Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Пикуль Валентин. Каторга -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  -
ерез окошко, как над покинутым Александровском растет черный гриб дыма - это горела "кандальная" тюрьма. При Ляпишеве в этот час не осталось добрых советников, зато образовался "штаб" из числа бездельников, понимавших, что близ губернатора им будет намного безопаснее... Фенечка Икатова нашептала Ляпишеву: - Заведут вас эти советники, куда и Макар телят не гонял. Коли до генерала дослужились, так будьте же генералом... Бунте настаивал, чтобы в Рыковском не вздумали воевать, иначе в боевой обстановке спалят и тамошнюю тюрьму: - А куда же сажать преступников после этой заварухи с японцами? Я уже перенес в Рыковское свое управление гражданской частью и заклинаю вас, Михаил Николаевич, сдать Рыковское без боя, дабы не возникло излишних эксцессов. Ляпишев сделал рукою неопределенный жест: - Но ведь в Рыковском нас должен укрепить Тулупьев. - Он укрепит... как же! - ответил Бунте. - Мне телефонировали, что полковник Тулупьев забрал свою жену, нагрузил три подводы всяким барахлом и поехал сдаваться японцам. - Как сдаваться? - Под видом тюремного инспектора. Очевидно, из принципа: моя хата с краю, я ничего не знаю... Услышав такое, Ляпишев поник. Тут прискакал на лошади капитан Жохов, почерневший за день от дыма и солнечных ожогов. Он с порога крикнул, что нельзя же так драпать: - Закрепимся хотя бы на перевалах и дадим самураям звону, чтобы они не думали, будто здесь для них загородная прогулка. Ляпишев неожиданно вспомнил - с горечью: - Японцы всех обвели. Даже меня, старого олуха. Кабаяси ведь обещал заплатить мне по иене за страницу, чтобы я сочинил предисловие к их альбому с видами Сахалина... Ну, я постарался! Только где мы этот альбом видели? - Я видел! - вдруг сказал Сергей Леонидович. - Да быть того не может. Разве его издали? Жохов достал из сумки книжку небольшого формата, которую можно носить при себе - даже в кармане мундира. - Полюбуйтесь на ваши виды, - сказал он. - Этот альбомчик я забрал у японского офицера, убитого нами. Тут представлено все, что надо. Ориентиры на местности, маяки "Жонкьер" и "Крильон", вот вам дорога на Онор и завалы на реке Поронай. Такой альбом имеется у любого японского ефрейтора, а у нас офицеры даже дороги от Александровска не ведают... Угнетенный стыдом, Михаил Николаевич промолчал. Тут на коляске подъехал Кушелев, в штабной избе он бурно заговорил: - Если после падения Порт-Артура и поражений в Маньчжурии мы вопили себе в оправдание, что не были готовы к войне с Японией, то Сахалину нечем оправдать себя перед народом: у нас было достаточно времени для подготовки. Но мы ничего не сделали. Если не считать, что получили "подъемные"... Ляпишев даже не обиделся на прокурора: - Тут до вас был Бунте! Он жалобно просит, чтобы мы оставили Рыковское с его тюрьмою как есть... без боя... - Так что же нам? - возмутился Кушелев. - Ради карьеры Бунте и возлюбленных им тюрем полезать в болота и сидеть там в грязи по самые уши? Пошел он к чертям, рак такой! Жохов на листке из блокнота быстро набросал схему главных путей и рек внутри Сахалина. - Никто не сдает врагу главный узел дорог, который невольно становится главным узлом сопротивления. Как можно оставить Рыковское, если к югу от него тянется просека к Онору, а к северу - дорога на Дербинское? Рокадных сообщений на Сахалине нет, зато все дороги вписываются в извилины речных долин - реки Тымь на севере и реки Поронай на юге. Если этого не понимает Бунге, то мы, понимающие, должны удерживать Рыковское из последних сил... Наконец, - заключил Жохов, - не стоит забывать, что в Корсаковском округе еще не сложили оружия ни отряд Слепиковского, ни отряд Быкова! - Молодцы, герои! - похвалил их Ляпишев. - Я уже послал к Онору свежий отряд капитана Сомова... на помощь им! Генерал-прокурор Кушелев вдруг сгорбился: тяжелой походкой, чуть покачиваясь, он направился к дверям. - Отряд Сомова уже капитулировал, - сказал он. - Где? - Как раз в Оноре... Колыхнулась цветастая занавеска, за которой укрывалась постель с лежавшей Фенечкой, послышался се вздох: - Вояки! Даже не сдаются в плен, а сами лезут в плен, будто японцы их там всех медом станут намазывать... Ляпишев вопросительно взирал на Жохова. - Не знаю, что и думать, - отвечал тот. - Я всюду ощущаю самое натуральное свинство... Легко, наверное, быть героем, когда люди видят твой подвиг, обещая сохранить его для народной памяти, и трудно идти на подвиг, заведомо зная, что погибнешь безвестно... Корней Земляков никогда бы не отыскал отряд Слепиковского, если бы не подсказывали местные жители - редкие одиночки, чудом уцелевшие после погромов. Ночуя в опустевших деревнях, дружинник мучился от противного запаха, который оставляли после себя японские солдаты (очевидно, от химических зелий, употребляемых ими в борьбе с русскими насекомыми). Слепиковский никак не мог оторваться от района Хомутовки и Владимировки, где его поддерживали остатки населения, не мог он и проломиться к северу, огражденный от Быкова сильными вражескими заслонами. Неожиданное появление Корнея Землякова с запиской от Быкова внушило ему надежды на возможность соединения двух отрядов - в один, более мощный. - Поживи у меня денек-другой, а я подумаю, - сказал он Корнею и, все продумав, велел готовиться в обратный путь. - Я не буду давать тебе никаких записок... сам понимаешь, не маленький! Не дай-то бог, еще попадешься. Корней понятливо кивнул Слепиковскому: - И не надо. Память хорошая. Все упомню. - Я не пойду к Отрадне, а сразу поведу отряд дальше на Сирароко, запомни это слово: Си-ра-ро-ко. И пусть Быков с отрядом ждет меня в Сирароко десять дней. Если не появлюсь в срок, значит, меня уже нет в живых на свете, и пусть Быков выбирается к своим уже без меня... Иди! Корней долго шел лесом, падями и еланями, сторонясь большаков, для ночлегов избирал самые глухие деревеньки, Но однажды ночь застала его на каких-то выселках, где уцелел только дом старосты, который принял его очень любезно: - Не к Онору ли, милок, путь держишь? - Не. Я так... спасаюсь. - Ох, не ври мне, парень, - сожмурился старик. - Не тебя ли япошки какой денечек сторожат на дорогах? - А зачем я надобен, чтобы меня сторожить? - Известились, будто от Быкова посланец был к Слепиковскому. Похоже, ты это... Но меня, милок, не пужайся. Я вить добрый, тока вот фортуна мне малость подгадила. - А по какой статье... фортуна-то? Старик захихикал и сразу стал гадостно противен Корнею, когда сознался, что пошел на каторгу за сожитие со своею дочерью. Но вины за собой он не признавал: - Не преступник же я! Кто ее кормил? Кто одевал? Коли с базара еду, завсегда ей гостинцев везу... Мне аблокат (ен в очках был, ученый барин!) картинку показывал: старец Лот с дочерьми гуляет. Лоту, значица, можно гулять, с него даже картинки малюют всякие, а почто мне-то нельзя? Земляков устроился ночевать на лавке и в дремоте услышал, что в хлеву замычала телка; предсонным сознанием он еще подумал: "Как же это телку японцы не увели?" Корней был разбужен средь ночи паршивым сахалинским Лотом: - Парниша, вставай... за тобою пришли. Японские солдаты молча скрутили Корнею руки за спиною, отвели его на лесную поляну, где возле костерка сидел молодой самурай офицер в желтых гетрах, и на веточках он поджаривал червивые после дождя грибы. Перед Корнеем разложили пачку измятых русских денег, набор японских открыток с позирующими проститутками и бутыль с английским виски. - Все твое, - сказал офицер на ломаном русском языке, но Корней его понял. - Можешь забирать. Сначала говори: куда пойдет храбрый Слепиковский, где его встретит Быков?.. Корней оглядел гроздья еловых шишек, свисавших над ним, позавидовал весело скачущим белкам. Потом понурил голову, готовя себя к самому худшему. Но - промолчал. Тогда его стали пытать и мучить тесаками столь жестоко и бесчеловечно, что он орал изо всех сил, а с соседнего хутора отвечала ему телка - долгим и жалобным мычанием. Потом он видел, как стянули с него сапоги и сунули в костер его ноги... - Где Быков встретит Слепиковского? - Не знаю никого... ничего не знаю!.. Вспомнилось, как бил его следователь Недорога, и он не выдержав побоев, подписал все протоколы допроса. Но теперь ничего не надо было подписывать, а только произнести единое слово "Сирароко" - и страдания кончились бы сразу. Но он принял от самураев неслыханные муки, так и не сказав ничего своим палачам. Последнее, что запомнил парень, это как ставили его на колени. Потом велели наклонить голову... За его спиной взвизгнула сабля! И, потеряв голову, он не потерял своей чести. Безвестный каторжанин "от сохи на время" Корней Земляков жил хуже других, а умер он лучше тех, которые жили лучше его. Он отошел прочь с земли как честный русский человек, как верный патриот России-матери, которая - волею судьбы - воплотилась для него в этом острове людских невзгод и печали. 10. РЫКОВСКАЯ ТРАГЕДИЯ Кушелев, стоя на пригорке, бил по японцам из винтовки, и было видно, как сильная отдача выстрелов раскачивает его, уже пожилого человека, а над головой генерала японские пули кромсали и вихрили листву деревьев. - Уйдите! - кричали ему. - Вас же убьют. - Еще обойму, - отвечал Кушелев. Преисполненный отчаяния, он, кажется, сознательно искал смерти. Японцы - на плечах бежавшего от них Болдырева - ворвались в Дербинское; среди дружинников и солдат, отходящих на Рыковское, появилось боевое ожесточение. Каторга не смогла вытравить из ополченцев любви к поруганной родине, а Кушелев выпускал по врагам пулю за пулей, и сейчас он, прокурор Сахалина, был заодно с теми людьми, которых раньше судил, карал и преследовал. В эти дни английская "Дейли геральд" признала, что Сендайская дивизия Харагучи понесла невосполнимые потери. Один из ударных японских батальонов оставил на поле боя почти всех солдат, включая и полковника, обвешанного орденами. Иностранные газеты писали, что никакие репрессии не подавили в сахалинцах сопротивления, хотя каждый дружинник знал, что, взявшись за оружие, он уже обречен. Солдат гарнизона еще мог сдаться в плен на общих правах, но каторжанин или ссыльный, пойманный с оружием в руках, будет умерщвлен самым злодейским образом... Кружилась, сорванная пулями, листва. - Еще обойму! - потребовал генерал Кушелев, и, шире расставив ноги в высоких сапогах, он продолжал стрелять. Рыковское, помимо тюрьмы, насчитывало шестьсот дворов, по виду напоминая большое русское село; здесь заранее расположили склады боеприпасов и питания для гарнизона. Жители окрестных селений сбегались теперь именно в Рыковское - с детьми и женами, для них открыли пустовавшую тюрьму, и тысячи обездоленных людей искали спасения за ее "палями". Беженцы заполнили все камеры, плотно сидели по нарам, даже в карцерах было не повернуться от теснотищи. Среди каторжан и поселенцев было немало "вольных", которые тоже нашли приют в тюрьме, лишь бы не оставаться под пятой оккупантов. - Тюрьму не тронут! - говорили эти люди, почему-то уверенные в том, что тюрьма всегда неприкосновенна... Потрясенные ужасами вражеского нашествия, уже потеряв многих близких, оставившие свои дома, беженцы удивлялись, что Сахалин так быстро заполнялся японцами: - Ну чисто тараканы! Ползут и ползут. - И отколе их стока? Ведь сами-то махоньки, кажись, любого из них баба на ухвате в печь посадит... - Хуже разбойников! Даже с детишек все крестики посрывали. Сапоги сразу отнимут. Что ни увидят - отдай! И на штык показывают. А с лошадьми лучше не покажись - вмиг отберут... Сахалинская мемуаристка Марина Дике, наблюдавшая за повадками солдат Сендайской дивизии, сложила о них мнение, что они правдивы и честны меж собою, зато коварны с другими людьми; японцы трезвы, практичны, но все донельзя меркантильны, как барышники. С покоренными самураи бессердечны и жестоки, а животные в их руках - это мученики: японцы никогда не умели ухаживать за скотом и лошадьми, потому они их только терзают и колотят... Среди русских самураи распространяли дикую версию, что война на Сахалине закончится сразу же, как будет пойман ими военный губернатор острова Ляпишев: - У нас в Японии много ваших пленных генералов. Не хватает лишь генерала юстиции. К сожалению, ваш губернатор так быстро бегает, что нам его не догнать... Японцы говорили об этом так, словно речь шла о собирании коллекции: вот генералы от артиллерии, от кавалерии, от инфантерии, где бы еще достать генерала юстиции? Между тем отряды дружинников задержали самураев на Пиленгском перевале. Заложив на высотах гор фугасы и оставив боевые заслоны, отступающие спускались вниз - на Рыковскую дорогу; телегу Ляпишева безжалостно вихляло и колотило на камнях. Фенечка, лежа среди чемоданов с имуществом, жалобно просила: - Михаил Николаевич, уж коли судьба-злодейка сосватала нас, так хоть теперь-то не бросьте меня посреди дороги. - Не надо... прошу тебя, - умолял ее Ляпишев. Телегу трясло дальше, а Кушелев сказал: - Она-то вас уже не бросит, только вы, Михаил Николаевич, не оставьте ее... больная она, жалко! Не умерла бы... Появился капитан Жохов. Ляпишев был ему рад: - Вот человек, который всегда появляется кстати, иногда же совсем некстати. Но мы его выслушаем... Жохов сказал, что генерал Харагучи, очевидно, уже сидит в конторе Дербинского, откуда выступило его войско для занятия Рыковского, и, если Рыковское захвачено японцами, то его необходимо вернуть, пока не поздно. - Сил для этого у нас хватит! - заверил Жохов. Пока они договаривались о нападении на Рыковское, Бунте сдавал Рыковское японцам. Ради такого случая он обрядился в мундир, старосте вручил поднос с хлебом и солью. - Причеши свою бороду, веди себя с достоинством, - поучал его Бунте. - Японцы тоже люди, и они, приметив наши мирные намерения, не посмеют творить зло... Со складов Рыковского позвали военного интенданта Богдановича, чтобы он, как офицер, дополнил общую картину гражданского смирения. В эту компанию затерся босой следователь Подорога, но Бунте велел ему убираться подальше: - Что подумают японцы, когда увидят грязного босяка в фуражке судебного ведомства... Не позорьте Россию! Сами же они позорили Россию в наилучшем виде, даже приодетые, при всех регалиях власти - гражданской и военной. Японская кавалерия галопом вступила в притихшее Рыковское, самураи проскакали до главной площади, быстро расставляя свои караулы на поворотах улиц. Японский офицер, спешившись возле церкви, не совсем-то понимал, чего хотят от него эти вежливые русские, особенно бородатый старик, сующий в руки ему поднос с хлебом и солонкой. Кажется, он решил, что они видят в нем покупателя, который не откажется купить у них этот поднос... Бунге обратился к помощи переводчика: - Передайте своему генералу Харагучи, что в Рыковском все в должном порядке, чины тюремного правления на местах, в селе остались только мирные жители... и в тюрьме! Ночь прошла спокойно, а на рассвете к Рыковскому подошли дружинники и дали японцам бой. Японская кавалерия, отстреливаясь, ускакала обратно в Дербинское, чтобы доложить Харагучи о хитроумной засаде, которую им устроили в Рыковском эти коварные русские - под видом торговли хлебом с солью. Ляпишев, гордясь победой, красовался со своим "штабом" на главной площади Рыковского, говоря жителям: - Мы тоже умеем побеждать... не все японцы! Бунге умолял губернатора как можно скорее убираться из Рыковского, которое он уже сдал японцам по всем правилам культурных народов, а теперь тревожился за свою семью: - Не губите нас! Сейчас японцы не поверят в наши добрые намерения. Что я скажу им, когда они вернутся? "Штаб" губернатора согласился с доводами Бунге. - В самом деле, - волновался поручик Соколов, - вот как нагрянут сюда, от нас и костей не останется. - Да! - вмешался капитан Жохов. - С дозоров уже донесли, что от Дербинского двигается большая колонна японцев. Вот настал момент, чтобы дать решительный бой... Но Ляпишев на битву не решился, и все отряды потянулись онорской дорогой к югу, где и застряли с обозами в болотистых падях. Фенечка смотрела, как колеса телеги медленно погружаются в рыхлый мох, из-под которого выступала рыжая вода таежной трясины. Кутая плечи в пуховый платок, она зябко вздрагивала, говоря осуждающе: - Отвоевались, мать их всех... шибко грамотные все стали! С кем ни поговоришь, у каждого свое мнение. А вот раньше были темные, никаких своих мнений не имели, зато врагов лупцевали так - приходи, кума, любоваться... Вечерело. На упругой болотной кочке сидел прокурор Кушелев. Теперь на него лучше не смотреть: измятое лицо, давно не бритое, заросло неопрятной щетиной; он поднял воротник шинели, глухим бормотанием отвечая на слова горничной; - Что, вы там бормочете? - спросил его Ляпишев, наблюдая, как медленно разгорается отсыревший хворост. Кушелев судил себя и всех по очень большому счету: - Я говорю, что прожил пятьдесят лет... дослужился до генеральских эполет и, как русский офицер, не имею права терпеть этот позор. Мы пожинаем плоды преступного разгильдяйства и головотяпства: авось японцы не придут, авось мимо их пронесет. А теперь я, генерал-майор русской армии, сижу на болотной кочке и спрашиваю сам себя: кто виноват в моем бессилии? Кому я обязан за это свое бесчестие? - Хватит бубнить! - обозлился Ляпишев. - Никто не виноват, что так случилось. Я сделал все, что мог, и даже больше. Конечно, я подозреваю, как и вы, что после войны станут искать "стрелочника", который всегда виноват, а пальцы историков будущей России станут указывать персонально на меня. - Но мне бесчестья не пережить! - сказал Кушелев и, поднявшись с кочки, медленно побрел в сумерки темнеющего леса; долго было слышно, как под его сапогами хлюпает и чавкает грязное сахалинское болото... В русском лагере появился японский офицер, прибывший из Дербинского, он передал Ляпишеву пакет от Харагучи. - Это не ультиматум! - сказал он, открыто улыбаясь. - Это лишь дружеское сочувствие моего генерала, выраженное лично вам, и мой генерал, входя в ваше безвыходное положение, предлагает вам почетную капитуляцию... Если господа офицеры вашего геройского штаба пожелают сохранить свое имущество, им в этом не будет отказано. Ближайшим же пароходом все пленные будут доставлены в наш город Сендай, где вы будете пользоваться всеми благами европейской цивилизации. -Раздался выстрел, и он был таким неожиданным в лесной тишине, что все вскочили. Поручик Соколов крикнул: - Проверьте, кто там стреляет? - Это генерал Кушелев, - донеслось издалека. - Зачем? - Прямо в лоб себе. Кончился... Японский офицер не перестал улыбаться: - Итак, что передать от вас генералу Харагучи? Это был день 15 июля 1905 года. Над телом прокурора Кушелева кружили полчища комаров, всасываясь в мертвеца острыми жалами, чтобы насытиться его остывающей кровью.

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору