рами, на скудные горы, где есть только мох, лишайник и камни? И улыбнулся
мудрый Хирон, и отвечал: "О, друзья! Он мал, и он слаб. И бегать он быстро
не может, и устоять пред ударом копыта, и даже натянуть тетиву лука, оружья
кентавров. Так пусть же войдет он в наши пещеры, наплодит нам слуг и
служанок. Да будет процветать род кентавров!
  Принтер замолчал.
  Мы уставились друг на друга.

(c) Техника молодежи N 11 за 1987 г.



Байки <ТМ>

Вадим АЛЕКСАНДРОВ
обозреватель

Аудиополстергейст Курского производства

  О полтергейсте мы уже писали, и не раз. Но, как и всякое дело, изучение
"шумного духа" имеет свою запутанную историю. Оно и понятно - уж очень
странная штука - аномальщина. Сегодня я расскажу о том, как развивались
события при попытках разобраться с одним из самых таинственных эпизодов.
  Случай курского голосового полтергейста привлек внимание пишущей братии.
О нем говорится в брошюре А. Горбовского "Незваные гости? Полтергейст вчера
и сегодня", журнале "Юный техник", ј 7 за 1989 г. (статья А. Фина "Черт на
куличках"), газете "Аномалия", ј 1 за 1991 г. ("Голос ниоткуда", статья без
подписи). Я же усышал о необычном происшествии в Курске еще летом 1981
года, когда его обсуждали на заседании секции аномальных явлений творческой
лаборатории "Инверсор" при редакции "ТМ". Обсуждали, правда, сугубо
предположительно, ибо никто из участников заседания в Курск не ездил, а
сведения о "барабашке" поступили от москвича, вернувшегося оттуда из
служебной командировки.
  Все, кто сообщал о странном эпизоде (или пересказывал его), оставались
единодушны в одном: никаких перемещений предметов, самовозгораний или
выливающейся неизвестно откуда воды не наблюдалось, явление было чисто
голосовым. Голос описывали как хриплый, мужской, неприятный и очень
сильный. Казалось, он исходил то из растущих пол окнами дома кустов, то из
вентиляционной трубы, а то и просто из воздушного пространства. Звучал он
без какихлибо помех или фона, подмечаемых ухом при работе радиоаппаратуры,
  Жильцы, к которым голос обращался, называя их по именам, были, конечно,
шокированы происходящим и даже напуганы. Тем более, что звуковой феномен
проявлял необыкновенную осведомленность в их личных делах. Большинство
свидетелей впало в растерянность, не пошло дальше пересудов и немыслимых
предположений. Судите сами: среди поползших по городу слухов была поистине
фантастическая версия об испытании некоего хитроумного шпионского
оснащения.
  И все же нашлась женщина трезвого ума, пенсионерка, которая по этому
случаю спешно обзавелась магнитофоном и сделала то, чего не сделали
следователи из управления внутренних дел (а жильцы туда обращались). Она
записала немало выразительных звуковых пассажей и тем сохранила их для
истории.
  "Ты что спишь,- вещал грозный невидимый обличитель, обращаясь к одной из
соседок.- Двадцать шестой съезд идет, а ты спишь! Или ты думаешь, что за
тебя Пушкин работать будет? Хлеб ешь, а пользы никакой трудящимся. А ну,
вставай, бери метлу и - вдоль по улице. Или иди вон на стройку, кирпичи
лепи".
  Надо заметить, что подлинный, звучащий с магнитофонной ленты, текст куда
круче. В каждой фразе - то или иное нецензурное слово. Вообще-то курский
"барабашка" матерщинкой увлекался, подкреплял ею разного рода попреки и
угрозы. Это обстоятельство, как и хриплость, грубость голоса (по всем
признакам - мужского!), долго отводило все дело от финального завершения,
позволяя ему длиться неделю за неделей. Феномен даже "переезжал" из дома в
дом. Сначала обитал в одноэтажном строении на Хуторской улице, затем -в
доме на улице имени Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (ВЧК).
  И если на сетования живших по первому адресу никто из официальных лиц не
отреагировал, то на улице ВЧК события развивались иначе. С названием улицы
это никак не связано: просто голос позволил себе там некоторые весьма
некорректные высказывания в отношении властей предержащих. В доме, сменяя
друг друга, стали дежурить милиционеры, а магнитозапись, сделанная еще на
Хуторской, попала в руки экспертов-психологов. Для следователя А. Родионова
заключение последних прозвучало как гром с ясного неба: "Автором
высказываний, судя по характеру речи, ее содержанию и логике, могла быть
только женщина".
  Подсказка психологов оказалась верной. Довольно скоро дежуривший в доме
молодой милиционер обратил внимание на простое совпадение. Как только
начинал звучать голос, 18-летняя Лена, высокая и красивая девушка,
поворачивалась к нему спиной. Убедиться в ее "авторстве" было непросто,
ведь голос расточал попреки и в адрес самой Лены, ничем не выделяя ее среди
других жильцов.
  Дело о курском голосовом полтергейсте завершилось в кабинете следователя,
где Лена собственноручно написала: "Я произносила слова совершенно
бессмысленно и глубоко раскаиваюсь в том, что сделала". Перемещение
"барабашки" с одной улицы на другую нашло естественное объяснение. До
свадьбы Лена снимала комнату в доме на Хуторской, а выйдя замуж, переехала
на улицу ВЧК. Главный же секрет феномена проистекает из уникального дара
девушки: она могла говорить в диапазоне 2,5 октавы! К тому же ей легко
давалось подражание голосам известных актеров и просто ее знакомых.
  Ну а как же перечисленные вначале публикации? Увы, их авторы доверились
В. Фоменко, который в Курск для выяснения всех обстоятельств происшествия
не выезжал. Я же пишу об этой истории вовсе не для того, чтобы подкузьмить
этого уважаемого исследователя полтергейста. Просто она напомнила мне
рассказ писателя М. Мишина "Голос", опубликованный давно и даже
экранизированный.
  Герой рассказа, сталкиваясь с грустными жизненными ситуациями, хорошо
поставленным дикторским голосом то и дело произносит казенные тирады,
сплошь составленные из бодряческих пропагандистских штампов. Эффект
получался необычайный: люди пятились от него в недоумения, изумлении и
страхе...
  Осведомленная в отборной матерщине, Лена вряд ли читала этот рассказ,
комический и печальный одновременно. Но безусловные задатки актрисы
позволили ей на свой манер переоткрыть воссозданную писателем коллизию.
Девушка, приехавшая из бедной деревни с покосившимися домами в большой
город, чтобы получить специальность в профтехучилище, не могла не
чувствовать лжи и фальши официальной пропаганды. В магазинах не было самого
необходимого, а из репродукторов и с телеэкранов неслись слова "пятилетка
качества", "продовольственная программа", "славные трудовые победы
хлеборобов". И потому признание Лены о бессмысленности своего поступка я не
склонен понимать слишком буквально. Какое-то осмысление происходящего
вокруг, пусть даже на подсознательном уровне, у нее, по-видимому, всетаки
было. И вот одна аномальщина породила другую...

(с) Техника молодежи N 11 за 1993 г.




Валентин ГОНЧАРОВ
г. Солигорск

                      Дом

  Дом догорал. Потрескивали обугленные балки, выбрасывая языки пламени и
стреляя дымящимися угольками. Дотла выгорели перегородки, местами
провалился пол, обнажив черное нутро подвала.
  Дом медленно умирал.
  Он был таким старым, что не помнил точной даты своего рождения. Перед
смертью в памяти возникали лить отрывистые видения: кто-то молодой и полный
сил, в выпущенной поверх штанов рубахе, с огненнорыжей, пламенеющей на ее
белом фоне бородой, обтесывает первое бревно, потом укладывает стропила,
кроет крышу...
  Так родился Дом. И хотя век его был неизмеримо более долог по сравнению с
жизнью одного человека, родившись, Дом очень походил на человеческое дитя.
Поначалу он был маленьким Домом, Домом-младенцем, размером в одну комнату,
с крошечными сенями. Шло время, и Дом рос. Из небольшой избенки он стал
Домом-подростком, возмужал, раздался комнатами. Покрытый листовым железом,
перестал бояться дождей, а получив громоотвод, стал снисходительным к
зловещим играм молний.
  С возрастом он многое познал, но в отличие от человека ничего не забывал.
Каждая его, даже крохотная деталь заключала в себе воспоминания о том месте
и времени, где и когда появилась она на свет. Дом аккумулировал эти знания,
тщательно собирал и укладывал их в свою поистине безграничную память, и
теперь, если какая-то вещь погибала или заменялась новой, ее воспоминания
не пропадали бесследно. Так, не сходя с места, он преотлично знал, что
делается в ближайшем лесу за рекой,- большей частью он и был родом из этого
леса. И одновременно словно наяву слушал таинственную ночную жизнь джунглей
- шкаф, он поселился одним из последних, немало порассказал о своей далекой
южной родине.
  Дом не переносил одиночества и никогда не оставался один. Сколько он себя
помнил, в нем всегда жили люди, да и не могло быть иначе. Мать склонилась
над колыбелью ребенка и что-то нежно ему напевает, по половицам ползают
малыши, а подросшие ребятишки затеяли возню на печи. Усталый хозяин сидит
на лавке, уронив на стол тяжелые натруженные руки.
  Сменилось не одно поколение, но по-прежнему величаво несла свои воды
неиссякаемая Река Времени - то широко разливаясь и почти затормажиная свой
бег, то превращаясь в ревущий поток, нагромождающий события друг на друга,
сметающий на своем пути целые страны и народы. Дни складывались в недели,
недели в месяцы, а те - в годы. И с каждым прожитым годом жизнь становилась
лучше, интереснее, и Дом искренне радовался этому: дольше жили люди, и
приходили они с работы веселые, полные энергии, тщательнее следили за
чистотой, обихаживали Дом новыми вещами. Казалось бы, живи и радуйся.
  Но были еще войны.
  Уходили и не возвращались мужчины. Голосили женщины. Становились сиротами
дети. В округе появлялись чужие люди, от которых исходил запах конского
пота, потом пороха, но всегда - крови.
  Дом вставал на защиту. Он не пускал непрошеных гостей в дверь, подставлял
им ножки-вещи, цеплял острыми углами, напоминающими руки, не раздумывая,
преграждал путь стрелам и пулям своим крепким телом-срубом.
  И непрошеные гости уходили.
  Дом залечивал старые раны, набирался сил. Он постарел и любил немного
побрюзжать ветреным вечером, поскрипеть старыми бревнами и подребезжать
железом крыши, но был еще хорош собой и крепок. Он засыпал позже всех и
рано просыпался. Едва начинал алеть край неба на востоке, Дом распахивал
веки-ставни и радостно вглядывался в окружающий его привычный мир
заспанными окнами, потом глубоко вдыхал свежий утренний воздух и умывался
росой. Полотенцем ему служили первые лучи солнца.
  Иногда, под настроение, Дом любил посудачить со своими соседями,
поговорить о прошлом с такими же, как и он, домами, выросшими рядом кто
ненамного позже, а кто и совсем недавно. Он был самым старым, самым
многоопытным из них и без излишней скромности воспринимал уважительное к
себе отношение. Впрочем, говорили они очень редко - с людской точки отсчета
времени.
  В один летний день рядом с Домом выросли кирпичные исполины. Поначалу Дом
принимал их за себе подобных - там внутри тоже селились люди,- пытался
заговорить, познакомиться. Но безрезультатно. Громады оказались неживыми, а
Дом недоумевал: как же люди могут жить там, где о них не заботятся сами
стены.
  Опустевшие соседние дома поникли, съежились и словно припали к земле,
грустно глядя потускневшими стеклами глаз...
  В тот день, когда и его семья перебралась в один из бездушных каменных
истуканов, Дом ошутил новую, незнакомую доселе боль, посильнее той, что
испытывал от впивающегося в тело металла. Не было обычных ран, истекающих
смолой, он умирал незаметно для окружающих.
  Быть может, врач, что лечит людей, определил бы болезнь с мудреным
названием, но такой врач не разбирался в болезнях домов, а своих докторов в
их племени сроду не было. Да и не лекарства нужны были - людское
присутствие, тепло и ласка, создаваемые живущими в нем людьми. Только
сейчас Дом понял одну истину: не столько он нужен людям, сколько они ему;
без людей само существование Дома теряло всякий смысл.
  Вечером началась гроза. Потекли по стеклам дождинки.
  Серебристо-огненная молния ударила в громоотвод и ушла в землю. Но Дом
загорелся. Запылал изнутри. Сгорал, как сгорает все, что лишено главной
цели в жизни, а существовать ради одного существования не хочет и не может.
  Первыми упали тонкие перегородки-ребра. Местами провалился пол, обнажив
черное, кричащее от боли нутро подвала. Одна боль сжигала другую.
  Дом умирал медленно.

(c) Техника молодежи N 11 за 1987 г.



АНТОЛОГИЯ ТАИНСТВЕННЫХ СЛУЧАЕВ

Борис ВОРОБЬЕВ

                          Где она, Золотая Баба?

  Прошло уже более тысячи лет с той поры, как в исторических документах
появились свидетельства о так называемой Золотой Бабе, языческом идоле
народов, населявших огромную территорию, границы которой начинались от
Северной Двины, доходили до северо-западных склонов Уральских гор и которая
в разные времена называлась по-разному - Биармией, Югорской землей. Великой
Пермью. Упомянутые же документы - это исландские и скандинавские саги,
повествующие о походах викингов, вознамерившихся захватить Золотую Бабу в
820, 918и 1023 гг. К тем далеким событиям мы и обратимся, но сначала введем
читателей в курс дела.

  Ипостаси

  За 1000-летие Золотая Баба проделала причудливый путь от берегов Северной
Двины до берегов Оби и на этом пути, словно мифический Протей, принимающий
в момент опасности различные обличья, меняла и свой внешний вид, и имена.
  Юмала, Золотая Баба, Золотая Старуха, Калтась, Гуаньинь, Дьес Эмигет
(Медная Статуя), Сорни Най (Золотая Владычица), Сорни Эква (Золотая
Женщина), Злата Майя - вот сколько имен имел золотой идол, неизвестно
откуда появившийся на капищах древней Биармии, Югры и Перми и неизвестно
куда исчезнувший, как полагают, в конце XVI в.
  Даже всем известная по сказам Павла Бажова Хозяйка Медной горы имела,
оказывается, и другое прозвание - Золотая Баба!

  Как она выглядела

  О ней написано немало статей и книг, а ученые-картографы средних веков
имели обыкновение украшать изображением идола свои карты. И везде Золотая
Баба рисовалась по-разному.
  У польского ученого Матвея Меховского, написавшего в 1517 г. "Трактат о
двух Сарматиях", она изображена в виде стоящей женской статуи; на карте
А.Вида (1542) это - женщина с рогом изобилия, а у австрийца Зигмунда фон
Герберштейна (1549) - Минерва с копьем в руках. На другой его карте,
изданной в 1557 г., Золотая Баба напоминает сидящую Мадонну с ребенком на
руках. Англичанин Дженкинсон (1542) также изображал Золотую Бабу в виде
Мадонны, но уже с двумя детьми. Итальянские писатели (Юлий Помпоний Лет и
Александр Гваньини), считавшие, что Золотая Баба попала в Югорскую землю из
Италии, отождествляли ее с богиней Юноной, которая вместе с Юпитером и
Минервой входила в так называемую капитолийскую триаду, то есть в тройку
главных римских богов. Юпитер в ней был богом грома и молний, Минерва
покровительствовала искусству и ремеслу, а Юнона являлась богиней брака,
материнства и женской производительной силы, а кроме того,- женой Юпитера.

  Рис. 1. Фрагмент карты Московии А.Дженкинсона (1S42).

  Рис. 2. Фрагмент карты С.Герберштейна (1556).

  Но были и другие представления о внешнем виде Золотой Бабы. Например, те
исследователи, которые придерживались мнения, что Золотая Баба - это
тибетская богиня бессмертия Гуаньинь, предпочитали ее изображение, где она
выражает извечную суть бодхисатвы (буквально - "существо, стремящееся к
просветлению") Авалокитешвары, одного из высших существ, достойных со
временем достичь степени Будды.
  Золотая Баба, хранившаяся в Белогорском мольбище на Иртыше, представляла
собой нагую женщину с ребенком - "нага с сыном на стуле седящая", как
повествует о том сибирская Кунгурская летопись.
  Таким образом, Золотая Баба "пряталась" не только под разными именами, но
и под различными обличиями.

  Исторические свидетельства

  Норманнские саги, с которых мы начали свой рассказ, представляли, как
известно, героические сказания, не имевшие авторства. То был плод
коллективного народного творчества, что сближает их с русскими былинами, а
потому не все сведения саг (и былин тоже) нужно принимать на веру. Гораздо
правдивее в этом смысле труды, которые подписаны.
  Первым таким, где говорилось о Золотой Бабе, считается сочинение
основателя Римской академии Юлия Помпония Лета (1428 - 1497) "Комментарии к
Флору" (другое название - "Лекции по Флору"), написанное около 1480 г.
  Лет был интереснейший человек, гуманист, знаток античных рукописей и к
тому же большой оригинал. На одном из римских холмов, Квирннале, у него
имелся небольшой домик, в котором он, с чалмой на голове и в старинных
римских котурнах, изучал чужие труды и писал свои и из которого время от
времени исчезал, чтобы объявиться то в устье древнего Танаиса (Дона), то на
берегах Черного моря, где собирал сведения о жителях этих мест.
  Настоящее имя Лета - Сабин, но во времена его жизни ученые, поэты и
писатели, как правило, придумывали себе псевдонимы, и он последовал их
примеру.
  Так вот: рассуждая в своих "Комментариях" о взятии Рима в 410 г.
вестготами во главе с Аларихом, Лет сообщает, что среди этого
разноплеменного войска были угры (предки мадьяр, манси и хантов), которые
жили в то время в Югорской земле. "Угры приходили вместе с готами в Рим, -
пишет Лет, - и участвовали в разгроме его Аларихом... На обратном пути
часть их осела в Паннонии (на приграничных территориях современных Венгрии,
Югославии, Австрии.- Б.В.) и образовала там могущественное государство,
часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеет какие-то
медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняется как божествам".
  Следующее сообщение о Золотой Бабе относится к 1517 г. и принадлежит
польскому историку и географу Матвею Меховскому (1457 - 1523). Он
происходил из города Мехова (отсюда и его фамилия), но большую часть жизни
провел в Кракове, где в тиши своей огромной библиотеки изучал географию
Московии.
  В 1517 г. краковский издатель Иоганн Галлер выпустил его труд "Трактат о
двух Сарматиях", в котором есть такие слова: "За областью, называемой
Вяткой, по дороге в Скифию стоит большой идол Золотая Баба... Соседние
племена весьма чтут его и поклоняются ему"...
  Резонен вопрос: где Меховский брал материалы для своей книги? Ведь он, в
отличие от Юлия Лета, страстного путешественника, практически не покидал
дома, являя собой классический тип кабинетного ученого.
  Ларчик открывался просто: в то время, когда он писал свое сочинение, в
Кракове, в польском плену, находились некоторые русские военачальники,
такие, как Иван Пронский, Дмитрий Булгаков, Иван Челяднин. Незадолго до
этого прошла русскопольская война, и хотя в ходе ее Москва присоединила к
себе веком ранее потерянный Смоленск, в 1514 г. русская армия потерпела
поражение под Оршей, тогда и были взяты в плен названные воеводы Василия
III.
  И вот теперь они сидели в цепях в краковской тюрьме, и Матвей Меховский,
являвшийся каноником церкви святого Флориана и членом городского совета,
регулярно посещал их и слушал их воспоминания о Короле, Югре и Перми, в
покорении которых они принимали самое деятельное участие.
  В краковской же тюрьме начал свои поиски по истории Московии и еще один
автор сообщения о Золотой Бабе - австрийский барон Зигмунд фон Герберштейн
(1486 - 1566). В 1517 г. он прибыл в Москву в качестве посла, но перед этим
добился свидания с Иваном Челядниным, рассказавшим ему, как отыскать на
Москве Семена Курбского, который был в 1499 - 1501 гг. одним из
предводителей московской рати, посланной на завоевание Югорской земли.
  Обосновавшись в Москве, Герберштейн, человек образованный и
любознательный, занимался, как и все дипломаты всех времен и народов, не
только своей непосредственной работой, но и собираниями сведений о стране
пребывания. За время жизни в русской столице он изучил язык московитов, что
позволило ему читать в подлиннике различные документы, в том числе и
русские летописи. Тогда же, по-видимому, в его ру