еть  своих  земель.  Нехорошо
получилось, нечестно... Другая новость - в Германии произошли небывалые по
масштабам  еврейские  погромы  [10  ноября  1938  года,   так   называемая
"Хрустальная ночь"]. Масса леденящих душу подробностей...
     Когда стюард пошел с подносом между креслами,  Лилиан  с  девчоночьим
восторгом сообщила:
     - А вот и обед.
     Впрочем, компаньоны летели вторым  классом,  то  есть  полагались  им
только кока-кола и пачка карамелей.  Это  не  обескуражило  женщину  -  ее
предвкушение новой жизни было глубоким, по-настоящему выстраданным.
     - Во всяком случае, карамели лучше, чем  порция  змей  на  десерт,  -
заявила она. - Джонс, из-за тебя я теперь буду ненавидеть змей всю жизнь.
     - Что ж, пусть у нас будет хоть что-то общее, - оторвался  от  газеты
профессор. - Я этих тварей тоже не выношу, мисс Кэмден.
     - Между прочем, Индиана, ты  заметил,  в  каком  месте  стоял  дворец
раджи?
     - На высоком холме. Замки вообще  строят  на  возвышениях,  к  вашему
сведению, так уж принято.
     - Там была целая цепь холмов, милый,  почти  горная  гряда.  Которая,
вспомни-ка, извивалась, будто змея.
     - Ну, да, - встрял мальчик. - Дворец - это змеиная  голова,  я  сразу
подумал.
     - Короче, сплошные змеи, - подытожила Лилиан и глотнула кока-колы.  -
Ни за что больше не поеду в Индию.
     - Приятного аппетита, - сказал доктор Джонс им обеим,  возвращаясь  к
"Таймс" недельной давности.
     Чтение больше не лезло в его утомленные мозги, и он решил вздремнуть.
Однако заснуть также не удалось. Сначала были мысли о Стамбуле - зачем они
туда летят? Конечно, там их ждет майор Питерс, волнуясь, бомбардируя  Дели
телеграммами. Конечно, именно там пропал этот чертов Иглвуд.  Но  при  чем
тут доктор Джонс?.. Затем были мысли о майоре Питерсе. Каким образом  этот
"профессионал"  умудрился  отправить  самолет  без  горючего?  Да  еще   с
экипажем,  который  несколько  нетрадиционно  понимает  свои  обязанности?
Понятно, что курятину майор не пожалел со спокойной совестью. А как насчет
пассажиров?.. Затем были мысли о... Наверное, профессор все же  заснул  на
мгновение-другое, потому что явственно  увидел  отвратительную  гигантскую
рептилию, в лобной части которой - там, где у людей находится третий глаз,
- горел алмаз размером с два "Куллинана" [крупнейший из найденных алмазов,
масса 3106 карат]. Он вздрогнул и очнулся, бормоча: "Голова Змея... Голова
Змея..."
     У профессора была прекрасная память, фотографическая. Он, разумеется,
дословно помнил текст средневекового  апокрифа,  показанного  ему  майором
Питерсом. Без камня, отмеченного Божьим Светом, не найти Скрижалей Завета,
а камень тот лежит у Головы Змея. Профессор похолодел. Затем его бросило в
жар. Камень, отмеченный Божьим Светом - в Голове Змея. Камень Шанкары...
     - Вот дерьмо!  -  вырвалось  у  него.  Получилось  несколько  громко,
пожилые дамы обернулись, поджав губы.
     - В чем дело? - мурлыкнула заботливая Лилиан. - Тебе приснилась я, не
так ли?
     - Главное, сам отдал! - сказал Джонс уже потише. Сказал, и от  досады
завертелся в кресле, будто "заводной апельсинчик".
     - Что отдал?
     - Ну почему, почему мне так не везет? Он  ведь  именно  их  собирался
искать  в  Непале!  А   нашел   я.   Нашел   и   отдал   этому   чокнутому
старику-брахману...
     - Кто собирался искать? - начала сердиться мисс Кэмден. Она не любила
ничего не понимать.
     - Кто? Твой Иглвуд, - резко ответил Джонс. - Ему  нужны  были  именно
камни Шанкары, я уверен.
     - Иглвуду? - с сомнением улыбнулась женщина. - Зачем они ему?
     - Ты у меня спрашиваешь?
     -  Ни  у  кого  я  не  спрашиваю.  Просто  этот  старичок  -   чистая
библиотечная душа, не в пример тебе, драчуну. Короче, не полез бы он ни  в
какие джунгли, ни за какими камнями. Я-то знаю...
     - Ты-то знаешь, - со значением подтвердил Индиана.
     - Почему ты на меня так смотришь? - поджалась Лилиан.
     - Обыкновенно смотрю.
     - Нет, плохо смотришь. Я не люблю, когда на меня так смотрят.
     - А  я  не  люблю,  когда  мне  голову  морочат!  -  зашипел  Индиана
по-змеиному, наклонившись к самому лицу своей компаньонки. - Кто он такой,
твой таинственный профессор? Долго ты еще намерена молчать?
     Она попыталась отодвинуться, хотя, в  самолете  это  было  трудновато
сделать. Настроение ее вдруг  скисло,  створожилось,  рассыпалось  мокрыми
комками. Ее лицо погасло - словно иллюминацию выключили, словно воздух  из
праздничного шарика выпустили.
     - Меня укачало, - заявила она и отвернулась к окну.
     - Что за тайны, дорогая? - давил доктор Джонс. - Мое  терпение  скоро
кончится, предупреждаю, - он действительно еле сдерживался.
     - Не понимаю, о чем ты.
     - Например, о том, откуда все-таки у  тебя  взялась  часть  головного
убора бога Ра, которую эти идиоты назвали "медальоном". Например,  о  том,
почему твой ресторан называется "Двор Рамзеса Второго".
     - Ну, положим, название  ресторана  тут  совершенно  ни  при  чем!  -
возмутилась Лилиан. - Про  Рамзеса  посоветовал  профессор  Иглвуд,  шутки
ради, подумаешь!
     - Прекрасно. Значит, профессор Иглвуд. А что было не шутки ради?
     Она помолчала. Ответила после паузы:
     - Ну, и пожалуйста, сам просил...
     Однако не стала продолжать.
     - Что просил?
     - Короче, мне плевать, как ты теперь к  этому  отнесешься.  И  раньше
было плевать, можешь не сомневаться. Мне вообще плевать и на  тебя,  и  на
твоего папашу, провалитесь вы со своими заскоками, Джонсы  проклятые,  всю
жизнь мне испоганили...
     - Мой папаша? - опешил Индиана.
     - А ты как думал?  Почему  я  тебе  боюсь  говорить,  кто  он  такой,
"Иглвуд"? Да потому, что он не "мой", а твой!
     - Профессор Иглвуд -  мой  отец?  -  это  было  последнее,  что  смог
произнести взволнованный сын. Слишком взволнованный, чтобы обрадоваться.
     - Что такое, а? - Клопик встал на переднем сидении, перегнулся  через
спинку кресла, демонстрируя полное отсутствие воспитания. - Ну, вы, о  чем
вы там говорите?
     А ситуация была очень проста.  После  нелепого  разрыва  с  сердечным
другом по имени Индиана, мисс Кэмден уехала в Европу. Но с отцом  Индианы,
то есть с профессором Генри Джонсом, связи не  прервала,  продолжала  быть
его  ассистенткой.  Собственно,  и  с  Индианой  ведь  они   познакомились
благодаря отцу - молодой  сотрудник  Чикагского  университета  не  мог  не
обратить  внимания  на  прелестную  студентку  с   ужасающим   характером,
подрабатывающую на кафедре. Итак, мисс Кэмден работала с профессором Генри
Джонсом в Чикаго, что было всем известно,  затем  и  в  Европе,  куда  тот
постоянно приезжал для архивных изысканий - вот об этом как раз  никто  не
подозревал. Потому что в Европе Джонс-старший непонятно по каким  причинам
взял себе псевдоним "Абрахам Иглвуд", и публиковался под  этим  именем,  и
жил под ним. Даже паспорт себе новый сделал  в  Коста-Рике,  так  что  его
настоящее имя знала только верная ассистентка  Лилиан  Кэмден.  Потом  она
вышла замуж за шотландца Фергюссона и переехала в Непал. Но перед отъездом
мистер Джонс-Иглвуд подарил ей "медальон" на память о себе, и вообще  -  в
благодарность за все.
     - В благодарность за  что?  -  прорезался  голос  у  Индианы.  Хмурый
неприветливый голос.
     - Опять ты за свое! - вскипела  Лилиан.  -  Ты  параноик  или  просто
дурак?
     - Клопик, сядь на место, - скомандовал доктор Джонс. - Тебя  все  это
не касается.
     - Почему? - искренне возмутился мальчик.
     - Потому что мистеру Джонсу и самому стыдно! - объявила Лилиан, прямо
скажем, излишне громко. Пожилые дамы опять укоризненно повернули шляпки.
     Мистер Джонс надвинул собственную шляпу на лоб, откинулся  на  спинку
кресла и агрессивно сунул руки в карманы.
     - Мне льстит  такое  внимание  к  моей  личной  жизни,  -  язвительно
продолжала женщина. - Ведь столько лет прошло, Инди, неужели до сих пор не
можешь успокоиться?
     Доктор Джонс молчал.
     - Я была слишком молода и романтична, чтобы  не  влюбиться  в  своего
шефа, в знаменитого гениального профессора. Да,  я  была  близка  с  твоим
отцом. До того, как познакомилась с тобой, Индиана.  Не  во  время  нашего
знакомства, и даже не после, обрати особое внимание - даже не после!  -  а
только до.
     - Какая разница? - буркнул Индиана.
     - Он не видит разницы! - захохотала женщина. - А  твой  старый  дурак
тоже устраивал мне сцены. Джонсы чокнутые... Ты  же  отбил  меня  у  него,
разве не понимаешь?
     - Клопик, сядешь ты на место или нет! -  зашипел,  брызгаясь  слюной,
профессор археологии.
     - Сам сядь на место, - мальчик стал неожиданно груб.
     - Прибью, - сказал профессор.
     - А я тебя.
     - Почему ты сразу мне не сказала  про  Иглвуда?  -  резко  повернулся
мужчина к спутнице. Его шляпа едва не пошла на взлет, пришлось  схватиться
за нее обеими руками.
     - А ты не догадываешься? Мне хватило выяснений отношений  еще  тогда,
десять лет назад. На всю жизнь хватило. Я хорошо помню, как ты  взбесился,
узнав, что когда-то у меня был роман с твоим папашей, как ты пошел по всем
университетским девкам... И чтобы я снова заговорила о старом  Джонсе?  Да
ни за что! Один раз я уже убежала от вас в Непал. Больше бежать  мне  было
некуда.
     Настала пауза.
     - Прости, - угрюмо признал Индиана. - Извиняюсь в очередной  раз.  Но
все-таки я не понимаю. Неужели ты не призналась только из-за того, что...
     - Сказано же, испугалась. Тебя.
     - Я думаю, на самом деле причина гораздо проще, -  доктор  Джонс  уже
успокаивался, возвращался  в  прежнее  истинно  мужское  состояние,  когда
абсолютно все ясно - и про жизнь, и про женщин, и вообще.
     - Какая причина?
     - Твой характер. Твой дрянной, неисправимо вредный характер,  плюс  к
тому - полное отсутствие мозгового вещества.
     - Мерзавец, - откликнулась Лилиан. Она, кстати, тоже успокаивалась. -
Ненавижу...
     Некоторое время  над  этой  парой  кресел  была  тишина.  Собеседники
молчали, занятые каждый  своим  делом.  Доктор  Джонс,  утомленно  прикрыв
глаза, изображал, будто дремлет. Лилиан, глядя сквозь стекло наружу, якобы
восхищалась открывавшимся  видом.  Наконец  женщина  вновь  повернулась  к
Индиане и вполне мирно созналась - даже с некоторым стеснением:
     - На самом деле я была уверена, что ты и так все знал  про  псевдоним
"Иглвуд". Вот почему и не говорила ничего.
     - Я? - изумился Индиана. - Все знал?
     - Ну  да.  Ты  так  часто  подкалывал  меня  "старыми  профессорами",
обвинял, что я их люблю, проклятых...
     Он открыл рот, не удержав отпавшую челюсть. Потом закрыл. Потому  что
говорить было нечего. Зато наглый мальчишка отвратительно захихикал  -  на
весь самолет.



                        2. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГАРЕМ

     Была и другая веская  причина,  по  которой  Лилиан  столь  долго  не
раскрывала известные ей обстоятельства. В  письмах,  подписанных  фамилией
"Иглвуд", Генри Джонс-старший настойчиво просил  свою  бывшую  ассистентку
быть осторожнее, усиленно намекал на  то,  что  древнеегипетская  реликвия
представляет  не  просто  важность,  а  исключительную  важность.   Писем,
собственно, было всего два, и оба  пришли  летом.  В  первом  Генри  Джонс
сообщал о своем намерении отправиться в экспедицию в какой-то  из  районов
Тибета,  правда,  не  указал,  в  какой   именно,   и   предлагал   Лилиан
присоединиться по старой дружбе, то есть попросту просил помочь. Лилиан  в
ответном письме заранее соглашалась на все. Затем пришло второе письмо,  в
котором Генри Джонс отменял экспедицию. Поскольку у него  вдруг  появилось
неожиданное дело, точнее сказать, новый  проект,  невероятной  важности  и
сложности,  требующий   отдачи   всех   творческих   сил.   У   профессора
Джонса-старшего,  впрочем,  любой  проект  был  невероятной   важности   и
сложности, поэтому Лилиан не особенно удивилась. Но  затем,  уже  в  конце
августа, пришла  телеграмма,  где  профессор  Джонс  извещал  о  том,  что
немедленно  выезжает  к  мисс  Кэмден  в  гости.  Телеграмма  была   полна
извинений, несмотря на дороговизну каждого  слова.  Не  дождавшись  своего
старшего друга и учителя, Лилиан  забеспокоилась,  попробовала  навести  в
посольстве справки (через второго секретаря? - уточнил Индиана  с  угрюмым
удовлетворением), ну и так далее, результат обращения Лилиан в  посольство
известен  -  появился  сынок  старого   профессора,   материализовавшийся,
очевидно, из ночных кошмаров одинокой женщины.
     - Все ясно, - сказал доктор  Джонс,  когда  перелетели  через  горный
хребет Тавр. - Отцу срочно понадобился "медальон", наверняка он  собирался
забрать обратно свой подарок, иначе зачем бы ему извиняться?
     - Ой! - взялась Лилиан руками за лицо. - А я продала "медальон"...  -
она тут же переместила  руки  на  другие  части  своего  тела,  машинально
выискивая что-то под одеждой.
     Да, отец все-таки вляпался в какое-то дерьмо, - продолжились  сыновьи
размышления, когда вдали замаячило море, кроваво-красное в  лучах  заката.
Чистая библиотечная душа, называется. В экспедицию по Непалу  собирался...
Шиву-лингу ему  подавай,  старому  сморчку,  камень  Шанкары  ему  вынь  и
положь... Немцы, - вспомнил Индиана.  Причем  здесь  немцы?  Не  может  же
профессор Генри Джонс сотрудничать с нацистами? Конечно, не может  -  ведь
он  искал  чашу  Грааля  для  Бьюкенена  из   Чикагского   Художественного
Института! Чаша Грааля - наверняка и есть тот проект,  из-за  которого  он
отменил экспедицию на Тибет...  Немцев  тоже  должен  интересовать  святой
Грааль,  -  подумал  Индиана,  -  если  хоть  капля  правды  содержится  в
материалах,  собранных  высокообразованным  сержантом.  Еще   как   должен
интересовать! Почему бы нацистам не пронюхать о сумасшедших мечтах старого
профессора? Тут они и подключились  к  поискам,  желая,  очевидно,  помочь
чикагской школе археологии...
     Вот теперь стало ясно, зачем Индиане лететь в  Стамбул.  Конечно,  не
потому, что этого захотел майор Питерс. И уж  тем  более  не  потому,  что
никому  не  ведомый  "Абрахам  Иглвуд"  обратился   там   в   американское
консульство... Да, но ведь отец пропал не  в  Стамбуле,  а  в  Венеции!  -
Вспомнил доктор Джонс. - По крайней мере, так считает  менеджер  Бьюкенен.
Что, кстати, отцу  могло  понадобиться  в  Венеции,  в  темной  фашистской
Италии?
     Пролетели над Босфорским проливом.
     Азия кончилась, настала Европа. Вечерний Стамбул  сверху  походил  на
бесформенный песочный городок, брошенный детьми на сумеречном обезлюдевшем
пляже.  Кое-где  горели  робкие  огоньки,  кое-где  ощущалось   осторожное
движение. Но в целом город уже спал. Город был азиатским, что по  ту,  что
по эту  сторону  Босфора  -  населенный  азиатами,  живущий  по  азиатским
законам. Темные кучи песка, которые  при  свете  дня  непременно  окажутся
памятниками Османской империи, остались под крылом  -  самолет  уже  летел
кромкой Мраморного моря, удаляясь на запад. Полет, впрочем,  заканчивался,
потому что потрудившийся "Дуглас" плавно выходил  на  Ешилькей,  собираясь
садиться.
     В аэропорту героев встречали. Без марша и  фейерверка,  но  все-таки.
Майор Питерс, разумеется, кто же еще - опять абсолютно не  похожий  ни  на
"майора",  ни  даже  на  "Питерса".  Маленький   американец   был   как-то
по-особенному  черняв  -  очевидно,  по-азиатски,  -  нынешний  его  наряд
идеально соответствовал стране и обычаям. Шальвары, рубашка, жилет, кушак.
На голове  -  традиционная  феска  из  красного  фетра,  украшенная  синей
кисточкой.
     - Вот это маскарад! -  развеселился  было  доктор  Джонс,  но  Клопик
вовремя дернул его за куртку: "Тихо, мистер,  здесь  повсюду  чужие  уши!"
Джонс машинально огляделся. Никаких ушей, кроме мальчишечьих,  не  увидел,
однако на всякий случай придержал свои чувства.
     - Хэлло!  -  сказал  майор  Питерс  по-английски  -  но  с  кошмарным
акцентом. Его лицо сияло истинно  турецким  гостеприимством.  -  Позвольте
представиться, господа. Я  -  Вели  Мелих  Бирет,  представитель  местного
бизнеса, смею надеяться, достойный.
     - А мы, это... - растерялся доктор Джонс.
     - Пройдемте, автомобиль ждет нас, - предложил разведчик,  беспрерывно
улыбаясь.
     Остальные  пассажиры,  прибывшие  тем  же  самолетом,  равно  как   и
встречающие их люди, не выказывали никакого интереса к  этой  компании.  К
чему  такая  конспирация?  -  удивился  Джонс,  без   удовольствия   играя
навязанную ему роль дорогого гостя, но послушно  проследовал  в  указанном
направлении. Лилиан Кэмден и Джи Лопсанг  семенили  рядом,  с  откровенным
восторгом озираясь - их ничуть не беспокоила нелепость происходящего,  они
ловили жадными взглядами детали чужой культуры.
     Вместе с автомобилем гостей ждал  водитель  турецкой  национальности.
Завидев приближающуюся компанию, он засуетился, открывая  двери  в  салон,
забормотал что-то неразборчиво приветливое. Уильям Питерс,  то  бишь  Вели
Мелих Бирет, обратился к нему на беглом турецком,  явно  отдавая  какое-то
указание,  и  тот  ответил,  через  каждое  слово  не  уставая   вставлять
подобострастное "эфенди". Машина оказалась гигантским "Опелем" -  с  тремя
рядами  кресел,  со  стенкой,  отгораживающей  водителя   от   пассажиров.
Откуда-то возникли еще два молодых человека неопределенной национальности,
одетые,  впрочем,  так  же  изысканно  традиционно.  Один  сел   рядом   с
турком-водителем,  другой  помог  гостям  забраться  в  салон,   тщательно
огляделся и влез следом. Двинулись в путь.
     - Прохладно, - начал доктор Джонс.
     - Плюс сорок шесть по Фаренгейту [+8 по Цельсию],  -  возразил  майор
Питерс. - Для второй половины ноября - тепло.
     - В Кхорлаке было, ну как холоднее! - вставил мистер Лопсанг.
     - О погоде поговорили, - зевнул доктор Джонс, -  можно  поговорить  о
смысле жизни. Майор удивительно органично смотрится в роли "эфенди", ты не
находишь, Лили?
     - А  что  такое  "эфенди"?  -  она  временно  прекратила  глазеть  по
сторонам.
     - "Господин" по-турецки.
     - Не знаю, Инди, решай сам, - и отвернулась.
     - Куда мы едем, майор?
     - В мой частный  дом,  мистер  Джонс.  Вы,  главное,  расслабьтесь  и
успокойтесь,  пока  все  идет  по  плану.  Я  -  преуспевающий  бизнесмен,
перебрался  в  Стамбул  из  Измира,  живу  здесь  уже  пять  лет.   Владею
импортно-экспортной компанией, а значит, беспрерывно в разъездах по  всему
миру, что очень удобно. Идеальное прикрытие, зря вы иронизируете.
     - Ну что вы, - пожал плечами Джонс. - Не мое это дело,  рассуждать  о
том, куда наше правительство девает деньги налогоплательщиков.
     - Опять мимо! - ухмыльнулся разведчик. - Моя  фирма  приносит  Штатам
хорошую прибыль. В Стамбул везем мясо, ширпотреб - у них здесь  начинается
мода на все заграничное, - из Западной Турции экспортируем хлопок,  табак,
фрукты. Особенно хорош бизнес, связанный с фундуком - вы, кстати,  знаете,
что на Турцию приходится половина мирового сбора этого ореха?  Дела  идут,
мистер Джонс.
     - Да-да, понимаю,  -  согласился  тот.  -  Из  Непала  -  курятину...
Отличный бизнес. Но последний рейс принес большие убытки, не правда ли?
     - Нет, отчего же. И груз, и самолет были застрахованы.
     - А пассажиры?  -  спросил  доктор,  с  трудом  сдерживая  злость.  -
Пассажиров забыли застраховать.
     - Что вы имеете в виду?
     - Послушайте, Питерс! Или как вас там - Бирет! В  вашем  самолете  не
было горючего, а пилоты, подняв машину в воздух,  прыгнули  с  парашютами!
Прокомментируете вы это наконец?
     Майор помолчал, скорбно кивая головой.
     - Плотно они вас держали, дорогой Инди, все предусмотрели, ублюдки, -
вздохнул он. - Прозевали мы это, просто позор... Собственно, из-за  вас  и
меня расшифровали, вот почему мой самолет оказался с сюрпризом. Я и сам-то
еле выбрал