И тут - или это только померещилось?! - откуда-то справа долетел еле различимый крик:
     - Папа! Папа!

     Нага перехватила своего не в меру шустрого сынишку уже на подъеме, когда до стойбища детей Серой Совы оставалось две меры пути из трех. Может быть, и раньше бы нагнала, да ходить тяжело: вот-вот, совсем уже скоро...
     - Почему ты убежал?
     - Я хочу к деду!
     - Я же сказала: подождем отца, а ты не послушал! Отец вернется, ни тебя, ни меня не застанет, - что скажет?
     - А зачем ты пошла за мной? Я большой, я знаю дорогу! Ты возвращайся, а я пойду дальше, тут уже близко...
     - Не выдумывай! Возвращаемся - и ждем отца! Смотри: гроза надвигается!
     Они еще не знали, какая "гроза" надвигается на Мир: здесь, за деревьями, южный горизонт не был виден. Но, очевидно, и странно меняющийся свет, и тревожный крик птиц, забившихся в свои гнезда, и доносящееся даже досюда паническое ржание сделали свое дело. Ойми неожиданно легко согласился:
     - Хорошо. Но когда вернется отец...
     - Идем, идем! Нести тебя я не могу.
     - И не надо! Я не маленький!
     Нага поняла быстро: в мире творится что-то небывалое. Тьма сгущалась, наплывала на мир быстрее, чем женщина могла идти... Только бы успеть! Уже на спуске южный ветер донес даже сквозь лес панические крики людей. Нага попыталась ускорить шаги; ее "большой" сын, хотя и семенил изо всех силенок, стал отставать. Она приостановилась:
     - Давай понесу, так и быть!
     - Нет!
     Но Нага уже подхватила его на руки. Только бы успеть! Только бы...
     Пришла знакомая боль: внезапно и сильно стиснуло в низу живота и со стороны спины. Она остановилась. Боль отпустила, но через несколько шагов возобновилась вновь. Нага опустилась на траву.
     - Мама, я пойду сам!
     В голосе ее храброго сынишки чувствовались слезы. Она огляделась... Нет, не гроза - сама ночь приблизилась уже вплотную. И голос этого страшного неба - не грозовой голос. Боль подступила вновь, и Нага прилегла, стараясь не стонать. Она уже начала догадываться, что едва ли сможет дойти, едва ли покинет это место...
     - Храбрый Ойми, большой Ойми, - заговорила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, - ты ведь большой и храбрый, правда?
     В меркнущем свете было видно, как по заплаканному, энергично кивающему личику в два ручья текут слезы.
     - Так беги домой, храбрый Ойми, скорее беги! И скажи отцу...
     - Нет! НЕЕТ!
     Он вцепился в мать обеими ручонками, то ли пытаясь поднять ее, то ли стремясь укрыться... И Нага еще раз, из последних сил превозмогая боль, попыталась встать...
     Но тут среди лета пошел серый снег!

     Они забились под какой-то куст и лежали теперь, тесно прижавшись друг к другу. Снег падал, проникая даже сквозь густые ветви и листья, и его прикосновение к лицу было отвратительно. Все прошлое умалилось и ушло куда-то бесконечно далеко, и бесконечно долго были они здесь, и Нага уже давно не надеялась на спасение, лишь радовалась тому, что сын - с ней. Боль возвращалась снова и снова, каждый раз - сильнее и дольше, и она не могла больше сдержать крика, но и впадая в забытье, и в самом средоточии боли она гладила дрожащими пальцами голову сына, стряхивая с волос налипающую грязь. ("Не бойся, мой маленький, все хорошо, мы вместе...")
     Нага знала, что никогда больше не увидит она своего Йома, не вернется в родное стойбище. Так и погребет здесь этот снег. А быть может, не только ее и Ойми, но и все и вся. И сквозь боль и тьму чудился голос мужа, зовущий свою жену и сына. И не было сил ответить, только в мыслях...
     Боль отпустила, но стонов не сдержать... И снова чудится:
     - Нага! Ойми!
     И вдруг ее сынишка, давно затихший, вжавшийся куда-то в бок, подмышку, встрепенулся, прислушался - и закричал истошно, пронзительно:
     - Папа! ПААПА!!
     И все же она не верила до тех пор, пока не почувствовала, что родные, сильные руки поднимают ее измученное тело, готовое к новому приступу боли... Вот она! Но теперь совсем не страшно - тьма ли, свет ли! И теперь можно кричать... Потому что как только отступит, она прижмется щекой к его мокрой бороде и прошепчет:
     - Муж мой!..

     Верил ли старый Гор в то, что такое возможно? Нет. Он надеялся, Йом найдет свою семью в стойбище детей Серой Совы (если, конечно, они сами туда доберутся). Это - лучшее, на что можно рассчитывать. И когда маленький комочек метнулся к ним навстречу с криком "Папа!", и когда Йом чуть ли не в упор сунул ему навстречу факел, а потом схватил, едва не поджег, прижал к себе, чтобы тут же передать Гору со словами: "Побудь со старым! Я за мамой!" - и полез туда, в темноту, навстречу стону, переходящему в крик, - когда все это произошло, он, старый Гор, подхватив на руки и притиснув к своему плечу маленького неслуха, почувствовал, что у него, мужчины, по обеим щекам текут слезы, да еще какие! ...Вот тебе и старый! Вот тебе и охотник!
     - Ну что, непутевый! Будешь еще такое вытворять? Смотри, ведь это все из-за тебя!
     А Ойми уже смеялся. Сейчас, когда все позади, все хорошо, даже приятно думать, что этакое творится из-за него, малыша Ойми. Хотя, конечно, не такой уж он и малыш: понимает, что старый просто шутит. Если бы всякий раз, когда он убегал... О-го-го! Вот было бы здорово!
     И он смеялся, и плакал, и теребил старого Гора за ухо, за бороду... А тот шептал:
     - Это тебя бы - за ухо!.. Великий Мамонт, братья-Первопредки, духи-покровители, спасибо! Слава вам всем!..

     Они возвращались раньше, чем думали. Впереди старый Гор, в каждой руке - по факелу, а на шее удобно устроился неслух Ойми; следом - рыжебородый Йом, бережно несущий постанывающую Нагу. (Кажется, отпустило, но нужно спешить.) И они спешили: ни мрак, ни этот нелепый снег уже не могли задержать тех, кому тропа ведома и во мгле. И просветлело лицо старого Колдуна, опиравшегося подле тропы на свой осиновый посох, готового к худшему. Он бережно принял оба факела из рук Гора:
     - Замыкаю Круг.
     - Это пламя - не колдовское, - проворчал старый охотник.
     - Это пламя надежнее моего, - ответил Колдун.

     Страх отступил. Еще не отступила Тьма, все так же падал серый летний снег (или он уже иссякает?), но страх - отступил! Нужно принимать роды - встречать новое дитя Мамонта.
     Женщина не может рожать в жилище своего мужа - это закон. Шалаш - есть, хотя и не обновлен. Но в нем сейчас трясутся от страха несколько женщин и подростков, - забились в самом начале, было не до этого. А ведь нужно еще очистить, и огонь принести из домашнего очага, и...
     Но возможно и другое. Женщина может родить в своем доме (это даже хорошо!), если только мужу и детям есть куда уйти на это время. Если у мужа есть второй дом.
     Сейчас все было ясно, все складывалось удачно. Арго обнял своего сына; Айя плакала - от радости.
     - Йом! Скорее неси Нагу домой. Забирай все необходимое - и во второй свой дом! К отцу и матери. Вернется твой брат (быть может, голос вождя и запнулся на этих словах, но почти незаметно), - вернется, будет рад. А с Нагой будут Колдун и Айя.
     (А снег-то стихает!..)

     После, когда пришла настоящая ночь - со звездами! - Арго и Йом долго сидели у домашнего очага, прихлебывая горячий, чуть хмельной отвар. Посапывал на постели Дрого измученный Ойми - сладко спал, десятый сон видел. А мужчины были не в силах сомкнуть глаз.
     - Дрого не пропадет, выдюжит, - говорил Арго. (Впервые за весь этот неистовый день произнес он имя своего кровного сына.) - Выдюжит. Остальные - тоже.
     - Отец! Вождь! Все будет хорошо! Они - мужчины, так! Завтра я сам встану на тропу - она мне давно знакома.
     - Нет! Нет, Йом! Завтра они вернутся до заката. Если не вернутся... И если ничего не случится, то на следующее утро тропа - твоя!
     Уже под утро, когда розовый свет стал растворять сизоватые полусумерки (пришло! пришло оно, хотя уже и не чаяли!), появилась у входа измотанная Айя. Ее привел Колдун. Арго поспешно вскочил, поддержал свою любимую жену, осторожно ввел ее в жилище. Обратившись к Йому, она улыбнулась и сказала:
     - Радуйся! У Ойми - сестренка! Живая, все хорошо. А сейчас - спи! И мужу моему дай поспать.
     Арго хмыкнул, почти не слышно, про себя... За всю жизнь никогда прежде жена его ничего подобного не говорила о нем, муже и вожде Рода!
     Айя удивила его еще раз. Уже в постели прошептала:
     - За Дрого не бойся. Все хорошо. Вернутся завтра.

     Снег, так пугавший людей в эту необычно долгую ночь, поутру казался совсем безобидным: хоть и не тает на солнце, да улететь готов при малейшем дуновении ветра, уплыть с первым же дождевым ручьем. Пыль. Искрящаяся пыль, не более. Мир не пострадал, жилища, очаги не пострадали... казалось, ничто не пострадало от вчерашнего катаклизма. И все же мир этот стал в чем-то иным.
     Люди, стоявшие до последнего, отсыпались. Покинули жилища и столпились у общих очагов те, кто накануне из-за дверных пологов не казал носа. Детишки занялись новой сверкающей игрушкой. (Это даже лучше, чем песок у Большой воды! Жаль, что мало.) Взрослые не препятствовали. (Все равно не убережешься! Везде эта непонятная гадость!) Но смотрели хмуро. Самые осторожные пытались совершить невозможное - не коснуться этого странного дара.
     И в умах и на устах был один вопрос: что же произошло? Ничего подобного не было никогда; Мир едва не погиб! Дело ясное: предостережение оттуда, из Земли сновидений, Мира предков и духов. Они чем-то очень сильно разгневаны, - почти так же сильно, как в те давние времена, когда Мир и все живое было погружено в пучину вод, когда один лишь Нок-прорицатель догадался связать воедино стволы огромных сосен и спас на них свою семью и многих-многих зверей, а потом умолил предков даровать им прощение и позволить жить на обновленной Земле.
     И теперь предки вновь готовы покарать Мир, утопить его, но уже не в воде, а в этой вот сверкающей пыли. Быть может, только пение вождя и охотников и умилостивило их... Но за что? Ответ был ясен: в их Роду был нарушен Закон крови! Значит, все, что было сделано потом во искупление, оказалось недостаточным. Значит, нужно что-то иное, большее, а иначе... Теперь они уже знают, что произойдет иначе: Тьма пожрет день и исторгнет из себя вот этот нетающий снег. Только во второй раз рассвета не увидит никто.
     Солнце поднималось все выше, все сильнее грели его лучи. После многих холодных дней с пронизывающим ветром и дождями, после прошедшего кошмара вновь возвращалось лето. Но люди не торопились скидывать рубахи, чтобы тела их могли впитать последнее летнее тепло перед долгими холодами. Казалось, они никак не могут поверить, что счастливо вернувшееся солнце действительно греет: их все еще пробирал озноб.
     Колдун! На то он и Колдун, чтобы узнать и сказать, что теперь делать. Это очевидно, и все же...
     - Ха! - говорили одни. - Колдун? Да с ним предки, очевидно, и разговаривать-то не хотят! Иначе предупредили бы. И сейчас ничего ему не откроют. Может, это все из-за него, может, на ученика великого Хорру они и гневаются!
     - Не скажите! - возражали другие. - Колдун был с теми, кто не убоялся Тьмы. Быть может, ради них-то и настало утро! И потом, если бы предки гневались на Колдуна, его бы вчера и покарали...
     Спорили, но договориться ни до чего не могли. Соглашались только в одном: волю предков понять очень трудно, и простым охотникам это вряд ли под силу. Но можно ли верить Колдуну? Даже его защитники в глубине души чувствовали сомнение.
     К счастью для всех, Йага была в роковой день в стойбище Серых Сов, и ее уверенный глас не смущал никого. Во всяком случае, никого из детей Мамонта.

     В этот теплый, тихий, солнечный день никто так и не покинул стойбища, хотя работы было не много - гораздо меньше, чем после той страшной ночной грозы, когда водные потоки едва не унесли в ручей все их жилища. Сейчас же люди постарались только убрать, насколько возможно, эту странную сверкающую пыль. А ручей и сам очистился, - похоже, вода в нем стала еще прозрачнее, еще вкуснее.
     Йом, как и вождь, не заспался, несмотря на неимоверную усталость, - торопился поскорее увидеть своих чудом обретенных жену и дочь. Хотя жить под одним кровом со своей женой и новым ребенком можно лишь через три дня после родов, когда мать даст ребенку его первое имя, - навестить роженицу не возбраняется и на следующий день. Сына будить не стал - успеет еще познакомиться с сестренкой.
     Нага лежала на своей постели, слабая, истомленная, но счастливая. Колдун уже ушел; поутру его сменила неутомимая Айя и еще одна пожилая женщина из Рода детей Куницы, вдова, оставшаяся жить в общине покойного мужа.
     - Заходи, Йом, тебя ждут, - улыбнулась Айя.
     Он опустился на колени у изголовья, впивая взглядом до черточки знакомое и каждый раз такое новое, такое любимое лицо: смуглые запавшие щеки, мягкие, до крови искусанные улыбающиеся губы, серовато-зеленые глаза, излучающие любовь и радость. Обессиленная, она тянулась навстречу Йому всем своим существом, но лишь слабо пошевелила рукой и прошептала почти неслышно:
     - Муж мой!
     И он припал своим заросшим лицом к ее плечу - совсем рядом с завернутым в заячьи шкурки красным сморщенным комочком, сытым, умиротворенным...
     Его жена плакала от счастья. Она не мужчина, ей - можно. Нага знала: ее дети не выживают - и очень от этого страдала, за себя, за Йома. И трепетала за Ойми. Но сейчас она знала и другое: эта их дочь - выживет! И хотя имя ее будет произнесено только на третий день, оно уже есть: Аймила - Спасенная! В отличие от мужчин, не у всех женщин Посвящение меняет первое, детское имя. Это имя их дочь пронесет через всю свою жизнь.

     Солнце уже опускалось, и сквозь стволы и кроны сосен лился спокойный вечерний свет. Арго все чаще поглядывал на южную тропу, все внимательнее вслушивался в лесные звуки. Ни один гонец не навестил их в этот день и ни один из сыновей Мамонта не был отправлен к соседям. Все это - на завтра. А сейчас оставалось последнее. Вождь ждал возвращения пятерых охотников, ушедших далеко на юг за бизонами.
     Вождь понимал: дневная ночь застала охотников далеко от тех мест, куда они направлялись. Не приходилось сомневаться: после того, что случилось, они должны повернуть домой. Если только...
     Арго тряхнул головой. Нет! Это - настоящие мужчины, хотя и молодые. Настоящие! Они справятся с бедой, они выдержат. И Айя сказала: "Вернутся завтра". Материнское сердце знает...
     Йом волновался больше: он ничего не знал о словах Айи (чем меньше распространяются о добрых предчувствиях, тем лучше). Он уже предлагал снова:
     - Вождь! Тропа на юг мне знакома как собственная ладонь. Позволь, я выступлю им навстречу. А не встречу - уже к утру буду там, где нужно искать их следы.
     Но последовал решительный отказ:
     - Нет. Ты их встретишь и огорчишь. Подумают: "Разве мы не мужчины?" Не бойся, они придут. А если нет, завтра выступишь по их следу. И не один.
     Но материнское сердце знало правду. Когда от уже закатных лучей воздух стал как розовая дымка и Йом, почти утративший надежду на возвращение, совсем было решился еще раз решительно поговорить с вождем и немедленно отправиться на поиск (Нежить? Пусть Колдун даст советы, - он примет их, он и с нежитью справится!), - до его чуткого слуха донеслись шаги и голоса. Еще далеко, но не было сомнений в том, кому они принадлежат.

     Пятеро молодых охотников стояли перед вождем, встретившим их, как и положено, у тотемного столба. Усталые, осунувшиеся; одежда насквозь пропиталась этой пылью - так и искрится в розовом свете. Но держатся хорошо и оружие - при них.
     Вперед с поклоном выступил Вуул:
     - Великий вождь детей Мамонта! Твои охотники не достигли цели. Дневная ночь застала их посреди пути, и, когда вернулось солнце, твои охотники сочли, что должны вернуться. Быть может, здесь они нужнее.
     Арго расспросил о ночлеге, о защите. Напоследок сказал:
     - Молодые мужчины сделали все как должно. Вождь гордится храбрыми сыновьями Мамонта... А бизоны от вас не уйдут! Если все будет хорошо, - быть может, на днях вы сможете вернуться на покинутую тропу.

     Как хорошо дома! Уютное, низкое, ровное пламя с детства знакомого очага, запах новых шкур, выделанных, высушенных, но еще не раскроенных, вкус горячей лепешки и свежих грибов. Мать, как обычно, занята шитьем; сегодня и отец с ней рядом: слишком людно на мужской половине, - и он сам, Дрого, и его брат Йом, и племянник Ойми. Ойми очень хотел послушать рассказы своего дяди, а еще больше - поведать о своих собственных приключениях. Сейчас он уже утомился, мирно спит, и взрослые могут говорить без помехи.
     Отец расспросил обо всем подробно. Хвалил Вуула. Услышав о непрошеном госте, сказал только:
     - Мы здесь никого не видели - ни человека, ни летуна. А вам... То ли померещилось, то ли нет. Расскажешь Колдуну.
     Сообщение о других гостях - тоже незваных, но более реальных - заинтересовало его сильнее.
     - Завтра пошлю гонца в те края - к Кано, Нерту и Раму. Скорее всего, они уже знают, - во всяком случае, дети Куницы.
     Йом очень удивился, узнав, где провели охотники эту страшную ночь.
     - Не думал, что вы успели вернуться в низину! А что же так долго добирались потом?
     Пришлось рассказать о Каймо. После пережитого он совсем обессилел и, кажется, был немного не в себе. Приходилось останавливаться чаще, чем следовало. Вот и получилось: и вышли засветло, и торопились, а едва-едва успели. Хорошо, что под конец Каймо все же немного опомнился.
     Йом насмешливо фыркнул, а отец задумчиво произнес:
     - Не знаю, поглядим... Винить его не могу. Здесь-то по жилищам прятались, а вам - и не укрыться толком. Хорошо, что вернулись!
     Дрого пожалел своего приятеля: не рассказал про брошенное копье и колчан, которые он всю дорогу нес на своем плече и только перед стойбищем сунул в руки их хозяину. Второе копье, видимо, было потеряно еще раньше.
     Между собой об этом не было сказано ни слова, но Дрого не сомневался: остальные поступят, как он. Никому ничего не скажут.

Глава 14

ИЗГНАНИЕ

     Люди постепенно приходили в себя. На следующий день Арго послал вестников на юг, к Раму и Нерту. Они же должны были навестить по дороге сородичей из общины Кано. Арго не хотел посылать своих людей куда бы то ни было без особой причины: пусть отдохнут, пусть придут в себя! Дела на севере могут подождать, но, коль скоро на юге замечены чужаки, сообщить эту новость в южные стойбища детей Серой Совы и детей Куницы нужно как можно скорее. А заодно и узнать, как пережили они случившееся.
     Следовало навестить и ближайших соседей - общину Гарта. Арго надеялся: быть может, кто-нибудь придет от них - посланец или гость? Но пока что не приходил никто, и вождю детей Мамонта это не нравилось. Казалось бы, ничего удивительного: его люди тоже все еще не решаются покинуть свои очаги, убеждают себя, что главные их дела - здесь, в стойбище. Хотя день хорош и для сборов, и охотничьи тропы следовало бы проверить. Но пусть. Пусть как следует опомнятся от разразившегося кошмара. Может быть, и у детей Серой Совы все обстоит точно так же и Гарт это понимает? Да, скорее всего. И все же...
     - Йом! Дрого!
     Сыновья, по пояс обнаженные, упражнялись в бое на копьях. Может, и кстати: кто знает, чем обернется встреча с пришельцами? Услышав зов отца и вождя, они остановились - Дрого как раз ловко парировал выпад Йома - и поспешно приблизились, не выпуская оружия из рук.
     - Йом, твой сын очень просился навестить деда. Не прогуляться ли вам и в самом деле в общину детей Серой Совы? Втроем, вместе с Дрого. Ведь Гарт еще и не знает, что у Наги - дочь!
     Йом понял.
     - Хочет ли великий вождь детей Мамонта передать что-либо вождю детей Серой Совы?
     - Специально - нет. Вы же не поселенцы, не вестники - просто гости. Расскажете все как есть. Скрывать нечего. И посмотрите, каковы дела у наших соседей.
     - Я только навещу Нагу.
     - Обязательно! Быть может, она захочет что-то сказать отцу.
     Тени не успели укоротиться, как все