Таиров.  -  Я проследил за  ним,
установив  его  адрес,  где  он живет,  и вдруг  случайно узнаю,  что  этого
преступника  вы принимаете у  себя, как своего  земляка-курляндца, играете с
ним на бильярде.
     - Он играет лучше меня, - тихо заметил Зальца.
     Сейчас барон сидел под большим портретом русского императора.  Слева от
его  локтя лежала  стопка  английских  и  японских  газет  (попавших к нему,
очевидно, тем же путем что и мандарины в деревню Чеписаны - через айнов).
     - Догадываюсь, что речь идет о господине  Баклунде который известен мне
как представитель торговой фирмы "Кунста и Альберса". Если вы не ошиблись, -
произнес  Зальца,  глянув на  часы, - то  этому "торговцу"  завтра предстоит
неприятное пробуждение. Возвращайтесь, капитан, в свое Петропавловское,  а я
подготовлю все для арестования этого... самозванца!
     - Не забывайте,  -  напомнил  Таиров окружному начальнику, - что  он не
один. С ним еще  какая-то странная девка... Тут  целая шайка. Уж не затем ли
они появились  в вашем  Корсаковске,  чтобы продать  вас и  продать  Сахалин
японцам?
     - Шайка, - не возражал Зальца. - Опознанный вами преступник фон Баклунд
втерся   не  только  в  мое   доверие,  он  установил  связи  и  с  офицером
Слепиковским, подозрительным для  меня... как поляк! Будьте  уверены: завтра
Баклунд будет в тюрьме.
     - И вместе с девкой? - спросил Таиров.
     - Нет. Я ее подарю... вам!
     В  загородной  бухте  Лососей  пока  все  было  тихо.  Архип  Макаренко
бесцеремонно разбудил Максакова:
     - Ваше благородие... господин мичман!
     - Спал бы ты... Ну что тебе?
     - В море  какие-то огни.. Точно так, - сказал комендор, - я даже слышал
запах от сгоревшего угля... дым и огни!
     Был второй час ночи. Мичман зевнул:
     - Нет дыма без  огня. Так спал, так сладко... Ты, Архип, накаркаешь нам
беду, как я накаркал ее на крейсере.
     Максаков позвонил на мыс Крильон. Вахтенный с маяка  подтвердил, что  в
море видны блуждающие огни:
     -  Однажды их пронесло цепочкой, как ряд иллюминаторов. Не только я дым
учуял, но даже шум машин докатило...
     Полковник  Арцишевский,  выслушав  доклад по  телефону,  велел  мичману
передвинуть  батарею  южнее  Корсаковска,  поставив  орудия  для  наводки по
морским целям.  Артиллерия  "Новика" заняла новую позицию - возле  деревушки
Пороантомари, и тут  матросы узнали, что  в  деревне Мерея  уже высаживаются
японцы. Мичман быстро  произвел расчеты, чтобы  "перекидным" огнем  -  через
сопки  - накрыть  японский  десант  на побережье.  Но  с вахты,  следящей за
морским горизонтом, ему тут же доложили о появлении четырех миноносцев.
     -  О,  еще семь! -  прогорланил  сигнальщик. Итого - одиннадцать. Архип
Макаренко сказал:
     - Одиннадцать на четыре наших ствола...  Ничего,  братва,  на  крейсере
бывало в бою и похуже.
     Японские  миноносцы  двигались  в  кильватер,  покрывая  огнем  широкую
площадь берега. Первые разрывы вражеских снарядов никого  не удивили, как не
устрашила матросов и первая кровь, -  к этому они привыкли еще на корабле, а
потому   заботились  о   точной  пристрелке.  Пустые  унитары,  дымно  воняя
пироксилином,  выскакивали из  орудийных казенников,  а  "подавальщики"  уже
несли к пушкам свежие снаряды...
     Мертвая чайка упала с высоты к ногам Максакова.
     - Ребята, всем помнить - русский флот не сдается!
     - Есть... попадание, - доложил Макаренко.
     Один  из миноносцев, волоча  за собой хвост  рыжего пламени,  вышел  из
строя,  а его напарники,  боясь поражений, тоже  отскочили  в сторону  моря.
Полковник  Арцишевский, вызвав  батарею по телефону, передал  Максакову свое
последнее приказание.
     - Выручайте, мичман!  - кричал он в телефон. - На пристани  Корсаковска
появились японцы... разбейте пристань! Я  уже не могу держаться и  отхожу  к
Соловьевке, где и встретимся...
     Мичман  больше  никогда  не  видел  полковника,  а задача  его  батареи
усложнилась:  надо  отбиваться от  миноносцев, надо прочесать  шрапнелью лес
возле Мереи, где укрылись десантники, а  теперь надо бить и по  пристани. Со
стороны  Корсаковска  повалил  дым,  слышались  взрывы  - там что-то горело,
что-то уже взрывалось. Максаков,  не  обращая внимания на  осколки, вникал в
расчеты стрельбы, как шахматист, играющий  на трех  досках сразу. Мимо  него
оттаскивали в сторону убитых матросов.
     - Пропадаем, мать их всех! - донеслось от пушек.
     - Все пропадем! - в ярости  отвечал Максаков. - Но  крейсер "Новик" еще
никогда не сдавался... Огонь, братцы!
     - Еще попадание, - крикнул ему  Макаренко от  прицела. -  Смерть бывает
один раз, а после нас не будет и нас, Огонь!..
     В  городе не  осталось войск. Корсаковск казался  вымершим. Все  жители
попрятались в подвалы, и  только  на  окраине  ревела,  стонала, металась  в
молитвах наглухо запертая тюрьма, близ которой разрывались японские снаряды.
Меж оконных решеток высовывались руки в кандалах; слышались вопли:
     - Отворите же... не дайте погибнуть! Смилуйтесь...
     Перед Зальца предстал следователь Зяблов:
     - Арцишевский-то уже  смылся! Пристань всю  разнесло. Эти флотские  как
врезали фугасом - будто в копеечку.
     Барон указал на парадный портрет Николая II:
     - Не будем забывать своих обязанностей перед священной  особой русского
императора. Сразу же следуйте на квартиру торгового агента Баклунда, займите
его  составлением  протокола, а  я  тем  временем  вышлю  конвоиров для  его
арестования.
     Тюрьма издавала железный  гул:  это  кандальные,  вырвавшись из  ущелий
камер,  уже взламывали тюремные ворота. Отослав Зяблова,  барон  сам вышел к
пристани,  возле  которой море колыхало на волнах обломки разбитых  катеров,
плавали гнилые сваи, вывороченные из грунта силою взрывов.
     -Навстречу ему из кустов вылез японский офицер.
     - Передайте на свои корабли, - сказал барон Зальца,  - что  они не туда
посылают снаряды. Батарея с крейсера "Новик" стреляет из Пороантомари... вот
куда надо бить!
     Зяблов  застал  Полынова  дома.  Анита  торопливо  кидала  в  баул свои
нарядные  платья. Полынов глянул на следователя  и понял, что душа чиновника
уже скована страхом.
     - Вы  сказали, что прибыли  для  составления  протокола.  Но  я ведь не
Микула Селянинович, не Змей  Горыныч и даже  не Соловей Разбойник,  чтобы не
испугаться вашего протокола. Одним этим ужасным словом вы  превратили меня в
жалкое ничтожество.
     Ясно, что Полынов  многословием  выигрывал для  себя время.  Но  от его
непонятных  слов,  произносимых  с  милой  улыбкой,  в  жалкое   ничтожество
превратился сам Зяблов:

     - Вы  мне тут  зубов не заговаривайте!  И не вздумайте  сопротивляться.
Сейчас за вами  придут конвоиры... Анита резко отодвинула  табуретку, указав
на лавку.
     - Коли  пришли,  так  сядьте,  -  велела  она.  Полынов между  тем  уже
отодвигал  постель,  чтобы  достать  спрятанную  винтовку. Зяблов  все время
глядел в окно, озабоченный - выслал ли барон конвоиров на помощь?
     - Вон бегут, - обрадовался он. - Наконец-то...
     Полынов не успел достать оружие,  услышав противный  хряск: это  Анита,
зайдя сбоку от следователя, сокрушила его табуреткой по  голове. Потом стала
закрывать баул.
     - Ты у меня становишься умницей, - похвалил ее Полынов.
     Анита ответила ему поговоркой:
     - С кем поведешься, от того и наберешься...
     Полынов нащупал в кармане Зяблова документы, из-за пояса следователя он
выдернул пятизарядный "лефоше":
     - Это тебе, моя волшебная Галатея! Бежим...
     Японцев на улицах  Корсаковска  еще не было,  а  тюрьма грохотала  так,
словно  старинная  крепость, ворота которой  сокрушают из катапульты рыцари,
закованные в железо.  Полынов показал Аните  служебные документы, которые он
достал из кармана зябловского вицмундира заодно с револьвером:
     - На всякий случай запомни, кого  мы отправили на тот  свет: коллежский
асессор Иван Никитич Зяблов.
     - Туда ему и дорога, - отвечала Анита.
     -  А  нам в дороге все пригодится,  -  сказал  Полынов, пряча документы
Зяблова, и тут на улице послышался  цокот  копыт. - Ото! Едет важное лицо...
Не сам ли барон Зальца?
     Из-за угла вывернулась  коляска, впряженная в двух отличных лошадей, на
облучке ее сидел кучер.
     - Стой! - крикнул ему Полынов, подняв руку.
     -  Иди-ка ты... - донеслось с  козел. Анита  мигом  кинулась  наперерез
коляске и повисла на упряжи, заставив лошадей пригнуть головы до земли.
     - Готово! - крикнула она. - Что дальше?
     - Слезай, - велел Полынов кучеру.
     - А ты знашь-понимашь, коляска-то чья?
     - Слезай, - повторил Полынов.
     - Коляска самого окружного начальника, барона За.
     Полынов ударом кулака поверг кучера наземь.
     - Садись! - позвал он Аниту, занимая место на козлах.
     Лошади понесли, и Корсаковск скоро исчез из виду.
     - Куда мы скачем? - спросила Анита.
     - Сейчас на север... в Найбучи... к Быкову!
     Сочный  ветер,  пахнущий лесной  хвоей и солью близкого моря, бил им  в
лицо,  он  забросил за спину Аниты ее пышные  волосы, отчего  стали видны ее
оттопыренные уши.
     - Со мною ты ничего не бойся, - сказала она Полынову.
     - С тобою я боюсь только за тебя...

5. СТРАНИЦЫ ГОРДОСТИ И ПОЗОРА

     Возник  отдаленный  гул - это в обстрел  побережья  включилась башенная
артиллерия броненосцев  адмирала  Катаоки, и взрывы, быстро  перепахав землю
Пороантомари,  выбили из станков орудия,  жестоко раня прислугу  корабельных
орудий.  Максакова отшвырнуло в воронку, контуженный, он лежал вниз головой,
его вытянули за ноги; Макаренко орал мичману в ухо:
     -  Амба!  Калибра сорок  семь  нету,  а  пятидюймовок  осталось  четыре
штуки... амба! Что делать нам, а?
     - Врежьте четыре по  японцам, орудия взрывать, чтобы косоглазым  ничего
не осталось, - приказал мичман.
     - Есть! А телефоны вдребезги.
     - Где Арцишевский?
     - Давно отошел.
     - Нам отходить  тоже. Нагоняйте отряд, а я навещу Корсаковск -  узнать,
нет  ли каких  распоряжений из  Александровска.  Архип,  на  это  время  сам
покомандуй матросами...
     Максаков  появился  в городе,  когда  ворота тюрьмы уже были  взломаны.
Теперь по улице,  поддерживая мешающие бежать кандалы, неслась сипло дышащая
толпа каторжан. Впереди  всех  равномерно  и  шустро бежал полуголый  крепыш
татарин,  у которого вместо ампутированных рук остались  культяпки, и  он на
бегу энергично  размахивал  обрубками рук,  словно шатунами какой-то машины.
Вся  эта  орава людей, звенящая  железом,  завывающая от пережитых  ужасов и
осознания  внезапно  обретенной  свободы, быстро  растекалась  по  задворкам
города, прячась по огородам, большинство сразу бежали в сторону леса.
     В окружной канцелярии  барон Зальца, кажется,  нисколько не был удивлен
появлению Максакова.
     - Отстрелялись? - кратко спросил он.
     -  Да.  Снаряды кончились. Орудия  взорваны.  Матросы  отошли  вслед за
Арцишевским, а я обещал, что нагоню их...
     Молниеносный  удар  в область живота - и  мичмана  скорчили на полу  от
невыносимой боли. Зальца сказал:
     - Ознакомьтесь с приемом джиу-джитсу,  которому японцы дали  лирическое
название - "полет весенней ласточки".
     - Сволочь ты! - простонал мичман. - Где же благородство?
     - У меня этого добра полные штаны.  Эй, кто там  есть? -  вызвал Зальца
конвойную команду. - Заберите от  меня  этого сопляка, и  пусть он посидит в
"сушилке"...
     (Газета "Русское слово"  с  прискорбием оповестила читателей о том, что
барон, "выйдя навстречу японцам в качестве парламентера,  произнес хвалебную
речь  в  честь гуманности  японцев, указав  на  каторжников,  как  на  более
опасного  врага -  как для русских,  так  и для  японцев". Узнав о  братании
начальства с врагами, жители Корсаковска побросали в домах все, что имели, и
кинулись  прочь из города,  скрываясь в  лесной чаще.  Тогда  японцы открыли
шрапнельный  огонь по тайге, им удалось пленить всего лишь сто тридцать пять
человек. Так писали в русских газетах...)
     Двадцать пятого  июня японцы  высадили десант у  селения  Чеписаны, они
густыми  толпами  хлынули с кораблей  на берег,  полностью захватив  столицу
Южного  Сахалина,  и  в  здании  окружного правления  барон  Зальца  радушно
принимал  дорогих  гостей. Конечно,  ему было  приятно снова видеть  бывшего
консула Кабаяси,  но  его  возмутило, что  Кабаяси  прибыл, чтобы занять его
место.
     - А куда же мне? - сразу обозлился барон.
     Кабаяси выложил перед ним пачку долларов:
     - Можете не пересчитывать. Здесь больше,  нежели вы  ожидали, теперь  с
легким  сердцем  можете  уплывать в  Японию,  чтобы  отдохнуть  возле  наших
целебных источников. Эти доллары переведены вам от компании "Стандард Ойл" в
благодарность за ту информацию, какую мы в Токио получали все это время.
     Зальца  широким жестом хозяина призвал гостей к  банкетному  столу,  за
которым уже расселся геолог Оболмасов.
     - А вы-то как оказались в Корсаковске?
     - А где же мне быть?..
     Кабаяси уверенно уселся во главе обширного стола.
     - Оболмасов-сан, - сказал он, - мечтал сделаться сахалинским Нобелем, и
мы, японцы, согласны поделиться запасами нефти с нашими добрыми заокеанскими
друзьями.
     При  этих словах Кабаяси указал на  Оболмасова. - А  вы,  кажется,  так
ничего и не поняли! - засмеялся тот, раскрывая перед Зальца свой паспорт.  -
И  не смотрите на меня с  таким неподдельным ужасом, как на поганого глиста,
выползшего из параши  подышать свежим воздухом... Вы, глупец,  отдохнете  на
японском курорте, после  чего всю  жизнь будете мазать  свой хлеб германским
маргарином, А  мое будущее под сенью  пальм в штате  Флорида, благо  я  стал
гражданином Соединенных Штатов... В конце-то концов, - заключил Оболмасов, -
для человечества безразлично,  в  какие бочки  потечет сахалинская нефть - в
японские, в русские или в американские.
     -  Да,  я  все  делал  ради  своего фатерлянда,  - гневно отвечал барон
Зальца,  - но,  в отличие  от вас,  никогда не был космополитом! И  на вашем
месте я бы  даже не совался на Сахалин, а сидел  бы под  сенью  американских
пальм, мечтая о русской водке.
     - Вы мне угрожаете? - спросил Оболмасов.
     - Не я! Но здесь вы можете плохо кончить...
     В окно было видно засвежевшее море, суета десантных катеров на обширном
рейде.  В панораму застекленной веранды, пронизанной ярким солнцем, медленно
вплывал крейсер "Акацуки" под  вымпелом адмирала Катаоки,  а четыре плоские,
как  сковородки, канонерские  лодки вели  частый  огонь  по  лесу,  в  гущах
которого укрывались бежавшие жители и каторжане, кричавшие:
     - Предали! Ни за грош теперь пропадем...
     - Тут все с японцами покумились!
     - Господи, да куды ж деваться-то нам?..
     Японская  шрапнель рвалась  с  оглушительным  треском;  люди  падали  в
корчах, и  возле пня сидел мертвый мальчик, прижимая  к  себе  мертвую рыжую
кошку... Он ее так любил.

     На  другой  день  два  полка  японской  пехоты,  позванивая  амуницией,
выступили из  Корсаковска  на север  -  по дороге,  параллельной реке Сусуя,
впадавшей в бухту Лососей. За ними лошади, мотая головами, равнодушно влекли
горные  пушки, зарядные ящики и походные кухни. Японцы без боя, одним  своим
появлением выдавили Арцишевского  из  пригородных селений,  настигая усталых
людей в  ускоренном марше  по хорошей  и  гладкой  дороге, что  кончалась  у
Найбучи возле Охотского моря.
     Матросы с "Новика" нагнали свою  пехоту лишь на подступах к Соловьевке.
Архип Макаренко  доложил полковнику  о прибытии.  Арцишевский едва глянул на
комендора:
     - А  ну  вас!  Раскозырялись тут,  пижоны  липовые... мне сейчас  не до
вашего брата. Если хотите, так пристраивайтесь.
     В это же время, как по  заказу, шесть японских миноносцев вошли в бухту
Лососей, откуда и стали обкладывать Соловьевку фугасами, и Арцишевский велел
отходить:
     - Дальше! Пошли до  Хомутовки, а там  и Владимировка... Молитесь  богу,
чтобы нас только не отрезали.
     Архип Макаренко переговорил с матросами:
     - Братцы,  не  оставаться же нам одним,  приладимся  в хвосте у пехоты.
Может, к вечеру и накормят...
     По обеим сторонам дороги, уводящей к Охотскому морю, шелестели травы, в
небе  пиликали  жаворонки, а на душе у всех было так паскудно - хоть  плачь!
Невдалеке  виднелись горы,  пугающие  крутизной;  в лесных падях,  напоенных
журчанием ручьев,  царил  полумрак,  было  жарко и  душно. Матросы стягивали
форменки,  потом  потянули с  себя и  пропотелые  тельняшки, шли  за пехотой
обнаженные, несли в руках винтовки. Возле Хомутовки всех остановили.
     - Вон как тихо, - сказал  Арцишевский, - наверняка  тут  засада.  Лучше
отвернуть  с  дороги.  На худой  конец, в  лесах есть еще  две  деревеньки -
Ближняя и  Дальняя, так и займем новую позицию, чтобы переждать это окаянное
время...
     Архип снова собрал в кружок своих матросов:
     - Нет у меня веры в эти деревеньки, кто тут разберет -  ближняя она или
дальняя? Кого из офицеров ни спросишь, никто  ни хрена  не знает и знать  не
хочет. А ведь где-то за нами еще сражается отряд капитана Полуботко.
     Матросы так устали, что попадали на траву:
     - Давай, Архип, ложись и ты. Дождемся Полуботко...
     Арцишевский  увел  свой  отряд  в лес;  матросы  залегли возле дороги и
дождались отступавший отряд Полуботко.
     - Вы чего здесь валяетесь?
     - Вас ждем, - поднялись с земли матросы.
     - А где же отряд полковника Арцишевского?
     - Вон туда пошел, - махнул рукою Макаренко.
     - А что там? - спросил его капитан.
     - Откуда я знаю, если вы сами не  знаете. Сказывали, что  за  лесом еще
две деревни. Мы устали и легли. Все!
     Полуботко  долго   разглядывал  какой-то  клочок  бумаги,   на  котором
химическим карандашом были накорябаны от руки течения рек и дороги Сахалина,
а Макаренко отошел к матросам:
     - У  него такая шпаргалка, что  заведет нас на  кудыкало, где  Баба Яга
горе мыкала... Тоже мне - господа офицеры!
     Полуботко махнул рукой, показывая в даль дороги:
     - Вперед во славу отечества...
     На ночь  укрылись в лесной чаще, костров  не разводили, слышали неясный
шум  с  дороги,  но  не придали ему  значения. Утром  миновали  Хомутовку, а
крестьяне сказали им:
     - Вы соображение-то имейте: ежели на Владимировку путь держите, прямо к
японцам и попадетесь...
     Полуботко совал Макаренко свою шпаргалку:
     - Ты грамотный? Так куда делся отряд полковника?
     - Говорил, что есть две деревни, мол,  одна Ближняя,  а другая Дальняя,
где они, я не знаю. У вас-то что нарисовано?
     - Да у меня точка стоит - деревня Луговая.
     - Так  я нездешний, - отвечал Макаренко. - Что вы прицепились ко мне по
географии  Сахалина? Со школы я слышал, что есть такой, но никогда не мечтал
о Сахалине.
     В чащобе густого леса Полуботко скомандовал:
     - Стой! Составить все оружие в козлы...
     Солдаты, матросы  и  дружинники исполнили его  приказ,  и тогда капитан
Полуботко,  после  короткого  совещания  с  офицерами,  объявил,  что  отряд
окружен, а спасенья нет:
     - Конечно, в воле каждого  поступать как он хочет, но мой совет - лучше
сдаться на милость победителя...
     Макаренко выдернул свою винтовку из козел.
     - Вот ты сам и сдавайся! - крикнул он.
     Вслед  за матросами похватали винтовки и другие. Полуботко сел на землю
и стал воюще, противно плакать.
     -  Да не предатель же я,  - всхлипывал он. -  Я ведь только  добра  вам
хочу... Куда нам идти? Где спасаться?
     - Веди  прямо  в бой! - отвечали ему  солдаты.  "Но  капитан Полуботко,
ссылаясь  на  боль  в  ногах, отказал  подчиненным" (выписка  из официальных
бумаг). Пока  они  там препирались,  японцы  стали окружать отряд. Полуботко
кричал:
     -  Куда вы все разбежались?  Стойте,  мать вашу так...  Не хотите  меня
слушать - вам же хуже будет!