оснулся неотдохнувший. Гончаров был уже одет  и
проверял, сколько осталось топлива для генератора. Его должно было хватить
на целую неделю, а позже один из работников  станции,  опытный  альпинист,
возобновит запас.
   - Перекусите чего-нибудь, - распорядился Гончаров. - А уж  как  следует
позавтракаем на станции.
   Все было подготовлено  заранее,  оставалось  лишь  перед  самым  уходом
привести прибор в действие, повернув для этого переключатель возле  двери.
Оглядевшись в последний раз убедившись, что все готово. Гончаров  позвонил
на станцию. Ответил один из  студентов  -  очевидно,  возле  телефона  там
дежурили все по очереди круглые сутки. Гончаров попросил позвать Геловани.
   Стоя на пороге кабины, Ник видел, что до восхода солнца еще по  меньшей
мере целый час. Чистый предрассветный воздух пощипывал морозцем. Медленный
ветер с востока принес с собой дыхание ледников.
   - Мы уходим, - сказал Гончаров в телефон.  -  Сейчас  включим  приборы,
можете начинать подсчеты. Ставьте на ноль. Начинаем.
   Одной рукой  прижав  телефон  к  уху,  свободной  рукой  он  передвинул
переключатель у двери - теперь наконец  были  пущены  оба  прибора  разом.
Единственный звук в кабине был  шум  генератора,  и  единственный  свет  -
слабое лиловатое мерцание электронных ламп и красные  точки  на  крохотных
неоновых индикаторах. С минуту Ник и Гончаров  стояли,  глядя  на  работу,
проделанную ими для того, чтобы  разрешить  свой  спор.  Ник  был  слишком
взволнован, он уже не мог оставаться здесь дольше.  Он  круто  повернулся,
взвалил на плечо моток веревки и ледоруб и вышел.
   - Пойдемте же, - сказал он. - Больше здесь добавить  нечего.  Остальное
за нас скажут приборы.
   Гончаров кивнул.
   - Вот и все, - сказал он в телефон, повесил трубку возле  двери,  вышел
из кабины и запер ее. Эксперимент начался.
   Снежная стена, загородившая уступ,  искрилась  в  свете  раннего  утра,
словно ледяная. Снег стал суше и тверже, чем накануне днем. Посмотрев, как
Гончаров надевает шипы. Ник проделал то же самое. Гончаров  затем  ударами
ноги выбил в снегу ступени, чтобы по ним подняться на несколько  футов  по
крутому снежному склону и перебраться через него. Над ступеньками,  каждая
в ширину и глубину всего несколько дюймов, он на  ходу  вырубал  ледорубом
ямки, чтобы можно было держаться за снег рукой.  Снег  частью  осыпался  и
упал за уступ. Гончаров глубоко, по самую головку, воткнул ледоруб в  снег
где-то вверху прямо перед собой  и  обмотал  вокруг  него  конец  веревки.
Упершись коленями в снег, он начал подтягивать веревку, по мере  того  как
Ник приближался к нему, - в случае, если снег поползет, свободная петля на
ледорубе должна была затянуться.
   Если для Гончарова карабкание по горам  было  вполне  привычным  делом,
Нику оно стоило крайнего напряжения всех его сил. Внезапно он  разозлился:
это просто глупо - какое отношение имеет  все  это  к  науке?  И,  однако,
выбора не было, приходилось лезть по вырубкам в  снегу,  стараться  дышать
ровно, в то время как его душил ужас. Ник старался смотреть только на свои
ноги и на снег, по которому они ступали. Случайно  глянув  всего  на  один
дюйм левее и увидев тоненькие верхушки деревьев где-то на  глубине  многих
миль, он едва не  покачнулся  и  понял,  что  вторичного  такого  приступа
головокружения допускать нельзя. Шаг  за  шагом  он  двигался  по  склону,
смотря все только вперед, хватаясь одной рукой за выемки в снегу, пока  не
добрался до Гончарова. Тут Ник, привязанный к воткнутому в  снег  ледорубу
Гончарова, вынужден был остановиться и ждать, пока Гончаров  выбьет  ногой
новые ступени и вырубит новые ямки для рук.  Теперь  пришла  очередь  Ника
травить конец  веревки,  обматывая  его  вокруг  своего  ледоруба,  и  Ник
проделал все это точно так, как делал Гончаров.  Стоя  на  самой  верхушке
снежной стены. Ник чувствовал, как  все  тело  ему  сковал  страх,  не  он
заставил себя преодолеть его: ведь от того, как он  поведет  себя  теперь,
зависела жизнь Гончарова. Ник зажал сознание в  кулак,  напряг  всю  волю,
чтобы только  не  глянуть  вниз.  Снежная  гора,  по  которой  они  лезли,
оказалась пятидесяти футов в ширину, но Ник  продержался  до  конца,  пока
Гончаров не дошел до безопасного  места.  Тут  он  и  сам  опять  двинулся
вперед. Когда он наконец очутился по ту сторону снежной стены,  где  снега
уже не было и где поджидал его Гончаров, уступ показался ему широким,  как
бульвар. Сердце у него распирало от радости - опасность  осталась  позади,
но он очень сомневался, что смог бы заставить себя еще  раз  пройти  через
такое испытание. Однако выяснилось, что  надо  перелезть  еще  через  одну
ледяную гору, а дальше они обнаружили и третью, но ни одна из них не  была
так широка, как первая.
   Когда они наконец сошли с уступа и вышли к тому месту у подножия  пика,
где оставили лыжи и откуда уже видна была станция. Ник опустился прямо  на
голый камень и закурил. Руки у него  еще  не  начали  дрожать,  но  в  них
совершенно не было силы.
   - Знаете, как я там себя чувствовал? - сказал он. - Я умирал от страха.
   - Я тоже, - признался Гончаров. - Не из-за снега, не  из-за  высоты,  а
из-за вас. Теперь-то  я  вижу,  что  вы  согласились  бы  умереть,  но  не
поддались бы страху. Не я видел, какое у вас стало лицо - совершенно белое
и будто  каменное,  вы  могли  преспокойно  потерять  сознание  от  одного
старания подавить страх. Спасибо вам, что не упали в  обморок.  Вы  спасли
мне жизнь. Но, должен вам заметить, горы - это не для вас. Дело тут  не  в
мужестве. Видит бог, этого у  вас  не  отнять.  Но  требуется  еще  особый
темперамент, которого у вас нет, вот в чем дело.
   - Да, я знаю, - ответил Ник сухо.
   - Знаете? Так какого же дьявола вздумали вы лезть со мной?
   - Просто мне захотелось, вот и все. К тому же, - добавил он, - выбора у
меня и не было, не так ли?
   Гончаров кинул на него быстрый взгляд, и они поняли друг  друга.  Когда
Гончаров нагнулся, чтобы  закрепить  лыжи,  выражение  лица  у  него  было
мрачное.
   - Вы правы, - согласился он неохотно. - Я вас вынудил к этому, что  еще
раз показывает: здесь, в  горах,  никто  не  застрахован  от  того,  чтобы
выкинуть какую-нибудь дурацкую штуку.  Никто.  Теперь  я  уже  никогда  не
посмею никого винить. - Вид у него был почти злой, рот кривился в усмешке,
скрывавшей боль. - Мы с вами  умеем  давать  уроки  друг  другу,  неплохие
уроки, а, как вы считаете?


   Встречать их вышел Геловани - он  вихрем  пронесся  по  краю  озера  и,
остановившись, обдал их фонтаном снега. Лицо его расплылось в улыбке.
   - Ну как поживаете, пещерные жители? - крикнул он.
   - Скажи-ка лучше, - остановил его Гончаров, - импульсы поступают?
   - Ну конечно, то немногое, что идет из потоков с такой энергией.
   - А от установок вокруг озера?
   - У нас есть подсчеты за несколько дней  подряд.  Вот  позавтракаете  и
потом сами посмотрите. Сейчас как раз готовят завтрак - все ваше  любимое.
- Он внимательно посмотрел на Ника. - Как вы? Вид у вас  такой,  словно  с
вами там произошла что-то очень приятное. Не то вам просто идет борода.  В
общем, какая-то перемена в вас есть.
   В столовой их ждали почти  все,  кроме  Вали.  Ник  тотчас  заметил  ее
отсутствие,  но  вокруг  была  такая  теплая,  дружеская  атмосфера  -  он
почувствовал, что теперь он приобрел право говорить "мы" наравне со всеми.
И когда кто-то сказал: "Ну ладно, товарищи, садитесь!" - он знал, что  это
обращаются и к нему тоже. Но он попросил сесть за стол без него, он должен
ненадолго отлучиться. Ник был грязен, он устал, но главное - у него начали
сильно дрожать руки, ему было бы неприятно, если бы это заметили. Он хотел
прежде прийти в себя. Впрочем, поднимаясь по лестнице к себе в комнату, он
улыбался, потому что  даже  лестничные  перила  под  его  рукой  были  ему
знакомы, и у него рождалось ощущение, что он вернулся туда, где многое ему
дорого и полно значения...
   Дверь в белую комнатку Вали была приотворена; проходя мимо, Ник заметил
Валю и открыл дверь пошире. Валя сидела, сжав руки на  коленях,  выражение
лица у  нее  было  серьезное.  Увидев  Ника,  она  побледнела.  Здесь  его
встретили не так тепло, как там, в столовой, - здесь он был принят холодно
и натянуто.
   - Тебе не следовало ходить, - сказала Валя. - Ведь  ты  же  никогда  не
бывал в горах.
   - Но, Валя, мне этого хотелось. И я не жалею, что пошел.
   - Пусть так, - протянула она. - Но все равно я за тебя беспокоилась.  И
ты изменился, я это вижу.
   - Да, я очень изменился.
   - Я тоже, - сказала она, и Ник почувствовал, что они говорят о  разном.
Голос у нее был ровный, глаза стали как будто больше, лицо исхудало. - Все
это время я не только беспокоилась, я много думала.
   - И я. Валя, я тоже передумал о многом. И мне кажется...
   Она поднялась со стула, весь вид ее выражал усталость.
   - Потом поговорим, - сказала она. - Я боялась, что выдам себя при твоем
появлении, потому и  не  спустилась  в  столовую.  Но  теперь  надо  идти.
Покажется странным, что я здесь одна.
   - Валя! - воскликнул  Ник,  пораженный  ее  холодностью.  Она  спокойно
обернулась - не сразу, как будто  даже  нехотя  -  и  посмотрела  на  него
грустно и с выражением глубокого сострадания.  Потом  все  же  улыбнулась,
протянула руку и слегка коснулась его небритой щеки.
   - Позже поговорим, - повторила она, на этот раз ласковее.
   Валя вышла из комнаты, а Ник стоял и смотрел ей вслед,  и  в  душе  его
поднималась смутная тревога.
   Он был так взбудоражен, что не мог оставаться один у себя в  комнате  и
вскоре спустился вниз. За столом было оживленно, шумно, празднично.  Валя,
сидевшая напротив Ника, казалось, принимала участие в общем  Веселье.  Она
смеялась и аплодировала со всеми вместе, когда Нику с шутливыми возгласами
подали особое, специально в его  честь  приготовленное  блюдо:  кавказский
вариант американской яичницы с беконом. Ник никак не  мог  разобрать,  что
ухитрились проделать с беконом. Гончаров посмотрел на блюдо скептически.
   - Вы, конечно, мужчина смелый, но если вы одолеете  это,  вы  совершите
самый отважный поступок в своей жизни. - Он поднял стакан  чаю  и  шутливо
обратился к Нику - За ваше здоровье!
   Валя еле заметно улыбнулась Нику, и на мгновение он опять  почувствовал
в ней ту сдержанность, с которой она встретила его у себя  в  комнате.  Но
это всего лишь преходящее дурное настроение, сказал себе Ник, ведь  сейчас
у  всех  напряжены  нервы.  За  веселыми  разговорами   скрывалось   явное
нетерпение: все знали, что в это самое время наверху в лаборатории за  них
работают в ждут  их  осциллографы  и  счетчики,  регистрирующие  импульсы,
которые идут от установок в контейнерах.
   На вершину горы падал непрерывный ливень невидимых частиц,  но  из  них
отбиралась только  одна  миллиардная  доля  -  только  те,  которые  могли
запускать большую часть счетчиков в контейнерах, и это  редкое  лаконичное
щелканье будет теперь продолжаться в течение нескольких месяцев.  Впрочем,
регистрировались  и  менее   мощные   потоки:   они   должны   были   дать
непосредственный ответ относительно того единственного  недочета,  который
Ник смог усмотреть в вычислениях Гончарова. И, быть  может,  сейчас,  пока
они сидели за столом, уже собралось достаточно материала и выявилась  хотя
бы общая тенденция. Гончаров ерзал на  стуле  и  поглядывал  на  недопитый
стакан кофе, стоявший перед Ником. Но Нику и самому не терпелось как можно
скорее подняться наверх.
   Почти два часа они  занимались  проверкой  результатов,  но  полученные
цифры на первый взгляд еще не давали оснований для определенных выводов.
   - Ну что же вы хотите? Еще слишком рано, - сказал Гончаров.
   Но  Ник  покачал  головой.  Повинуясь  смутной  интуиции,   он   сказал
Гончарову:
   - У вас получится нулевой результат.
   - Вы хотите сказать,  что  существенной  разницы  между  вашим  и  моим
питающим напряжением не будет?
   - Похоже на то. Конечно, надо еще подождать, пока накопится  достаточно
данных, - ответил Ник, как бы допуская возможность и другого исхода. Но он
уже был уверен - он чувствовал в себе способность разрешать десятки  самых
сложных,  путаных  задач  с  молниеносной  быстротой,  отчего  выводы  его
казались не результатом логического процесса,  но  мгновенным  прозрением,
факты  теперь  лишь  подтвердят  с  запозданием  то,  что  уже  интуитивно
предугадано, или же - что не менее интересно, но, впрочем, маловероятно  -
неожиданно опровергнут его догадки. Так или иначе, это  принесет  с  собой
радостное волнение, даже  если  к  тому  времени  он  больше  и  не  будет
заниматься данной проблемой, потому что ему уже не терпелось приняться  за
новую. Он чуть не улыбнулся, узнав в себе это прежнее чувство  -  быстрее,
быстрее идти вперед. Вот оно, вернулось к нему наконец!
   Но Гончаров как будто был  несколько  сбит  с  толку  такой  неожиданно
легкой победой.
   - Вы, следовательно, признаете, что первоначальные мои вычисления  были
правильны? - спросил он, помолчав.
   - В пределах точности вашего прибора.
   - Не чего же еще можно требовать?
   - Всего, - ответил Ник просто. - Если такое  существенное  изменение  в
конструкции  вашего  прибора  не  дает  заметного   изменение   получаемых
результатов, то это может значить только одно: методы устарели, и каков бы
ни был результат, он уже ничего не дает. Мы оба с  вами,  возможно,  зашли
так  далеко,  что  нам  уже  нельзя  полагаться  на  существующие   методы
исследования.
   - Вовсе не  обязательно,  это  может  означать  и  другое,  -  возразил
Гончаров. - Может быть, результаты одинаковы именно потому, что не зависят
от изменений в приборе. Истина заключена в самом явлении, а не в  приборе,
с помощью которого ее обнаруживают.
   - Очень может быть, - согласился Ник. - Но только если вы имеете в виду
частицы максимальной энергии. Вы исключаете результаты, касающиеся  потока
частиц низкой энергии. В показаниях двух различных  приборов  должна  быть
гораздо большая разница. Приборы имеют разные питающие напряжения,  но  на
результатах это не сказывается.
   - Но каков же, по-вашему, выход? Вы что, считаете, что следует  послать
детектор за пределы атмосферы?
   - Какой в том прок? Создайте прибор  такого  масштаба,  какие  стоят  в
ваших контейнерах, и поместите его над атмосферой - ему надо  пробыть  там
десятки лет, прежде чем он обнаружит хотя бы одну частицу той  энергии,  о
которой мы с вами говорим. Нет,  земная  атмосфера  пока  еще  наш  лучший
детектор.
   - Тогда как быть с вашим методом, который вы сами вчера предлагали?
   - Ну, об этом можно подумать, - сказал Ник небрежно. -  Пока  ведь  это
только наметки, набросок идеи.
   От удивления Гончаров даже рассмеялся.
   - И вы говорите таким безразличным тоном о том, что вчера еще заставило
вас так разволноваться?
   - А разве у меня безразличный тон?  -  спросил  Ник.  Он  задумался  на
секунду. - Быть может, это вот почему мне кажется, что отныне у меня будет
множество всяческих идей. Помните,  я  говорил  вам  в  Москве,  с  какими
надеждами я сюда ехал, и вот они сбылись, и теперь я жду не дождусь, когда
наконец вернусь домой и примусь за работу. Наконец-то это случилось!
   - Да, я тоже так думаю, - медленно проговорил Гончаров. - Геловани  это
правильно заметил. Теперь вы именно  тот  человек,  которого  я  с  самого
начала ожидал встретить. Но знаете, даже если вы не  ошибаетесь,  все-таки
одной интуиции тут мало. - Он слегка улыбнулся. - Я не могу  сослаться  на
вашу интуицию в оправдание всех тех перестроек  в  планах,  дополнительных
расходов я  изменений  сроков,  которые  оказались  необходимы.  Я  должен
вернуться в Москву с конкретными результатами,  каковы  бы  они  ни  были.
Предположим, что вы правы, - тем не менее я хочу доказать, что, как бы  ни
был ограничен существующий метод при  опытах  с  потоками  частиц  высокой
энергии, мои подсчеты во всяком случае правильны в  пределах  возможностей
этого метода.
   Ник вспомнил про  тех,  кто  оказался  бы  очень  доволен,  узнав,  что
Гончаров ошибался. Очевидно, эти люди пришли сейчас на ум и Гончарову.
   - Но тут не может быть никаких сомнений, - уговаривал его Ник.  -  Если
вы докажете, что мы достигли пределов надежности  существующего  метода  и
что теперь требуются иные, новые методы, то это само  по  себе  уже  очень
важно. К чему  бы  ни  привел  этот  ваш  эксперимент,  все  равно  выводы
непременно представят интерес.
   Гончаров кивнул, но как-то рассеянно, потому что  ему  вдруг  пришло  в
голову нечто в данный момент более важное. Присутствие Ника все это  время
было для него заботой, обузой, постоянной помехой, но теперь избавление, о
котором он мечтал, пришло и неожиданно,  и  совсем  не  так,  как  он  это
представлял себе. Его растерянный взгляд  выражал  одно:  "Все  получилось
что-то уж очень скоро", но вслух он сказал только:
   - Ну, а теперь?
   И в голосе его слышалось беспомощное недоумение.
   - А теперь? - повторил за ним Ник. - Я сделал все, что собирался  здесь
сделать... - Он не договорил, потому что тоже вдруг почувствовал волнение:
сейчас он расстанется с Гончаровым,  как  раз  тогда,  когда,  собственно,
только начинается их дружба. И хотя потом они, конечно, будут обмениваться
письмами, было бы ложью уверять себя, что прощаются они  ненадолго  и  что
вскоре предстоит новая встреча. Как знать, быть может, так  оно  и  будет,
но, конечно,  не  исключено  и  то,  что  встретиться  им  уже  больше  не
доведется. Приходилось помнить, кто они и  каково  время,  в  которое  они
живут, Это время и решит, как и где  пройдет  оставшийся  каждому  из  них
отрезок жизни. Там, внизу, их ждала  действительность,  то,  чему  суждено
было свершиться, а здесь, наверху, только  самая  лучшая,  самая  приятная
возможность  этого  будущего,  то,  что  могло  бы  и  чему  следовало  бы
произойти...
   - Если через год у нас состоится съезд физиков, вы приедете? -  спросил
Гончаров.
   - Если смогу, -  ответил  Ник.  -  И  у  нас  в  Вашингтоне  созывается
ежегодная наша зимняя конференция. Как вы, смогли бы попасть к нам?
   - Тоже буду пытаться, - сказал Гончаров. - Но знаете, Ник...
   - Знаю.
   Ник взял руку друга и, поддавшись порыву, сжал ее обеими руками:  жест,
который он позволил себе впервые в жизни, потому  что  открытое  выражение
чувств всегда слишком волновало его - легче  было  спрятаться  под  маской
отчуждения и сдержанности. Но он был уверен, что Гончаров его  понял.  Ник
молчал не потому, что ему  нечего  было  сказать,  но  потому,  что  в  их
отношениях было то  большое  и  значительное,  чего  нельзя  было  умалять
словами.


   Валя была у себя в комнате,  укладывала  вещи  в  потрепанный  чемодан,
раскрытый на постели. У Ника мелькнула мысль, что, быть может, именно этот
чемодан ее мать более пятнадцати лет назад во  время  эвакуации  возила  с
собой в сибирскую деревню.
   Валя быстро  подняла  глаза,  увидела  Ника,  стоявшего  на  пороге,  и
продолжала укладываться.
   - Через несколько часов пойдет вниз вездеход встречать машины с  вещами
и продуктами, - объяснила Валя. -  Я  хочу  попросить  у  Мити  разрешения
воспользоваться попутной машиной - я хочу уехать, вернуться  в  Москву,  к
своей работе. Я знаю, он мне позволит.
   - Гончаров и не упоминал, что вездеход пойдет вниз так скоро, -  сказал
Ник. - Ну, мне немного нужно времени, чтобы собраться.
   Валя  замерла,  держа  в  руках  наполовину   сложенное   темно-красное
шерстяное платье.
   - Разве ты... Я не знала, что ты собираешься ехать.
   - Ты хочешь сказать, что решила ехать одна, без меня?
   Она опустила руки, и платье упало на кровать.
   - Мой отъезд никак не связан с тобой. Ник. Моя работа  кончена,  делать
мне здесь больше решительно нечего.
   - Гончаров не преминул бы сказать тебе об этом, если бы считал, что это
так.