них дней; но, когда она встретилась с ним взглядом,  словно
чего-то ожидая, он вспомнил ту  непостижимую  девушку,  которая  была  так
гибка и податлива, когда он вел ее в танце, которая долго  шла  с  ним  по
пустынному, залитому электрическим светом Ленинградскому  шоссе,  а  потом
почему-то не захотела уделить ему ни одного вечера. Она смотрела  на  него
через открытую дверь и, казалось,  нарочно  выбрала  такое  место,  откуда
можно было сразу увидеть его,  когда  он  придет.  Ник  улыбнулся  ей,  но
подойти не смог - Гончаров уже тащил его знакомиться с гостями, которых он
не встречал тут в прошлый раз.
   Гул голосов стал еще громче, когда они вошли в комнату, и если Гончаров
был расстроен событиями последних дней, то не подавал и виду. Он  знакомил
Ника с гостями, и притом так быстро, что тот не успевал различать имена  и
лица, хотя все  смотрели  на  него  с  живым  любопытством,  словно  желая
удостовериться, что он  тот  самый  человек,  о  котором  только  что  шел
разговор. Все это вызывало бы досаду, если бы не было  так  непринужденно,
бесхитростно и исполнено искреннего дружелюбия. Здесь знали  какую-то  его
тайну, и Ник  не  мог  себе  представить,  что  бы  это  могло  быть,  но,
по-видимому, ничего такого, что говорило бы не в его пользу. Гончаров  был
необычайно весел и  добродушен,  называл  всех  ласковыми  уменьшительными
именами и сыпал остротами, пока Ник, улучив  удобную  минуту,  не  спросил
его:
   - Удалось вам договориться со станцией?
   Лицо Гончарова на мгновение помрачнело, и сразу  стало  видно,  что  на
самом деле его не оставляла нервная напряженность.
   - Все уже устроено. - И тут же потрепал Ника по плечу. - Не волнуйтесь,
- сказал он, словно из них двоих нуждался в утешении Ник.  -  Беспокоиться
не о чем. В понедельник мы начнем все сначала и найдем решение. А  сегодня
надо только отдыхать. - Взяв себя в руки, он заговорил более  оживленно  и
весело: - А вон там мой друг, который весь вечер ждет встречи с вами.
   Ник вместе с Гончаровым подошел к человеку, в котором на первый  взгляд
не было ничего примечательного.  Низенький,  круглый,  он  держался  очень
прямо. Лысая голова его была гладко выбрита. У него были небольшие  слегка
раскосые голубые глаза. Ник подумал, что  эти  глаза,  вероятно,  способны
выражать необычайно глубокие чувства, но умеют также и прятать эти чувства
за внешней приветливостью. К одежде он, по-видимому, относился равнодушно:
все было ему чуточку велико, воротник широк, рукава длинны, пиджак слишком
свободен, на лацкане  его  алел  эмалевый  значок.  Но  у  этого  человека
оказалась удивительно изысканная манера речи и легкая грация  в  движениях
рук, хотя левая рука была искалечена - на ней  не  хватало  двух  пальцев,
мизинца и безымянного, а указательный был всегда вытянут  и  не  сгибался.
Ушаков заговорил по-французски, словно не сомневаясь,  что  Ник  не  знает
русского языка.
   - Мне очень хотелось познакомиться с вами, -  сказал  он.  -  Я  был  в
Америке во время войны, в очень недолгой командировке.
   Ник читал и понимал по-французски неплохо, зато говорил  с  еще  худшим
акцентом, чем по-русски.
   - Недавно в Нью-Йорке вышел мой роман, - продолжал Ушаков. - С тех  пор
как я там был, прошло много  лет,  но  я  хорошо  помню  Вашингтон,  помню
Нью-Йорк, помню Питсбург... Пока вы здесь, мне бы очень хотелось отплатить
вам таким же гостеприимством, какое мне оказывали в Америке, -  с  немного
чопорной любезностью добавил Ушаков. - Это мой давнишний долг.
   Ник поблагодарил, но не стал продолжать разговор, его начинало тяготить
неотступное  внимание  гостей,  которое  он  ощущал  как  теплую,  влажную
тяжесть. В прошлый раз ничего подобного не было. Тогда он чувствовал,  что
его сразу приняли как своего. Что же сейчас происходит,  черт  возьми?  Он
обернулся, ища глазами Валю. Она сидела сзади него. Увидев, что она  одна,
Ник быстро сел на пустой стул рядом с нею.
   - Я не знал, что вы будете здесь, - заговорил он. - Почему  вы  мне  не
сказали?
   - Хотела сделать вам сюрприз.
   - И это вам вполне удалось. А тогда утром, когда вы сказали, что  вечер
у вас занят, вы уже знали, что будете здесь?
   - Нет, меня пригласили позже.
   - А если бы я вас спросил, вы бы мне сказали?
   - Не знаю. - Ник заметил, что они почему-то говорят полушепотом,  будто
слова их имели другой, более глубокий и тонкий  смысл.  -  С  тех  пор  вы
десять раз могли бы пригласить меня куда-нибудь.
   - Разве вы не понимаете, почему я не приглашал?
   - Понимаю. Вам было не до того, - просто сказала она  и  засмеялась.  -
Видите, вам не удастся  сделать  из  этого  _трагедию_.  -  Валя  говорила
по-английски, но это слово прозвучало у нее в русском  произношении.  -  Я
была около вас почти все время и видела, как вы работаете. Вы больше ни  о
чем не могли думать.
   - Это неверно, - возразил Ник. - Вы забыли,  как  сами  старались  меня
отвадить.
   Валя не поняла этого слова по-английски и сдвинула брови.
   - Вы не хотели меня видеть, - по-русски сказал Ник.
   - Я этого не говорила.
   - Но говорили, что заняты.
   - Я действительно была занята. Но ведь вы хотели сказать что-то другое.
   Ник попытался построить русскую фразу:
   - Всегда говорить "Я занята", когда вы не так Заняты... - Нет,  это  не
совсем русская конструкция. Он попробовал сказать  иначе:  -  Если  кто-то
говорит опять и опять "Я занята" и...  -  Валя  ждала,  не  сводя  с  него
пристального взгляда.  Он  объяснил  по-английски:  -  Отвадить  -  значит
отстранить.
   - Отстранить? На время?
   - Навсегда, - произнес он.
   - О, не надо, - умоляюще сказала Валя. -  Зачем  нам  спорить,  да  еще
сегодня?
   - А что сегодня такое?
   Валя засмеялась:
   - Вы не знаете?
   - Нет, - недоуменно сказал Ник. - Какой-нибудь праздник?  Скажите,  что
происходит? У меня такое чувство, будто все говорят обо мне  или  ждут  от
меня чего-то...
   Подошла сестра Гончарова и, лукаво блеснув глазами, зашептала что-то на
ухо Вале. Воспользовавшись этим, Ушаков, все время  не  сводивший  глаз  с
Ника, подошел к нему, будто только и ждал удобного случая.
   - Если вы завтра  днем  свободны,  мне  очень  хотелось  бы,  чтобы  вы
приехали ко мне. Я живу на даче недалеко от Москвы - меньше часа езды,  по
воскресеньям у меня всегда  собираются  друзья.  У  нас  все  просто,  без
церемоний - мне кажется, вы приятно проведете время.
   - Буду очень рад, - сказал Ник и дотронулся до плеча  Вали.  -  Могу  я
приехать со своей переводчицей?
   - Разумеется! Я сам ее приглашу. - Повернувшись к Вале, уже закончившей
краткие переговоры с  сестрой  Гончарова,  он  повторил  свое  приглашение
по-русски. Машина будет ждать их у гостиницы в час тридцать.  Слушая  его,
Валя от удивления чуть приоткрыла рот  -  она  не  сразу  поняла,  что  ее
принимают за переводчицу Ника. Она  невольно  взглянула  на  него,  ожидая
объяснения, но он учтивым тоном быстро проговорил по-английски:
   - Скажите ему, что мы очень рады и обязательно приедем.
   - Но он считает...
   - Я знаю, что он считает. Но нельзя  же  из-за  этого  отказываться  от
приглашения. Завтра мы приедем, все ему объясним, и он посмеется вместе  с
нами. А сейчас мы только поставим его в неловкое положение.
   Валя поколебалась, потом с серьезным видом поблагодарила и согласилась.
Гончаров вышел на середину комнаты и с  сияющим  видом  поднял  руку,  как
церемониймейстер.
   - Товарищи, прошу тишины! - сказал он. -  Все  готово,  можно  начинать
наше сегодняшнее торжество!
   Его сестра, смеясь, вошла в комнату, неся нагруженный, закрытый большой
белой салфеткой поднос. Гончаров, глядя  прямо  на  Ника,  простер  в  его
сторону обе руки.
   - Дорогой друг, - сказал он по-английски, - вы сейчас далеко от дома...
   - Ох, Митя, не надо длинной речи! - жалобно  простонала  его  сестра  и
засмеялась. - Поднос тяжелый, я не удержу!
   - Товарищи, ведь сегодня у нас важное событие!  -  наставительно  изрек
Гончаров. - Я ждал его целую неделю и...
   - Так не заставляйте же и нас ждать целую неделю! - взмолилась  она.  -
Ну, Митя!..
   -  Вот  вам  русская  женщина!  -  воскликнул  он,  и  раскатистое  "р"
прозвучало у него, как барабанная дробь. - Ну что ж, хорошо! Дорогой друг,
- скороговоркой начал он, - поздравляем вас с днем  рождения.  Живите  еще
сто лет, а мы хотим хоть половину ваших дней рождения праздновать вместе с
вами здесь, в Москве! - Он  сорвал  с  подноса  белую  салфетку.  Под  ней
оказалось множество маленьких свертков. - Это вам от всех нас!
   Все захлопали  и  засмеялись,  глядя  на  ошеломленного  Ника.  Сам  он
совершенно забыл о дне  своего  рождения.  Он  медленно  поднялся,  обводя
взглядом присутствующих, смущенный, растроганный до того, что  не  находил
слов. Он только  беспомощно  протянул  руки  ладонями  вверх.  Откуда  они
узнали? Гончаров, поняв этот американский жест по-русски, крепко обнял его
и поцеловал, шепча по-русски какие-то дружеские слова. На  глазах  у  Ника
выступили слезы. Гости аплодировали, смеялись и по очереди  обнимали  его.
Он мельком подумал, что все это случилось потому, что его паспорт  и  дата
рождения  проверялись  много  раз,  но   вот   Гончаров   проявил   теплое
человеческое внимание, запомнив эту дату, а Анни - нет.
   Он развернул несколько пакетиков - там были маленькие игрушки,  большей
частью заводные, и среди них - два вырезанных из дерева медвежонка.
   - О, мишка! - воскликнул он.
   Нику поднесли бокал; чокнувшись с остальными, он выпил. Ему налили еще.
Выпили за дорогого хозяина. Потом налили снова и выпили за  науку.  Ушаков
предложил тост  за  Нью-Йорк,  родной  город  дорогого  гостя,  и  выразил
надежду, что в ближайшем будущем между Нью-Йорком  и  Москвой  установятся
дружба и взаимопонимание. Все чокнулись и выпили до дна. Бокалы  наполнили
снова. Выпили за прошлые дни рождения Ника, которые он праздновал без них.
Пили за присутствующих дам. Потом за отсутствующих дам. Потом кто-то,  уже
перепутав тосты, предложил выпить за родной город нашего дорогого гостя, с
надеждой, что в ближайшем будущем...
   - Но, Юрочка, мы уже пили за это!  Где  же  ты  был!  Юрочка  удивленно
оглядел присутствующих.
   - Разве пили?
   - Пили.
   Он поднял свой бокал, поглядел на него с важным  недоумением  и,  пожав
плечами, объявил:
   - Я же чувствовал, что за что-то еще не выпил.
   "Кто-то поставил танцевальную пластинку и включил проигрыватель.  Гости
развеселились еще больше. Тосты делались все  более  замысловатыми,  более
цветистыми, пока не стали совсем уж фантастическими. Женщина,  танцевавшая
с Ником, сказала:
   - Никакой вы не Ник и не Никлас. У нас вы будете Николаем, а Николай  -
это значит Коля. За это надо выпить. Прощайте, Ник, - здравствуйте, Коля!
   Выпили за его новое имя. Все смеялись, все что-то пели, но никто не был
пьян, никого не развезло от вина  -  гости  просто  веселились;  они  были
сосредоточенно счастливы. Человеческая теплота струилась сквозь него,  как
летний ветерок сквозь прозрачный воздух, он как бы слился с этими людьми в
одно, не чувствуя ни обособленности, ни отчуждения. Ему стало  легко,  что
можно  было  опьянеть  от  одного  этого  ощущения.  Годами  его  угнетала
необходимость прятать свое сокровенное "я", и сейчас вдруг  с  него  спала
эта тяжесть. Он смутно чувствовал, что нашел наконец таких друзей, которых
искал всю свою жизнь.
   Поздно ночью гости веселой гурьбой хлынули  из  квартиры  Гончарова  на
лестницу, огибающую шахту лифта. Ник смеялся со всеми и вел Валю под руку.
Во дворе стояли три машины, все пытались втиснутся в них.
   - Давайте пойдем пешком, - сказал он Вале. - Можем мы дойти  отсюда  до
вашего дома?
   - А вы способны идти пешком полчаса?
   - Сколько угодно! - ответил Ник. -  Мне  удивительно  хорошо!  -  Такое
счастье, что ему не пришлось сидеть весь  вечер  у  себя  возле  молчащего
телефона.
   - Ну, пойдемте, - мягко сказала Валя. Они прошли через двор. Валя взяла
его под руку. Ночная улица была безлюдна, тиха, но ярко освещена.
   - Я очень рад, что Гончаров был так весел.  Замечательный  человек.  На
его месте я бы, наверное, чувствовал себя совсем иначе.
   - Видите ли, - сказала Валя после паузы, - на самом деле ему  вовсе  не
весело. У него такое же настроение, какое было бы у вас на  его  месте.  А
сегодня он держался так ради вас.
   Ник помолчал.
   - И все гости знали, в каком он настроении?
   - Нет.
   - Тогда откуда же вам это известно?
   - Понимаете, то, что произошло, - наша общая беда.
   - А! - негромко произнес он. - Вы хотите  сказать,  что  это  удар  для
всех, кто с ним  работает?  Но  что  я  мог  поделать?  Разве  можно  было
поступить иначе? Ошибка остается ошибкой, даже если ее было  так  нетрудно
совершить.
   Валя грустно улыбнулась.
   - Вы же сами ее открыли, зачем же делать  вид,  будто  она  не  так  уж
серьезна? Бедный Коган как услышал, что ему нужно остаться в горах еще  на
несколько дней, так  сразу  понял,  что  дело  плохо.  Объяснить  ему  все
подробности  было  невозможно.  Он  хотел  немедленно  спуститься  вниз  и
позвонить сюда по телефону, но начался снегопад.
   - Разговор с ним был при вас?
   - Да, - ответила Валя. - Гончаров говорил с ним сегодня  вечером  перед
приходом гостей. Коган сможет спуститься завтра на...  -  Ей  было  трудно
объяснить по-английски на чем, затем  оказалось,  что  она  имеет  в  виду
трактор-вездеход. На станции было три  мощных  трактора,  но  по  правилам
безопасности, установленными самими обитателями станции,  ими  разрешалось
пользоваться только  днем,  когда  даже  во  время  снегопада  можно  было
различить дорогу. Коган мог бы спуститься и на лыжах - он отличный лыжник,
- но правила запрещали ходить по горам в  одиночку  в  ночное  время.  Эти
правила безопасности там необходимы, без них было потеряно  слишком  много
людей.
   - Что значит "потеряно"? - спросил он.
   - Люди погибали, - просто ответила она. - Попадали  в  снежные  заносы,
обвалы, проваливались в ледниковые трещины. Даже при этих строгих правилах
каждый год погибает по  меньшей  мере  один  человек.  Надеюсь,  Коган  не
наделает глупостей. Он, наверное, считает, что во всем виноват  только  он
один, такой уж у него характер. Он будет очень... - Она  снова  запнулась,
не находя  слова,  но  словарик  при  свете  фонаря  помог  им  продолжить
разговор,  -  потрясен,  -  сказала  Валя.  -  Митя  сейчас  больше  всего
беспокоится о нем.
   - И несмотря на все это, у него хватило сил устроить мне  веселый  день
рождения? Я чувствую себя полным идиотом!
   - Нет, не думайте так, иначе выйдет, что все его труды  пропали  даром.
Он понимает, как вам грустно одному в такой день. Он хотел, чтобы вам было
не хуже, чем у себя дома.
   Ник усмехнулся.
   - Мне было гораздо лучше. Дома некому устраивать мне праздники... -  Он
осекся. - Вы знали его жену?
   Валя бросила на него быстрый взгляд.
   - А он вам рассказывал о ней?
   - Нет, но... -  Им  снова  пришлось  остановиться  под  фонарем,  чтобы
заглянуть в словарик. Проезжавшая мимо милицейская машина  замедлила  ход,
из окошка высунулся милиционер в синей форме и спросил, не надо ли помочь.
   - Все в порядке, - сказала Валя, поблагодарив  его,  и  машина  поехала
дальше.
   - Косвенно, - сказал Ник.
   - Косвенно? - Валя подняла брови.
   - Он косвенно упомянул, что у  него  была  жена.  Ему,  очевидно,  было
трудно говорить об этом.
   -  Я  знала  ее,  -  сказала  Валя  мягко,  хотя  лицо  ее   оставалось
бесстрастным.  -  Вы  правы,  ему  трудно  говорить  о   ней.   Это   была
необыкновенная, замечательная женщина. Очень мужественная. Очень  честная.
Очень душевная. Они крепко любили друг друга.
   Валя больше ничего не добавила, а Ник вспоминал о  прошедшем  вечере  с
мучительным смущением.
   Он молча шел в плюшевой тишине каменного города, и  вся  его  радостная
приподнятость постепенно затухала, уступая место глубокой задумчивости.
   - Вот насчет завтрашней поездки, - сказал он наконец. - Вам  совсем  не
обязательно ехать. Моя шутка с Ушаковым была неостроумна. Я  сам  ему  все
объясню.
   - Но я хочу поехать. Пожалуйста, возьмите меня с собой.
   - Вы хотите ехать? Почему?
   - Хотя бы из-за того, что вы мне сказали.
   - Я? Я вам ничего об этом не говорил.
   - Вы сказали, что дома некому устраивать вам праздники.
   Он с удивлением взглянул на нее и отвернулся.
   - Ради бога, не надо! - гневно бросил он и  ускорил  шаг,  будто  желая
убежать от нее. - Не нужно мне никакой жалости!
   Валя догнала его и схватила под руку.
   - Слушайте, глупый вы человек! Речь идет  о  дружбе!  Неужели  для  вас
невыносимо чье-то дружеское участие?


   Утром его стала разбирать злость: почему  должна  происходить  какая-то
скрытая драма только из-за того,  что  он  указал  на  источник  возможной
ошибки в опыте, который построен на иных принципах, чем  его  собственный?
Ведь он и приехал сюда главным образом  для  того,  чтобы  найти  какую-то
ошибку. И если ошибка действительно допущена,  так  надо  ее  исправить  и
продолжать работу. А все остальное - вздор, сущий вздор.
   Гончаров был очень внимателен и деликатен - он скрыл серьезность своего
положения, чтобы устроить ему веселый праздник. Но этого хватит. Если  они
пойдут по  такому  пути  и  дальше,  то  будут  бесконечно  барахтаться  в
сентиментальном  сиропе  и  принимать  благородные  позы.  Боже  мой,  что
трагического в том, что тебе указали  на  твою  ошибку?  В  жизни  каждого
человека бывают случаи, когда приходится сдавать свои позиции и признавать
ошибки. У Ника  были  все  основания  сочувствовать  Гончарову,  но  ровно
никаких оснований чувствовать себя виноватым, и все же его не покидало это
ощущение - тяжелое, неотвязное, невыносимое... Впрочем,  сейчас,  пока  он
неторопливо брился, злость сняла ощущение вины, как бритва снимала  с  его
кожи густую мыльную пену, и оно оказалось бесформенным слоем, прикрывавшим
то настоящее, что было под ним: жестокую радость, в которой он до сих  пор
не смел себе признаться и которая теперь  вспыхнула  в  нем  бешено  ярким
светом.  Оно  все  время  было  в  его  душе,  это  вдохновенное  сознание
доказанной правоты. Самый близкий ему мир, где царствовала физика, подверг
его испытанию, и он это испытание выдержал, отчего же ему не радоваться?
   "Радуйся, дружище, радуйся, - твердил он себе с яростным  наслаждением.
- Это первое по-настоящему человеческое чувство, которое ты позволил  себе
за много лет!"
   С той же беспощадной радостью он стал думать о предстоящей  поездке  за
город вдвоем с Валей. А почему бы нет? Ей ведь тоже хочется провести с ним
день. От Анни все еще нет ни слова - ну что же, если ей уже все равно,  он
будет поступать так, как ему приятнее. Он свободен - никаких  обязательств
по отношению к ней у него нет.
   Насколько он мог судить, день выдался прекрасный: неожиданно потеплело,
и на улице было даже теплее, чем в его номере. Он распахнул широкое  окно,
и его обдало волной мягкого, пронизанного солнцем, почти летнего  воздуха.
Хорошо будет провести такой денек за городом вместе с Валей.
   Он позвонил Гончарову, чтобы просто из вежливости спросить, удалось  ли
ему связаться со станцией. К его удивлению никто не ответил; впрочем,  его
это ничуть не огорчило. Не все ли равно? Сегодня  у  него  будет  выходной
день - чудесный день!
   Едва он успел положить трубку, как телефон зазвонил.
   - Дорогой друг, - быстро заговорил Гончаров, -  я  думал  о  планах  на
сегодня, и мне кажется, лучше всего, _лучше всего_, - подчеркнул  он,  как
бы давая понять, что этот вопрос обдуман им во всех подробностях и спорить
по этому поводу было бы неразумно, - поехать нам с  вами  в  Луцино.  Туда
меньше пятидесяти километров.  Это  очень  интересный  поселок.  Там  дачи
многих наших академиков, в частности  и  Горячева,  вы  непременно  должны