он осквернил. Но это касается и нас, сыновей Серой Совы, потерявших двух отважных охотников. До сих пор мы молчали, теперь - я скажу: если сыновья Мамонта собираются гнаться за кем-то неведомым - их дело, пусть гонятся! Но тогда - пусть передадут своего бывшего сородича нам. Мы не можем хоронить своих, пока жив их убийца!
     Немедленно вмешался Узун:
     - Если мой могучий собрат откажется проводить врага, я сделаю это и сам. А его сердце и печень должны съесть посланные. Это их законное право!
     Но Гарт - не из тех, кто произносит поспешные слова, не торопыга.
     - Мой сын! Наш могучий колдун! Не слишком ли мы спешим? Арго, великий вождь детей Мамонта, еще не сказал свое слово. Но в одном вы правы: слова могучего Колдуна детей Мамонта для меня темны, как и прежде. Что скажет он об этом враге, который стоит сейчас перед нами?
     Колдун вздохнул.
     (Действительно, зачем он все это затеял? Никто ничего не понял... Да и не мог понять!)
     - Лишенный имени должен быть окончательно изгнан из Рода и казнен. Умереть он должен без одежды и Родовых знаков. Но его сердце и печень трогать нельзя; они отравлены. Они не дадут новой силы нашим охотникам; они принесут Зло.
     Теперь, Узун, мой мудрый собрат, похоже, мы окончательные враги! Ты ведь думаешь: я сказал это лишь наперекор тебе!
     Лишенный имени действительно не сказал больше ни слова. В своей участи он не сомневался, но сейчас его грызли не сожаления, не мысль о предстоящей пытке, не неизбежная смерть, - иное: старый лис прав! Тот, другой, обещавший помощь, надул его и предал!.. Видимо, лишь для того, чтобы посмеяться!

     Арго смотрел на неподвижное тело своей дочери. Сейчас он вынесет приговор, и наконец-то ее унесут, чтобы собрать в последний путь. Но отправиться по этому пути она и ее муж смогут только на закате... Он встал:
     - Лишенный имени! Ты осквернил наш Род, ты нарушил Закон крови. Ты отнял четыре жизни. Ты был первым охотником нашего Рода - ты стал вместилищем падали. Твои слова гнилы и лживы, как гнил и лжив ты сам. Я не знаю и не хочу знать того, кто помог тебе стать тем, кем ты стал. Но и он тебя не спас: ты умрешь.
     На ледяную тропу ты вступишь прежде тех, кого раньше срока направила туда твоя рука. Ты вступишь на нее без одежды, без оружия, без амулетов и без Родовых знаков - живым!
     Мал невольно вздрогнул. Он знал, что смерть его будет страшной, но такого... такого еще не было ни разу! (Проклятый обманщик! Помоги мне хотя бы умереть у тотемного столба!)
     Арго обратился к Гарту:
     - Великий вождь детей Серой Совы! Ты и твои люди правы: враг - общий, и его казнь - не только наше дело. Позволят ли ваши предки и духи-покровители лишить нашего общего врага знаков Рода детей Мамонта у тотемного столба детей Серой Совы?
     - Наши предки и духи-покровители будут рады. Они жаждут возмездия.
     Вопрос, как и ответ, предрешены обычаем. Преступника казнят там, где было совершено преступление. Нарушитель Закона крови нанес удар своему Роду, но преступление совершено на стойбище детей Серой Совы. Здесь он и примет смерть.
     - И пусть сыновья Серой Совы приготовят для врага могилу.
     Гарт склонил голову в знак согласия. И благодарности: их Роду оказана честь. Затем с сомнением посмотрел на Арго:
     - Великий вождь детей Мамонта! Будут ли Айрис провожать в твоем стойбище?
     (Конечно, она стала хозяйкой очага сына Серой Совы, но...)
     - Нет. Пусть Айрис уйдет по ледяной тропе вместе со своим мужем. Ее мать придет к детям Серой Совы позднее. Дочери Мамонта оплачут ее и помянут, когда будут хоронить Алема.
     По знаку Гарта три тела унесли в заранее подготовленное жилище, к старым женщинам. Там их будут обряжать в последний путь. У очага осталось тело горевестника.
     - Гор! Старый! Проводишь ли ты сам своего правнука?
     Тот покачал головой:
     - Нет, вождь Арго! Это сделают мой сын и внук. А у старого Гора... - Он мрачно посмотрел на лишенного имени. - У старого Гора есть работа! Ведь это моя рука наносила на его проклятую грудь Родовые знаки! Ведь это я гордился его терпением!
     Арго кивнул в знак согласия. Это - его право!
     Двое мужчин вновь положили тело Алема на носилки, прикрыли лошадиной шкурой и двинулись в путь. Арго проводил их до тропы, откуда были видны дымки стойбища детей Мамонта. Острие копья очертило в воздухе новый, разрешающий знак.
     - Срок настал!
     Временное табу с жилища отступника снято. Оно будет сожжено в то самое время, когда с его тела будут срезать Родовые знаки.

     У тотемного столба шли последние приготовления к пытке. Колдун уже разжег костер, разложил свои снадобья и рядом завернутые в листья белены когти тигрольва. На камне, в специальном углублении, дымилась смола, по соседству стояла миска с укрепляющим питьем. Срезать Родовые знаки будут долго, шаг за шагом. При этом нельзя дать врагу истечь кровью, умереть раньше срока, избежав уготованной участи.
     По знаку Арго Йом и остальные участники погони сорвали с лишенного имени одежду и бросили ее у костра, где уже лежало оружие врага и его сумки с припасами. Мал почувствовал, как резьба тотемного столба вдавилась в его спину; заломленные назад, за столб, запястья онемели, стиснутые ремнем. Ремни до крови врезались в кожу у щиколоток и бедер.
     Костер задымился. Колдун бросил в него какие-то травы, толченые кости, что-то еще и затянул нараспев предпоследнее заклинание-проклятье.
     Гор ждал. Арго молча достал знакомый нож из розового кремня и подал его старику. Тот встал и, не говоря ни слова, все такой же мрачный, насупленный, медленно приблизился к привязанному телу обреченного...

     Пытка длилась долго. Мир стал одной непрерывной болью, смешанной с красным маревом (что это? Солнце?) и едким, вонючим дымом. Он до крови искусал свои разбитые губы и не издал ни крика, ни стона, хотя несколько раз терял сознание. Но от боли было невозможно уйти: его приводили в чувство - и все продолжалось.
     Самым страшным было то, что, помимо воли, помимо желания, в мозг, который, казалось бы, ничего уже не должен воспринимать, проникали, врезались слова Колдуна:
     - Лишенный имени! Тебя не спасли твоя хитрость и твое коварство; тебе не помог и тот, кого ты просил о помощи. Наши охотники выследили тебя и взяли живым.
     Осквернитель Рода, ты отвергнут своими бывшими сородичами и нашими предками. У тебя нет нашей одежды, нет нашего оружия, нет наших амулетов. На ледяную тропу ты вступишь голым и без Родовых знаков!..
     И вновь - милосердное забытье, которое ничему не помогает, ни от чего не спасает... Вяжущий привкус, холодные капли - и все начинается снова, снова этот черно-красный туман, наполненный болью, снова этот зудящий голос:
     - Нарушитель Закона крови! Ты не возродишься снова в чреве дочери Мамонта; наши предки - не твои предки, наши духи тебе чужды, Великий Мамонт - не твой тотем. Наши Миры - Средний, Верхний и Нижний - закрыты для тебя навсегда!
     И казалось, даже в этом кровавом мареве он различает запах сгорающих когтей тигрольва, которые он столько лет носил с гордостью и надеждой! И казалось, он видит другой дым - от сгорающего жилища, в котором прошла вся его жизнь!
     Проклятый, проклятый обманщик! Ты меня надул! Ты меня предал, и даже не хочешь послать мне смерть!

     Был краткий отдых. Мягкая трава ласкала истерзанное, горящее тело, и не впивался в мозг колдовской голос, и было почти забытье, почти сон, - так, что мерещилось: несмышленыш Тииту сейчас очнется от дремы и вновь примется за мальчишеские игры, а потом побежит домой, где его ждут мать и сестра...
     И снова пришли они. Вновь - вяжущий вкус жидкости, возвращающий из блаженного забытья для последних мук. Его тело согнули так, что кулаки и колени оказались тесно прижаты к подбородку, и в таком виде перехватили ремнями. Потом куда-то понесли и бросили на кучу свежевскопанной земли. Пахло сыростью и смертью.
     - В яму! - Голос Арго.
     Его втиснули в тесную дыру. Спину обожгло: похоже, с нее сорвало кусок кожи. (Мучители! Ненавистные! Должно быть, специально вырыли ее такой узкой!) И вновь ненавистный голос старого Колдуна затянул свой последний речитатив:
     - Кровосмеситель, убийца, лишенный имени, лишенный родни, жилища, одежды, оружия, амулетов и Родовых знаков! Ты вступаешь на ледяную тропу живым, чтобы проложить по ней путь своим жертвам. Но те, кого ты направил по этой тропе раньше срока, вернутся назад. Ты же, проклятый своим Родом, - никогда!
     В голове казнимого билось: "Так будь же и ты проклят, обманщик, обещавший мне помощь и поддержку! Будь проклят..."
     И тут - он от неожиданности даже прикусил до крови средний палец правой руки, благо, руки связаны у самого рта! - тут ПРИШЕЛ ХОРОШО ЗНАКОМЫЙ ГОЛОС!
     - Отважный Мал напрасно ругает своего друга! В моих словах не было лжи. Я предупреждал, я давал советы, но ты сам пренебрег моими советами и моей помощью. И оказался не таким уж сильным.
     Голос вливался в левое ухо откуда-то из глубины земли, из неведомой бездны. Липкий, холодный, осклизлый, он заполнял голову:
     - Да, ты не так уж и силен, отважный Мал! А я люблю сильных!
     (Ответить? Но как? Услышат, да и зубов не разжать!)
     - Не беспокойся, друг мой, о словах! Я понимаю мысли.
     (Конечно понимает! Он и раньше это знал. Догадывался...)
     На ноги, на нижнюю часть туловища уже посыпалась земля. Ее крупицы касались тела - мягко, осторожно, почти ласково.
     - И все же я и сейчас могу тебе помочь. Так и быть, раз уж мы друзья!
     ПОМОЧЬ?! Заметались дикие, невероятные мысли, вновь угаданные тем, вторым. Их стер скребучий смешок:
     - Нет, нет! Я не вынесу тебя из этой ямы на крыльях, не разгоню, не перебью твою бывшую родню. Ничего этого не будет. Тебя засыпят. Но если ты в этот раз послушаешься меня и согласишься принять помощь, на четвертую ночь ты эту могилу покинешь. А потом - сможешь сквитаться со своими обидчиками.
     Его как будто накрывали плотной, тяжелой шкурой. Комья земли уже достигали лица. Лишенный имени прикрыл глаза.
     - Но как я смогу отсюда выбраться? Да еще на четвертую ночь?
     - Отдав мне свое Тайное имя. Но, быть может, твой друг ошибся и отважный Мал не нуждается в его помощи? Быть может, он всем доволен? Пусть ответит, я не обидчив и сразу оставлю храброго охотника в покое.
     Земля забивалась в нос, в уши, проникала в рот...
     - Что я должен сделать?
     - Только одно - пожелать изо всех сил и четырежды повторить: "ДУХ ТЬМЫ РАКАЯС! Я, МАЛ, ОХОТНИК, ОТДАЮ ТЕБЕ СВОЕ ТАЙНОЕ ИМЯ И ПРИЗЫВАЮ ТЕБЯ В МОЕ ТЕЛО!"
     Какое-то время пряди всклокоченных черных волос виднелись из-под земли. Вскоре скрылись и они.

     Оранжево-багровый диск опускался за лес, бросая кровавые отблески на волны Большой воды. Небо было еще светлым, но уже потеряло голубизну, и с востока подступала тьма. Дети Серой Совы собрались на берегу, чтобы проводить к предкам погибших мужчин и жену одного из них, молодую дочь Мамонта. Убитые не могут лежать рядом со своим убийцей, да и живые покинут это место, переберутся на другой мыс, ближе к устью лога. Из детей Мамонта здесь были только Арго и Айя, провожающие свою дочь. Остальные - у себя, оплакивают и хоронят Алема. В иные времена и Айрис должны были бы хоронить сородичи, но сейчас, после всего, что случилось, Арго и Айя не решились разлучить ее с мужем.
     - Надеюсь, Великий Мамонт и братья-Первопредки нас простят, - сказал Арго, бережно отсыпая из Священной кости часть сухой крови Рода в белый замшевый мешочек.
     - Надеюсь и я, - промолвил Колдун, покидающий вместе с другими сыновьями Мамонта стойбище детей Серой Совы.
     Старый Гор, принявший сухую кровь из рук своего вождя, не сказал ничего.
     Вот и получилось, что впервые Арго и Айя делили горе не с сородичами в родном стойбище, а здесь, на берегу Большой воды, с детьми Серой Совы. В этот раз погибших в землю не закапывали: на двух легких, обтянутых кожей челнах должны будут они отправиться вниз по Большой воде, в страну сновидений, в Мир Предков.
     В челн побольше положили рядом мужа и жену, погибших в ночь своей свадьбы. Их облачили в новые одежды - свадебного покроя, но с траурной раскраской. Киику - при оружии, с запасом кремня. Айрис было дано все самое необходимое хозяйке очага: запасы сухожилий, иглы и шилья, куски кожи. В берестяном туесе - костяные бусы: быть может, на долгом пути придется подправить одежду. Ледяная тропа смерти сурова и холодна - не забыли и об огневом сверле, а в ноги положили вязанку хвороста. И еще одно приношение сделали плачущие дочери Серой Совы - весенние цветы. Их рассыпали по белоснежной шкуре оленя, покрывающей тела. На дно меньшего челна лег Анук - в одежде воина, с боевой раскраской и со всем тем оружием, что было при нем в его первом и последнем боевом походе.
     Церемония почти закончилась. Уже разжигали прощальный костер, уже готовили тризну. Гарт сказал последние напутственные слова:
     - Киику и Анук, вы достойные сыны Серой Совы, вы уходите по ледяной тропе раньше срока! Киику, враг убил тебя как трус и предатель, но твой брат Анук выследил врага. Он заплатил своей жизнью, но ты отомщен! Плывите же вместе к нашим предкам, охраняйте друг друга в пути и возвращайтесь к нам! Скажите Великой Сове: "Мы мало пожили в Среднем Мире среди наших сородичей-людей, но мы жили достойно! Пошли же нас поскорее обратно; все сородичи-люди просят тебя об этом!"
     Киику, враг не только тебя убил, он твой очаг разрушил. Но твоя молодая хозяйка осталась тебе верна, она идет вместе с тобой! Найдите же там то, чего вас лишили здесь, и возвращайтесь к нам вместе!
     Арго молчал. За него и за себя сказала Айя - прорыдала:
     - Лебедушка наша, мы отпускаем тебя с твоим мужем в стойбище Серой Совы Нижнего Мира! Вам не дали пожить здесь, среди нас, - будь же ему хорошей хозяйкой там, чтобы вас не разлучили, чтобы вы вернулись вместе!..
     Она зарыдала в голос, упав лицом на грудь своего мужа. Арго молча погладил ее распущенные, поседевшие, но все еще густые волосы. А от костра уже несли в челны свежие куски мяса, поставили по чаше с хмельным питьем. Челны скрепили ремнем, и по знаку Гарта четверо лучших пловцов Рода Серой Совы, раздевшись, вошли в воду и направили их ближе к середине Большой воды, на течение. Течение подхватило оба печальных челна и понесло их вниз, туда, где Большая вода уже погружалась во мрак.

     На тризне детей Серой Совы Арго и Айя не задержались: съели и отпили положенное, сказали нужные слова - и стали прощаться: нужно спешить в свой Род. Вечер уже переходил в ночь, и Гарт спросил:
     - Быть может, Арго, великий вождь детей Мамонта, и его хозяйка очага пожелают, чтобы четверо сыновей Серой Совы их проводили? Хотя бы до прямой тропы...
     - Арго благодарит своего собрата, великого вождя детей Серой Совы, но это ни к чему. Путь близок, и опасности нет. Хотел бы я встретить сейчас опасность! - прибавил он, подкинув и перехватив на лету свое бесполезное копье.

     В родном стойбище тризна по Алему подходила к концу, ждали только вождя. Подростка похоронили в жилище его родителей, а тризну совершали в центре стойбища, у общих очагов. Старый Гор с поклоном подал Арго деревянную чашу, накрытую куском жареной лопатки. Отблески пламени плясали на его суровом лице.
     - Прими, великий вождь! Раздели с хозяйкой своего очага! Мы помянули и Айрис... Дни тяжелы, но все сделано как надо и в срок. Род детей Мамонта не пошатнется!
     Колдун молча подвинулся, освобождая места для Арго и Айи. ("Не пошатнется! Если бы и он мог быть в этом уверен.)

     В постели, прижимаясь к мужу, к его такому знакомому, такому сильному телу, Айя прошептала:
     - Муж мой, как бы я хотела еще родить!.. Быть может, тогда...
     Он понял.
     - Ты ведь знаешь, она все равно не смогла бы к нам вернуться!
     Конечно знает. Умерший может возродиться только через поколение - не раньше: в том, Нижнем Мире он обязательно должен встретиться со своими родителями. Ну а вдруг?..

     Миновало три дня. Дети Серой Совы уже перебрались на новое место и прочно его обживали. Старухи, конечно, ворчали, но, в сущности, этот приустьевой мыс был даже удобнее, - недаром его уже давно облюбовала молодежь, селилась здесь все чаще, а возвращалась в основное стойбище все реже. В общем-то, было ясно: стойбище все равно сюда переместится; казнь лишь ускорила неизбежное.
     Странная погода стояла все эти дни, - Колдун детей Мамонта только головой качал. Вроде бы и не помнил такого: то жара, как в разгар лета, - и вдруг, откуда ни возьмись, пронизывающий ветер, да еще с дождем! К вечеру прояснеет, и вновь тепло, и ночь, кажется по всему, должна быть чистой и тихой, ан нет! Ни Одноглазой, ни звезд - все затянуто, и вой в сосняке... Только ли от ветра этот вой?
     На третий день погода, кажется, устоялась. С раннего утра не было ни облаков, ни ветра. К полудню припекло, как никогда в это время года. Люди скинули одежды и все равно обливались потом, и тень не спасала - только у ручья и можно было отдышаться. Не принес облегчения даже закат. В полном безветрии, в звенящей тишине багровое пыльное солнце уходило в низкую, невесть откуда пришедшую тучу, а на юге небо, хотя и казалось чистым, пылало каким-то нездоровым фиолетовым оттенком.
     Колдун сидел на траве, под двойной вечерней тенью - от своего жилища и от сосен, снова и снова перебирая в памяти длинный разговор со своим собратом-Куницей. В тот день, сразу после казни, колдун-Куница отозвал старика в сторону.
     - Не согласится ли мой мудрый собрат уделить немного времени молодому колдуну и той, кого он лечит?
     - Если моя помощь нужна...
     - Нужна - и очень! Мой старший собрат знает: внутренние раны легче всего залечивает тот, кто их нанес... Если, конечно, он хочет этого.
     - ?!
     Даже сейчас, после всего того, что произошло, для Колдуна было полной неожиданностью услышать: Нава - скрытая сила! Так вот чьи попытки добраться до него изнутри он отразил тогда, во время свадебного обряда!.. О, старый ползунчик! Она наверняка что-то почувствовала, хотела дать знак, сама того не понимая, а он... Ну да что теперь сожалеть! Поздно. Все поздно!
     Он сделал все, что нужно: продлил до утра целительный сон, приготовил питье. Семейство Навы, особенно отец, было явно недовольно вмешательством безымянного сына Мамонта, но колдуну-Кунице они, похоже, верили безоговорочно и открыто возражать не стали. Потом удалось немного поговорить с Куницей о свершившемся. К сожалению, времени почти не оставалось: настала пора возвращаться к своим. Но и то, что он успел услышать, особенно последние слова, его поразили.
     - Об истинном Враге - не сейчас. Но пусть мой старший собрат будет осторожен и смотрит в три глаза на все: и на людей, и на Мир. Боюсь, это еще не конец. Особенно для детей Мамонта. И пусть знает: его молодой собрат-Куница готов поделиться тем немногим, что известно ему.

     Закатные краски становились все более неестественными, все более зловещими... А это что за отсвет? Колдун повернул голову - и замер! Из-за стволов сосен, то ли сгорающих в пламени заката, то ли облитых кровью, к нему двигался шар, светящийся голубовато-белым светом! Он то приплясывал в воздухе на высоте человеческого роста, то опускался к земле - и травинки поднимались ему навстречу... О таких шарах Колдун кое-что слышал, хотя видел его первый раз в жизни. (Нет! Второй! Подобное было и тогда, в ту ночь...) Шар - его размер был не больше человеческого кулака - медленно проплясал вокруг кровли жилища, задержался над дымовым отверстием (не нырнуть ли?) и приблизился к голове Колдуна. Тот почувствовал, как поднимаются его седые волосы (кажется, даже косичка...). Медленно покачиваясь, страшный сгусток силы остановился прямо перед лицом старика, на расстоянии вытянутой руки. Казалось, он издевательски смотрит прямо в его глаза и глубже, и глубже...
     (Это смерть!)
     Но это еще была не смерть. Как будто наскучив "беседой", шар поплыл дальше, вниз по тропе, в стойбище детей Мамонта. Опомнив