тупление, длинноухий  взбрыкнул  задними  ногами,  рванулся,
мотнул головой -- и повод не выдержал, лопнул.
     Купец  ткнулся  бородою в пыль. Агабек рухнул на него. Они
склубились.
     А со всех сторон, гремя щитами, звеня саблями, секирами  и
копьями, устрашающе гикая и гогоча, уже неслась, мчалась конная
и пешая стража.
     Бросив кошелек, дабы не потерять принца, Агабек рванулся к
углу,  за  которым исчез длинноухий. Но стражники ухватили его,
нависли, нацеплялись со всех сторон.
     -- Прочь! --  страшным  голосом  гремел  Агабек.--  Прочь,
ничтожные!  Знаете  ли  вы,  кто  перед  вами?  Перед  вами  --
египетский визирь, слышите ли вы, презренное сиволапое мужичье!
Я сотру вас в порошок, в пыль!
     -- Он вор! Вор! -- кричал купец.--  Я  докажу!  Сиятельный
Камильбек видел эти драгоценности. Он узнает!..
     -- Пустите!  --  задыхался  Агабек, чувствуя, как вместе с
исчезнувшим ишаком уплывает из его  рук  египетское  величье.--
Пустите,  говорю  вам!  --  Рыча, он вырывался, как разъяренный
барс, опутанный сетью.-- Прочь! Вы слышите?!  Или  я  вас  всех
превращу в ишаков!..
     Еще  один  стражник  прыгнул  сзади  ему на спину и повис,
уцепившись за шею.
     Обуянный гневным неистовством, Агабек  выхватил  из  пояса
тыквенный кувшинчик с волшебным составом.
     -- Лимчезу!   Пуцугу!  Зомнихоз!  --  грозно  возопил  он,
брызгая из  кувшинчика  на  стражников.--  Кала-май,  дочилоза,
чимоза, суф, кабахас!
     -- Держи  его!  Держи!  Хватай! Вяжи! Тащи! Не пускай!..--
разноголосо отвечали стражники своими заклинаниями.
     Их  заклинания,  как  и   следовало   ожидать,   оказались
неизмеримо  могущественнее: через минуту Агабек был повергнут и
связан по рукам и ногам.
     Принесли жердь, продели  ее  под  связанные  руки  и  ноги
Агабека;  два  самых  дюжих  стражника  подняли  концы жерди на
плечи. Агабек -- египетский визирь!  --  закачался  в  воздухе,
брюхом  к  небу,  спиною  к  земле,  вполне уподобившись дикому
зверю,  несомому  с  охоты  удачливыми  охотниками.  Его  чалма
свалилась  на  дорогу  и  была  сразу  подхвачена  стражниками,
разделившими ее между собой по кусочкам.
     Он плевался,  источал  пену,  проклинал,  угрожал  --  все
втуне!  Стражники,  торжествующе  гудя,  окружили  его  плотным
кольцом, скрыв от глаз  Ходжи  Насред-дина,--  и  шествие,  под
барабанный  бой, двинулось в гущу базара, к новому дому службы,
где имел свое пребывание сиятельный Камильбек.
     Позади, на подгибающихся ногах, держась за сердце, ковылял
меняла под охраной двух стражников. Третий  --  нес  кошелек  в
поднятой  руке,  у  всех  на виду: так повелевал закон, дабы, с
одной стороны, предотвратить соблазн, с другой  же  --  уберечь
стражу от клеветнических нареканий.
     Собравшаяся  толпа  повалила  за стражниками. Дорога перед
лавкой опустела. Пыль улеглась. Ходжа Насреддин  передал  ишака
вору:
     -- Ты  должен  укрыть его в крепком, надежном месте. Потом
разыщи вдову и с нею приходи на судилище.

     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

     Перед караульным помещением была  просторная  площадь,  на
которой  не  допускались  ни  торговля,  никакое иное скопление
народа,-- кроме вторников, когда сиятельный вельможа  самолично
творил   здесь  суд  и  расправу  над  изловленными  за  неделю
преступниками.
     Сегодня как раз был вторник. Вельможа в  парчовом  халате,
при  новой сабле и при множестве медалей (не без хлопот удалось
ему   восстановить   все   это   после   памятного   сундучного
злоключения!),  восседал  под  шелковым балдахином на судейском
помосте и, шевеля усами,  грозно  взирал  с  высоты  на  толпу,
затопившую площадь. Он брезгливо морщился и фыркал, когда ветер
с  площади  опахивал  его  не  слишком  благоуханной  волной, в
которой преобладали два запаха:
     пота  и  чесночного  перегара.  Преступник   же,   Агабек,
находился  внизу,  даже  еще  ниже, чем внизу,-- сидел в узкой,
напоминавшей колодец яме,  откуда  торчала  только  его  бритая
мясистая  голова. Этим воочию для простого народа обозначалось:
недосягаемое величье власти, с одной стороны,  и  беспредельная
низость  злодейства  --  с  другой.  Над  ямой стоял стражник с
длинной деревянной  колотушкой,  умягченной  на  толстом  конце
тряпьем  --  для того чтобы преступник не смел поднимать своего
нечестивого взгляда вверх, к сиятельному  лику  вельможи.  Этим
пояснялось  для простого народа, что созерцание начальства есть
уже  само  по   себе   великое   счастье,   которого   лишаются
недостойные.  Агабек  уже получил два раза по темени, и теперь,
слегка оглушенный, тупо смотрел в землю недвижным, помутившимся
взглядом.
     На ступенях широкой пологой лестницы,  между  вельможей  и
преступником  --  дабы  слышать  обоих,--  размещались писцы со
своими книгами; сбоку, в двух шагах, стоял  купец,  наблюдаемый
особым стражником.
     Остальные  стражники  --  пешие  и конные -- двойной цепью
отгораживали судилище  от  напиравшей  толпы.  Мелькали  плети,
взблескивали   сабли,  опускаемые  плашмя  на  головы  и  плечи
любопытных, излишне просунувшихся вперед.
     Ходжа Насреддин с великим трудом протискался к судилищу --
и сразу же над ним взвилась плеть, от которой, однако, он сумел
увернуться. Немного отступя, он занял  место  позади  какого-то
дюжего  рослого  бородача;  отсюда ему было и видно и слышно, а
бородач заслонял его собою от взоров сиятельного вельможи.
     -- А теперь объясни, ты, именующий себя  Агабе-ком,  сыном
Муртаза,--   вопросил  вельможа,--  откуда  и  как  попали  эти
драгоценности к упомянутому тобою  земледельцу  Мамеду-Али,  от
которого  ты  якобы  их  получил  в уплату за воду? И почему он
уплатил тебе драгоценностями, а не просто деньгами?
     -- Он беден,-- глухо ответил Агабек.-- Откуда бы  он  взял
столько денег.
     -- Беден?  --  язвительно  усмехнулся вельможа.-- Беден, а
платит за воду для  целого  селения?  Беден,  а  расплачивается
золотом  и  самоцветами?..  Запишите!  -- приказал он писцам.--
Запишите эту бесстыдную, но глупую ложь, которая  в  дальнейшем
послужит нам к изобличению преступника!
     -- Это  --  не ложь, о сиятельный князь! Забывшись, Агабек
поднял было голову, но сейчас же получил колотушкой по темени и
ткнулся подбородком в обрез ямы, прикусив язык.  Удар,  хотя  и
мягкий,  привел  его  в  изумление  --  он  долго не мог ничего
вымолвить и только смутно мычал, закатив глаза, источая слюну и
возя бородой по земле; наконец он вошел опять в  разум  и  речь
вернулась к нему.
     -- Это -- не ложь! -- забубнил он себе под ноги в яму, как
в бочку.--  Упомянутый Мамед-Али действительно беден и не имеет
денег; драгоценности же нашел он  в  своем  саду,  под  корнями
яблони, которую окапывал...
     -- Умолкни,   презренный   лжец!   --  загремел  вельможа,
встопорщив усы.-- В твоих речах нет  ни  одного  слова  правды!
Нашел под корнями яблони! Что же, ты надеешься уверить нас, что
золото и рубины растут в земле" подобно грибам? ,'
     -- О  блистательный  судья,  о  светоч справедливости -- я
готов поклясться на Коране!
     -- Поклясться на Коране! Ты хочешь увеличить список  своих
злодеяний  еще  и  кощунством!  Запишите,  писцы,  его  ложь --
запишите, дабы могли мы перейти к следующему вопросу.
     Писцы записали. Вельможа перешел к следующему вопросу:
     -- Если ты, как это  явствует  из  твоих  ранее  сказанных
слов, действительно владел столь доходным озером,-- то по каким
причинам  ты покинул его и вознамерился уйти в Египет? Где твое
озеро?
     -- Я обменял его.
     -- Обменял? На что и кому?
     -- Я обменял его на египетского  наследного  принца...  То
есть на ишака, являющегося в действительности принцем... Я хочу
сказать -- на принца, имевшего обличье ишака...
     -- Что?! -- подпрыгнул вельможа -- Повтори!.. Нет, не смей
повторять!  Как  ты  осмелился  перед нашим лицом сопоставить в
своих  лживых  речах  царственную  особу  и  некое  недостойное
четвероногое?
     -- Вот,   вот!   --  подхватил,  обрадовавшись,  Агабек.--
Длинноухое, покрытое шерстью...
     Наконец-то его поняли!  Позабыв  о  колотушке,  он  глянул
вверх.  Тяжеловесный  удар,  упавший на голову ему, сразу лишил
его языка и привел к  молчанию.  Взор  его  помутился,  отражая
помутнение  разума,  и  туман  беспамятства  скрыл  от него лик
вельможи.
     -- Новое преступление! -- гремел вельможа.--  Он  изрыгнул
хулу  на  царственную  особу  и  осмелился на это в присутствии
начальственных  лиц!  Писцы,  запишите,--  но,  разумеется,   в
иносказательных пристойных выражениях.
     -- Здесь  нет никакой хулы! -- стонал из ямы несчастный.--
Я  направился  в  Египет,  дабы  принять  должность  визиря   и
хранителя  дворцовой  казны  -- в награду за возвращение принцу
человеческого облика. Превращенный злыми чарами в  длинноухого,
принц был встречен мною...
     -- Молчи,  презренный  лживый  клеветник,--  молчи, говорю
тебе!  --  грянул  вельможа,  восстав  в  пылу  негодования   с
подушек.--  Поистине,  уже  давно мы не оскверняли нашего взора
созерцанием  столь  злостного  я  закоренелого  преступника!  К
переча"  всех  неслыханных  злодейств  он  добавил  еще одно --
самозванное присвоение высочайшего сана визиря, сана,  которого
даже  мы  сами  только  недавно  достигли!  Пишите,  писцы, все
пишите: первое  --  кража,  второе  --  бесчинство  и  буйство,
учиненные  сегодня  на  базаре,  третье  -- хула на царственную
особу, четвертое -- самозванство.
     Писцы дружно заскрипели перьями -- ив этом  скрипе  Агабек
почуял свой неминуемый неотвратимый конец.
     Тщетно   взывал   он   к   милосердию  вельможи,  молил  о
справедливости, просил выслушать до конца.  Вельможа  оставался
неумолим  и  не  внимал  его  жалким ничтожным воплям, устремив
непреклонный остекленевший взгляд в пространство поверх  толпы,
как  бы  созерцая  в небесных высотах ему только одному видимое
светило правосудия.
     Агабек -- в ужасе, в бессилии, в изнеможении -- затих.
     Бывший судья -- вот когда он понял  на  своей  шкуре,  как
иногда   в   глазах   судей   чистейшая   правда  оборачивается
злонамеренной ложью, и ничего нельзя  с  этим  поделать,  ничем
нельзя  доказать  своей  невиновности;  сколько  раз ему самому
приходилось так же судить и заточать в  тюрьмы  невинных  людей
только за то, что их правда внешне выглядела как ложь. А теперь
вот-- его самого настигло и поразило возмездие!
     Приговор был суров: пожизненная подземная тюрьма.
     Агабек застонал и вырвал клок волос из бороды.
     Стражники  подхватили  его,  вытащили  из ямы, поволокли в
подземную тюрьму. Так он попал к Абдулле Полуторному,  который,
выдав  преступнику  для  начала десяток плетей, перепоручил его
своему помощнику, свирепому афганцу. Были пинки, зуботычины;
     затем с высоты сорока ступеней Агабек покатился  вниз,  во
мрак  и  смрад,  в  скрежет  зубовный  и  вопли,  и там остался
навсегда, получив от судьбы как раз  то,  чего  был  уже  давно
достоин за все зло, которое посеял в мире!
     Судилище    продолжалось.    Купец   просил   о   возврате
драгоценностей. Конечно, подумав, можно  было  изыскать  вполне
законный  повод к их отобранию в казну, тем более что жалоба на
такое решение  наверняка  бы  не  имела  у  хана  успеха,--  но
драгоценности принадлежали не столько самому купцу, сколько его
прекрасной  супруге,  а  перед  нею  вельможа  чувствовал  себя
виноватым, ибо ни разу после сундука не посетил  ее,  хотя  она
через подосланных старух дважды напоминала ему о себе; опасаясь
еще  больше прогневить ее, зная всю пылкость и неукротимость ее
нрава,  он  решил  "во  избежание"   послать   ей   в   подарок
драгоценности  -- через купца -- и приготовился закончить суд в
его пользу.
     -- Пишите,  писцы!  --  звучно  возгласил  он.--   Поелику
установлено  с  полной  достоверностью,  что перечисленные выше
драгоценные предметы принадлежат купцу Рахимбаю,  сыну  Кадыра,
имеющему лавку в меняльном ряду...
     Но тут его речь была дерзко прервана возгласом из толпы:
     -- Защиты и справедливости!
     Стражники,  свирепо ощерясь, рванулись в толпу, на дерзкий
голос. Вельможа подавился собственным  языком.  Еще  никогда  и
никто   из  простонародья  не  осмеливался  вмешиваться  в  его
судейские дела.
     Между  тем   закон   предусматривал   и   разрешал   такое
вмешательство  со стороны; вельможа помнил об этом. Кроме того,
мгновенно  сообразил:  может  быть,  кто-нибудь  из  придворных
врагов  нарочно  подослал  на  суд  своего  человека,  с  целью
вынудить нарушение закона, дабы таким путем  получить  повод  к
доносу?
     Повелительным движением руки он пресек усердие стражников:
     -- Говори! Кто там?.. Выйди вперед! И несказанно изумился,
увидев Ходжу Насред-дина:
     -- Гадальщик,  ты!  Да  где  же ты пропадал? Мы обшарили в
городе все закоулки, разыскивая тебя!
     Держась  ближе  к  истине,  он  должен  был  бы   сказать:
"разыскивая  твою  голову",  ибо  именно  такова была подлинная
сокровенная цель его поисков,--  но  об  этом  он,  разумеется,
умолчал.
     Однако подал тайный знак стражникам, и те -- незаметно, со
спины  -- подступили к Ходже Насред-дину, ощупывая под халатами
веревки, что всегда были у них наготове.
     Ходжа  Насреддин  все  это  видел,  но   сохранял   полное
спокойствие, ибо имел против коварных замыслов вельможи крепкий
надежный щит.
     -- Приветствую почтеннейшего Рахимбая! -- Он
     поклонился   купцу.--   Да   пребудет   над  ним  и  далее
благоволение аллаха!
     Купец промолчал, отвернулся:  он  не  забыл  своих  десяти
тысяч таньга, перекочевавших в карман этого плута-гадальщика.
     -- Где ты пропадал? -- повторил вельможа свой вопрос.
     -- Я  удалялся  из  города  по  своим  делам, о сиятельный
князь! А теперь -- вернулся, и как раз вовремя, чтобы  дать  на
этом  суде  весьма  важные  показания, направленные к торжеству
справедливости.
     -- Ты хочешь дать показания? Какие же?
     -- Относительно  драгоценностей,--  об   их   законном   и
неоспоримом владельце.
     -- Владелец  известен, он перед нами,-- указал вельможа на
Рахимбая, который уже забеспокоился, зашевелился,  предчувствуя
какой-то новый подвох со стороны гадальщика.
     -- В  этом и сокрыта ошибка,-- ответил Ходжа На-среддин.--
Мне доподлинно  известно,  что  многопочтеннейший  Рахимбай  не
является   законным   владельцем   этих   драгоценностей.   Они
принадлежат другому лицу.
     -- Как  это  --  другому?  --  закричал,  набухая  кровью,
меняла.--  Как  это  --  я  не  являюсь  владельцем?  А  кто же
является? Ты?..
     -- Не я, но и не ты, а некое третье лицо.
     -- Какое там еще третье? -- завопил меняла.-- И  для  чего
допускаются на суд разные темные босяки и бродяги?
     Вельможа  поднял  руку,  призывая  к  тишине.  Выждав,  он
сказал:
     -- Гадальщик, твои загадки здесь неуместны. Что хочешь  ты
сказать?  Мне  самому  доподлинно  известно,  кто владелец этих
драгоценностей, ибо я самолично имел случай увидеть  их,--  уже
давно, задолго до сегодня, на одной мне известной особе...
     Он   поперхнулся,  ибо  дальше  следовало  имя  Арзи-биби,
произнести которое перед купцом он не смел, зная за собой  свои
грехи.
     -- Истинно  так!  --  подхватил  Ходжа Насреддин.-- Но еще
раньше, чем сиятельный князь впервые, задолго до сегодня, узрел
эти драгоценности на одной известной и  даже  весьма  известной
ему   особе,--  еще  раньше,  говорю  я,  они  принадлежали  не
Рахимбаю, а другому лицу, у которого были упомянутым Рахим-баем
незаконно и насильственно отторгнуты в свою пользу.
     -- Ложь! -- закричал купец.-- Черная, гнусная ложь!
     -- Это лицо  сейчас  находится  здесь,--  продолжал  Ходжа
Насреддин,  не  смущаясь  воплями  купца.--  Вдова,  подойди  к
помосту, покажись властительному судье!
     Из толпы вышла вдова, стала рядом с Ходжой Насреддином.
     Вельможа молчал в замешательстве.  Слишком  все  это  было
неожиданным: и появление гадальщика, и его показания, и вдова.
     Между   тем   в   толпе   началось  волнение.  Требовалось
немедленно его погасить.
     -- Гадальщик! -- грозно и гневно возгласил  вельможа.--  В
твоих  словах  я  не  усматриваю  ничего,  кроме злоумышленного
намерения очернить клеветою купца Рахимбая.  Откуда  можешь  ты
знать  истину?  Где  твои  доказательства? Почему я должен тебе
верить? Откуда взялась эта женщина?
     -- Ложь! -- подвизгивал снизу меняла.--  Это  все  ложь  и
хитрое  жульничество,  а  также  возмущение  спокойствия  среди
простого народа!
     -- Поелику в словах гадальщика мы  усматриваем  преступное
намерение,--  продолжал  вельможа, подав знак писцам, а затем и
стражникам,  которые  поспешно  извлекли  свои  веревки  из-под
халатов,-- и поелику подобные дела подлежат...
     Закончить ему не удалось.
     -- Где  мои  доказательства?  Откуда я знаю? -- воскликнул
Ходжа Насреддин, сделав шаг вперед.-- Это все открылось  мне  в
гадании,  правдивость  которого уже известна сиятельному судье,
как, равно, и купцу! У меня сейчас  нет  под  руками  волшебной
книги, но я обойдусь без нее!
     Не  давая  вельможе  опомниться,  он  устрашающе  задвигал
бровями вверх и вниз и начал тяжело дышать, как бы  вздымая  на
плечи  великую  тяжесть,--  затем,  натужась,  исторг  из  себя
глухой, загробный, с подвыванием голос:
     -- Вижу!.. Вижу сундук и вижу сидящих в этом сундуке!  Что
это?  Не  обманывает  ли  меня  мое духовное зрение? Блистающий
великолепием носитель власти -- в каком жалком  виде!  Где  его
парчовый   халат  с  медалями,  где  сабля?  С  ним  в  сундуке
соседствует некто...
     Вельможа задохнулся, побелел. Несмотря на сильную жару, по
его телу  прополз  ледяной  озноб,  как  бы  от   прикосновения
стального  лезвия. Призрак дворцового лекаря встал перед ним --
и кровь замедлилась в его жилах. Черная  бездна  разверзлась  у
самых его ног!
     Еще  минута,  еще  два  слова -- и он погиб! Неотвратимо и
безвозвратно!  О  проклятый  гадальщик!  --   остановить   его,
остановить во что бы то ни стало!
     Как раз, на счастье, и гадальщик прервал свое возглашение,
словно бы вглядываясь в глубину постигаемого.
     Вельможа  понял:  только эта минута спасительна, следующая
-- несет гибель.
     -- Почему же ты сразу не сказал, гадальщик, что истина  об
этих  драгоценностях открылась тебе в гадании? -- воскликнул он
с дружеским упреком в голосе.-- Сказал бы  сразу,  и  тогда  не
было бы никаких излишних разговоров! Поелику правдивость твоего
гадания нам известна, проверена и установлена, и не может никем
опровергаться...
     -- У  меня  есть  и другие доказательства,-- заметил Ходжа
Насреддин.-- Пусть взглянет сиятельный князь на толпу, влево от
себя.
     Вельможа глянул и окаменел. Милостивый аллах! -- из  толпы
смотрел  на  него,  ухмыляясь  и подмигивая единственным желтым
глазом, та самая  плоская  страшная  рожа,  что  предстала  ему
тогда, на кладбище, из-за надгробия! И не только ухмылялась, но
тайком из-под халата показывала рукоять его золотой сабли!
     Не  сразу к вельможе вернулось дыхание; он побледнел, лицо
его как бы растаяло -- только усы чернели. Он не  мог  оторвать
глаз от этой гнусной рожи.
     Голос Ходжи Насреддина привел его в себя:
     -- Если  понадобится,  о  сиятельный  князь, то могут быть
представлены и еще доказательства.
     -- Не надо,  вполне  достаточно!  --  отозвался  вельможа,
преодолев  свое оцепенение.-- Теперь дело прояснилось до конца,
и мы переходим к приговору.
     Какая-то странная притягательная  сила  неотступно  влекла
его к страшной роже в толпе,-- не удержавшись, он бросил налево
мгновенный косой взгляд и весь опять содрогнулся.
     Ходжа  Насреддин,  понимая, что делается в его душе, подал
вору  тайный  знак  удалиться.  Вор  исчез.  Вельможа  вздохнул
свободнее.
     -- Писцы,  вычеркните  все,