Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Драма
      Пикуль Валентин. Каторга -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  -
если он на законных основаниях много лет обладал островом Сахалином?! Переговоры зашли в тупик. Сахалин нависал над столом Портсмута как дамоклов меч, и Комура, сильно нервничая, чересчур энергично отряхивал пепел с папиросы, а Витте в такие моменты закидывал ногу на ногу и крутил ступней, посверкивая лаковым ботинком. Газеты США писали, что "сахалинский вопрос" неразрешим; от русских мы чаще всего слышим слова "завтра будет видно", а на устах японцев - "сиката ганай" ("ничего не поделаешь"). Портсмутский отель "Вентворт" вдруг содрогнулся от грохота: это японская делегация возвращала несгораемый шкаф, взятый ею напрокат, а русские дипломаты, как заметили репортеры, срочно затребовали белье из стирки... Рузвельт почувствовал, что его политическая карьера дала трещину. Надо спасаться! Он повидался с Розеном и сказал, что пришло время для его личного вмешательства в переговоры: - Я буду сам писать вашему императору... Николай II, отвечая на телеграммы Витте, помечал: "Сказано же было - ни пяди земли, ни рубля уплаты..." Но американский посол Мейер стал убеждать его, что японцу согласны вернуть северную часть Сахалина, а любая затяжка войны вызовет вторжение японцев в Сибирь. Николай II сначала упорствовал, говоря Мейеру, что он уже дал "публичное слово" не уступать, но после двух часов бесплодной болтовни сдался. - Хорошо,-сказал царь, - к югу от пятидесятой параллели японцы могут считать себя на Сахалине хозяевами... Наш академик В. М. Хвостов, крупнейший специалист в области международного права, писал, что отторжение Сахалина в Токио даже не считали таким уж обязательным требованием: "Ясно, что если бы царь и его дипломаты проявляли должную выдержку, то можно было бы Сахалин отстоять!" Витте велел расплатиться за гостиницу. Комура, испуганный срывом переговоров, уже соглашался на возвращение России Северного Сахалина, но... - Но мы Северный Сахалин можем вам продать! На этом он и попался. Витте использовал промах Комуры и разгласил в печати, что для Японии важнее не мир, а деньги, из-за которых она и начала эту войну. Американские газеты поместили карикатуры: японский император дубасил бамбуковой палкой русского царя, спрашивая: "Сколько ты мне заплатишь, чтобы я тебя отпустил?.." Симпатии американцев окончательно перешли на русскую сторону. Никто уже не смел говорить, что Япония начала войну, дабы нести культуру в страны Азии. "Барон Комура, стоя лицом к лицу с мрачной реальностью войны, продолжение которой было бы, несомненно, гибельным для Японии, был вынужден уступить", - писал японский историк Акаги. Шестнадцатого августа Витте удалился с бароном Комурой для беседы наедине, после чего появился с улыбкой: - Господа! Поздравляю - японцы уступили... Витте зачитал японский отказ о выкупе Северного Сахалина, а Комура признал, что Япония отказывается от денежного вознаграждения. Из Токио пришло сообщение, что там недовольны Портсмутским миром и, если Комура вернется, его сразу прикончат... Теперь американские газеты писали о грядущей "желтой опасности", которая от пасмурных берегов Японии накатывается, как вал цунами, на всю Азию, на весь Тихий океан. Над крышами Портсмута гремели орудийные салюты, звонили колокола храмов, а на заводах и фабриках США разом застонали гудки. Витте удалился к себе и сказал секретарю: - Больше никаких журналистов, никаких фотографов ко мне не допускать! Я устал ото всей этой болтовни... "Сахалинский вопрос", не разрешенный в Портсмуте, будет окончательно разрешен лишь в августе 1945 года! 13. ДО СЕДЫХ ВОЛОС Неся большие потери, отряд пополнялся за счет местных жителей, искавших в лесах спасения от японских репрессий. Партизаны продолжали свой рейд - к мысу Погиби! В глухом урочище на берегу безлюдной Тыми сделали привал ради отдыха. Здесь Полынов счел нужным напомнить Жохову, чтобы он вел себя сдержаннее с Челищевой, на что получил ответ: - Глупо подозревать меня в излишней лирике. Вообще-то я терпеть не могу идеалисток. Сама великая мать-природа рассудила за верное, чтобы женщинам быть практичнее нас, идеалистов-мужчин, а не предаваться пустым фантазиям... Вскоре они нашли время уединиться в лесу, давно желая поговорить по душам. Присев на поваленное дерево, Полынов и Жохов наблюдали, как на полянке играют веселые сахалинские зайцы. Жохов сказал, что не забыл законоведения, которое постиг в Демидовском лицее, и его всегда привлекали судьбы людей в ненормальных, подневольных условиях: - Мне интересно узнать и твою историю. - Я высоко взлетал и низко падал. Мне пригодится все. Рассказывай... Полынов вскинул "франкотку", машинально прицелившись в самого веселого зайца, но стрелять не стал. - Вспомни, какова была моя юность, какова семья! Наверное, от нужды пани Гедвига Целиковская, сосланная за участие в виленском восстании, вышла за ярославского мещанина Придуркина, торговца гробами. Она рыдала от загубленной жизни, нещадно колотила меня, как будто я виноват в ее женских несчастиях. Напиваясь, она плакала и пела: "Плыне Висла, плыне по польской крайне..." Нет, я не хочу вспоминать о ней! - Не надо. Но отец-то тебя любил. - Да. Прекрасный столяр. Все мое детство и юность прошли среди гробов, заготовленных им на продажу. В образцовом гробу я и спал. Мне, - сказал Полынов, - и доныне иногда снится, как я вылезаю из этого гроба, чтобы не проспать своего звездного часа. Отцу мечталось вывести меня в люди. Наверное, ему стоило немалых унижений и взяток, чтобы меня, мещанского отпрыска, приняли в Демидовский лицей, откуда выходили просвещенные знатоки права на общем фоне бесправия. - Понимаю тебя, - согласился Жохов. - Понять меня может не каждый... Я был в лицее лучшим учеником, а думаешь, мне было легко? Легко ли было мне, когда вы, дворяне, являлись на лекции из чиновных и барских квартир, вас подкатывали к лицею холеные рысаки, а я выкарабкивался по утрам из гроба и, вкусив хлеба с теплым чаем, бежал по лужам за четыре версты, дрожащий от холода, всего лишь презренный сын мастера гробовых дел. - Да, тебе было трудно. Тебя, лучшего лицеиста, обходили наградами, даже на мраморной доске выпускников лицея не хотели помещать, твою фамилию - Придуркин, и мне было жаль тебя. Я ведь всегда дарил тебя самой искренней дружбой. Полынов положил руку на плечо друга: - Потому ты и допущен в мой ад... Я покинул лицей, уже оскорбленный, чувствуя свое превосходство над людьми, оскорблявшими меня. С дипломом молодого юриста я оказался в селе Павлове на Оке, где и сделался мелким судебным исполнителем. Я накладывал печати на двери амбаров проворовавшихся лавочников, описывал имущество бедняков за недоимки, а по ночам глотал книгу за книгой... читал, читал, читал, читал, читал! Затем Полынов сказал, что павловские мастера по выделке замков с их "секретами" создавали такие шедевры, что получали призы даже на международных промышленных выставках. - Эти мастера-самородки, порой безграмотные люди, возбудили во мне случайный интерес к точной механике, и, забыв о своем дипломе юриста, я пошел к ним на выучку. Наверное, я был способным учеником! Но однажды, смастерив сложнейший замок, я задумался. Ведь если я способен изготовить такой замок, значит, я способен его и открыть! Чтобы увериться в себе, я поехал на выставку в Вену, где на "призовой" площадке, ничем не рискуя, за полторы минуты вскрыл несгораемый шкаф фирмы "Эвенса", за что и получил тысячу марок вознаграждения. Так живи и радуйся! - невольно воскликнул Жохов. Полынов удивленно посмотрел на него: - А чему тут радоваться? Я ведь еще со скамьи лицея понял, что при той системе, какая существует в нашей империи, мне всю жизнь оставаться презренным мещанином, и тогда я решил перехитрить эту систему, чтобы жить иначе... Я решил возвысить себя над этим поганым миром, и своего я добился! - Но честным ли путем? - тихо спросил Жохов. - Сначала - да. Я поехал в Льеж, где поступил в политехническую школу, старательно прослушал полный курс точной механики. Я получил не просто диплом, а - почетный диплом. - Так живи в свое удовольствие... инженер! - Именно так и стали называть меня друзья, когда я, подделав себе документы, из сословия мещан легко перебрался в дворянство. Под новой фамилией Боднарского завел в Петербурге частную техническую контору, не брезгуя брать любые заказы, стал жить на широкую ногу. Знание |закона империи, хорошее владение языками, долгая жизнь да границей - все это помогало мне проникать в самое высшее общество, и никто ведь из аристократов не думал, что я выбрался из папенькина гроба, в котором стружки заменяли перину. Можно сказать, я был уже почти доволен судьбой, но... Попынов долго молчал, и Жохов напомнил: - Что же случилось тогда с тобою? Влюбился? - Нет. Во мне зрело недовольство системой, которая из меня, честного человека, сделала жулика и прохвоста, живущего на птичьих правах под чужим именем. К тому времени мое воображение было слишком воспалено чтением Бакунина и Штирнера, Кропоткина и Махайского, а контрасты жизни убеждали меня в том, что сильная личность - превыше всего, и такой личности, как я, в этом мире почти все будет дозволено. - Но так можно дойти черт знает до чего! - Верно. Вот я и пришел к тому, что научился презирать сначала законы, потом людей. Но прежде я был арестован. - За что? - Однажды меня навестил неизвестный, который от имени других неизвестных просил вскрыть одну кассу. Я, конечно, догадался, что эти "неизвестные" уже известны полиции, но им не хватает знания точной механики. Мне с самого начала было ясно, что, кроме хлопот, я не получу и рубля, а все деньги, добытые с кассы, провалятся в подполье какой-то партии... - И ты? - Я согласился. - И попался? - Сразу. Впрочем, мне удалось бежать, а наши инквизиторы так и не дознались, что за птица попалась в их клетку. Я сам ушел в подполье, снова сменив имя, перебрался в Польшу, стал членом активной "боевки", пан Юзеф Пилсудский не раз прибегал к моим услугам, когда ему нужны были деньги... Может, он и виноват в том, что я разуверился в идеалах революции, которых не заметил в человеке, больше других кричавшем о свободе. Скажу честно, что состоять в "боевке" было трудновато: чуть что не так - и ты мог пропасть на окраине города... - Как же ты очутился в разряде уголовных? - Это случайность. Однажды я долго возился с сейфом, в котором были замки конструкции Манлихера, и не мог открыть его. Пилсудский взбесился, обвинив меня чуть ли не в пособничестве жандармам. Тогда я решил: стоит ли рисковать жизнью ради этого демагога? Не лучше ли найти своим талантам иное применение? Так вот случилось... Громко хрустнул валежник. Мужчины обернулись. Я тебя ищу, - строго произнесла Анита. Полынов передал "франкотку" капитану Жохову. - Анита, прости, нам предстоит расстаться. - Нам? - поразилась Анита. - Я побываю в Рыковском... без оружия, без тебя. - Не лезь в это осиное гнездо, - предупредил его Жохов. - Каждый человек обходит Рыковское стороной, чтобы не остаться без головы. А ты, кажется, уже потерял ее... Разве ты не знаешь, что в Рыковском штаб самого Харагучи? Или ты не слыхал, что там творится? Побереги себя и Аниту... Полынов пояснил: для него пришло время покинуть Сахалин навсегда; как - он сам еще не знает, но его пути приведут куда угодно, только не к мысу Погиби. - Не выдумывай! - возмутился Жохов. - Наверное, ты и в самом деле желаешь оправдать свою истинную фамилию... Зачем тебе соваться в Рыковское, если тебе, как дружиннику, будет даровано законное право на свободу по амнистии царя? - Я знаю силу закона, но в справедливость закона не верю. Появись я снова в России, и меня упрячут за решетку. А я уже не могу оставить Аниту... одну. - Но ведь оставляешь! - выкрикнула Анита. - Ты побудешь на попечении капитана Жохова, и вы можете ждать меня три дня. Только три дня, после чего можете убираться куда вам угодно... хоть под венец! Анита, припав к березе, разрыдалась. Жохов решил, что сейчас лучше не мешать им, и - ушел. Вслед ему, уходящему, Полынов велел вернуть "франкотку" Быкову. - Не валяй дурака, - отозвался Жохов. Полынов сказал Аните, чтобы повторила номер, который он просил ее помнить. Острым концом сучка Анита, еще плача, выцарапала на стволе березы загадочный для нее шифр: XVC-23847/A-835. - У тебя хорошая память, - похвалил ее Полынов. - Если со мною что-либо случится, ты с этим номером можешь явиться в банк Гонконга, даже не называя своего имени. - Зачем? - Тебе выложат деньги. Большие деньги. - Мне без тебя и копейки не надо! - ответила Анита. - Не уходи один! Ведь без меня ты погибнешь... Полынов зорко огляделся по сторонам: Не плачь. Я снова ставлю на тридцать шесть, а иначе вообще не стоит играть... Теперь - прощай! Из гущи леса Анита услышала его голос: "Ты лейся, песня удалая, лети, кручина злая, прочь..." Без меня ты погибнешь!.. - прокричала Анита. Мутными глазами Глогер наблюдал с веранды, как через площадь Рыковского шагает человек, который заочно приговорен к смерти, и приговор ведь никто еще не отменял. - Входи... Инженер! - сказал он на стук в двери. Полынов никак не ожидал видеть Глогера в канцелярии японского правления, а Глогер сразу уловил его замешательство. Очень довольный, он приветливо улыбнулся: - Как приятно встретить старого приятеля... Так рассказывай: что тебе надобно от японцев? А что тебе от меня? Эта приветливая улыбка ввела Полынова в заблуждение. Он сказал, что самураи уже начали массовую депортацию населения, и ему хотелось бы попасть на пароход шанхайской линии, чтобы смотаться с острова поскорее. - Я понимаю свое положение, но ты, Глогер, должен понять и мое. Обращаюсь к тебе как к товарищу по лодзинской "боевке", мы немало пошумели тогда, и ты доверял мне. Надеюсь, хоть сейчас-то не станешь казнить меня? Глогер закрыл на ключ двери, ведущие на площадь. - А ведь ты меня боишься, - сказал он. - Ты способен только мяукать, словно котенок, а рычать-то, как тигр, умею один я! - В руке Глогера блеснул револьвер. - Я не стану убивать тебя. Приговор теперь исполнят другие... Разом вбежали японские солдаты, заломили Полынову руки. Плоские тесаки уперлись в спину ему, и он шагнул к смерти: Сволочь! Ты все-таки победил меня... Теперь я не могу рычать, но и мяукать на радость тебе не стану... Глогер самодовольно ответил Полынову: - Так не всегда же побеждать тебе! Иди и прими смерть, как положено члену нашей исполнительной "боевки"... Чувствуя под лопатками колючие острия винтовочных тесаков, Полынов с трудом сохранял самообладание, но при этом в его голове кружились, подобные вихрю, всякие варианты освобождения. Кажется, на этот раз ему не выкрутиться. Самураи - это не бельгийский комиссар дю Шатле, не берлинский полицай-президиум на Александерплац, наконец, это даже не жандармский следователь Щелкалов. Покорно он шел, куда велят штыки, и болью отзывались в сердце пропетые когда-то слова: Какие речи детские Она шептала мне О странах неизведанных, О дальней стороне... "Ах, Анита! Почему я тебя не послушался?.." Солдаты во главе с молодым офицером отвели его на двор Рыковского правления, где свершались ежедневные казни. Возле забора на коленях уже стояли двое - полицмейстер Маслов, пойманный в одежде каторжника, и тюремный инспектор Еремеев, который клонился к земле, близкий к обмороку. Маслов долгим взором вглядывался в Полынова - узнал его: - Вам-то, кажется, я не сделал зла. - Лично мне - никогда, - ответил Полынов. - Так помолитесь за меня... - И за меня! За меня тоже, - выкрикнул Еремеев. Это были последние их слова, и через минуту на земле лежали два обезглавленных тела. Японский офицер сказал: - Хзлло! Теперь ваша очередь. Это неожиданное для японца "хэлло" оказалось спасительной зацепкой. Полынов шевельнул пальцами связанных рук. - Господин офицер изволит говорить по-английски? - О да! Но у вас произношение намного лучше, чем у меня... Вам приходилось жить в Англии? - Нет, только в африканском Кейптауне. - О! Может, вам завязать глаза? - Не стою ваших забот, - ответил Полынов, лихорадочно отыскивая лазейку для спасения. Он глянул, как затихло в агонии тело полицмейстера. - Все это странно! Вы казнили сейчас "шпиона" Маслова и "предателя" Еремеева, которые никогда не шпионили и никого не предавали. Между тем в личном окружении вашего генерала Харагучи я знаю подлинного резидента русской разведки... Кстати, он опытен и опасен для вас! Спина освободилась от прикосновения штыков. - Кто же это? - насторожился самурай. - Вы наивны! - повысил голос Полынов. - Не стану же я болтать с вами о серьезных делах на этом дворе, где скоро можно играть в футбол отрубленными головами. Я могу назвать русского шпиона только генералу Харагучи,.. "Анита, милая Анита! Какие речи детские она..." - Сразу развяжите мне руки, - велел Полынов. Рулетка снова раскручивалась перед ним, суля сказочный выигрыш - жизнь! Японский офицер проводил его во внутренние комнаты правления, где за столом - в окружении адъютантов - сидел сухонький старичок в очках, и Полынов догадался, что этот кровожадный пигмей и есть генерал Харагучи. Он с достоинством ему поклонился. - Переводчик не нужен, - сказал Полынов, - ибо из английских газет я, знаю, что вы окончили военную академию Берлина, и вам будет приятно освежить свой немецкий язык. - Гутен таг, - сказал Харагучи, держа между ног шашку в черных ножнах. - Я даже удивлен. Где же вы в условиях Сахалина могли читать английские газеты? - Мне давал их для чтения барон Зальца. - Гут, гут, - одобрительно закивал Харагучи. - Мне доложили, что вы узнали шпиона при моем штабе... кто он? Никаких колебаний. Спокойный ответ: - Глогер, что торчит у вас на веранде. Я не знаю, что он у вас там делает, но бед всем вам он еще наделает. Среди японцев возникло замешательство, адъютант Харагучи куда-то выбежал и скоро вернулся с бумагами. Генерал вчитался в одну из них, неуверенно пожав плечами. Потом встал и вплотную подошел, к Полынову, поблескивая очками: - Обвинение серьезно. Но я вас выслушаю. - Глогер - опаснейший русский шпион, который чрезвычайно ловко притворяется польским националистом и ненавистником России. Под видом ссыльного он прибыл на Сахалин как раз накануне разрыва отношений между Петербургом и Токио. Вы сами понимаете, насколько удобна такая маскировка. Харагучи вернулся и столу, волоча за собой шашку. - Если сказанное вами правда, то откуда вам это известно? Наконец, кто может подтвердить ваши подозрения? - О подозрениях я бы молчал. Я высказываю не подозрения, а сообщаю точные факты, которые мог бы подтвердить только один человек, недосягаемый для вас ныне. - Кто же это? - Капитан русского генштаба Сергей Жохов, возглавляющий разведку на

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору