патриотки. Самоотверженные.
     -  Честные-то  давно погребены  в Порт-Артуре,  самоотверженные  кладут
головы в Маньчжурии, - отвечал Кушелев с  присущей ему прямотой. Направляясь
уже  к дверям, он добавил: - Думаю, Быкова не стоит удерживать, как не стоит
держать в Алtксандровске и Клавдию Петровну... пусть едут!
     Скоро частный пароходик "Муха" доставил на Сахалин отряд "Имени великой
княгини Елизаветы  Федоровны" -  сорок  разгульных бабенок, видевших  в этой
войне только повод  для  развлечений.  С  ними прибыла  походная  церковь  с
иеромонахом и псаломщиком. Кушелев не ошибся в их  нравственности. Вечером в
клубе сестрицы  устроили хорошие танцы-шманцы,  а духовный  причт,  подобрав
рясы, наглядно показал сахалинцам, как надо отплясывать гопака-трепака. Даже
каторжане говорили:
     - Гнать бы их всех обратно поганой метлой...
     Под осень  в  городе появились  первые моряки  во  главе с  кавторангом
Шульцем, за ними подтягивались из тайги отставшие,  изнуренные  утомительным
переходом.  Жители  встречали  их  с  большой  сердечностью, но смотрели  на
моряков с жалостью:  черные от дыма костров,  в  драной одежде, распухшие от
укусов мошкары,  они, казалось, сейчас упадут  на землю и не встанут. Однако
новиковцы сами дотащились  до  конторы  телеграфа,  желая  сразу  оповестить
родных, что  они живы, что  скоро  они  снова займут место  в  боевом  строю
российского флота.
     По  случаю  их прибытия  в клубе устроили ужин  для офицеров  крейсера.
Моряки  держались замкнуто,  трезво  и  строго. После осады  Порт-Артура им,
вышедшим из  самого пекла морских сражений, было противно  видеть сюсюкающие
рожи  тюремщиков, их расфуфыренных  жен с претензиями  на "светскость",  они
брезгливо сторонились пьяненьких сестер милосердия. Статский советник  Бунте
извинялся, что нет  шампанского,  а Слизов уговаривал выпить какой-то бурды,
пахнущей свекольным отваром. Кавторанг Шульц  громко сказал, что ему страшно
за Сахалин:
     -  Если сейчас здесь  появится  хоть  взвод японцев,  вся  эта  сволочь
разбежится по кустам. Да и смешно было бы ожидать героики от каторги! Теперь
я жалею,  что оставил в Корсаковске нашего мичмана Максакова.  Ведь пропадет
юноша... И там все разбегутся, а он останется при своих пушках!
     Ляпишеву   было  стыдно  перед  моряками.  Когда  новиковцы  отплыли  в
Николаевск на той же "Мухе", он немедля посадил в "сушилку" иеромонаха с его
псаломщиком, а насчет сестер милосердия распорядился жестоко:
     -  Оставлю  только  красивую  Катю Катину,  которая  любит  слушать мои
анекдоты. Остальные пусть  убираются в Дуэ, в Дербинское или Рыковское,  там
им станет не до хиханек...
     Российское  телеграфное  агентство  скоро  известило  империю,  что  на
Дальний Восток  тронулась  из  Балтийского  моря  могучая  эскадра  адмирала
Рожественского,  и  среди  чиновников  Сахалина  сразу  началось  ничем   не
оправданное ликование:
     - Теперь и Порт-Артур будет в целости, и на Сахалин враги не полезут...
Балтийский флот не ударит лицом  в грязь, адмирал тоже хорош, наведет в море
порядок.  Спрашивается:  зачем мы  сидим  на  чемоданах, ожидая  самураев по
задворкам? Не пора ли всем вернуться по своим домам  в Александровске, чтобы
жить, как все люди живут... чинно, благопристойно!
     Эскадра Рожественского вышла не  в  добрый час: русский  народ  еще  не
успел оплакать  павших в битве  при Ляо-яне, как  началось сражение  на реке
Шахэ,  в котором  Куропаткин  пытался  вырвать  инициативу у  самураев, дабы
выручить   осажденный  Порт-Артур,  но  кровопролитие  на   Шахэ  неожиданно
оказалось слишком жестоким - и для русских и для японцев.
     Михаил Николаевич пожелал видеть Жохова:
     -  Вы,  как генштабист, обрисуйте  мне в двух словах: кто был  лучше  и
активнее на Шахэ - мы или японцы?
     - Все были  хороши, и все были  плохи, - ответил Жохов. - Японцы, как и
наш Куропаткин,  наделали массу ошибок.  Если бы у нас  был  командующим  не
Куропаткин,  а  другой, мы  бы  давно пили  чай  в  Нагасаки  и  заедали его
мандаринами.
     - Все-таки нельзя же так отзываться о своем командующем! Вас послушать,
- сказал  Ляпишев,  - так  и жить не хочется.  Со мною  вы,  конечно, можете
говорить  все,  я  согласен   выслушать  любую  крамольную   мысль.   Однако
воздержитесь от подобных преувеличений с офицерами нашего гарнизона.
     Жохова это замечание сильно задело:
     - Но я ведь литератор, а значит, обжигаюсь, когда лишь чуточку тепло, и
замерзаю, когда прохладно. Как вам угодно, но литература-матушка держится на
гиперболах. Это в бухгалтерии нужна точность, а в литературе необходим образ
Гаргантюа - почти гомерический, образ Плюшкина - мизерный... Иначе нам бы не
чтить великого Рабле, не восхищаться Гоголем!
     Как и предрекал Кушелев, Быков явился.
     -  Уже все  знаю, -  встретил  его Ляпишев.  -  На одном  месте  вам не
сидится.  А  ведь там,  в Корсаковском округе,  и  без  вас достаточно  сил:
полковник Арцишевский,  отряды Таирова, Полуботко и Слепиковского,  наконец,
моряки оставили целую батарею, так зачем вы нужны со своими партизанами?
     Валерий Павлович  был  убежден, что заливы Анива  и  Терпения открывают
ворота на Сахалин, если что  и начнется  серьезное на острове,  так начнется
именно в Корсаковском округе.
     - Не  тепла ищу  и не  места, где  лучше.  В доказательство  я согласен
дислоцировать  свой  отряд хоть в  Найбучи  за  Онором,  ведь  японцы  могут
высадиться даже в тех краях.
     - С вами и Клавдия Петровна?
     -  Не  оставлять же  ее  здесь...  на этом пиру!  Каково ей подчиняться
сестре милосердия Кате Катиной?
     Ляпишев стыдливо отвел глаза в сторону.
     - Ну  что ж,  - позволил он,  - отправляйтесь  в Найбучи, я уверен, что
Сахалин вы закроете со стороны залива Терпения...
     В столицу острова  опять перетаскивали  имущество,  архивы  учреждений;
вернулись по своим домам семьи  чиновников. Начались прежние вечера в клубе,
обеды  и  ужины,  никто  не  думал  о  плохом,  все  верили  в  мощь эскадры
Рожественского.
     -  Адмирал -  душка, -  говорила  госпо