братился к народу:
     -- Вы  слышали  слова эмира. Повелитель Бухары сказал, что
если он  откажется  казнить  главного  укрывателя,  которого  я
сейчас назову, тогда все эти малые укрыватели, стоящие сейчас у
плахи,  будут  освобождены  и отпущены к своим семьям. Так ли я
сказал, о повелитель?
     -- Ты  правильно  сказал,  Гуссейн  Гуслия,--   подтвердил
эмир.--  Даем  в  этом наше слово. Но укажи нам скорее главного
укрывателя.
     -- Вы слышите? -- сказал Ходжа Насреддин,  повернувшись  к
народу.-- Эмир дает слово!
     Он глубоко вздохнул. Он чувствовал на себе тысячи глаз.
     -- Самый главный укрыватель...
     Он запнулся, обвел глазами площадь; многие заметили скорбь
и смертную  тоску  на  его  лице.  Он прощался со своим любимым
миром, с людьми и солнцем.
     -- Скорее!  --  нетерпеливо  воскликнул   эмир.--   Говори
скорее, Гуссейн Гуслия!
     Ходжа Насреддин сказал твердым, звонким голосом:
     -- Самый главный укрыватель -- это ты, эмир!
     Резким  движением  он сбросил свою чалму, сорвал фальшивую
бороду.
     Толпа ахнула,  замерла.  Эмир,  выпучив  глаза,  беззвучно
шевелил губами. Придворные окаменели.
     Тишина продолжалась недолго.
     -- Ходжа Насреддин! Ходжа Насреддин! -- закричали в толпе.
     -- Ходжа Насреддин! -- зашептались придворные.
     -- Ходжа   Насреддин!  --  воскликнул  Арсланбек.  Наконец
опомнился и сам повелитель. Губы его невнятно вымолвили:
     -- Ходжа Насреддин!
     -- Да, это я! Ну  что  же,  эмир,  прикажи  отрубить  себе
голову  --  как  самому  главному  укрывателю!  Я жил у тебя во
дворце, делил с тобою пищу, получал  от  тебя  награды,  я  был
твоим  главным  и  ближайшим  советником  во  всех делах. Ты --
укрыватель, эмир, прикажи отрубить себе голову!
     Ходжу Насреддина схватили. Он не сопротивлялся, он кричал:
     -- Эмир обещал освободить  осужденных!  Вы  слышали  слово
эмира.
     Народ начал гудеть, волноваться. Тройная цепь стражников с
трудом сдерживала напор толпы. Все громче слышались возгласы:
     -- Освободите осужденных!
     -- Эмир дал слово!..
     -- Освободите!..
     Гул в толпе нарастал и ширился. Цепи стражников подавались
назад, теснимые народом. Бахтияр наклонился к эмиру:
     -- О,   повелитель,   их  нужно  освободить,  иначе  народ
взбунтуется. Эмир кивнул.
     -- Эмир держит свое слово! -- закричал Бахтияр.  Стражники
расступились. Осужденные сразу исчезли в толпе.
     Ходжу Насреддина повели во дворец. Многие в
     толпе плакали, кричали ему вслед:
     -- Прощай,   Ходжа   Насреддин!   Прощай,   наш   любимый,
благородный Ходжа Насреддин,  ты  будешь  всегда  бессмертен  в
наших сердцах.
     Он  шел  с  высоко  поднятой  головой,  на  его  лице было
бесстрашие. Перед воротами он  обернулся,  махнул  на  прощание
рукой. Толпа ответила ему мощным рокотом.
     Эмир  торопливо  залез  в  свои носилки. Дворцовое шествие
тронулось в обратный путь.

     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

     Собрался диван -- судить Ходжу Насреддина.
     Когда он вошел, связанный по  рукам  и  ногам,  охраняемый
стражниками,--  придворные  потупились. Им было стыдно смотреть
друг на  друга.  Мудрецы  морщились,  оглаживая  бороды,  эмир,
отвернувшись, вздыхал и покашливал.
     А  Ходжа Насреддин смотрел прямым, ясным взглядом; если бы
не его закрученные за спину руки, то можно  было  бы  подумать,
что преступник не он, а все эти люди, сидящие перед ним.
     На  суд  вместе  с  другими придворными явился и подлинный
Гуссейн Гуслия, багдадский  мудрец,  освобожденный  наконец  из
своего  заточения.  Ходжа  Насреддин  дружески  подмигнул  ему,
багдадский мудрец подскочил на подушках и зашипел от ярости.
     Суд продолжался недолго. Ходжу  Насреддина  приговорили  к
смерти. Оставалось избрать способ казни.
     -- О  великий  владыка! -- сказал Арсланбек.-- Мое мнение,
что этого преступника  необходимо  посадить  на  кол,  дабы  он
окончил жизнь свою в жесточайших мучениях.
     Ходжа  Насреддин  даже  бровью  не  дрогнул;  он  стоял  и
безмятежно улыбался, подставив лицо солнечному лучу,  падавшему
в зал через верхнее открытое окно.
     -- Нет!  --  решительно сказал эмир.-- Султан турецкий уже
сажал на кол этого  богохульника,  но  он,  по-видимому,  знает
средство  переносить  без вреда для себя подобный способ казни,
иначе он не ушел бы живым из рук султана.
     Бахтияр посоветовал отрубить Ходже Насреддину голову.
     -- Правда,  это  один  из  наилегчайших  видов   смерти,--
добавил он,-- но зато самый верный.
     -- Нет!  --  сказал  эмир.--  Калиф  багдадский  рубил ему
голову, а он все-таки жив.
     Поочередно  поднимались  сановники,  предлагали   повесить
Ходжу  Насреддина,  содрать  с  него  кожу. Эмир отверг все эти
советы, потому что, наблюдая тайком за Ходжой  Насреддином,  не
замечал  признаков  страха на его лице, что было в глазах эмира
явным доказательством недействительности предлагаемых способов.
     Придворные замолчали в смущении. Эмир начал гневаться.
     Тогда поднялся багдадский мудрец. Впервые он говорил перед
лицом  эмира,  поэтому  тщательно  обдумал  свой  совет,   дабы
отличиться мудростью от всех прочих.
     -- О  великий  повелитель  вселенной! Если этот преступник
уходил до сих пор невредимым от всевозможных способов казни, то
не является ли это прямым свидетельством того, что ему помогает
нечистая сила, тот самый дух  тьмы,  имя  которого  непристойно
называть здесь, перед лицом эмира.
     При  этих  словах мудрец подул себе на плечи, вслед за ним
подули все остальные, кроме Ходжи Насреддина.
     -- Рассудив и взвесив все, касающееся этого преступника,--
продолжал  мудрец,--  наш  великий  эмир  отверг   предложенные
способы  умерщвления  Ходжи  Насреддина, опасаясь, что нечистая
сила вновь  поможет  преступнику  ускользнуть  от  справедливой
кары.  Но  существует еще один способ казни, которому названный
преступник Ходжа Насреддин ни разу не подвергался, а именно  --
утопление!
     Багдадский  мудрец,  высоко  вскинув  голову, с торжеством
посмотрел на присутствующих.
     Ходжа Насреддин встрепенулся.
     Эмир заметил его движение. "Ага! Так вот в  чем  была  его
тайна!"
     Ходжа  Насреддин думал в это время: "Очень хорошо, что они
заговорили о нечистой силе; значит, надежда еще не потеряна для
меня!"
     -- Известно мне из рассказов и книг,-- продолжал между тем
мудрец,-- что в  Бухаре  имеется  священный  водоем,  именуемый
водоемом   шейха   Ахмеда.   Понятно,   что  нечистая  сила  не
осмеливается приближаться к этому водоему, почему и надлежит, о
повелитель, погрузить преступника на длительный срок с  головой
в священные воды, после чего он умрет.
     -- Вот  совет  мудреца,  достойный  награды! -- воскликнул
эмир.
     Ходжа Насреддин укоризненно сказал багдадскому мудрецу:
     -- О Гуссейн Гуслия, так ли я обращался с тобой, когда  ты
был  в  моей  власти?  Вот  и  надейся  после  этого на людскую
благодарность!
     Было решено после захода солнца всенародно  утопить  Ходжу
Насреддина  в священном водоеме шейха Ахмеда. А чтобы по дороге
Ходжа Насреддин не смог убежать, решили доставить его из дворца
к водоему в кожаном мешке и в этом же мешке утопить.
     ...Целый день у водоема стучали топоры: плотники возводили
помост, но что могли они сделать, если над каждым из них  стоял
стражник? Они работали молча, с угрюмыми, ожесточенными лицами;
закончив, они отказались получить скудную плату и ушли, глядя в
землю.
     Помост    и    весь    берег   вокруг   устлали   коврами.
Противоположный берег предназначался для народа.
     Шпионы доносили, что город  волнуется.  Поэтому  Арсланбек
согнал  к  водоему  великое  множество  войска, поставил пушки.
Опасаясь, как бы народ по дороге  не  отбил  Ходжу  Насреддина,
Арсланбек приказал приготовить четыре мешка, набитых тряпьем:
     эти  фальшивые  мешки  он  намеревался отправить к водоему
открыто, по людным улицам, а мешок с Ход-180

     жой Насреддином, наоборот,--  самыми  глухими  переулками.
Хитрость  свою  он  простер  еще  дальше: к фальшивым мешкам он
приставил по восемь стражников, а к мешку с Ходжой  Насреддином
только троих.
     -- Я  пришлю  к  вам от водоема гонца,-- сказал стражникам
Арсланбек.-- Четыре фальшивых мешка вы  должны  вынести  сразу,
один за другим, а пятый мешок, с преступником,-- немного погодя
и   незаметно,   когда  все  любопытные,  толпящиеся  у  ворот,
устремятся за фальшивыми мешками. Хорошо  ли  поняли  вы  меня?
Помните, что отвечать придется вам головой.
     Вечером на площади ударили барабаны, возвещая об окончании
базара.  К  водоему  со  всех  сторон  потянулись толпы народа.
Вскоре прибыл эмир со свитой. На помосте и вокруг  него  зажгли
факелы.  Пламя  шипело  и  гнулось  от  ветра,  на воде дрожали
багровые отблески. Противоположный берег  тонул  в  темноте;  с
помоста,  озаренного  огнями,  не  видно  было  толпы,  но ясно
слышалось, как ворочается, движется и дышит  она,  сливая  свой
смутный тревожный гул с порывами ночного ветра.
     Бахтияр  громким голосом прочитал в темноту эмир-ский указ
о предании  смерти  Ходжи  Насреддина.  В  это  время  и  ветер
улегся,--  была тишина, такая, что у светлейшего эмира поползли
мурашки по спине. Опять вздохнул ветер, вместе с ним  вздохнула
тысячами грудей толпа.
     -- Арсланбек!  --  сказал  эмир,  и  голос  его дрогнул.--
Почему ты медлишь?
     -- Я уже отправил гонца, о  повелитель.  Вдруг  в  темноте
послышались крики, лязг оружия;
     где-то  началась  свалка. Эмир подпрыгнул, озираясь. Через
минуту в освещенный круг перед помостом вошли восемь стражников
без мешка.
     -- Где же преступник? -- вскричал  эмир,--  Его  отняли  у
стражников, он ускользнул! Арсланбек, ты видишь!
     -- О  повелитель!  --  ответил Арсланбек.-- Твой ничтожный
раб предусмотрел все; в этом мешке были старые тряпки.
     В другой стороне опять послышался  шум  свалки.  Арсланбек
поспешил успокоить эмира:
     -- Пусть  отнимают, о повелитель! В этом мешке тоже ничего
нет, кроме тряпок.
     ...Первый мешок отбил у стражников чайханщик Али со своими
друзьями, второй отбили кузнецы, возглавляемые  Юсупом.  Вскоре
гончары  отбили  третий  мешок,  но  и в, нем оказались тряпки.
Четвертый мешок пропустили к помосту  свободно.  Стражники  при
свете  факелов на глазах у всей толпы подняли мешок над водой и
вытряхнули; посыпались тряпки.
     Толпа замерла  в  полном  недоумении.  Этого  и  добивался
многоопытный  Арсланбек,  понимавший,  что недоумение влечет за
собою бездействие.
     Настало время пятому мешку. Между тем  стражники,  которым
он  был  поручен,  задержались где-то и до сих пор не доставили
его к водоему.

     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

     Когда стражники вывели Ходжу Насреддина из подземелья,  он
сказал:
     -- Значит,  вы потащите меня на собственных спинах? Жалею,
что здесь нет моего ишака, он бы лопнул от смеха.
     -- Молчи!  Скоро  тебе  придется  заплакать!   --   злобно
ответили стражники. Они не могли простить Ходже Насреддину, что
он предался в руки эмира помимо стражи.
     Распялив  тесный мешок, они начали запихивать в него Ходжу
Насреддина.
     -- О слуги шайтана! -- кричал Ходжа  Насреддин,  сложенный
втрое.-- Неужели вы не могли выбрать мешок попросторнее!
     -- Ничего!   --  говорили  стражники,  пыхтя  и  обливаясь
потом.-- Тебе недолго придется терпеть. Не растопыривайся же, о
сын греха, иначе мы вдавим твои колени в твой живот!
     Поднялся шум, сбежалась дворцовая  челядь.  Наконец  после
долгих  трудов  стражники  запихали  Ходжу Насреддина в мешок и
завязали веревкой. В мешке было тесно,  темно  и  вонюче.  Душа
Насреддина  окуталась  черным  туманом;  казалось, спасения для
него теперь нет. Он взывал к судьбе и всемогущему случаю:
     "О ты, судьба, ставшая для меня матерью, о ты,  всемогущий
случай,  оберегавший  меня  до  сих пор, подобно отцу,-- где вы
сейчас, почему не поспешите на помощь  к  Ходже  Насреддину?  О
судьба, о всемогущий случай!"
     А  стражники  уже  прошли  половину пути; они несли мешок,
меняясь через каждые двести шагов; по этим коротким  остановкам
Ходжа  Насреддин  вел  печальный  счет  --  сколько  пройдено и
сколько осталось.
     Он хорошо понимал, что судьба и случай никогда не приходят
на помощь к тому,  кто  заменяет  дело  жалобами  и  призывами.
Дорогу  осилит  идущий;  пусть в пути ослабнут и подогнутся его
ноги  --  он  должен  ползти  на  руках  и  коленях,  и   тогда
обязательно  ночью  вдали  увидит  он  яркое  пламя  костров и,
приблизившись, увидит  купеческий  караван,  остановившийся  на
отдых,  и караван этот непременно окажется попутным, и найдется
свободный верблюд, на котором путник доедет туда, куда нужно...
Сидящий же на дороге и предающийся  отчаянию  --  сколь  бы  ни
плакал  он и ни жаловался -- не возбудит сочувствия в бездушных
камнях; он умрет от жажды в пустыне, труп  его  станет  добычей
смрадных  гиен,  кости его занесет горячий песок. Сколько людей
умерли преждевременно, и только потому, что недостаточно сильно
хотели жить! Такую смерть Ходжа Насреддин считал  позорной  для
человека.
     "Нет! -- сказал он себе и, стиснув зубы, яростно повторил:
-- Нет! Я не умру сегодня! Я не хочу умирать!"
     Но  что  он  мог  сделать,  сложенный  втрое и засунутый в
тесный мешок, где нельзя было даже пошевелиться: колени и локти
как будто прилипли к туловищу.  Свободным  у  Ходжи  Насреддина
оставался только язык.
     -- О   доблестные   воины,--   сказал   он   из   мешка.--
Остановитесь на минутку, я хочу прочесть перед смертью молитву,
дабы всемилостивый аллах принял  мою  душу  в  светлые  селения
свои.
     Стражники опустили мешок на землю:
     -- Читай.  Но  из  мешка  мы  тебя не выпустим. Читай свою
молитву в мешке.
     -- А где мы находимся? -- спросил Ходжа Насреддин.-- Я это
затем спрашиваю, чтобы  вы  обратили  меня  лицом  к  ближайшей
мечети.
     -- Мы   находимся  близ  Каршинских  ворот.  Здесь  кругом
мечети, в какую бы сторону мы тебя не обратили лицом. Читай  же
скорее свою молитву. Мы не можем долго задерживаться.
     -- Спасибо,  о  благочестивые  воины,--  печальным голосом
ответил из мешка Ходжа Насреддин.
     На что он рассчитывал?  Он  и  сам  не  знал.  "Я  выгадаю
несколько  минут.  А  там  посмотрим.  Может  быть,  что-нибудь
подвернется..."

     Он начал громко молиться, прислушиваясь в то  же  время  к
разговорам стражников.
     -- И  как  мы  не сообразили сразу, что новый звездочет --
это и есть Ходжа Насреддин? -- сокрушались стражники.-- Если бы
мы узнали и поймали  его,  то  получили  бы  от  эмира  большую
награду!
     Мысли стражников текли в обычном направлении, ибо алчность
составляла самую сущность их жизни.
     Этим  и  воспользовался Ходжа Насреддин. "Попробую сделать
так, чтобы они ушли куда-нибудь от  мешка,  хотя  бы  на  самый
короткий срок... Может быть, мне удастся порвать веревку, может
быть, кто-нибудь пройдет по дороге и освободит меня".
     -- Скорей  кончай  молитву!  -- говорили стражники, толкая
мешок ногами.-- Слышишь, ты! Нам некогда ждать!
     -- Одну  минуту,  доблестные  воины!   У   меня   осталась
последняя  просьба к аллаху. О всемогущий, всемилостивый аллах,
сделай так, чтобы тот человек, который найдет  закопанные  мнрю
десять  тысяч  таньга, выделил бы из них одну тысячу, и отнес в
мечеть, и отдал мулле, поручив ему молиться за меня  в  течение
целого года...
     Услышав  о десяти тысячах таньга, стражники притихли. Хотя
Ходжа Насреддин ничего не видел из своего мешка, но точно знал,
какие сейчас у  стражников  лица,  как  они  переглядываются  и
толкают друг друга локтями.
     -- Несите  меня  дальше,--  сказал  он  кротким голосом.--
Предаю дух мой в руки аллаха. Стражники медлили.
     -- Мы еще немного отдохнем,--  вкрадчиво  сказал  один  из
них.--  О  Ходжа  Насреддин,  не  думай,  что  мы бессердечные,
нехорошие люди. Только служба заставляет нас поступать с  тобою
столь  жестоко;  если  бы мы могли прожить с нашими семьями без
эмирского жалованья, тогда мы, конечно, немедленно выпустили бы
тебя на волю...
     -- Что ты говоришь! -- испуганно прошептал второй.--  Если
мы его выпустим, то эмир снимет нам головы.
     -- Молчи!  --  зашипел  первый.--  Нам  бы только получить
деньги.
     Ходжа Насреддин не слышал шепота, но знал,  что  стражники
шепчутся, и знал, о чем они шепчутся.
     -- Я   не  имею  зла  на  вас,  о  воины,--  сказал  он  с
благочестивым вздохом.-- Я сам чересчур грешен для того,  чтобы
осуждать  других.  Если аллах дарует мне прощение на том свете,
обещаю вам помолиться за вас перед его троном. Вы говорите, что
если бы  не  эмирское  жалованье,  то  вы  бы  меня  выпустили?
Подумайте  над  своими  словами!  Ведь этим вы нарушили бы волю
эмира и, следовательно, совершили бы тяжкий  грех.  Нет!  Я  не
хочу,   чтобы   вы  из-за  меня  отягощали  грехом  свои  души;
поднимайте мешок, несите меня к водоему, пусть  свершится  воля
эмира и воля аллаха!..
     Стражники   в   растерянности  переглядывались,  проклиная
благочестивое раскаяние, которое  вдруг  --  и  совсем,  по  их
мнению, не вовремя -- овладело Ходжой Насреддином.
     В  разговор вступил третий стражник: до сих пор он молчал,
придумывая хитрость.
     -- Сколь тяжко  видеть  человека,  который  перед  смертью
начал  раскаиваться в своих грехах и заблуждениях,-- сказал он,
подмигивая товарищам.-- Нет, я не таков! Я уже давно  раскаялся
и  давно  веду  благочестивый  образ  жизни.  Но благочестие на
словах, не сопровождаемое угодными аллаху  делами,--  мертво,--
продолжал  стражник,  в  то время как товарищи его зажимали рты
ладонями, чтобы не  расхохотаться,  ибо  он  был  известен  как
неисправимый  игрок  в  кости  и  распутник.-- Вот я, например,
сопровождаю свою благочестивую жизнь праведным и  благочестивым
делом, а именно: я строю в моем родном селении большую мечеть и
ради этого отказываю даже в пище себе и своей семье.
     Один  из стражников не выдержал и, давясь от смеха, ушел в
темноту.
     -- Я откладываю  каждый  грош,--  продолжал  благочестивый
стражник,--  и  все-таки  мечеть воздвигается слишком медленно,
что переполняет скорбью мое сердце. На днях  я  продал  корову.
Пусть  мне  придется  продать  последние  сапоги  -- я согласен
ходить босиком, лишь бы завершить начатое.
     Ходжа   Насреддин    всхлипнул    в    мешке.    Стражники
переглянулись.  Дело  у  них  шло  на лад. Они локтями торопили
своего догадливого товарища.
     -- О, если бы  мне  повстречался  такой  человек,  который
согласился  бы  пожертвовать  восемь или десять тысяч таньга на
окончание этой мечети! -- воскликнул он.-- Я бы поклялся  перед
ним,  что  в  течение  пяти и даже десяти лет имя его ежедневно
возносилось бы, окутанное благоуханным  дымом  молитвы,  из-под
сводов этой мечети к трону аллаха! Первый стражник сказал:
     -- О  мой  благочестивый  товарищ! У меня нет десяти тысяч
таньга, но может быть, ты  согласишься  принять  мои  последние
сбережения -- пятьсот таньга. Не отвергай моего скромного дара,
мне тоже хочется принять участие в этом праведном деле.
     -- И мне,-- сказал второй, заикаясь и дрожа от внутреннего
смеха.-- У меня есть триста таньга...
     -- О  праведник,  о  благочестивей!  --  воскликнул  Ходжа
Насреддин, всхлипывая.-- Как я жалею, что не могу  приложить  к
своим  губам  край  твоего  халата!  Я великий грешник, но будь
милостив ко мне и не отвергни моего дара. У  меня  есть  десять
тысяч   таньга.   Когда  я,  совершив  богохульный  обман,  был
приближен к эмиру, то часто получал от него в подарок  кошельки
с  золотом  и  серебром;  накопив  десять тысяч таньга, я решил
спрятать их, с тем чтобы, свершая бегство, захватить по дороге.
А так как я решил бежать через Каршинские ворота, то и  закопал
эти   деньги  на  Кар-ши