ал  в
Александровске, всюду афишируя, что  составит  нефтяной синдикат, после чего
даже на "кандальных"  каторжан, сидящих на параше, низвергнутся колоссальные
прибыли... А  теперь скажем правду:  даже не консул  Кабаяси, а именно  этот
"тихий американец" ван (или фон) Клейе являлся главным осведомителем Зальца,
от  него  барон  и  узнал  о  появлении  в   японском  генштабе  пана  Юзефа
Пилсудского. Правда будет нами продолжена: щедрая любезность Клейе требовала
ответной  информации,  а потому барон Зальца регулярно оповещал Клейе о всех
делах на русском  Сахалине, и нетрудно догадаться,  куда  же в  конце концов
поступали эти сведения...
     В  биографии  этого  остзейского  негодяя  из  Курляндии  не  все  было
благополучно, иначе  барон не  "загремел" бы  на Сахалин. Он телефонировал в
Александровск - самому губернатору:
     - Ваше  превосходительство,  у меня в Корсаковске появился некий  агент
торговой фирмы по  имени Фабиан  Вильгельмович  Баклунд. Я  уже веду за  ним
тихое негласное наблюдение,  но ничего предосудительного пока  не обнаружил.
Вы его знаете?
     - Ничего не знаю,  - сказал  Ляпишев.  -  Но помнится, что я  визировал
паспорт Баклунда по прибытии его на Сахалин.
     - Баклунд утверждает, что начало войны застало его в сахалинской глуши,
где он задержался из-за болезни племянницы.
     - Да, да, -  ответил Ляпишев, -  теперь я вспомнил! Кажется,  он был  у
меня еще до моего отъезда в отпуск...
     (Ляпишев действительно  знал Баклунда,  но  подлинный Баклунд отплыл  с
Сахалина еще осенью  прошлого  года, о чем губернатору не было известно.)  И
барон  Зальца   успокоился.  Но  Полынову  предстояло  серьезное  испытание!
Конечно, он предвидел,  что за ним установлено  наблюдение, вслед за которым
последует  неизбежное  свидание с  окружным начальником. В подобных  случаях
надо идти прямо на тигра, а не убегать от него.
     Гротто-Слепиковского он спросил:
     - Где бывает по вечерам ваш глупый барон?
     - Этот умный барон играет в клубе на бильярде.
     - А ты посидишь дома, - велел Полынов Аните.
     - Не уходи без меня... я боюсь за тебя!
     - Ерунда,  -  ответил  Полынов, заряжая  браунинг.  В  бильярдной клуба
Зальца предложил Баклунду разыграть партию. Баклунд ответил ему согласием на
отличном немецком языке, что понравилось барону. Великолепный игрок,  Зальца
обошел бильярд по кругу, предупредив соперника:
     -  А  я вас "дворянским"...  не возражаете? "Дворянским" ударом, пустив
шар зигзагом, барон заколотил в лузу два шара  подряд  - "модистку" (No 2) и
"барабанные палки" (No 11). Полынов-Сперанский-Баклунд сказал:
     -  Своим  умением вы  доставили  мне  приятное  волнение.  А  я  вас...
"кочергой" прямо в "бабушкино наследство"!
     Семеркой он уничтожил  восьмерку,  потом  точными  выбросами  кия  вмиг
опустошил от шаров зеленое сукно бильярда.
     - Вы играете, как английский аристократ.
     На похвалу барона Полынов ответил:
     -  Сознаюсь,  что в Мукдене  моим  постоянным партнером  был английский
консул Артур Бриджстоун.
     - Значит, вы владеете и английским языком?
     - Да. Но терпеть не могу английской литературы.
     - Почему? - выпытывал барон Зальца.
     - Не понимаю английского юмора.  Наверное,  надо родиться англичанином,
чтобы  ощутить  английское  остроумие. Уж сколько  раз  я, немец из  Бауска,
вникал  в британское чистописание, насильно принуждая себя расхохотаться, но
даже улыбки у меня не возникло на скорбно изогнутых губах.
     - Однако знатоки считают английский юмор тонким.
     -  Возможно! Но,  очевидно, он тоньше  человеческого  волоса,  и потому
нормальному человеку  без  помощи микроскопа его даже не заметить, как мы не
замечаем микробов...
     Барон Зальца расплатился с Полыновым за проигрыш:
     - Так вы, оказывается, мой земляк? Тоже курляндец? У меня в Бауске были
хорошие знакомые. А... у  вас?  -  Поставив  вопрос. Зальца  с выжидательным
трепетом ожидал неверного ответа, но получил ответ самый верный:
     -  Я бывал в  доме бауского  предводителя  дворянства барона Бухгольца,
сестра  которого  вышла за  эстляндского барона Эдуарда Толя,  прославившего
себя полярными открытиями.
     Зальца был удивлен точностью сведений:
     - А что заставило вас служить в торговых фирмах?
     - Желание повидать мир. Наконец, скудость кошелька родителей, которых я
неудачно выбрал еще до своего рождения.
     - Я слышал, с вами и племянница?
     -- Бедная  моя  сиротка! -  огорченно вздохнул "торговец".  -  Она  так
привыкла ко  мне. Volens nolens,  но предстоят немалые заботы  о  том, чтобы
обеспечить ее приданым...
     -  А не выпить ли нам?  - вдруг  предложил барон. Кажется, Зальца решил
его подпоить. Но Полынов сослался на свое  давнее  органическое отвращение к
алкоголю.

     - Выпить я с вами могу... стакан молока!
     - Послушайте, а как вас занесло в эти края?
     - Увы, война спутала мои планы. Я хотел  наладить в  бухте Маука  отлов
трепангов для китайского рынка и добычу морской травы laminaria digitate для
японских  ресторанов.  Но...  увы!  Сейчас  возник  очень  острый  вопрос  в
снабжении солью.
     (В бухте Маука теперь районный центр - город Холмск.)
     - Какая же нужна соль?
     - Лучше всего с илецких копей, - пояснил Полынов.
     Зальца настойчиво прощупывал его со всех сторон:
     - Илецк... это, простите, где? В Африке?
     - Нет, шестьдесят верст к югу от Оренбурга.
     - А разве японская соль плохая?
     - Неважная. У нее  нездоровый запах и  дурной привкус,  недаром же сами
японцы вынуждены закупать соль в Америке.
     - Вы, я вижу, специалист в своем деле.
     - А служить в солидных  торговых фирмах нелегко,  - ответил Полынов.  -
Приходится  разбираться даже  в  качествах соли - альтонской,  закарпатской,
ишльской, евпаторийской, страсфуртской и прочих. Да, нелегко...
     Полынов вернулся домой - прямо в объятия Аниты.
     - Расскажи, что было с тобой?
     - Я снова поставил на тридцать шесть.
     - Тебе повезло?
     - Кажется, я выиграл...
     С мыса Крильон маяк  продолжал посылать во  мрак ночного моря проблески
сигналов, оповещая  всех  плывущих с Лаперузова пролива:  осторожнее, будьте
бдительны, иначе вы все разобьетесь о подводные камни.

15. ГОСПОДА ВЫЗДОРАВЛИВАЮЩИЕ

     Желтые воды Сунгари медленно  обтекали грязные задворки Харбина.  Спать
мешали  скрипы двухколесных  арб,  управляемых  ударами  хлыстов  и  криками
погонщиков.  По   лужам  шлепали  босые  нищие,  таская  на  плечах  длинные
коромысла,  но  вместо  ведер,  столь  привычных  для  русского  уклада,  на
коромыслах висели плетеные корзины, и в каждой сидело по ребенку...
     Капитан  Жохов  наблюдал  за повседневной  жизнью  Харбина  через  окно
военного госпиталя, он часто ругал нищих:
     - Вот  вам! Самим жрать нечего, а они плодятся с такой быстротой, будто
законы мальтузианства к ним не относятся.
     Харбин,  эта  унылейшая  столица КВЖД,  протянувшей  рельсы  в  глубину
Маньчжурии, на время войны  превратился в главный госпиталь страны, принимая
каждую  ночь  до четырех  санитарных  поездов. Выздоравливающим и  отпускным
нечего  было  делать,  а  самое  веселое место  в  Харбине  -  это  вокзал с
рестораном.
     Сергей Леонидович Жохов,  излечиваясь  после ранения,  даже в госпитале
пытался писать для "Русского инвалида", но обстановка на фронте не радовала,
он восхвалял  уже не генералов, а незаметные подвиги русских врачей и сестер
милосердия.  Теперь он писал об ампутациях по методу  Лисфранка, об  отнятии
ступней и голеней по Шопару, о вылушении суставов по способу Гранжо, писал о
том,  что фронтовики,  не выдержав болей, иногда  стрелялись прямо на койках
харбинских госпиталей. Когда хирург Каблуков  подарил  Жохову японскую пулю,
извлеченную при операции из его тела, капитан осмотрел ее глазами грамотного
и толкового генштабиста:
     -  Шесть с  половиной  миллиметров.  Заключена в мельхиоровую оболочку.
Выпущена из ружья  системы Маузера. Должен сказать, что эта красотка намного
гуманней той, которую я получил в самом начале двадцатого века от "боксеров"
при штурме  фортов  Таку!  Зато  японская шимоза  - не  приведи бог  под нее
угодить, и осколки от ее разрывов острые, как рыболовные крючки.
     Офицерскую палату навестил генерал Надаров:
     - Господа  выздоравливающие! Я,  как начальник  тыла армии, уполномочен
сделать вам  предложение. Сахалин  еще остается  в опасности, а  в  тамошних
условиях  возможна  только  партизанская  война,  и  вам  предлагается стать
командирами  партизанских отрядов.  Неволить  вас в  этом  решении никто  не
станет, дело тут чисто добровольное. Пожалуйста, решайте сами.
     Один  из очевидцев этой встречи писал: "Командировка при таких условиях
казалась лестной. Решить  вопрос, желаешь или  нет,  просили  сразу же...  в
голове быстро роились мысли, соображения, вопросы. Хотелось принести большую
пользу родине, манила и  самостоятельность. Там, на  Сахалине,  быть  может,
можно  больше и  существеннее послужить  любимой  России..." Но  большинство
офицеров сразу же отказались от такой чести:
     -  Сахалин у  нас превращен в  помойную яму  империи,  куда сваливаются
всякие  отбросы  общества, а  посему я, честный русский офицер,  отказываюсь
сражаться за эту помойку!
     Осталось лишь несколько добровольцев,  желавших ехать на Сахалин, среди
них оказался и капитан Жохов. - А вам-то зачем? - удивился генерал Надаров.
     - Я же корреспондент и потому всегда должен быть там, где меня никто не
ждет.  К тому же я лично знаком с сахалинским военным губернатором. Милый  и
симпатичный человек...
     Вечером с чемоданами в руках офицеры долго блуждали в путанице рельсов,
между эшелонами, поездами  и множеством вагонов.  Были  вагоны-перевязочные,
операционные,    вагоны-изоляторы,     вагоны-прачечные,     вагоны-ледники,
вагоны-рестораны  и   просто   товарные   теплушки,  переполненные   злющими
маньчжурскими клопами. Наконец, офицеры втиснулись в роскошный вагон личного
поезда  княгини Зинаиды  Юсуповой, который,  мягко  качнувшись на эластичных
рессорах, медленно потащился к Амуру...
     В штабе Приамурского  военного округа (это уже в  Хабаровске) "господам
выздоравливающим"   показали   сверхсекретную  инструкцию  для  партизанских
отрядов на Сахалине. Жохов, как генштабист, был предельно возмущен:
     - Зачем нам суют эту галиматью, составленную  из  примеров двенадцатого
года? Сейчас  двадцатый  век,  и условия  партизанской борьбы  станут совсем
иными.   Наконец,  вы  дали   нам   карты  Сахалина,   будто  вырванные   из
гимназического учебника по географии, по ним не  узнаешь ни характера гор на
юге острова, ни проходимости рек... Где же простейшая триангуляция?
     - Насчет триангуляции спросите на Сахалине.
     - У кого спрашивать - у каторжников?..
     Так  офицеры  впервые столкнулись  с  полным незнанием Сахалина  и  его
условий.  Все  были образованные, все  знали  Францию и Германию, по газетам
судили о Китае,  Египте и Гватемале, а вот  своих  же  окраин не  ведали.  С
большим  трудом они  раздобыли в  Хабаровске две книги о Сахалине - Чехова и
Дорошевича, чтобы читать их в дороге. Однако были удивлены:
     - Да в них один стон и скрежет зубовный...
     По  Амуру ходили  тогда большие комфортабельные пароходы  с  громадными
колесами  на  корме,  отчего  уссурийские  жители называли их  "силозадами".
Офицеры  разместились  по  каютам  и,  оглядывая  речные пейзажи, поплыли  в
незнаемое. Чехова и Дорошевича читали вслух, комментируя прочитанное:
     -  Черт побери! Всякое мог думать, но чтобы на Сахалине был еще и музей
- это превосходит всякую меру ожидания...
     Поражала  статистика:  Россия  ежегодно  тратила  на  Сахалине  полтора
миллиона рублей, ничего  взамен не получая,  а японцы, не  будучи  хозяевами
острова, зарабатывали с него миллионы.
     - А куда же смотрела наша хваленая администрация?
     - Успокойтесь, господа  выздоравливающие! Администрация Сахалина на все
смотрит через глазок тюремного карцера...
     Каждый   русский  в  те  времена  вспоминал  о   Сахалине   с  душевным
содроганием, как о тяжкой  неизлечимой болезни, ибо за всю жизнь не слыхал о
нем ни одного путного слова. А теперь офицеры сами уплывали в эти презренные
края, готовые защищать их до последней капли крови как важнейший рубеж.
     - Хватит  критики!  -  рассуждал Жохов. -  Что  вы, господа,  так пылко
охаиваете Сахалин? Вспомните "Железную дорогу" Некрасова, там ведь тоже была
каторга, самая настоящая, только не маячили у насыпей конвоиры  с оружием да
не  бренчали  кандалы  поверх онучей наших мужиков-землекопов. А разве лучше
было  в "Мертвом  доме" Достоевского?  Ей-ей, господа  выздоравливающие, еще
можно  поспорить,  где   лучше  отбывать  срок  -  в  одиночке  "Крестов"  и
Шлиссельбурга или на каторге Сахалина...
     Страшная  таежная  глухомань  по  берегам  Амура  вселяла тоску.  Редко
появится  русское  селение,   где  домашний   скот  заменяли  тощие  собаки,
облаивающие  каждый "силозад" с  таким  небывалым усердием, будто им  за это
выплачивали  премиальные. Сами же поселенцы - тоже люди не первого сорта, и,
когда их спрашивали, из каких губерний приехали на Амур, они отвечали:
     - Какая там к бесу губерния! Мы свое уже отсахалинили, теперь по закону
обязаны отсидеть срок  на Амуре в лесу, чтобы  потом далее  ехать -  домой к
себе, на родину...
     Постоянной оседлости не чувствовалось, каждый каторжанин, попадая сюда,
хотел  отсидеться  подальше  от  начальства,  всеми  правдами  и  неправдами
"зашибить  деньгу",  а потом смыться.  По мнению сахалинцев,  тут везде было
плохо, и только в России все было великолепно, как в раю небесном,
     - Позорный результат колонизации, - говорил Жохов. - Я верю, что, когда
на  Амуре появятся новые люди  с  идеалами  добра и  святости, местная жизнь
станет неузнаваема...
     В селе  Софийске  причалили  к  борту  парохода  с  потушенными огнями,
изнутри  которого  слышались вопли и сатанинский хохот, будто в трюмах этого
"силозада" пытали грешников  или развлекали людей  комедиями. Жохов окликнул
матроса:
     - Что у вас там происходит?
     - И-де? - спросил матрос, шлепая босыми пятками.
     - Да у вас, у вас. Кто там орет и хохочет?
     - Психи!
     - Откуда они взялись?
     -  А мы с Сахалина притопали. Тамошний губернатор указал на время войны
дом для умалишенных вывезти на материк, чтобы психи окаянные не мешали ему с
японцами воевать...
     Не спеша дотащились  до Николасвска, который на ланд-картах  Российской
империи  именовался  "крепостью".  Но что было в этом  амурском городишке от
крепости - не  понять.  Может быть,  оборону мощно  укрепляли сонные офицеры
гарнизона,  которых никогда  не видели  с утра побритыми?  А возле  пристани
торчали шесть  речных  миноносок;  с  их палуб матросы, выворачивая скулы  в
зевоте, ловили  рыбок на удочки. Правда, город охранял устье Амура, для чего
по берегам были расставлены  пушки, но все равно сердце болезненно сжималось
при виде этого "крепостного" убожества... Меж собою офицеры говорили:
     -  Неужели и на  Сахалине такое же? Кошмар.  Ужас. В магазинах за пачку
папирос просили рубль.
     - Да вы что, или тронулись на Амуре?
     -   А   за   дешевыми   папиросками   езжай   в    Россию...   "Господа
выздоравливающие"  решили перед Сахалином  помыться. Банщик,  потерев спину,
потребовал с Жохова три рубля.
     - В Москве-то у Сандунова за полтинник потрут.
     - А  здесь  вам  не  Москва,  чтобы полтинником фасонить. Ежели станете
кобениться, я мгновенно  скандал  устрою. У меня, чтобы  вы знали,  и кум  в
полиции служит... Я вам не какой-нибудь,  я шесть  лет на сахалинской параше
отсидел!
     - Жаль, что тебя не утопили в этой параше...
     Из Николаевска отплыли на частной шхуне сахалинского негоцианта Бирича,
бывшего  уголовника,  который, угодив на  Сахалин, стал  майданщиком,  нажил
тысячи, теперь проживал барином, владея на Сахалине домами и целой флотилией
шхун. Бирич внушал офицерам не верить в дурные слухи о Сахалине:
     - Это  все  бездельники  придумали...  писатели там  разные!  Читали мы
галиматью  ихнюю.  Дай бог, чтобы  в России  такой  "прижим"  был,  какая на
Сахалине...  свобода! На  Сахалине  только и жить хорошо  человеку, ежели он
умеет мозгой шевелить...
     Бирич  хвастал,  что дочка его окончила гимназию Владивостока, теперь к
ней  посватался граф  Кейзерлинг, который служит лейтенантом на броненосце в
Порт-Артуре.
     - И ничего! Даже графьям не зазорно с нашими каторжанами родниться. Вот
приплывете на Сахалин, сами увидите.
     Чиновник Слизов был первым, встреченным на  пристани  Александровска, и
он даже развел руками перед Жоховым.
     - Что  я вижу!  -  последовало  восклицание. -  Сколько  лет  сахалиню,
повидал приезжих с  разными значками, университетскими и корпусов кадетских,
но  еще  никогда  не   встречал  человека   со   значком  Академии  русского
Генерального штаба...
     Ляпишев  обрадовался прибытию  офицеров  с  фронта,  уже обстрелянных в
боевой обстановке, в  их приезде  он хотел видеть  добрый признак укрепления
сахалинской обороны, и,  конечно  же,  Ляпишев  был искренно  рад  встретить
капитана Жохова.
     -  Сергей Леонидович, -- сказал он,  - в гарнизоне немало темных людей,
которых не мешало бы просветить.  Мы же ничего не  знаем о войне, не  знаем,
как воюют японцы, и было бы хорошо, если бы вы прочли в клубе лекцию, а?..
     Вечером Жохов выступил перед офицерами гарнизона:
     - Должен  сказать, что  на полях  Маньчжурии  мы встретили  сильного  и
опасного   противника.   Япония   почти  брезгливо   отмахнулась  от   опыта
англо-бурской войны  в Африке, самураев никак не соблазнила военная доктрина
англичан, сводившаяся, по  сути дела, не к подавлению врага, а лишь к обману
его...  Японская  армия,  напротив,  освоила  энергичный   натиск  стратегии
германского  фельдмаршала Мольтке Старшего - их  впечатляли быстрые маневры,
гибкие охваты с флангов. Наконец, японцы показали себя в  этой войне с  нами
прекрасными знатоками маскировки: можно пройти мимо японского солдата и даже
не заметить его, полностью растворившегося в зелени гаоляна.
     Жохов  не  скрывал от слушателей, что порядки  японской  армии достойны
всяческого подражания:
     - У них отсутствует генеральство  за выслугу лет, как у нас,  у них нет
карьеризма, разъедающего нашу  армию.  В  японской  же  армии ты можешь быть
родным братом самого микадо, но, если не отличился  личным примером в боевой
обстановке,  ничего  не  получишь.  У японцев  людей  награждают  только  по
истинным заслугам, а не "по блату", как это, к великому сожалению, случается
в  России...  Еще,  -  сказал Жохов, -  я  хотел бы обратить внимание господ
офицеров Сахалина на то, что  все японцы - мастера шпионажа. Как в  большом,
так и в малом! Наша русская пресса уже не раз писала, что они любят шпионить
даже  за  родственниками и  друзьями,  а  репортеры  токийских  газет  - это
настоящие  филеры.  Если ночной  вор  крадется за добычей, он боится уже  не
полиции,  а журналиста, следующего за ним  с блокнотом.  Если  девица тайком
спешит  на свидание, репортер не сводит с нее  глаз. Завтра в  газетах будет
опубликована ее  биография,  все в Японии узнают об  ее кавалере:  "Редакция
газеты считает своим долгом напомнить  родителям  невесты, что избранник  ее
сердца  уже второй  год  не может расплатиться  с  прачками  за  выстиранное
белье..."  После  такой  публикации  жениху  уже  незачем  назначать  девице
следующее свидание!..
     На крыльце клуба к Жохову подошел штабс-капитан Быков.
     - Как я вам завидую! - горячо сказал он.
     - Завидуете... чему?
     Быков показал на значок Академии Генштаба.
     - Но это же не орден, - рассмеялся Жохов.
     - В моих глазах,  -  отвечал  Быков, - этот значок ценнее  и  выше всех