Несут четвертого. Все?)
     На убитых жутко смотреть даже ему, бывалому охотнику и воину. У Корта не только вырваны глаза, содрана вся нижняя часть лица. Голова молодого Нарга (год как Посвящение прошел!) вывернута к спине, едва не оторвана. Остальные не лучше.
     Подошел Вуул. Теперь, после боя, к нему вернулись все прежние сомнения, и когда он увидел трупы сородичей...
     - Великий вождь, мне стыдно! Я развлекался, как мальчишка, пока мои братья сражались! Твой приказ исполнен, но жить я больше не смогу!
     Арго широко шагнул к нему, прижал к себе, не выпуская копья, отстранил и указал на мертвых:
     - Смотри! Нет, смотри и слушай: их четверо! ТОЛЬКО четверо! А если бы не твой лук, все мы, быть может, остались бы на этой поляне! Арго, вождь детей Мамонта, благодарит тебя, Вуул, отважный охотник, за то, что ты спас наши жизни и принес победу! И запрещает тебе думать и говорить о ледяной тропе! Я сказал.
     Коснувшись рукой первого боевого лука, добавил:
     - Грозное оружие! Не забывай его, отважный охотник!
     Вдруг оттуда, где готовили погребальный костер для лашии, послышался крик:
     - Великий вождь! Сюда! Скорее!

     Если бы на нее наткнулись немного раньше, пока света было мало, - прикончили бы прежде, чем заметить ее отличия от самок лашии. Но она выползла из своего укрытия сама, в центр поляны, в круг света от многих факелов и от разгорающегося костра, так чтобы ее рассмотрели, прежде чем нанести удар.
     Гор первым заметил чужачку и, уже готовясь пустить свою дубинку в ход (кто же, как не лашии?), вдруг остановился и закричал в удивлении:
     - Эгей! Да что же это такое? Еще одна пленница?! Охотники замерли в изумлении.
     Ибо перед ними была явно НЕ лашии. Голая. Исцарапанная. Ежащаяся в снегу, прижав к груди руки - то ли от холода, то ли от стыда. И человеческие глаза умоляюще смотрели на них с человеческого лица. И она улыбалась.
     - Анго, ты не знаешь... - начал кто-то. Но он уже бежал к этой невесть откуда взявшейся женщине, упал перед нею на колени и закричал, по-человечески закричал:
     - МАМА! МАМА!
     А она обняла его, затормошила и залепетала что-то непонятное...
     Тогда и позвали вождя.

     - Великий вождь, это моя мать, - говорил Анго. - Сколько себя помню, мы были у лашии. Потом я стал сыном Мамонта. А она сказала сейчас: вчера наших детей хотела спасти, ее избили и сегодня должны были отдать в жертву тому... - Он махнул рукой в сторону леса. - Но мы пришли и спасли ее!
     Женщина, поняв, кто здесь главный, подползла на коленях к вождю и принялась тереться лицом и облизывать его обувь. Отстранившись, он взял ее за предплечья, заставил встать на ноги.
     (Сильная. Молодая. Мало рожавшая.)
     И сделал то же, что некогда его сын: снял свою меховую накидку и набросил на голые плечи:
     - Укройся, женщина. Нехорошо человеку ходить зимой без одежды.

     Пораженное стрелами Вуула существо - теперь это было воистину Нечто, не имеющее даже определенной формы и не способное изменить свою бесформенность, пока! - лежало в глухой чаще и впитывало, жадно впитывало гавваг, льющийся щедрым потоком оттуда, где шел бой, где страдали, ненавидели, убивали и умирали. При всем своем могуществе, он мог испытывать что-то подобное человеческой боли, и та его часть, что неисчислимое время жаждала воплощения, сейчас наслаждалась этой болью, как и всем, что доступно телу, но недоступно даже самой могучей бестелесности. И собственной непреходящей ненавистью. Ко ВСЕМ вместе и к отдельным. К ним прибавился еще один. Вуул. И гаввагом... Хоть на что-то сгодились эти безмозглые твари. Эти лашии.
     Там, в своем истинном обиталище, он не был самым могучим. Вовсе нет, одним из ничтожнейших! Но если Врата плотно заперты и под охраной, которой не страшны и сильнейшие... Там, куда не проникнет ни мамонт, ни тигролев, легко проскользнет муравей и блоха! А вернувшись назад, он уже не будет тем, чем был там!
     Здесь же и ничтожнейший из обитателей Великой Тьмы воистину могуч! Тот же, кто еще и обрел телесность... Он млел от наслаждения, смешивая собственную боль с ужасом и мукой той своей частички, что была когда-то отделенной от него... И на тем горшие муки обрекал он эту жалкую частичку, чем острее ощущал: ей-то и обязан он тем, что обрел плоть! И лился гавваг с поляны лашии.
     Он знал, что при таком потоке гаввага Сила вернется еще до рассвета - и он сможет ускользнуть отсюда неразвоплощенным. А здесь, посреди чащобы, останется мертвое пространство, которое стороной будут обходить звери, облетать птицы. Еще одно плохое место.
     Людишки радуются своей победе - пусть их! Они и не догадываются, с какой алчностью впитывает сейчас плоды этой "победы" он, их извечный, заклятый Враг!

Глава 24

ЛАШИЛЛА

     Они трудились почти до рассвета. Из лашии-самцов не спасся никто, - так сказал Анго. В отношении самок и детенышей он был не так уверен, но решили: если кто и вырвался, все равно обречен, не страшно. Пылало огромное пламя, чадило сгорающей плотью, и таял снег, и было светло, как днем...
     Женщина сидела закутавшись в плащ Арго, хотя холод ей был нипочем, это ясно;, выискивала глазами... свою? своего? - как тут скажешь, если у нее была дочь, а пришел сын, и к тому же не ее?! Анго вместе со всеми трудился над погребальным костром, подтаскивал, швырял в пламя мертвых лашии, помогал сооружать снежные заслоны: лесной пожар не нужен никому! Она с явным интересом следила за происходящим - намучилась, должно быть, от этих тварей! Покормить бы, да нечем: в сражение еду с собой не берут!
     К рассвету стало ясно - костер будет гореть еще долго, но огонь дальше не распространится: снежные валы постарались устроить повыше, особенно с наветренной стороны, и теперь ровное пламя даже не выбивалось из-за них. Можно уходить.
     Арго еще раз придирчиво осмотрел сыновей Мамонта. Убитых четверо, для них приготовлены носилки. Раны - почти у всех, кто сражался врукопашную, но в основном не опасные. Только у Ауна рука висит безжизненно, еле его отбили! Морт действовал в самой гуще, но отделался легко: прокушена левая ладонь, разорвана щека... Дойдут все!
     От Таны не осталось ничего. Голову Ойми похоронит Колдун, Нага не должна ее видеть.

     В эту ночь в стойбище детей Мамонта спали только малыши да старухи. Горели общие костры, понуро сидела стража, стараясь не смотреть на бормочущих заклинания женщин. Мужчин, что остались, никто не упрекнет: так распорядился вождь, они необходимы здесь, чтобы в случае опасности защитить детей и женщин. Но все же...
     У костра появился Колдун.
     - Идите спать! - увещевал он. - Вернутся завтра ваши мужья и братья, - кто и как их встретит? Идите все равно вернутся они не раньше чем утром. Поздним утром. А может, и позднее.
     - Могучий Колдун, - робко заговорила Туйя, - что духи вещают? Как там... - Она хотела сказать "Дрого" но удержалась. - Как там наши мужья?
     - Все хорошо, все хорошо! Они побеждают!
     Женщины зашевелились. Посыпались вопросы, вначале робкие, затем все более настойчивые. Нага, сидящая рядом со своей племянницей Туйей, в обнимку с женщиной, потерявшей первую дочь, не спрашивала ничего. Но ее взгляд, обращенный на Колдуна, был молящим и почти безумным. Старик ударил посохом оземь:
     - Стойте! Замолчите, женщины! Не о том вы спрашиваете, и не то пришел я вам передать! Духи говорят: "Если женщины хотят добра своим мужьям и братьям, сыновьям Мамонта, они должны разойтись теперь по своим жилищам. А наутро быть готовыми к встрече". Такова воля духов и предков!
     Вскоре у костров остались только стражи и Колдун. Старик сел на прикрытую шкурой колоду, опустил подбородок на руки, опирающиеся на рукоять посоха, и уставился в огонь. Нет, духи вновь не явились на его призывы, и внутреннее око остается слепым. Но порою и в пламени можно увидеть нечто, касающееся судьбы общины.
     ...В пламени открылся проход, а в нем факелы и пламя то ли костра, то ли пожара... А вот - пожар, настоящий пожар, пожирающий все на своем пути, и он охватывает их полукольцом... И еще пожар: пылает какое-то громадное жилище, не виденное ни разу и все же странно знакомое...
     Колдун сморгнул, все кончилось.
     Нет, такие видения мало о чем говорят! Почти ни о чем; если так и будет, то где и когда? И чем это может помочь их Роду здесь и теперь?

     Они вернулись, когда тени уже удлинились и многие женщины, замученные бессонницей и ожиданием, начали тихонько всхлипывать, теряя надежду. Радостную весть принесли подростки, дошедшие по тропе до самого спуска, откуда далеко просматриваются окрестности.
     По знаку Колдуна подкормили общие костры, принесли и расстелили самые лучшие, белоснежные шкуры - для победителей! В том, что возвращаются победители, сомневаться не приходилось: побежденные из таких походов не возвращаются.
     И наконец-то - вот они! Усталые, в рваных, испещренных бурыми пятнами одеждах. Их лица, почерневшие от пота и крови, смешавшихся с боевой раскраской, суровы и отрешенны. Казалось, они похудели за одну ночь, возмужали за одну ночь, а быть может, и постарели. Даже те, чьи одежды почище и на ком не видно ран... А это кто такая?!
     По знаку Арго на белоснежные шкуры у его ног опустили тела павших. Остальные воины опустились на снег, скрестив ноги. Голая женщина, прикрытая только меховым плащом, испуганно озираясь, хотела подбежать к вождю. Ее удержали, указали место поодаль.
     - Женщины! - заговорил Арго, обращаясь к двум неразлучным теперь матерям. - Мы не спасли ваших детей; нет больше Ойми и Таны! Но мы отомстили: ЛАШИИ ИСТРЕБЛЕНЫ! Никто не ушел живым: ни самец, ни самка, ни детеныш! Их туши сожжены вместе с остатками их поганого обиталища! Похищений больше не будет!
     Он обращался уже ко всем женщинам.
     - Бой был тяжел, враг силен, и мы потеряли четырех воинов. Самых лучших. Они уйдут по ледяной тропе к Первопредкам, они расскажут Великому Мамонту о доблести его детей, и он поможет нам. Позаботьтесь о павших, их нужно достойно проводить на ледяную тропу.
     Многие воины ранены, все утомлены и голодны. Помогите своим мужьям, сыновьям, братьям, омойте их раны, дайте им еду, отдых и вашу любовь. Они заслужили это!
     Немногие, только самые чуткие, лучше остальных знающие своего вождя, заметили, что голос его чуть дрогнул. Арго невольно вспомнил, как совсем недавно возвращался он - из похода ли, с охоты ли - сильный, смелый, удачливый... молодой!.. Айя!.. А теперь - его ждет пустой дом, холодный очаг. Конечно, о вожде позаботятся вдовы. Но все равно никто не согреет больше его осиротелое жилище как должно. Никто. Навсегда улетела его лебёдушка! Разве что там он сможет ее догнать...
     - Великий вождь! - В голосе Колдуна явно сквозило недоумение. - Но кто это? Кого ты привел в свою общину?
     Арго очнулся от невеселых мыслей.
     Женщина сидела на снегу, скрестив ноги по примеру остальных и кутаясь в его плащ. Всклокоченные, видимо, светлые волосы, округлое лицо, тонкогуба. Маленькие серые глаза не отрывались от вождя. Конечно, она не могла понимать, о чем он говорил, но казалось, понимает все. И сказанное, и несказанное.
     - Эта женщина - пленница лашии. Бывшая пленница. Она хотела спасти наших детей, но не смогла, - за это ее должны были убить в ту ночь, но не успели. Так сказал Анго. Эта женщина и выносила его во чреве; она - мать той девочки, что спасла Дрого. Пусть вдовы позаботятся о ней. Надеюсь, мы поможем ей вернуться в свой Род. Если же это не удастся... - Он задумался: в самом деле, а что тогда? - Тогда Колдун спросит у духов и предков совет, и мы решим, что делать дальше со спасенной.
     Дрого слушал отца, время от времени посматривая на женщину. Странно! Ему казалось, особенно сейчас, что он ее уже где-то видел! Может, похожа на какую-то малознакомую дочь Серой Совы или Куницы? Никак не вспомнить!..

     Три бездетные вдовы уже давно жили одним очагом, в одном жилище, не очень дружно, быть может, но привычно. У каждой была причина не возвращаться в свой Род и даже разделить изгнание с общиной Арго. Здесь, на зимовке, они продолжали жить так же, как и там, на покинутой родине. Им-то и поручил Арго принять под свой кров спасенную женщину, позаботиться о ней.
     - Одежду какую-никакую дайте старую, поучите нашим обычаям, заодно и человеческому языку. Она очень долго жила у лашии, забыла человеческое.
     - Слишком долго! - проворчала себе под нос сухая, вечно всем недовольная Эйра, когда вождь отошел.
     - Не ворчи, старая! - добродушно усмехнулась низкорослая толстушка Ола. - Нам же лучше, а то все меж собой цапаемся!
     - Вот и устраивай ее где хочешь, - огрызнулась Эйра, - хоть на свою лежанку!
     - Ну и ладно! Для всех места хватит.
     Привычно переругиваясь, они вместе отправились готовиться к приему незваной гостьи. Дел много: новую лежанку приготовить, подумать, как лучше отбить от тела запах лашии, а не то и одежда, и жилье провоняют. Об одежде не беспокоились, знали: подойти может только что-нибудь из вещей Ланы, их третьей подруги. Знали и то, что именно она, молчунья Лана, молодая, красивая, но бесплодная, приведет гостью.

     Унесли тела погибших, - вдовы, матери и сестры будут готовить их к ледяной тропе. Разошлись по своим очагам уцелевшие в схватке: их ждут тепло, покой и ласковые руки. Вождь, Анго и Лана подошли к женщине. Она сидела на прежнем месте, покорно ожидая своей участи.
     - Анго, ты теперь толмач, - улыбнулся вождь. - Она может понять наши речи только с твоей помощью, - добавил он в ответ на немой вопрос. Слово "толмач" Анго не знал.
     - Скажи: эта женщина, - он указал на Лану, - отведет ее туда, где она будет жить. Пока. Скажи: она должна слушаться тех, кто ее приютил, делать все, что они скажут.
     Женщина закивала, подобострастно улыбнулась и вновь, как там, припала лицом к мокасинам Арго. И снова он поднял ее на ноги. Края плаща разошлись. Воняло нестерпимо, и все же в ярком солнечном свете это тело, сильное, гибкое, упругое, не боящееся мороза...
     Он обратился к Лане:
     - Постарайтесь прежде всего запах отбить. Еда будет, шкуры будут - из моей доли. Понадобится - зовите Анго, только не сегодня, сегодня отдых ему нужен... На закате приведи ее к Колдуну, я буду там. Поговорить надо.
     Женщины направились в одну сторону, мужчины в другую. Анго молчалив, задумчив и как будто чем-то удручен.
     - Послушай, Анго, - обратился к нему вождь, - ты - перерожденный, ты охотник нашего Рода, ты мой сын. Но та женщина выносила, выкормила и спасла жизнь Девочке, ставшей сыном Мамонта! Понимаешь? И об этом надлежит помнить! Вот потому-то ее не только не убили, сюда привели, к нам! Раз уж привели, помочь нужно! А для этого узнать: откуда она, чью дочь лашии захватили? Ты-то и в Средний Мир вошел там, у них, - ничего знать не можешь. Быть может, она помнит? Вот и хочу расспросить. Вместе с Колдуном. Тут без тебя никак... понял, что значит "толмач"? То-то!..
     - Отец! Я позову брата. Можно?
     - Конечно! А то он уж о нас и забыл совсем, от своей Туйи на шаг отойти не может! Заупрямится, скажешь: вождь приказал! Но это - на закате, а сейчас... Поесть и отдохнуть тоже не мешает. А о пустом не думай, не волнуйся: было и нет! Ты - наш, и это неизменно! Если, конечно, сам все не порушишь.
     Но Арго не знал о том, что действительно волновало его нового сына.

     (..."Надлежит помнить"! Что же и бросило его, воина, сына Мамонта, на колени перед этой женщиной, если не память? О тепле и защите, о материнской груди и теплом молоке, о сунутых тайком за щеку лакомых кусочках... И о ласке! Да-да, и о ласке, почти неведомой даже детенышам лашии. А ту маленькую девочку мама любила. И выходила. И спасла - от зубов, от лап! И видно, не умерла вовсе та девочка, что-то от нее осталось глубоко запрятанным в сердце молодого охотника Анго! "Помочь"? Да, он поможет, хотя помнит не только об этом...)

     Женщина сидела у очага спиной ко входу, чуть в стороне от гостевого места. Теперь никто не мог бы даже подумать, что еще день назад она, голая, жила среди лашии, как лашии, была среди них почти своей... хотя и обреченной. Лана не поскупилась: малица почти новая, и меховые штаны, и торбаса. Светлые волосы уложены по женскому обычаю, с помощью кожаного налобника, лицо обильно смазано жиром, и ненавистный запах лашии совсем не ощутим. Похоже, ее нисколько не стесняют ни одежда, ни то, как она сидит: скрестив ноги, руки на коленях, ладонями вперед - поза, привычная для детей Мамонта, но едва ли принятая у лашии. И огонь нисколько не пугает, - видно, вспомнились прежние времена, стоянка, откуда ее похитили... Отсветы пламени играют на широком лице, и кажется, выражение его неуловимо меняется.
     По другую сторону очага - его хозяин Колдун, вождь и дети вождя - Дрого и Анго. Толмач рядом с отцом, Дрого - с Колдуном.
     - Анго, ты готов?
     - Отец, Анго будет стараться!
     - Хорошо. Спроси: как приняли ее вдовы? Все ли хорошо? Еда? Одежда? Постель?
     - Да, отец. Она благодарит. Говорит, они очень добры.

     Трудности появились с самого начала. "Добро"! В "языке" лашии и слова-то такого нет; все близкое к тому, что у людей зовется "добром", "любовью", "нежностью", "лаской", они обозначают гортанным выкриком, имеющим великое множество других значений. Если выбирать главные, на человеческий язык этот выкрик было бы правильнее всего перевести словом "глупость". "Благодарностью" же Анго назвал другое "слово", обозначающее у лашии предельное унижение "говорящего", преклонение перед силой того, к кому он обращается. Дальше пошло не легче.

     - Анго, расспроси, помнит ли она о том, как жила среди людей до того, как попала к лашии? Чьими детьми были ее сородичи?
     Анго долго обменивался с женщиной звуками, которые странно было слышать из человеческих уст. Они раздражали слух, и было видно: Анго этот "язык" крайне неприятен. Но он помнил о своем прежнем промахе. (Расскажи он тогда все и как можно лучше, - быть может, и малыши бы не погибли!) Теперь он старался изо всех сил.
     - Отец, она почти ничего не помнит. Родового имени не помнит. Где жили - тоже не помнит. Говорит: похитили совсем молодой. С мужем куда-то шли. Мужа убили, ее похитили. Говорит: ребенок уже был. В ней. Девочка... Ну, ты понимаешь!
     Анго сморщился и помотал головой. Вождь успокаивающе прикрыл ладонью его руку:
     - Понимаю, сын! Спокойно! Спроси: рожала ли она еще? От лашии?
     - Нет, отец! Говорит: насиловали постоянно. Разные. Но ребенка не дали. Никто. Говорит: старалась, как могла, чтобы спасти... ту девочку. Говорит: лашии не любили ее дочь. Убить хотели. Съесть. Не дала. Потом изнасиловать хотели. Не дала...
     (Да. Так оно и было!)
     - Потом, когда девочка исчезла, - решили: новые люди виноваты. Детей у них похитили. В отместку...
     (Неужели это он во всем виноват?!)
     - Она просила, чтобы оставили. Спасти хотела. Не дали. Убили и съели. Ее заставляли. Не стала. Тогда сказали: "Отдадим тебя Темному. Он тебя разорвет и твое мясо между нами разделит"...
     ("Да. Он так делал. Только... почему же Темный не сделал это сразу? Ведь наверняка он был там, когда наших детей убивали!")
     Анго сам обменялся с женщиной несколькими фразами и продолжил:
     - Она говорит: Темный детей разделил на всех, а когда она отказалась есть, сказал: "Ее - завтра!" Она благодарит храбрых воинов, спасших ее от ужасной смерти!
     Колдун сказал:
     - Спроси о Темном!
     К тому, что рассказал накануне похода сам Анго, женщина почти ничего не добавила. Сказала только, что он редко брал самок лашии, предпочитал ее. Отказаться было невозможно: первой погибла бы дочь - на ее глазах, следом она сама.
     ("Это похоже на правду, - думал Анго, - очень похоже! И все-таки...")

     После тяжелого молчания вновь заговорил Арго:
     - Она не помнит Родового имени, не знает, где жили ее сородичи. Спроси: быть может, ей что-то напомнит вот эта вещь?
     Он достал из поясной сумы тот самый наконечник, что был найден на выходах кремня у первой переправы.
     То, чт