уходит любовь. Да, я очень люблю
маму, сестру, друзей; но любовь к Любе и Максу - это другое; не лучше или
хуже, не больше или меньше, а просто - другое, без чего я оставался в жизни
не полным. Наверное, именно поэтому мы носимся по городу, вытаращив глаза,
когда нашим близким плохо,- мы способны все найти, всех поставить на уши,
горы свернуть, но - помочь. Наверное, именно поэтому их насморки и зубные
боли нас волнуют и тревожат куда больше, чем тайфуны на Тихоокеанском
побережье или засухи в неведомых краях.
  Мне нравилось возиться с Максимом, делать вместе уроки, разбирать
будильник, чинить выключатель; нравилось беречь наши маленькие - только мои
с ним- тайны: о героической драке во дворе, о вредной соседке по парте, о
собираемых к маминому дню рождения деньгах - целом капитале, о живущем в
подвале уникальном коте Филиппе, которого мы подкармливали, возвращаясь из
школы, и даже гладили, что Люба никогда бы не позволила делать.
  Он был болезненным ребенком, но его худоба меня пугала: я иногда просто
боялся что-нибудь ему повредить при бурной игре. "Да это нормально,
перерастет", - успокаивала Люба. Но мне, до этого не имевшего столь
близких, постоянных контактов с детьми, трудно было такое понять, и сердце
наполнялось одновременно умилением и тревогой, когда я смотрел на
выпирающие ключицы, крылышки лопаток, торчащие ребра, тонкие, будто лишь из
костей и кожи состоящие, руки и ноги.
  В один из утренних забегов трусцой мы с Максом даже водные процедуры
приняли на улице: не рассчитав время, попали под дождь - то-то было смеху и
восторгов; да и что толку огорчаться, если одежда все равно уже прилипла к
телу, волосы мокрые, а в кроссовках хлюпает вода. Впрочем, радость и
воспоминания длились недолго: к вечеру стало ясно, что он простудился.
Утром Люба не отпустила его в школу, сказав, что после обеда вернется домой
и, если состояние сына не улучшится, придется вызывать участкового врача.
  На работе до меня вдруг дошло: Макаров! Надо позвонить ему, пусть
приедет; конечно, он не педиатр, но может ведь что-то посоветовать; к тому
же - экстрасенс. Стоило промелькнуть в голове этому слову, и - словно
обожгло: а что, если с Максом плохо как раз по той причине, о которой
говорил Макаров, из-за этих треклятых генераторов-дегенераторов?
  Поистине, не имей сто рублей, а имей сто друзей. Леонид Ивано-
вич приехал сразу же, бросив все дела и отложив консультацию. По
его мнению, к сожалению, произошло именно то, чего он так опа-
сался: энергетическое поле значительно повреждено, значитель-
ная часть жизненной энергии потеряна, аура предельно жухлая,
аморфная. Впервые я видел Макарова за работой: пытаясь восста-
новить целостность и насыщенность биополя, он так сосредотачи-
вался, что напоминал туго натянутую, слегка подрагивающую стру-
ну, - звука не слышно, однако он, безусловно, есть; ведь струна
дрожит, волны создаются.
  - Я понял, - вдруг сказал доктор совершенно не своим, какимто пустым,
деревянным голосом; сказал, не меняя позы. Затем обессиленно бросил ладони
на колени - именно бросил, будто они существовали отдельно.
  - Понял... - не замечая никого и ни на что не реагируя, загробным,
потусторонним голосом повторил он. Его ладони оторвались от колен, как два
крыла, каждое из которых существует отдельно, но они стремятся обрести
симметрию, приблизиться, присоединиться справа и слева к невидимому
воздушному телу птицы. Нет, не соединились, какая-то сила снова отбросила
их друг от друга - отпрянули, будто побоялись обжечься, сгореть.
  Меня насторожило отрешенное, полугипнотическое состояние Макарова. Не
знаю, может быть, так и надо, им, экстрасенсам, виднее, но почему же он
остановился, бросил Макса, почему ничего больше не делает; может, лучше
дать мальчику таблеток, пока доползет этот врач из районной поликлиники?
Почему он молчит, ведь доктор же!
  - Леня, - тронул я его за плечо, - Лень!
  Он медленно, как робот, повернул голову на мой голос, и я увидел
полностью отсутствующие, подернутые пеленой глаза. Когда-то я видел
подобное у наркоманов, "переместившихся" в иной, миражный мир.
  - Леня! - тряхнул я его сильнее, уже точно понимая, что так быть не
должно. Не знаю, как, но - не так; что-то случилось.
  Макаров пришел в себя быстро, секунд через сорок. Извинившись, сказал,
что с ним такое впервые в жизни - наверное, это озарение, если не сошествие
с ума. Увидев, видимо, ужас на наших лицах - не хватало еще рядом с больным
ребенком сумасшедшего колдуна! - он тут же стал успокаивать, заодно пытаясь
пояснить случившееся.
  - Сейчас, - он посмотрел на часы, - четыре часа дня; наши пошли наблюдать
за этой чертовой "666". Я всех их только что видел - на подходе к желтому
дому... Но дело не в этом... Хотя и в том тоже... Понимаете, я понял: эти
скоты, наверное, ставят свои приемники на автомат. Все мои заплаты на поле
Максима разрывались; это не биологический вампир, а механический,
искусственный. Наверное, когда конденсаторы уже насыщены, он превращает
воруемую энергию в какой-то другой ее вид и, чтобы не потерять, начинает
гонять ее по кругу; потому мы подсознательно - или во сне, как ты, или в
отключке, как я, видим часть пути этой энергии...
  - Да нам-то что делать? - одновременно испуганно, раздраженно и
беспомощно воскликнула Люба.
  - ...И я, кажется, понял, - продолжал размышлять вслух Макаров, не
обращая внимания на ее вопрос, - я понял... что надо... центр квадрата...
четыре угла... эмоциональное совпадение... направленный поток... Нужен
четвертый. Срочно еще один человек, желательно близкий, который сочувствует
вам, знает, что такое потерять близкого человека, и поэтому умеет
ненавидеть, где Эдвард?
  Максу не было ни хуже, ни лучше. Он лежал, безразличный ко всему, с
безвольно протянутой вдоль худенького тельца ручонкой, и я, глядя на него,
не мог сдержать слез; время от времени я смахивал их украдкой, но скрывать
было не от кого - Люба, застыв, сама сквозь пелену слез смотрела на сына,
не спуская с него взгляда. Пока Эдвард ехал к нам, мне в голову пришла
мысль, заставившая подпрыгнуть на месте,- так всегда бывает, когда
понимаешь, что выход найден. Я предложил немедленно ехать в лесопарк и
разворотить там все к чертовой бабушке под корень- вместе с приборами,
сотрудниками и самим домом. Видимо, чувства действительно слепы и глухи.
Макаров быстро отрезвил меня, сказав, что приборы могут стоять где угодно,
и как раз менее всего - именно в особняке; а единственное, чего мы
добьемся, - это оставим Макса без помощи и угодим в тюрьму за погром.
  Стоило Эдварду войти в квартиру, какдоктор мгновенно преобразился. Не
знаю, что он говорил моему приятелю, увлекши того на кухню, но через пять
минут, когда они вернулись в комнату, я увидел другого Эдварда - с
блестящими глазами, бегающими желваками и сжатыми кулаками.
  Леонид Иванович, тщательно вымеряя расстояния, поставил нас каким-то
определенным образом, по ходу дела поясняя, что сейчас мы представляем
собою своего рода коллективный лазер особого вида, что наши биополя
взаимодействуют, накапливая внутри квадрата какую-то энергию. Честно
признаться, мне было не до терминов, я готов был висеть хоть на люстре,
лишь бы Макс выздоровел. Затем Макаров попросил запомнить, по какому знаку
мы должны плавно перестроиться в треугольник, внутри которого окажутся Макс
и сам он. И, лишь убедившись в том, что все поняли последовательность и
смысл действий, Леонид Иванович, отметив, что времени прошло уже много,
сейчас семнадцать часов, и Макс без помощи и защиты больше не продержится,
заговорил о коварстве и низости вампиров, о том, сколько несчастий они
могут принести, если им не противостоять; об обескровленных детях с ранками
на шее от вампирских острых клыков; о разлученных навеки возлюбленных; о
материнском горе... Чем дольше он говорил, тем сильнее закипала во мне
ненависть к Татьяне Львовне, к увиденной когда-то красной машине, к желтому
особняку из сна, ко всему этому омерзительному сброду за круглым столом.
Судя по лицам Любы и Эдварда, с ними происходило нечто подобное. Вскоре я
уже не различал ни лиц, ни мебели - в сознании звучал лишь голос Макарова ,
и мне казалось, что я его не слышу, а вижу: этот все утончающийся золотой
луч, состоящий из миллиардов микроскопических круглых вертких золотинок;
луч этот не стоял на месте; удивительно, но я видел не только его все
убыстряющееся движение по квадрату, от скорости превращающееся в движение
по кругу, но видел и движение золотинок внутри фантастически быстро
скользящей прочной, уверенной нити. Наверное, это длилось долго, и мы в
каком-то гипнотическом состоянии уже перестроились, потому что появились
очертания треугольника, пространство внутри него стало заполняться ровным
желтым светом, который с каждой секундой становился все более вязким и
тяжелым; потом он стал обретать какую-то упругость, пульсировать, пытаясь
выйти за пределы границ; цвет на всех трех углах потяжелел...
  - ... И воткнутых шпаг, и осинового кола боитесь вы меньше, чем этого
света, этой любви, которой у вас нет, и этой ненависти, которая больше вас
самих,- где-то вдали и одновременно во мне и вокруг меня звучал
заклинающий, шаманствующий, убеждающий, требующий голос Макарова,- так тьма
боится света и гибнет в нем; так нечисть коченеет при виде чистоты и
святости; так - есть! Есть и будет, и ваша сила - ничто перед волей света,
ненавистные упыри! Стрела света, копье света, меч света пронзят ваши темные
сердца вернее кола осинового, и не будет нигде вам спасения - ни в земле,
ни в железе, ни в камне, ни в воде, ни в дереве, ни в воздухе!
  Упругость желтого вещества, вероятно, достигла предела; оно стало быстрее
и быстрее вращаться вокруг центра, затем вокруг трех осей одновременно,
превращаясь в ослепительный шар, из которого вдруг резко вылетели,
направляясь во все стороны, тончайшие бесконечные иглы-лучи. Запахло озоном
- как после грозы. Я стал ощущать себя - усталость и опустошенность, словно
золотые иглы проткнули меня, как воздушный шарик; даже глаза открыть не
было сил...
  - Мама, папа! Вы во что играете с дядями? - вдруг раздался звонкий
голосок Макса,
  Какая усталость?! Какая опустошенность?!! И глаза распахнулись сами -
навстречу; и губы открылись - для вопля восторга; и руки вздрогнули - для
объятий.
  - В молчанку, - первым выдохнул Макаров и по привычке все
хронометрировать, посмотрел на часы,- семнадцать тридцать пять...
  О том, что случилось в то же время, в семнадцать тридцать, я узнал через
два дня от Михалыча. Притаившись в лесу, они уже приготовились наблюдать за
дорогой, ведущей к дому (столь велико было желание обнаружить хоть
какой-нибудь компромат на "666", без которого заниматься фирмой власти не
хотели), как внимание их привлекла припаркованная у ворот красная машина с
матовыми стеклами. Сначала из нее повалили клубы странного белого дыма,
потом - струи непонятного желтого света; и, наконец, автомобиль,
вздыбившись, совершенно беззвучно взорвался; причем колеса и мотор остались
почти целыми, а кузов исчез едва ли не бесследно. Не успели наблюдатели
опомниться, как то же самое произошло с домом: спустя три-четыре минуты на
его месте грудились остатки стен, а вокруг чернела земля - то, что было
похожим на дым, растворилось без следа и запаха; это похоже было на желтый
огонь-выжгло весь дом и даже траву вокруг, не оставляя ни дыма, ни пепла,
ни тлеющих головешек, словно температура исчислялась тысячами градусов. Два
человека, которые до этого вышли из дома и направились в сторону города,
вдруг застыли, как статуи, закованные в мгновенно выткавшиеся из воздуха
прозрачные искрящиеся яйца высотою в человеческий рост; в течение
нескольких секунд фигуры стали на глазах усыхать, превращаться в мумии,
которые, как солому, пожирал невиданный черный огонь, вспыхивавший внутри
сфер и моментально исчезавший...
  Наложение рассказа наблюдателей и доктора Макарова однозначно подтвердило
причинно-следственную связь этих событий.
  В академии создали специальный сектор, возглавляемый Макаровым; не знаю,
чем он теперь занимается - о его работе мы предпочитаем не говорить.
Правда, потом еще с месяц в газетах встречались сообщения о странных
случаях самовозгорания машин, исчезнувших людях и двух полуподвалах, в
которых будто кто-то огненным языком все вылизал, оплавив даже стальные
двери, хотя остальные части домов при этом нисколько не пострадали.
Пожарные разводили руками; приверженцы НЛО записывали такие странные
события в свой актив; а одна телеведущая даже высказала предположение об
испытании нового оружия и призвала общественность разобраться.
  А сколько подобных случаев остались не только непонятными, но даже и не
зарегистрированными в тот день и в дни последующие - одному Богу известно.


(с) ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ N 07 за 1997 г.



Александр КОСАРЕВ,
инженер

                      ЗАГАДКА ЗЕРКАЛЬНЫХ ПАРАБОЛОИДОВ

  Неумолимо идет время. Все меньше и меньше остается с нами тех, кто вынес
на своих плечах самую кровавую войну в истории человечества. Многих уже
нет, но осталась память, остались удивительные истории, которые наши отцы и
деды рассказывали нам иногда, под настроение. Вообще-то, фронтовики не
любят вспоминать войну, но на традиционных встречах 9 мая нам - молодежи -
иной раз удавалось услышать весьма интересные эпизоды из уст самих их
участников. Два таких рассказа запомнились мне особенно, поскольку речь шла
о событиях весьма неординарных. По мере сил я постарался придать им
более-менее литературную форму, максимально сохранив при этом стиль
изложения рассказчиков.

  И ныне случайный грибник может еще увидеть среди необъятных болот,
километрах в сорока от Любани, остатки странного, похожего на мост,
сооружения, неизвестно зачем и как воздвигнутого в этом гиблом месте. Он и
не подозревает, что встречается с одной из неразгаданных тайн второй
мировой войны.
  Многие фронтовики помнят начало блокады Ленинграда и предпринятую в 1942
г. попытку Красной Армии прорвать окружение. Одна из наступающих частей
была усилена двумя десятками легких танков, что крайне удивило готовящихся
к атаке пехотинцев, так как перед ними лежало непроходимое болото, однако
загадка скоро разъяснилась. К лейтенанту Александру Ивановичу Воробьеву -
командиру головного танка - прибыл посыльный из штаба с местным лесником,
который утверждал, что через болото еще в царские времена была проложена
5-киломеровая гать, изготовленная из отдельных трехнакатных плотов,
соединенных дубовыми клиньями. Со временем гать несколько притопилась и
стала практически неотличима от болота, и о ее существовании помнили очень
немногие местные жители. Вот эту возможность и решило использовать наше
командование для нанесения внезапного удара фактически в глубокий тыл
немецкой группировки. Ранним утром, едва забрезжил рассвет, началось
подтягивание подразделений, выделенных для разведки боем. Первыми на гать
выдвинулись разведчики, предводимые лесником. В предрассветной тьме,
ориентируясь практически на ошупь, они отметили специальными вешками
положение наплавной дороги, по которой смогли бы пройти танки. Достигнув,
как им показалось, твердой земли, разведчики связались по радио с
командованием и доложили, что путь размечен и свободен от мин. В 5 утра
фронтовая артиллерия начала методический обстрел позиций противника, но на
этом участке, поскольку цели были недостаточно разведаны, решили вести
только беспокоящий огонь, бросить вперед танковый батальон и поддержать его
артиллерией, если ударные части встретят сопротивление. В 5.30 поступил
приказ на выдвижение и два десятка танков, облепленные пехотинцами,
осторожно двинулись по размеченной переправе. Все машины шли с открытыми
люками на тот случай, если настил переправы не выдержит и какая-нибудь
провалится в трясину. С большой осторожностью колонна преодолела около 2
км, однако сработанная на совесть дорога с честью выдержала испытание. Все
это время артиллерия поддерживала наступающих - не столько результативным
огнем, сколько маскируя стрельбой шум моторов. Наконец, танкисты увидели
фигуры разведчиков, охраняющих подходы к гати со стороны противника. Те
быстро разобрались по два человека и проводили каждый танк к уже намеченным
исходным позициям. Немцы пока не обнаруживали своего присутствия. Выждав,
пока подтянутся отставшие, танки и пехота двинулись вперед. Примерно через
1,5 км произошла первая стычка. Однако на наш яростный огонь немцы отвечали
вяло и создавалось такое впечатление, что они совершенно не ожидали
появления красноармейцев, а увидев их перед собой, старались скорее
отступить, но никак не организовать отпор. Среди убитых немцев оказалось
достаточно много одетых в гражданскую одежду. Действия наших подразделений
в это время затруднялось тем, что местность заросла густым, дремучим лесом,
а кроме того, наши командиры, не зная, где находится противник и каковы его
силы, действовали очень осторожно, помня о том, что в случае сильного
контрудара, особенно во фланг, могла возникнуть проблема возвращения через
гать.
  Примерно к 9 утра разведчики доложили, что они вышли к другой наплавной
переправе, по которой, по их словам, спешно и в полной панике
переправляются разрозненные и достаточно малочисленные группы немцев.
Лейтенант Воробьев во главе группы из нескольких танков рванулся к ней,
щедро поливая попадающиеся по пути заросли и овраги огнем из пулеметов. Они
стремительно выехали на широкую просеку, которая через несколько минут и
привела их к обрыву, от которого через заболоченную равнину уходила вдаль
дощато-бревенчатая дорога, опирающаяся на поплавки из связанных тросами
бочек из-под авиационного бензина. Вдали, где-то в 500 м, мелькали спины
людей, но стрелять по ним танкисты не стали, предпочтя продолжить
прочесывать местность, на которой оказались. Довольно скоро стало ясно, что
наши находятся на своеобразном острове, окруженном болотом. А при более
детальном осмотре солдаты наткнулись на небольшой поселок, в котором, кроме
жилых бараков, обставленных, впрочем, весьма прилично, обнаружилось
несколько помещений, оборудованных под мастерские и конструкторское бюро.
Там они нашли большое количество чертежей, карандашей, линеек и чертежных
досок, из которых танкисты сразу напилили более удобных сидений для своих
машин. В это время пришло сообщение от разведчиков о том, что они нашли в
глубине леса странные котлованы, а в них еще более странные зенитные
батареи. Танкисты двинулись в указанном направлении. Пройдя около километра
по свежепрорубленной просеке, вышли к двум широким, прямоугольной формы,
котлованам, вырытым примерно в 100 м друг от друга. В центре каждого стояли
по четыре крупнокалиберные зенитные пушки.Они были расположены по углам
квадрата, в центре которого находился параболоид - решетчатое
тарелкообразное сооружение, сверкающее на солнце тысячами зеркал. Когда
танкисты спустились в один из котлованов и начали осматривать находки, то
увидели, что все пушки имели автоматические затворы и систему наводки с
использованием электромоторов, и, кроме того, были соединены со странным
параболоидом толстыми, в руку, кабелями. Вскоре обнаружили, что от обеих
батарей пучки кабелей ведут в небольшую рощицу между котлованами. В ней,
под маскировочным навесом, нашли мощную дизельную электростанцию,
смонтированную на прицепе вместе с емкостью для солярки. Пульт управления
всей системой располагался метрах в 20 от нее в дощатой будке с бойницами.
В это время вдали грохнул сильный взрыв. Буквально через минуту солдаты,
оставленные у немецкой переправы, передали по рации, что та взлетела на
воздух. Танкисты связались с командованием и доложили обстановку. В ответ
пришел приказ: к 20.00 вернуться в расположение своих войск, увезя, по мере
возможности, все, что было обнаружено в конструкторском бюро и котлованах.
После этого приказа большая часть подразделений двинулась обратно к выходу
с острова, а несколько танковых экипажей и