Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Наука. Техника. Медицина
   История
      Соловьев Л.. Повесть о Ходже Насреддине 1-2 -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  -
ду тем солнце поднялось высоко, утренние легкие тени сменились дневными, короткими и резкими, возница выспался, кобыла застоялась -- пришло время трогаться. -- Велик аллах над нами; ну -- поехали! -- дрогнувшим голосом сказал Ходжа Насреддин. -- Велик аллах! -- ответил возница, и арба, скрипя, качаясь, медленно ворочая свои огромные колеса, двинулась в путь. Ходжа Насреддин шел сзади. Миновали переулок, миновали знакомый тополь, что выбросил уже листья и навис легким зеленым облаком над дорогой. Миновали базарную площадь; недалеко осталось до городских ворот. Гюльджан сказала мужу: -- Если ты задумал провожать нас до самой Бухары,-- садись уж лучше рядом со мною. Он поблагодарил ее улыбкой за эту шутку, остановил арбу, в последний раз перецеловал семейство -- от Гюльджан до самого маленького... И долго потом стоял на дороге, глядя вслед уезжавшим; наконец арба скрылась за поворотом, ее скрипение затихло,-- он остался один. Задумчивый и грустный возвращался он домой, вспоминая слова Ибн-Хазма: "В разлуке три четверти горя берет себе остающийся, уходящий же уносит всего одну четверть". Дворик встретил его солнечной тишиной; только кричала в саду светлым одиноким голосом иволга,-- раньше, за вечным шумом и возней ребятишек. Ходжа Насреддин ни разу не слышал ее. Не заходя в опустевший дом, он направился к сараю, приоткрыл дверь, тихонько свистнул. Темнота не ответила. Он свистнул вторично. В сарайчике послышались тяжкие вздохи, сопение, шуршание, и вышел ишак -- толстый, сонный, хмурый, отвыкший от солнца, недовольно жмурящийся на ярком свету. Он поднял уши и посмотрел вокруг, как бы в недоумении. -- Чему ты удивляешься? -- спросил Ходжа Насреддин.-- Что в доме так тихо? Они все уехали в Бухару, к старому Ниязу, и мы с тобою теперь свободны, как вольные птицы. Собрать переметные сумки и заседлать ишака было для Ходжи Насреддина делом пяти минут. -- Ого, ты растолстел, как гиссарский баран! -- говорил он, затягивая подпругу.-- Но через неделю, клянусь, ты будешь похож на борзую собаку! У нас, мой верный товарищ, очень много дела и очень мало времени. Вперед! Большая дорога ждет нас! Он запер дом большим медным замком, припер калитку изнутри двумя толстыми жердями -- и затем, нисколько не тревожась о дальнейшей сохранности своего имущества, выехал через пролом в заборе на дорогу. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Миновав базарную площадь, он направил ишака в сторону мечети Гюхар-Шад. Нищий сидел на обычном месте и, слегка запрокинув голову, устремив глаза в голубое небо, задумчиво и тихо улыбался, предчувствуя, быть может, свой полет сквозь эту светоносную бездну. Ходжа Насреддин придержал ишака: -- Благослови меня, о мудрый старец! Жди меня обратно через три месяца; тогда я расскажу тебе об озере, об Агабеке и, надеюсь, смогу назвать мою веру. Какой радостью, каким восторженным умилением осветилось лицо старика! Он встал, поклонился Ходже Насреддину, коснувшись рукою земли; губы его беззвучно шевелились,-- он творил напутственную молитву. За городскими воротами дорога поворачивала к реке. Ходжа Насреддин ехал сначала побережными садами, потом свернул на проселок, в поля. Вокруг лежали влажно дымящиеся пашни, усыпанные людьми: был самый разгар весенних работ. В низинах, на рисовых полях, работали по трое: могучий горбатый бык, по колено в воде, медленно тащил грубую соху; за сохою, блестя изгибом потной спины, шел пахарь; сзади, высоко поднимая голенастые красные ноги, важно шагал аист, выбиравший из жидкого ила головастиков и разных червячков. "Да благословит аллах ваши труды!" -- кричал Ходжа Насреддин; все трое останавливались, поворачивали головы к дороге, пахарь, сбросив ладонью пот со лба, отвечал: "Спасибо, да благословит аллах твой путь!" -- и медлительное шествие возобновлялось в прежнем порядке; впереди -- бык, за ним -- пахарь и сзади аист. Была середина апреля; тень от деревьев -- еще вчера прозрачная, сквозная -- сегодня ложилась на дорогу густо и слитно: так щедро весна одевала деревья молодой листвой. Многомилостивая, она не делала различий между благородным миндалем и убогим степным саксаулом, между двуногими и четвероногими, крылатыми и ползающими,-- на всех равно изливала она свою благодать, признавая всех равно достойными жизни и счастья. Навстречу ей дружным ликующим хором свистели и щебетали птицы, квакали лягушки, звенели ящерицы, а муравьи, козявки, букашки и прочая земная мелочь, от природы лишенная голоса, выражала свой восторг суетливым ползанием и беготней. Мог ли Ходжа Насреддин молчать среди такого радостного торжества? Опьяненный весенним простором, солнцем, свободой, он присоединил свой голос к общему ликующему хору. Вот его песня: Арык бежит -- для меня, Пчела гудит -- для меня, Цветут сады -- для меня, Потому что я -- человек! Певцы поют -- для меня, И в бубны бьют -- для меня, Горит душа у меня, Потому что я -- человек! Поля вокруг -- для меня, Ишак мои -- друг для меня, Зовет дорога меня, Потому что я -- человек! Увидев стадо, идущее на водопой, он спел: Блестит вода -- для меня, Идут стада -- для меня, Года не старят меня, Потому что я -- человек' Все, что попадалось ему на пути, находило отзвук в его песне, а так как земля сотворена аллахом круглой и поэтому земные дороги, переходя одна в другую, не имеют концов,-- то и песня Ходжи Насреддина была бесконечной; он мог бы объехать вокруг всего света, вернуться домой с противоположной стороны, но с этой же самой песней: Земля кругла -- для меня, Она мала для меня, Вновь к дому вернулся я, Потому что я -- человек! Гюльджан встречает меня, Она ругает меня, Она ворчит на меня, Потом целует меня, Потому что я -- человек' Тем временем проселок становился все шире, колеи -- глубже; навстречу все больше арб, всадников, пешеходов. А к полудню Ходжа Насреддин, с дрогнувшим сердцем, услышал впереди глухой слитный рокот, подобный гулу далекого водопада. То гудела и рокотала большая дорога! Узнал этот гул и встрепенувшийся ишак и пустился навстречу ему крупной рысью. "Вперед! Вперед!" -- кричал Ходжа Насреддин, колотя ишака пятками, но тот и без понуканий все время прибавлял ходу. Очки прыгали на носу Ходжи Насреддина; он сорвал их, швырнул на дорогу,-- ударившись о камень, очки разлетелись стеклянными брызгами. Через полчаса большая дорога была перед ним. Как всегда, над нею тяжелым облаком висела пыль, сквозь которую безостановочно двигались люди, лошади, быки, ишаки, верблюды: одни -- в Коканд, на базар, другие -- из Коканда. Все это теснилось, толкалось, ржало, мычало, ревело и вопило на разные голоса, производя оглушительный нестройный шум. Ходжа Насреддин смело направил ишака в самую гущу; дорога подхватила его, закружила и понесла. Его толкнули справа, подпихнули слева, какой-то бык больно хлестнул его хвостом по лицу, верблюд чихнул на голову. "Берегись, берегись!" -- нестерпимым голосом завопил ему в самое ухо возница, обезумевший от жары и сутолоки; Ходжа Насреддин едва успел увернуться от его плети, чтобы в следующее мгновение услышать над собою проклятия и брань дюжего караванщика, готового сокрушить все и всех на пути, лишь бы успеть со своим караваном на место к должному сроку и получить обещанную награду. Но уже через пять минут Ходжа Насреддин вполне преодолел свое первоначальное замешательство. "Берегись, берегись!" -- завопил он голосом, еще более нестерпимым, чем у того возницы, и устремился вперед. Он толкал и обгонял попутных, воевал со встречными, ловко скользил между арбами, нырял под цепи, связывающие караванных верблюдов, отважно направлял ишака в бурые, густо пахучие волны овечьих гуртов... Ночь провел он в придорожной чайхане, а зарю встретил уже опять в седле. Дорога в этот ранний розовый час была тиха и пустынна: караваны, арбы еще не снимались с ночевок. Ишак брел то по одной стороне дороги, то по другой, как вздумается; Ходжа Насреддин не мешал ему и не трогал поводьев, занятый своими мыслями. "Еще одна ночь в пути -- и завтра я увижу Коканд! Там, на базаре, я уж, наверное, узнаю что-нибудь об этом Агабеке",-- думал он, и перед его мысленным взором вставали кокандские площади, мечети, базар, ханский дворец с обнесенным высокой стеной гаремом, где томились, по слухам, двести тридцать семь жен -- по одной на каждый день года, не считая постов. В свое время Ходжа Насреддин побывал в Коканде и оставил по себе долгую память; он усмехнулся, вспомнив жаркую августовскую ночь, веревку на гаремной стене, душную темноту гаремных переходов и закоулков, и, наконец... Но здесь Ходжа Насреддин круто осадил коня своей памяти. "О моя драгоценная Гюльджан, избрав тебя однажды, я сохраню тебе верность всегда и везде, даже в далеких воспоминаниях!" Восхищенный и растроганный собственным благородством, чувствуя в груди приятную расслабленность, как бы от погружения в теплую воду, он увлажненным взором глянул вокруг -- и от неожиданности чуть не вывалился из седла. Дороги -- не было; под копытами ишака расстилался ковер свежей росистой травы и вилась узенькая тропинка; внизу под косогором бежала сердитая горная речка, вся в пене и водоворотах, сбоку зеленела стена цветущего джидовника. А впереди, вознося за облака снеговые вершины, горбился угрюмый хребет, что час назад был вправо от дороги. -- О сын греха, о гнусная помесь шакала и ящерицы, куда ты завез меня, проклятый ишак! -- воскликнул Ходжа Насреддин.-- Я никогда не был здесь, не знаю, куда ведет эта тропинка и что за речка шумит внизу! Зачем ты свернул с большой дороги, какие преступные замыслы носишь ты в своей голове? Первым его побуждением было -- поднять плеть и хорошенько поработать ею; но такой мирный невозмутимый покой стоял вокруг, так приветливо жужжали в джидовнике пчелы и басили толстые мохнатые шмели, так благоухал воздух запахом дикого меда, так ласково грело солнце и улыбалось высокое небо, что его рука сама собой опустилась, не коснувшись плетью спины ишака. -- Ты, может быть, узнал от какого-нибудь встречного ишака, своего приятеля, где находится это озеро? -- спросил Ходжа Насреддин.-- Хорошо, пусть выбор пути принадлежит тебе; ты -- господин, я -- слуга; иди, куда хочешь,-- я последую за тобою. Мог ли в эту минуту он думать, что его слова окажутся пророческими, что скоро и впрямь он будет слугой своего ишака, а тот -- его знатным, взыскательным господином? Но не будем забегать вперед, 'памятуя слова добродетельного Музаффара Юсупа Раджаби: "Не уподобляйся в рассказе щенку, что визжит и крутится, пытаясь схватить самого себя за кончик хвоста",-- и перейдем к следующей главе, в которой повествуется, как Ходжа Насреддин вступил в единоборство со своим собственным именем, и о прискорбных для него последствиях этого события. ГЛАВА ПЯТАЯ После короткого отдыха он вновь занял свое место в седле, опустил поводья и спокойно погрузился в раздумья, предоставив ишаку выбирать дорогу по собственному разумению. Тропинка поднималась все выше, речка спряталась на дно глубокой расщелины и, невидимая, глухо ворчала оттуда; навстречу во множестве бежали мелкие стремительные арыки, для которых там и здесь были перекинуты через расщелину водяные мостики -- деревянные желоба, покрытые мшистой плесенью и задумчиво ронявшие в светлую глубину под собою тонкие струйки. Вскоре тропинка углубилась в пахучие заросли мелколиственного джидовника, плюща и дикого винограда; солнечный свет, пробиваясь сквозь ветви, скользил по лицу Ходжи Насреддина горячими пятнами; так же легко, не оставляя следов, скользили и его мысли, вернее -- призраки мыслей: столь мимолетны и неуловимы были они. До ближайшего селения оказалось часа полтора пути, а весеннее солнце пригревало жарко; Ходжа Насреддин снял халат и ехал в одной рубахе, поминутно вытирая платком пот с лица. Зато селенье встретило его прохладой чайханы, висевшей над обрывом и со всех сторон открытой горному ветру. Дюжий чайханщик, обрадовавшись новому гостю, кинулся раздувать огонь под кумганами,-- потянуло смолистым запахом арчи, благоуханного дерева ферганских гор. Гостей в чайхане кроме Ходжи Насреддина было четверо: старик с древней, изжелта-сивой бородой и такими же сивыми бровями, свисавшими на глаза,-- видимо, здешний житель, земледелец; два пастуха в сыромятных мягких башмаках и в толстых войлочных обмотках, оплетенных ремнями, в грубых, войлочных же, накидках; и последний, четвертый, худой и бледный, бродячий ремесленник, сапожник или портной, с дорожным мешком, лежавшим у него под локтем. Они сидели тесным кружком, обходясь одним чайником и одной круговой чашкой, и шептались о чем-то запретном, что было ясно из их опасливых взглядов, кидаемых искоса на Ходжу Насреддина. Не желая мешать их беседе, он повернулся спиною к ним, лицом к обрыву. Внизу расстилалась цветущая долина: поля, сады, селения, дальше высились пологие холмы, а еще дальше -- горы, за которыми лежала Индия. Утренняя дымка разошлась, и горы как будто придвинулись; Ходжа Насреддин ясно видел белые пустыни снежных полей, обрывы и ущелья, полные фиолетовых теней; ниже снегов по бурокаменистым склонам вились серебряные жилки потоков. И в лицо ему тянуло оттуда, с гор, тонким и свежим снеговым ветром. А шепот в углу продолжался, и все горячее; Ходжа Насреддин чувствовал затылком четыре пары внимательных глаз. "Говорят обо мне, сейчас подойдут и спросят". Так и случилось: старик поднялся, подошел к Ходже Насреддину: -- Мир тебе, путник, посетивший наше затерянное селение. Мы заметили следы желтой пыли на твоих сапогах, а здесь у нас дороги каменисты и дают только белую пыль. И мы решили, что ты человек чужеземный и приехал к нам из долины,-- верно ли это? -- Да, я приехал из долины,-- сказал Ходжа Насреддин, протягивая старику чашку и звеня по ней ногтем в знак приглашения. -- Тогда скажи нам, о путник,-- молвил старик, приняв чашку и усаживаясь напротив,-- какие необыкновенные события произошли в долине за несколько последних дней? Быть может, взбунтовались ходжентские лепешечники? Или канибадамские маслоделы отказались платить подати? Или, может быть, что-нибудь стряслось в Ура-Тюбе? -- Нет, я ничего такого не слышал,-- ответил Ходжа Насреддин, удивленный этими вопросами. Старик многозначительно подмигнул своим приятелям. -- Я тоже ничего не слышал, а спросил так просто, на всякий случай,-- сказал он хитрым голосом.-- Мы здесь живем в глуши, люди из долины редки у нас -- вот я и спросил... -- На всякий случай? -- усмехнулся Ходжа Насреддин.-- Знай же, почтенный старец, спрашивающий "на всякий случай", что канибадамские маслоделы исправно платят свои подати; помимо того, сообщаю, тоже "на всякий случай", что город Ходжент стоит на прежнем месте и не провалился сквозь землю, что в окрестностях Намангана не появился изрыгающий пламя дракон. Может быть, ты желаешь узнать еще что-нибудь "на всякий случай"? Старик понял насмешку, промолчал, сдвинув нависшие брови и спрятав за ними глаза: он боялся довериться неизвестному человеку, между тем невысказанный вопрос жег и мучил его. Ходжа Насреддин решил помочь старику: -- Почтенный, внимательно посмотри на мое лицо, загляни поглубже в глаза -- разве я похож на шпиона? -- Ты нырнул на самое дно моих помыслов,-- ответил старик.-- Я действительно колеблюсь между страхом и желанием задать тебе некий весьма удивительный и опасный вопрос. Но если бы ты знал наших добродетельных правителей, этих кровопийц... то есть этих светочей справедливости, хотел я сказать,-- сохранит аллах на радость нам их благословенные годы и укрепит бразды в их неподкупных дланях!.. -- Не трудись восхвалять передо мною правителей, почтенный старец: ведь я уже сказал тебе, что я не шпион. -- Твое лицо внушает мне доверие, путник, я откроюсь перед тобою. Мы хотели спросить,-- старик понизил голос до шепота, остальные, все трое, придвинулись вплотную,-- мы хотели спросить, не знаешь ли о появлении в наших местах Ходжи Насреддина? Все что угодно готовился услышать Ходжа Насреддин -- только не свое имя! Он поперхнулся чаем, закашлялся. -- Да, да. Ходжа Насреддин появился! -- горячим шепотом подхватил молодой пастух.-- Один погонщик овечьих гуртов видел его своими глазами на большой дороге вблизи Ходжента... -- Этот погонщик жил когда-то в Бухаре и знает Ходжу Насреддина в лицо,-- добавил второй пастух, смуглый высокий горец с черной бородкой и раскаленными глазами, блестевшими из-под широких сердитых бровей. -- И не только погонщик,-- вставил свое замечание старик.-- Ходжу Насреддина видел также один кара-ван-баши на той же кокандской большой дороге. А Ходжа Насреддин, внимая этим речам, думал, что излишне поторопился снять свои темные очки. Его узнали; сидя в этой маленькой чайхане, он мысленно слышал нарастающий гул кокандского, андижанского и прочих долинных базаров, взволнованных его именем. "Вот уж не ко времени шум! -- размышлял он.-- Надо всем этим слухам и разговорам положить конец!" -- Вы ошибаетесь, добрые люди,-- обратился он к собеседникам.-- Караван-баши и погонщик обознались, вот и все! Мне достоверно известно, что Ходжа Насреддин пребывает сейчас далеко от здешних мест. -- Но его видел еще и некий бродячий торговец! -- с жаром возразил ремесленник, худые бледные щеки которого покрылись от волнения красными пятнами. "Еще и торговец! -- воскликнул про себя Ходжа Насреддин.-- Поистине, это сам шайтан подбил меня снять очки!" -- Значит, у Ходжи Насреддина есть в Фергане какой-то двойник,-- сказал он.-- Повторяю, настоящий, подлинный Ходжа Насреддин никак не мог появиться на здешних дорогах. -- Почему же, о путник? На чем основана твоя уверенность? -- вопросил старик. Подал голос и чайханщик от своих кумганов: -- Если неделю назад Ходжа Насреддин и вправду путешествовал где-то далеко, то почему сегодня он ле может появиться у нас? -- Чайханщик подошел к беседующим, заменил пустой чайник.-- Для него нет расстояний; сумел же он однажды пройти от Герата до Самарканда в четыре дня! -- В том-то все и дело, что он уже больше не путешествует,-- сказал Ходжа Насреддин.-- Знайте, добрые люди: прежнего Ходжи Насреддина больше нет. Он обзавелся многочисленной семьей, купил дом и позабыл о прежних скитаниях. Его серый ишак день ото дня толстеет в своем стойле, да и сам Ходжа Насреддин изрядно растолстел от мирной сидячей жизни. Он поглупел, обленился и теперь никуда не выходит из дому без темных очков, опасаясь, как бы его не узнали. -- Ты хочешь сказать, что он стал еще и трусом вдобавок? -- спросил дрогнувшим голосом пастух с бородкой.-- Всем известно, что он

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору