? - Она никогда не пила его и поинтересовалась, что это такое.
   - Он вам не понравится, - произнес Ник уверенно. -  У  вас  привыкли  к
более сладким винам, чем принято пить в Америке. - И добавил по-английски:
- Я не хочу вас разочаровывать. Если бы  я  приготовил  вам  мартини,  это
можно было бы расценить как антиамериканскую акцию с моей стороны.
   Но она не поняла сказанного по-английски слова "разочаровывать", а  Ник
не знал, как перевести это на русский. Тогда он достал карманный словарик,
и разговор повис в воздухе, пока  они  перелистывали  маленькую  книжечку.
Головы их сдвинулись совсем близко. Но Валя, казалось, была занята  только
словарем, он привел ее в восхищение, этот двойной словарик,  англо-русский
и русско-английский.
   - Возьмите себе, - сказал Ник. - В подарок.
   Валя была в восторге.
   - Но как же вам быть без словаря? - спросила она по-английски  и  снова
стала похожа на маленькую девочку.  -  Вам  придется  звонить  мне  каждые
двадцать минут и просить: посмотрите  у...  -  Она  взглянула  на  обложку
словарика, - у Коллинза, как сказать по-русски... Ну, скажем, какое слово?
   Ник пожал плечами.
   - Например, hostess, - сказал он.
   Валя слегка нахмурилась - это английское слово было ей  незнакомо  -  и
принялась старательно листать странички.  Ник  наблюдал  за  ней.  При  ее
темных волосах и таких густых бровях у нее должен был бы  расти  пушок  на
верхней губе, но он отсутствовал. Кожа  у  нее  была  необычайно  гладкая.
Наконец Валя улыбнулась.
   - А, ну, конечно, "хозяйка". - И она проговорила  по-английски,  словно
выполняя заданное упражнение: - "Сегодня вечером вы  гость,  а  я  -  ваша
хозяйка".
   - Нет, возразил он, как будто поправляя ее. - Не моя, а Гончарова.
   Она снова удивилась:
   - Как я могу быть его хозяйкой? Ведь это его дом, а не мой.
   Ник успел заметить, что Гончаров несколько раз бросал на них  пытливый,
озабоченный взгляд. Меньше  всего  Нику  хотелось  причинять  неприятности
Гончарову,  и  он  откинулся  на  стул,  подальше  от  Вали.  И  без  того
недоразумений было достаточно.
   - Ничего, я не пропаду без словаря, -  сказал  он,  стараясь  направить
разговор в другую сторону. - У меня в гостинице есть еще один такой же.
   - Чудесно! Мне сказали, что в понедельник вы  опять  придете  к  нам  в
лабораторию. На этот раз я уж непременно там буду. Я  сейчас  работаю  над
мезонным резонансом для измерения времени спадания. Кажется, один из ваших
физиков занимается приблизительно тем же.
   - Очень трудно представить  себе  вас  в  лаборатории,  -  сказал  Ник,
помолчав. - Верно одно: в Америке вы не были бы физиком.
   Валя сдвинула брови.
   - Это почему же?
   - У вас была бы работа, связанная с телевидением, рекламой или  модами.
Вы занимались бы не наукой, а чем-нибудь более... более...
   Он стал рыться в словарике, Валя ждала, и мысль, как испуганная  птица,
повисла в воздухе, готовая то ли  камнем  упасть  вниз,  то  ли  воспарить
навстречу свободе. Слова "блистательный" в  словарике  не  оказалось.  Ник
попробовал объяснить по-английски, но Валя так ничего  и  не  поняла.  Ник
беспомощно пожал плечами. Валя огорченно смотрела на него.
   - Коллинз составил свой словарь для каких-то других двух людей, не  для
нас, - сказал Ник.
   - Но я все-таки не пойму,  почему  я  не  смогла  бы  стать  физиком  в
Америке? - не унималась Валя.
   - Я не то имел в виду. - Ник вздохнул. Разговаривать с Валей  было  все
равно что протискивать слова в узкую щель, через которую  проходят  только
простейшие из них, самого примитивного значения. Было утомительно и обидно
все время притуплять и упрощать свои мысли. - В Америке  красивые  женщины
не бывают физиками.
   Она посмотрела на него насмешливо, приподняв темные брови.
   - Американские физики не терпят в своих лабораториях красивых женщин?
   Ник засмеялся.
   - Этого я не говорил.
   - Но вы же сказали, что там я не могла бы стать физиком.
   - Вы там не захотели бы этого.
   - Но я же хочу!
   - Разумеется. Но ведь мы с вами оба понимаем, что я не это имею в виду.
   Она взглянула на него серьезно, и так честен и правдив был  ее  взгляд,
что Ник почувствовал, что рискует  навеки  заслужить  ее  презрение,  если
попытается уклониться от прямого ответа.
   - Кое-что в ваших словах меня действительно заинтересовало,  -  сказала
Валя.
   - А разве вам не интересно, когда говорят, что вы красивая женщина?
   Она все не сводила с  Ника  внимательного,  изучающего  взгляда,  потом
передернула плечами и вдруг опустила глаза.
   - В  Америке,  в  Европе...  -  заговорила  Валя  медленно,  подыскивая
английские слова; акцент  ее  стал  вдруг  очень  сильным.  -  В  Азии,  в
Африке... даже в Москве, - она взглянула ему  прямо  в  глаза,  -  женщины
всюду остаются женщинами. - Тут она  засмеялась  и  с  деланной,  шутливой
официальностью,  которая  часто   служит   довольно   прозрачной   маской,
прикрывающей удовольствие, сказала: - Это очень мило с вашей стороны. -  И
вдруг возбужденно, скороговоркой заговорила по-русски. - Ну и напугали  же
вы меня, когда заявили, Что я не смогла бы стать  физиком!  Для  меня  это
прозвучало страшной угрозой. Вы можете себе представить, что это для  меня
значит - ведь я столько работала, так страстно желала добиться своего!
   - Да, - сказал Ник, помолчав. В конце концов  Валя  говорила  именно  о
том, что уже так долго мучило его самого. - Да, я понимаю  вас.  Прекрасно
понимаю, -  снова  проговорил  он  с  расстановкой,  глядя  вниз  на  свои
сцепленные пальцы и думая о том, смогла ли бы она понять, что  творится  в
его душе. Валя была первой женщиной на его пути, которая, казалось,  могла
быть способна на это. Ей не надо объяснять, что значит быть физиком, она и
без того понимает, как страшно потерять это счастье.
   Ник поднял глаза, еще не решив, что сказать ей, но  тут  он  перехватил
взгляд Гончарова, брошенный через стол: не прерывая своего  стремительного
рассказа, даже не стерев с лица улыбку, Гончаров посмотрел на них обоих  с
холодным любопытством. И  Ник  снова  почувствовал,  что  рискует  вызвать
осложнения, чего ему ни в коем случае не хотелось.
   В дальнем конце стола кто-то запел, остальные подхватили - и  Гончаров,
сидевший напротив, и Валя. Все пели не стесняясь, с чувством, но Нику было
неловко, и он сидел молча, только  еще  больше  смущаясь  от  собственного
молчания. Он  не  привык  к  такой  простосердечности,  к  таким  открытым
чувствам.
   Он не обольщал себя иллюзиями, что  находится  в  райской  стране,  где
царит абсолютная безгрешность. Вокруг были взрослые мужчины и женщины, они
добились определенного общественного положения, работая в таких  областях,
где соперников было немало, и, очевидно, им приходилось сталкиваться  и  с
интригами и с интриганами; быть может, среди вот этих самых людей  имелись
и честолюбцы и карьеристы - ведь он их совсем не знал. Они начали работать
в очень сложное время. Бесхитростными эти люди быть  не  могли.  Наивными?
Ник мысленно покачал головой. Нет, это далеко не наивные люди.  Но  в  них
есть что-то новое для него. Живучесть, уверенность в своей силе и ни капли
той застенчивости, которая сейчас совсем связала Ника.  Они  не  стыдились
открытого выражения чувств и ждали того  же  от  других.  Жизнь  от  этого
становилась ярче, звучнее, интенсивнее, и было  это  похоже  на  дуновение
свежего ветра в  знойный,  душный  день  -  предвестника  очищающей  бури.
Интуиция подсказывала Нику, что это именно то, за чем он сюда приехал,  но
он был весь еще слишком внутренне скован, чтобы приобщиться  к  новой  для
него жизни.
   Когда  гости  стали  расходиться,  несколько  человек  предложили  Нику
подвезти его до гостиницы, и внизу во дворе он ждал, чтобы  посмотреть,  в
какую машину сядет Валя. Пожав руку Гончарову, который спустился проводить
гостей, и поблагодарив его за приятный  вечер,  Ник  решительно  уселся  в
чью-то машину - не в ту, куда села Валя. Это оказалась машина астронома. И
он, и его жена  были  в  веселом,  возбужденном  настроении  после  хорошо
проведенного вечера.  Теперь,  оставшись  одни,  они  заговорили  с  Ником
по-английски, и, между прочим, выяснилось, что они знают английский лучше,
чем Ник русский, хотя на вечере смущались не меньше  Ника  и  не  решались
говорить на чужом языке. К полному его удивлению, они спросили, кто  такая
Валя, так как видели ее впервые. Ник  смог  только  ответить,  что  и  сам
прежде никогда с ней не встречался.
   Едва войдя к себе в номер, он как будто снова окунулся в  прежнюю  свою
жизнь. Прежние тревоги  поджидали  его  здесь,  они  не  исчезли,  как  не
исчезает спертый воздух в  закрытой  комнате.  Нику  захотелось  позвонить
Анни, узнать, провела ли она этот вечер  с  Хэншелом.  Вот  уже  несколько
часов как он ни разу и не вспомнил о них, и он с благодарностью  перебирал
в памяти все, что было на вечере у Гончарова.  Этот  вечер  был  для  него
передышкой, на время он почти забыл о  себе,  и  ему  не  терпелось  вновь
пережить это ощущение свободы от самого себя.



7

   Образ Вали не покидал его - так в пустой комнате, где кто-то  играл  на
рояле, долго еще дрожат потом ликующие звуки. Эта девушка  поразила  Ника.
Только мужчинам и только  коллегам  мог  он  открывать  важнейшую  сторону
своего "я". Все женщины, которых он когда-либо знал, находились где-то  за
пределами его науки, и с ними он мог лишь очень  поверхностно  затрагивать
вопросы, касающиеся его работы, прекрасно зная, что  подробности,  цели  и
самое существо дела никогда по-настоящему поняты  ими  не  будут.  Женщины
способны были лишь беспомощно, с любовью смотреть на него,  горя  желанием
понять то, чем он живет, но так никогда ничего и  не  понимали.  В  лучшем
случае они лишь смутно о чем-то догадывались.  Нику  вдруг  захотелось  от
женщины большего.
   Хотя было еще очень рано, он позвонил Анни,  на  этот  раз  не  мучаясь
сомнениями, как накануне утром. Анни ответила еще совсем  сонным  голосом,
но весело. Ник тщетно ждал, что она сама расскажет про встречу с Хэншелом,
но она так явно обрадовалась его  звонку,  что  теперь  то  уже  не  имело
никакого значения. Позже он все равно узнает.
   - Вы свободны сегодня? - спросил он.
   - Весь день.
   - Тогда давайте придумаем что-нибудь, -  предложил  Ник.  Он  сидел  на
постели в легком летнем халате. Завтрак он уже заказал, а пока наполнялась
ванна. Он представил себе, как Анни лежит, опершись на локоть, короткие ее
волосы, наверно, слегка взъерошены, Так она выглядела бы, если бы  провела
эту ночь с ним.
   - Что вы скажете насчет загородной прогулки?  -  спросила  Анни.  -  По
воскресеньям здесь принято ездить на пляж или в парк. По реке, вернее,  по
каналу, курсируют маленькие теплоходики. На таком теплоходике мы доберемся
до чудных лужаек  и  пляжа,  где  можно  и  выкупаться.  Место  называется
Солнечная поляна. Только надо поторопиться: теплоходы отчаливают из  Химок
в девять часов. Я думаю, вам такая прогулка понравится.
   Это воскресенье, более похожее на мечту, чем  на  реальность,  -  день,
который для Ника остался навсегда как долгий отзвук тронутой струны,  -  с
самого начала было отмечено ясной и стремительной четкостью. Принять ванну
и позавтракать было делом нескольких минут. И вот  он  на  улице,  залитой
солнцем и по-воскресному безлюдной. Пять свободных такси стояли рядышком в
тени, и все пятеро шоферов спали в  одной  из  машин.  На  улице  никакого
движения, только мимо Дома Совета  Министров,  бормоча  что-то  про  себя,
проплыла механическая  мойка,  да  через  освещенную  солнцем  асфальтовую
пустыню Манежной площади, окунаясь в тень, падавшую от  здания  гостиницы,
торопливо двигался автобус, переполненный пассажирами, - все  они  держали
на коленях,  словно  младенцев,  свертки,  приготовленные  для  загородной
прогулки. Наконец с улицы Горького подъехало такси, и в нем сидела Анни  -
она отчаянно замахала рукой, торопя Ника.  В  их  распоряжении  оставалось
всего двадцать пять минут.
   - Кирилл Иванович думает, что мы успеем, - сказала Анни  по-русски,  из
любезности к шоферу, который  большим  пальцем  поддел  козырек  форменной
фуражки и приветствовал Ника  короткой  застенчивой  улыбкой.  На  сиденье
рядом с Анни стояла упакованная корзинка и термос.
   - Как это вы успели все приготовить так проворно? - спросил Ник.
   - У меня в холодильнике были всякие остатки,  к  тому  же,  так  как  я
предполагала, что  мы  сегодня,  может  быть,  поедем,  я  кое-что  купила
заранее, с вечера.
   - Звонил вам вчера мой приятель Леонард Хэншел? - спросил  Ник  как  бы
мимоходом.
   - Да, и мы вместе обедали.
   Ник почувствовал себя больно задетым. Не мешало бы сказать об этом,  не
дожидаясь расспросов. Но он заметил только:
   - Жаль, что вам пришлось так переутомляться два вечера подряд.
   Анни рассмеялась.
   - Ну, знаете, вчерашний день был не такой насыщенный, как тот накануне.
В десять часов я уже была дома  и,  как  видите,  успела  приготовиться  к
воскресенью. Хэншел с его скепсисом по-своему  очень  мил.  Он  от  вас  в
восхищенье. Вы действительно едете с ним в Вену?
   - Безусловно нет, - резко ответил Ник. -  С  чего  вы  взяли?  Он  что,
сказал вам, что я еду?
   - Нет, только высказал предположение, что, может быть, поедете. Я вижу,
вы на него очень сердиты.
   - Вы не ошиблись. Между нами идет нечто вроде битвы за мою душу.  -  Он
секунду колебался, прежде чем спросил: - Вы  собираетесь  принять  работу,
которую он предлагает?
   Анни пожала плечами.
   - Предложение его очень заманчиво, но я еще ничего не обдумала.  -  Она
улыбнулась Нику. - Я же говорю вам: пока мы с ним беседовали, я все  время
мысленно прикидывала, что надо сделать к сегодняшней прогулке.
   Они то ныряли в тень, то снова выныривали на солнце, пролетая по  улице
Горького,  потом  выскочили  на  залитую  ослепительным  солнечным  светом
большую площадь перед Белорусским вокзалом, потом по мосту через  железную
дорогу выехали на засаженное посередине деревьями  Ленинградское  шоссе  и
понеслись, догоняя и перегоняя легковые  и  грузовые  автомашины,  которые
мчались рядом с обеих сторон.  Наконец  их  такси  обогнало  переполненный
автобус, и Анни облегченно вздохнула. Это был автобус,  курсирующий  между
Химкинским речным вокзалом и ближайшей  станцией  метро.  Гоня  машину  со
скоростью шестьдесят миль в час, Кирилл Иванович с торжеством посмотрел на
них и расплылся в улыбке - теперь-то они поспеют.
   Химкинский вокзал - длинное невысокое белое здание с тремя башнями, как
у старых кораблей, - это конечный  пункт  маршрута  волжских  пароходов  в
Москве. В это утро зал ожидания гудел от говора и смеха экскурсантов.  Все
были одеты по-летнему, женщины в легких платьях, мужчины в теннисках,  все
сновали взад и вперед, задевая друг друга сумками и свертками с едой. Анни
оставила Ника с вещами посреди битком набитого зала,  а  сама  кинулась  к
очереди у одной из билетных касс. Она скоро вернулась, протискиваясь через
густую толпу,  победоносно  вскинув  голову,  весело  блестя  глазами.  Ей
повезло - она купила последние  билеты  на  самый  большой,  самый  лучший
теплоход - "Иосиф Сталин". Тут она схватила Ника за руку и вытащила его на
солнце, на украшенную флагами эспланаду, где у причала стояло  штук  шесть
теплоходиков.  Толпа   растеклась   на   несколько   потоков,   каждый   к
соответствующим сходням. Праздничное настроение чувствовалось даже в самом
воздухе, и Ник вдруг ясно представил себе, какой Анни  была  в  семнадцать
лет.
   Прогудели гудки,  и  один  за  другим  теплоходы  отчалили  и  поплыли,
растянувшись на воде целой флотилией. Анни и Ник нашли свободные  места  в
тени возле самых поручней на верхней палубе. Пассажиров  набралось  много,
однако неприятной тесноты не было. Вокруг расположились семейные группы  и
компании друзей. На богачей никто из них не походил - видно было, что  это
люди, честно работавшие всю  неделю.  Анни  была  в  слишком  возбужденном
состоянии, чтобы усидеть на месте. Ей  хотелось  показать  Нику  все,  что
здесь было  интересного.  Они  прошлись  по  палубе.  Любители  позагорать
наслаждались солнечными лучами, развалившись в палубных креслах  и  закрыв
глаза; несколько заядлых картежников уже хлопали картами на пустом  стуле,
поставленном между игроками; некоторые  сидели,  поглощенные  чтением,  не
замечая сотен людей вокруг и более реально ощущая зиму 1812 года, чем  тот
солнечный свет, звуки аккордеона, воду канала и проплывающие мимо  зеленые
берега, - Наташа и князь Андрей волновали их больше, чем  сидящие  тут  же
влюбленные, прижавшиеся друг к другу  с  видом  мрачных  заговорщиков,  но
стоило одному из них улыбнуться, и другой мгновенно отвечал ему улыбкой.
   Анни заявила, что не успела позавтракать, и они отправились в  буфет  с
синими плюшевыми гардинами и сели за столик. На всем  теплоходе  они  были
единственными иностранцами, и их английская речь  заставила  на  мгновение
поднять головы те, кто сидел  за  соседними  столиками.  Больше  никто  не
обратил на них особого внимания. Здесь было тихо, прохладно и чисто.
   - Вам нравится? - спросила Анни.
   - Я уже не помню, когда чувствовал себя так легко,  -  ответил  Ник.  -
Должен признаться, что я порядком удивлен. Все выглядит точно так, как  на
любой воскресной прогулке во всех тех  местах,  где  я  бывал.  Только,  -
добавил он смеясь, - будь это в каком-либо другом месте, вас  со  мной  не
было бы. Скажите, что вас держит в Москве? Вы собираетесь  остаться  здесь
навеки?
   Она пожала плечами.
   - Я же говорила вам: живу здесь, вот и все.  И  пока  не  вижу  никаких
причин уезжать отсюда.
   - Вы счастливы?
   Она быстро взглянула на него и сразу же отвернулась.
   - Не знаю. Обычно и не задаешь себе такого вопроса. У меня есть работа,
друзья. Смеюсь, когда мне весело, и стараюсь  не  показывать  виду,  когда
взгрустнется. Пожалуй, я даже счастлива, -  проговорила  она  медленно.  -
Здоровье у меня хорошее, дни проходят интересно...
   - Да, понимаю, - сказал Ник. - Но... но, может быть, чего-нибудь вам не
хватает, чего вам страстно хочется, к чему вы  стремитесь,  -  к  какой-то
цели?
   Анни покачала головой.
   - Очевидно, я не такого типа женщина, - сказала она.  -  В  свое  время
было нечто, чего я действительно страстно желала: я хотела, чтобы мой  муж
был счастлив, у меня с ним были одни мечты - я мечтала  о  достижении  его
целей. Помогать ему во всем - вот к чему я стремилась.  Создать  для  него
домашний уют, подбадривать в трудную минуту, делить его радости. Я  вполне
справляюсь со своей работой журналистки, но огня в моей душе  больше  нет.
Моя жизнь покажется вам, наверно, тусклой, бесцельной. Может,  так  оно  и
есть, но я-то этого не считаю. - Она посмотрела на  него  в  упор,  и  Ник
вдруг понял, что перед ним самая женственная из всех  женщин,  которых  он
когда-либо знал. - Если у меня и нет никакого таланта, во всяком случае, я
всегда могу принести пользу тому  человеку,  который  нуждается  именно  в
такой женщине, как я, - сказала она просто. - Что  действительно  странно,
так это то, что мне вдруг приходится объяснять это вам.
   - И все же, почему именно Москва?
   - А почему бы не Москва? - И в голосе и в жесте ее рук явно  выразилась
легкая досада. - Именно в Москве я больше всего чувствовала себя  женщиной
- вот почему. Мы жили здесь с мужем, здесь он умер и здесь  похоронен.  Не
подумайте, что я так и не снимаю мрачного траура. Нет, - продолжала она  с
волнением, - через два года после смерти мужа...
   Анни внезапно умолкла, и Ник очень тихо, потому что ему было больно это
говорить, произнес, не глядя на нее:
   - Появился другой?
   - Да, - призналась она спокойно. - Появился другой.
   Ник взглянул на нее.
   - И что же?
   - И... - она развела руками, - и я снова стала женщиной.
   - Ну и