как без любовного корня не обошлось! Опоил, проклятый, да и сгубил обоих... А после и весь Род!"
     Мужчины, особенно наиболее разумные, все же недоумевали: зачем бы это Колдуну понадобилось? Но на подобные вопросы ответ был заранее известен: "Колдовские дела!" А Йага, как на грех посетившая в этот день стойбище детей Мамонта, объясняла еще лучше:
     - Он всегда такой был! Старики помнят: чуть не загубил однажды весь Род, да не дали! Убить надо было, убить! Струсили, порчи испугались, вот и терпим теперь!.. Мне, старой, каково невесть куда идти, да безо всего, без еды, без одежи! Может, хоть сейчас мужчины найдутся? Убьете проклятого - Род свой спасете! Зачем нас тогда прогонять, если покараем виновника?

     И прокатывалось среди мужчин: "А может, и в самом деле? Что с ним церемониться?!" И Каймо, довольный тем, что он первый все разузнал, все сообщил, размахивал руками и ругал Колдуна.
     - Оставь, Каймо! - с досадой проговорил Донго. - Ты словно несмышленыш или старая баба. Ну что ты действительно знаешь о нашем Колдуне? Ты хотя бы выслушал его? Нас же и на Суде не было, да и на Большом Совете нам не место...
     - Ты-то уж молчал бы! - пренебрежительно отмахнулся Каймо. - Трусишке на Большом Совете, конечно, не место!.. Вот и слушай того, кто не испугался запрета!
     Дрого передернуло. Это уже слишком! И невольно вспомнилось: только позавчера...

     Он вовсе не хотел подслушивать, нечаянно получилось. Он, Дрого, задремал в тени кустарника, а когда услышал сквозь сон - Каймо и Туйя совсем рядом устроились, - уже было поздно себя обнаруживать... Лучше делать вид, что дремлешь себе и ничего не слышишь, ни о чем не подозреваешь. А потом Туйя заговорила:
     - Каймо! До сих пор опомниться не могу с тех пор, как о вас услышала! Как вы только там, одни, выдержали все это?! Я не трусиха, но, знаешь, окажись я в эту долгую ночь вдали от своих... С ума бы, наверное, сошла... Или до времени к предкам отправилась бы!..
     Нет, Каймо ничего не ответил ПРЯМО. Только - хмыкнул. Выразительно так хмыкнул: знай, мол, наших!..

     И еще одно вспомнил Дрого. Шутливую поговорку, которую никогда не принимал всерьез. Шутка, не больше: "Сделал добро? Жди беды!"

     Возмущенный, он хотел было вступиться за Донго и сказать этому болтуну... Но его опередил Вуул:
     - Каймо, мы все, конечно, знаем, кто у нас первый храбрец! Все же - лучше бы тебе сейчас помолчать! Не думаю, что подслушивать Большой Совет - дело достойное, даже такого храбреца, как ты... Да и все ли из кустов услышишь? Перепутать можно!.. И потом, это старая баба языком чешет, и все. А делать-то мужчине придется... А убивать Колдуна - дело серьезное, даже для первого храбреца... Может, все же лучше сперва его самого послушать?
     Они, молодые охотники, стояли в центре стойбища, среди взрослых мужчин. Вуул говорил совершенно серьезно, так, что никто, кроме пятерых, не понял скрытого... Но Каймо, конечно, понял скрытую издевку. Похоже, с этого момента Вуул стал его личным врагом.
     А в стойбище по южной тропе уже вступали вождь, Колдун и старейшины. Их встречали женский плач, причитания, выкрики и ропот...

     - Да, мы должны уйти! - говорил вождь, стоя у тотемного столба. - Так решил Большой Совет... И такова воля духов и предков. Об этом и колдун-Куница говорил, и наш Колдун...
     - Наш?
     - От него-то и беды!
     - От него - все злосчастья! - Выкрики слышались и справа, и слева - со всех сторон. Мужские, женские...
     - Опоил он, опоил нашего лучшего охотника! - надрывалась Йага. - А теперь что ж? Куда я пойду на старости лет?! Или мужчин нет у нас, некому справиться...
     - Замолчи, женщина! - Арго резко ударил копьем оземь. - Ты-то почему больше всех шумишь? Тебя никто и никуда не гонит - как жила у детей Серой Совы, так и доживешь положенное. И не смей подбивать мужчин на то, что сама сделать не можешь!
     Йага прикусила язык, хотя бы на время. Но не смолкал женский плач, не смолкали выкрики, упрекающие обвиняющие Колдуна... А он, стоящий рядом с вождем молчал. Будто и не о нем шла речь, будто и не ему уже в открытую угрожали смертью. Казалось, он здесь и он далеко отсюда. То ли в мире своих духов... То ли где-то еще.
     Но вот он будто очнулся. Медленно обвел взглядом своих общинников, поочередно вглядываясь в каждого. Особенно в глаза мужчин. Особенно тех, чьи выкрики были самыми громкими... Дрого видел, как опускаются глаза, как люди волей или неволей стараются укрыться друг у друга за плечами... И ему это было приятно!
     - Так, - заговорил Колдун, - вы, я вижу, уже нашли виновного и собираетесь принести его в жертву. Что ж, попробуйте, вот он, я, а вы все при оружии... Только предупреждаю: жертва будет напрасной. От новой тропы, уготованной нашему Роду, уже не уклониться, с нее не свернуть. И никому не дано знать, куда приведет она... Даже духам, которых я вопрошал!
     Воцарилось молчание - угрюмое, настороженное. Даже плач прервался. Приводить угрозы в немедленное исполнение не спешил никто.
     - Мне не в чем оправдываться перед вами, - продолжал Колдун. - Что мог - делал, хорошо ли, худо ли... Но если думаете, что на новой тропе вам будет лучше без меня, - что ж, решайте. Ухожу, чтобы не мешать.
     И он направился прямо сквозь толпу к тропе, ведущей вверх, к его жилищу. Общинники поспешно расступались, освобождая дорогу.

     Когда Колдун ушел, вождь смог наконец-то связно, без излишних помех, рассказать о решениях Большого Совета.
     - Дочери Серой Совы, если пожелают, могут остаться со своими сородичами, но без детей; дети уйдут с отцами. Наши сестры, жены сыновей Серой Совы и Куницы, также вольны остаться со своими мужьями или последовать за нами - на тех же условиях, без детей.
     (Решать будут в эти последние дни. Едва пи кто-то покинет свою семью, но, быть может, кто-то из дочерей Серой Совы испугается тяжелого пути и вечного разрыва со своим Родом. А из дочерей Мамонта? У кого в семье плохо?.. И вдовы... Нет, только не Йага!..)
     Большинство женщин продолжали тихо плакать. Мужчины немного успокоились. Говорили между собой, уже без выкриков. Спрашивали о пути.
     - Пойдем на север. Говорят, такова была древняя тропа наших предков; продолжим ее! Наш сородич Кано поведет своих людей на юг, - так он решил.
     В роковые дни выбор тропы - дело вождя, на то он и вождь.
     Перед тем как разойтись, вновь раздались голоса - о том же. Гор сказал за всех:
     - Арго! Ты наш вождь, и мы за тобой пойдем. Но подумай о Колдуне, хорошо подумай! Что ни говори, вина на нем! Не лучше ли вступить на новую тропу без такого груза? Подумай, вождь! Твои охотники тоже будут думать. И скажут свое слово.

     - Отец, ты не должен этого делать! Как мы будем без Колдуна на новой тропе? Как пройдем ее? А его здесь убьют!..
     - Ну, убьют или нет, этого мы не знаем. (Конечно убьют! Намеренно брошенных убивают, иначе и быть не может.) А что до нашей новой тропы, - как идти по ней с Колдуном, если люди против?
     Арго внимательно вглядывался в лица собеседников. Сейчас в жилище тесно: тут не только Дрого, Йом и Айя, и Донго пришел к сыну, и Вуул. Лица напряженные, отмалчиваются... Пожалуй, не столько к сыну пришли они сейчас, сколько к нему, вождю. Арго посмотрел на нахмуренное лицо Донго:
     - Колдуны ведь и молодые бывают. Думаю, у нас будет кому взять на себя этот труд.
     Донго понял намек, но печально покачал головой:
     - Великий вождь! Я бы очень хотел стать колдуном, но наш могучий Колдун еще даже не начал меня наставлять по-настоящему... Но все равно: если он будет оставлен здесь, Донго его не покинет!
     (Да. У Колдуна будет верный ученик... если только будет!)
     - А что скажет Йом? И Вуула мне хотелось бы услышать.
     Йом заговорил, осторожно подбирая слова:
     - Дрого, послушай своего брата. Наш вождь и отец прав: новая тропа тяжела, и не годится вставать на нее разобщенными. Мы уходим лишь потому, что в нашей общине был нарушен Закон крови... И беды пришли! Только один из нас нарушил этот закон, а уходим все! Но ведь Колдун - виновнее других, это ясно...
     (Похоже, Вуул думает так же.)
     Дрого почти перебил своего брата:
     - А в чем Колдун виновнее остальных? Уж не в том ли, о чем эта старая карга болтает? Не верю! Не мог он порчу на своего наводить! Узнать нужно хотя бы, в чем его действительная вина, если только она и впрямь есть, а не такая же, как у любого из нас А то что же? Еще Нагу-несмышленыш об этой Йаге слова доброго не слышал, а теперь из-за ее языка... Не одного Колдуна - себя самих, Род наш сгубить можем!
     Айя ни за что не позволила бы себе вмешаться в мужской разговор, но тому, кто прожил с ней всю жизнь, и слов не надо. Арго видел: жена думает так же или почти так же, как их сын, Дрого... Молод, запальчив, но умеет постоять за то, что считает верным! Что ж, это неплохо, если только...
     Арго решительно хлопнул ладонями по коленям, прекращая спор:
     - Что ж, Дрого, сын мой, в одном ты прав: не узнав обо всем, не выслушав самого Колдуна, нельзя говорить последнее слово. У нас уже начался было такой разговор, да долгая ночь прервала... Пойду прямо сейчас в его жилище. Потом решать буду. Но только... - Арго невесело усмехнулся, - не обессудь, если решение мое тебе не по нраву придется. Боюсь, так оно и будет; твой брат прав: на новую тропу нужно вступать без раздоров!

     Уже покинув жилище и как бы вспомнив, Арго посмотрел на молодых охотников и спросил, ни к кому в отдельности не обращаясь:
     - Кто все же новости в стойбище принес первым? Каймо?
     Вуул молча кивнул. Арго усмехнулся. Нет преступления в том, что взрослый мужчина явится на Большой Совет - даже незваным. Так делают многие - молодые. И даже гордятся своим "молодечеством". Но для серьезного мужчины от такого поступка разит неизжитым мальчишеством.
     - Мог бы и не прятаться, никто бы его гнать не стал... Впрочем, тогда пришлось бы со всеми возвращаться...

     Вождь шел сквозь плач, сквозь женские вопли и причитания, через все стойбище, за его пределы, туда, где стояло жилище Колдуна, одновременно притягивающее и отталкивающее. Сегодня ни оно, ни сам Колдун не манили никого из общинников. Не манили они и вождя - если бы он мог, он бы и шагу не сделал в этом направлении. Но требовалось решить... Требовалось? А разве решение уже не ясно?.. Нет, не ясно! Вопли баб, плач детишек значили мало, почти ничего. Да, многие охотники (многие?! почти все!) боятся и не любят Колдуна, даже те, кто обязан ему жизнью - как Йом... Старый Гор тоже его не любит; может быть, еще больше, чем молодые... А теперь это уже ненависть - справедливая, нет ли, но ненависть... И все же сын его, Дрого, против, и Донго против, да и жена его, Айя-лебедушка (вождь невольно улыбнулся: старая лебедушка), - молчит...
     Жилище Колдуна. Древнее, замшелое, как он сам.
     - Колдун! Я у твоего дома.
     - Входи, вождь.
     Внутри было все как несколько дней назад. Лежанка, покрытая той же шкурой; очаг (только дым какой-то едкий!). Старый Колдун, казалось, только что купался в этом дыму. Глаза его слезились.
     - Мир тебе, вождь. Я ждал.
     - Ты видишь: тебя обвиняют открыто. И должно быть, знаешь, чего требуют.
     - Знаю.
     Молчание. Колдун окунул руки в дым очага и потер ладони:
     - Вождь, мои обвинители... ошибаются. Но это - не важно.
     - Я верю: ты не давал ему любовный корень для приворота. Но почему ты не помог ему избавиться от наваждения?
     Колдун улыбнулся:
     - Вождь, я бы не смог дать это зелье кому бы то ни было и для чего бы то ни было, даже если бы очень хотел. Любовного корня нет!
     Сказанное было так нелепо, что вождь даже не удивился.
     - Да, да, его нет... Ты не понимаешь?
     - Не понимаю.
     - А все очень просто. Послушай, вождь. Я могу многое... Наверное, больше, чем думаешь даже ты. И знаю многое. Никому бы этого не знать! Но любовного корня - нет!
     - Но даже я...
     - А что - ты? Да, ты собираешь духов на празднества, ты просишь их помочь, и они помогают. Но кого и о чем ты просишь?
     - Кого? Тех, кто мне был поручен. О чем? О любви и соединении.
     - Вспомни, пойми: ты просишь духов открыть глаза тем, кто уже связан. Соединить уже соединенных. И они охотно помогают. Но, вождь, поверь: все твои духи бессильны отвратить сердце молодого охотника от той, кому оно принадлежит изначально. И бессильны отдать его сердце другой.
     - Может быть. Но ты...
     - А что - я? Я могу дать любовную силу даже старому Гору, да так, что и молодая застонет. Или отнять ее даже у молодого, хоть бы у сына твоего, Йома, так что и самые красивые девушки всех трех Родов его не возбудят... Ну и что? Полюбит ли от этого Гор хоть кого-нибудь? Разлюбит ли Йом свою Нагу?.. Вождь, есть две силы, два духа: Эйос и Аймос. Первый - веселый, любит человеческий смех и детей любит. Его можно призвать, можно попросить. О многом, в том числе соединить не связанных. Его помощники служат и тебе. Второй - мрачный и одинокий, звать его бесполезно, просить - тем более. Он не служит ни радости, ни горю. Он не соединяет тела, он связывает душу. Тот, на кого упал его взгляд, может стать и самым счастливым... Но чаще всего он делается самым несчастным. Отвести этот взгляд невозможно!
     - Он...
     - Вождь, сегодня можно называть имена. Сегодня худшего не будет.
     - Хорошо. Мал в самом деле приходил к тебе? Зачем?
     - Да. Приходил. Просил приворожить или отворожить твою дочь. Дать любовный корень. Я сказал то же, что и тебе говорю: этого зелья нет.
     - Но ты бы мог...
     - Что? Отвести его взгляд? Сделать так, чтобы его потянуло к Наве? Или к кому-нибудь еще? Да, мог бы. Но это ничего бы не изменило, ничему бы не помогло. Такая мара быстро проходит. Стало бы только хуже. Я сказал ему и об этом.
     - Хуже? - Вождь горько усмехнулся.
     - Да. Хуже. Хуже всегда может быть, если не сразу, то потом... Был бы ты рад похоронить вместе с Айрис - Дрого? Погибнуть самому, уступив свое место Малу? Тем бы все и кончилось, женись он сейчас на другой по моему привороту. На той, кого бы он возненавидел тем быстрее, чем глубже запала в его сердце твоя дочь, Айрис. Она гнездилась там очень глубоко и очень долго. Только он сам, по своей собственной воле мог изгнать ее оттуда. Или... или хотя бы утишить. Не захотел... Нет, мое колдовство только бы усилило Аймос. Победить этого духа, пересилить его силу можно лишь самому. В одиночку. Без колдовства... Я говорил об этом Малу, но он не понял. Не захотел понять. И я его выгнал.
     Мучительно хотелось пить. Колдун, постаревший и жалкий, заковылял в темноту и тут же вернулся с кожаной баклагой. Жадно сделал три глотка и протянул вождю:
     - Пей. Не волнуйся: тебя это ни к чему не обяжет. Я останусь. Ваш путь тяжел, конец не ясен. Нужно, чтобы люди тебе верили. Я не боюсь. Я останусь сам.
     Помедлив, вождь приложился к отверстию. Не вода. Что-то горчащее.
     - Колдун, почему тебя так не любят? - Вождь и сам удивился, когда с его губ сорвался этот мучивший с детства вопрос. - Из-за твоего наставника?
     Колдун помолчал.
     - Да. И это тоже.
     - Не хочешь - не говори. Главное я уже знаю.
     - Нет, главного ты не знаешь. И никто не знает. Я хотел сказать еще тогда, помнишь? Скажу сегодня. Ты Должен знать все.
     Огонь в очаге едва тлел, почти умирал. Колдун покормил его хворостом, добавил две ветви потолще. Приложился к баклаге сам, передал ее гостю. И начал.

     - Тебя тогда еще вовсе не было, Арго, даже малыша Мииту еще не было. Отец твой еще ползал, а не ходил. А я - был. Еще не мужчина, но и не ползунчик. И старый Хорру меня заметил.
     Вождь, пугали ли тебя - мной? Может быть, не знаю. Но знаю: пугай не пугай, а дети ко мне льнут. А мы боялись Хорру больше, чем вурра. Все боялись. Он не советовал, он правил, хотя и не был вождем.
     Он пришел в наше жилище и сказал, указывая на меня, несмышленыша: "Пойдет со мной!" Мать заплакала. А отец сказал: "Пойдем к вождю!" А что - вождь? Не было у нас вождя...
     Они оба умерли в один год. Отец погиб во время Большой охоты - лошади стоптали. А мать и сестренка умерли от хонки - лихорадки. Хорру лечил. Да не вылечил. А я - не заболел.
     Я жил в соседнем жилище, да не долго. Когда Хорру пришел вновь, меня отдали без возражений. А как иначе? Все мы - дети Великого Мамонта, но у них-то были свои дети. И они хотели жить.
     Хорру был великий колдун. Великий. И он передал мне все. Бил меня? Да, бил. Но передал - все... Вождь, ты знаешь, что такое Посвящение охотников. Но ты не знаешь, что такое наше Посвящение. А я прошел не одно...
     Да, Хорру передал мне все... Хотя и не все объяснил. И умирая, обнимал мои колени и в слезах умолял, чтобы я пошел его путем. Но я не хотел. Да и не мог.
     Когда настал его час, я пошел вместе с ним, как должно. Но... Вождь, как он умирал! И ты, и я - мы знаем, что такое смерть, видели ее не раз. Но тут... Мы пришли в ложбину, которую он сам выбрал. И он мучился три дня, - может, и больше, не знаю. Это я выдержал только три дня подле него. Он катался, он выл, он грыз землю и прошлогодние листья. И он умолял меня сделать то, чему он меня научил. Занять его место. А я - не мог.

     Вождь спросил:
     - Это была Проклятая ложбина?
     Колдун кивнул.

     - Я знаю, о чем ты хочешь спросить, - продолжил Колдун. - Почему ученик не принял духов наставника, хотя обязан был это сделать? Почему он оказался таким неблагодарным? Подожди. Послушай.
     Ты знаешь, мы и сейчас с Родом детей Куницы не очень-то близки. Не враждуем, но почти не общаемся... Разве что я - с их молодым колдуном. Но и то совсем недавно. А остальные... Сколько браков с ними было заключено на твоей памяти? Два? Или три? Не больше. Они меняют нам хороший кремень, - это почти все, что мы о них знаем. Ну вот. А при Хорру и этого не было. Ни обмена, ни совместной охоты, ни праздников - ничего. Будто мы и не соседи... У них был свой колдун - наставник теперешнего, молодого, - и Хорру его ненавидел. Почему? Не знаю, только ненавидел люто...
     Вождь! - Казалось, Колдун вдруг заговорил о другом. - Я знаю, ты никогда не пытался навести порчу. А другие - пытались. И на нас наводили. Я защищал, - это не сложно... Но только однажды я видел настоящую порчу. И настоящую защиту.
     Молчание. Низкое пламя в очаге горело ровно, неторопливо обгладывало предложенную пищу. Колдун неожиданно спросил:
     - Ты помнишь, как Хорру исцелил тебя?
     Да. Еще бы! Маленький Мииту, только-только переставший быть ползунчиком, горел в объятиях страшной хонки; он уже вступал в другой мир, когда в их жилище появился Хорру, и лишь затем, чтобы вернуть его с полпути... Колдун, казалось, прочитал мысли вождя.
     - Да, да. Тогда малыш Мииту ушел очень далеко. Не знаю, смог ли бы я вернуть его из такой дали даже сейчас. А Хорру - смог. И не его одного. Я был тогда как Дрого, только прошел не одно, а уже два Посвящения.
     В тот день Хорру спас троих - от хонки! И не взял ничего: ни мяса, ни шкуры, ни плаща! Я сперва и не понимал - почему? Так на него непохоже... А он готовился. Своих призвать готовился и удар нанести... Слышал ли мудрый вождь, чтобы так готовились навести порчу? А мы еще и не ели ничего целых три дня. И еще три дня.

     Да. Колдун тогда был юн и глуп, хотя и два Посвящения прошел. Он радовался удивленным взглядам, преисполненным самой горячей, самой искренней благодарности, несмелым улыбкам. И он думал: Великий Хорру тоже этому рад! Он понял, он стал другим!..
     - Наставник, - робко заговорил наивный мальчик, - как все же хорошо делать доброе! Правда?
     Нет, его наставник даже не разозлился - расхохотался:
     - "Доброе!" "Злое!" "Свет!" "Тьма!" Забудь все эти глупости, если хочешь быть мудрым. И могучим! Это разделение - для глупцов. А в Мире - все едино, как едины ты и твоя тень на тропе. Отчего она? От света! "Добро!" "Зло!.." Добро тебе - зло другому, и наоборот... Скоро ты поймешь, ради чего я сегодня делал "добро".

     - Потом... Да, странной была наша под