екоторые его воззрения уже стали моими, в
частности, что все болезни - от дисгармонии, разлада, предательства себя
самого, одиночества и, естественно, от неправильного питания и непосещения
бань. Это же самое он продолжал утверждать и закончив курсы
иглорефлексотерапевтов и совсем недавно получив в какой-то модной академии
сертификат экстрасенса, хотя к экстрасенсорике вообще относился с
осторожностью, не афишируя свою к ней принадлежность.
  Зная, что Макарову добираться до моего дома около часа, я попытался
навести порядок на кухне, но, разбив две тарелки, оставил эту затею; у
тетки был хороший вкус, и разбитые красивые тарелки еще больше усугубили
мое состояние.
  Макаров, как всегда, вошел громко и бурно, выражая одновременно и радость
от встречи, и возмущение транспортом, и восхищение погодой, и свои мысли по
поводу моего здоровья. Из неизменного, почти квадратного саквояжа он,
пройдя на кухню, извлек бутылку водки, термос со щами, баночки с салатами,
рыбой, завернутую в фольгу зелень и даже аккуратно нарезанный хлеб.
  - Ну-с, милостивый государь, где у тебя хрустали-фаянсы? За столом и
поговорим, на голодный-то желудок какая беседа.
  Взяв в руки рюмки, он повертел их перед глазами, посмотрел на свет, затем
аккуратно поставил на стол.
  - А скажи-ка, дорогой, не случалось ли тебе последнее время что-нибудь
разбивать?
  - Ха! Прямо перед твоим приездом! Вон, осколки еще в мусорном ведре.
  - А мебель не ломалась?
  - Да вроде бы пока нет,- насколько мог уверенно ответил я, присаживаясь
на табурету, и тут же почувствовал, что теряю равновесие. Ее ножка с
хрустом подломилась, и я оказался на полу.
  Подойдя ко мне, доктор помог встать, внимательно осмотрел табуретку,
затем - остальную кухонную мебель и сказал:
  - Для начала давай-ка позвоним Михалычу, тут пахнет его промыслом.
  - Но почему - Михалычу? Он что, табуретку будет чинить?
  Мы оба засмеялись. Георгий Михайлович Карасев, лет двадцать занимающийся
экстрасенсорикой, еще с тех времен, когда она иначе, как шарлатанством, не
называлась, мог многое, но ни отвертки, ни молотка, ни пилы держать в руках
не умел; на сей счет у него была даже аксиома: мол, пианист, чистящий
картошку, - преступник, ибо подвергает свои пальцы опасности.
  Михалыча любили за безотказность, за энциклопедические познания, за
умение избегать конфликтных ситуаций и за то, что он умудрялся дружить со
всеми тремя своими женами: двумя бывшими и одной теперешней, Викой. И
каждый из знакомых держал его про запас, как тяжелую артиллерию, не дергая
по мелочам. Мало ли, что может случиться: сглаз, не приведи Господи, или
еще чтолибо непонятное,- уж тогда к нему, к Михалычу. Или - появившиеся
болезни после переезда на новое место: опять к нему; он пройдет по комнатам
со своими рамками, "ощупает" руками воздух вокруг стола, дивана, кресла, и
сразу выдаст: что стоит на своем месте, а что надо немедленно переставить,
и куда именно. Но почему Макаров вспомнил о Михалыче, которого сам
недолюбливал за излишнюю разговорчивость и вещизм?
  - Ну что ты прицепился к этой мебели? Пойдем лучше чай пить, у тетки
прекрасный заварной чайник-чудо, она специально какойто слой с внутренней
стороны наращивала и никому не разрешала его смывать. Аромат!
  - Чай - это хорошо,- согласился Макаров. - Это даже замечательно. Но без
Михалыча нам не обойтись. Да, кстати, и чайник я на твоем месте поберег
бы...
  В это время на кухне послышался хлопок - будто что-то уронили на пол.
Быстро взглянув друг на друга, мы, столкнувшись в коридоре плечами,
устремились туда. Большой красный чайник - теткина радость и гордость -
как-то по-старчески осел на столе, залитом коричневой заваркой. Трещина
струилась по всей окружности, чуть ниже носика...
  Карасев на мою просьбу приехать откликнулся, как всегда, моментально. Он
принадлежал к тому типу людей, которые не любят откладывать на завтра то,
что им самим интересно сегодня. А в данном случае его интерес был двойным:
во-первых, он еще не видел нового моего обиталища (а осматривать чужие
квартиры Михалыч обожал, тут же перенимая какое-нибудь самобытное решение,
планировку, удачный уголок и перенося это в свой дом); во-вторых, ему негде
больше было встретиться с Макаровым, ибо особых взаимных симпатий они не
испытывали, но как профессионалы были один другому интересны и ревностно
следили за публикациями и докладами друг друга.
  Карасева мы решили встретить на остановке: дороги он не знал, да и нам
оставаться в разрушающемся доме, среди умирающих вещей не очень хотелось.
  - Так что же случилось? - спросил я по пути к автобусной остановке.
  - Очень похоже на энергетический вампиризм,- задумчиво ответил Макаров и,
спохватившись, видимо, вспомнив, что он не на лекции, добавил, - понимаешь,
не только человек, но и животные, растения, вещи имеют...
  - Биополе? - не выдержал я.
  - Да, но биополе, или как его еще называют - жизненное поле,
энергетическая оболочка - это лишь одна из составляющих частей ауры. Вокруг
каждого человека и каждой вещи есть аура, такое свечение, как корона вокруг
солнца. В нее входят и астральное, и ментальное, интеллектуальное поля.
Даже мумии имеют свою ауру. Но она почему-то отсутствует у некоторых вещей
в твоем доме. Мне так показалось, хотя это и нонсенс. Давай дождемся
Карасева, он утверждает, что видит ауру, заодно и посмотрим, все ли он
видит...
  Как пес, попав в незнакомую обстановку, долго и осторожно при-
нюхивается, так и Карасев, смешно вытянув короткую шею и накло-
нив голову на бок, словно прислушивался-приглядывался к проис-
ходящему в квартире, к стенам, потолку, коврам, мебели.
  - М-да, батенька, у вас тут как Мамай прошел.
  - В каком смысле?
  - Вы подверглись психическому нападению. Обыкновенная вампирическая атака
на ваше биоэнергетическое поле. Слышали о вампирах?
  О них, или, на его научном языке, саперах, он рассказал за столом,
нахваливая принесенные Макаровым салаты. При этом подчеркивалось, что
вампиризм чаще всего - явление неосознанное: просто эти люди, не желая
подпитываться из окружающей среды, от земли или космоса, воруют жизненную
энергию у других. А те, у кого они ее крадут, называются, соответственно,
донорами.
  Но есть и осознанные, умышленные воры - истинные злодеи. Выбрав жертву,
обладающую значительным потенциалом, такие вампиры могут даже разорвать
чужую энергетическую оболочку. Тогда они способны вычерпать всю энергию или
через раппорт - психический кабель, или через направленный поток; а в
результате человек теряет силы, заболевает и нередко даже умирает.
  - Так вот, мой дорогой, к вам это тоже имеет некоторое отношение, - не
переставая жевать, продолжал Георгий Михайлович,- в том смысле, что вы и
ваше жилище подверглись подобной атаке. Более того, - ауру слизывали даже с
вещей: к примеру, табуретка, диван, или вот этот чайник - почти "лысые",
без "короны". Как вы думаете, Леонид Иванович, что бы это значило? Такого
обычно не бывает...
  - Я тоже в затруднении, - не сразу ответил Макаров,- но определенно ясно,
что, во-первых, акция была сознательной и, во-вторых, пока мы оба здесь,
надо попытаться выстроить защиту. Кажется, Ване есть о чем нам сказать...
  После моего рассказа о вчерашнем вечернем случае Михалыч сразу
возбудился, жестикуляция его стала резкой, фразы - отрывистыми. Я даже
улыбнулся, глядя на него: так в мультфильме изображали мангуста, узнавшего
о присутствии в комнате кобры.
  - Да, защита - это, безусловно, вы правы, Леонид Иванович. Будем делать
оболочку.
  И тут же обратился ко мне:
  - Вы точно помните вспышки и хлопки? Ну, когда машина уезжала?
  - Да,- едва успел сказать я, как Карасев уже продолжал, обращая свою
мысль к коллеге:
  - Похоже на внезапный обрыв потока, неожиданный для самого сапера...
  - Похоже,- согласился Макаров,- но такого ведь не бывает: чтобы из
машины, на расстоянии, через стену - и "слизывать" "корону" вещей...
  - Знаете, батенька, нам и в голову не приходит, что бывает на свете...
Это напоминает мощный направленный вакуумный отсос. Но вот вопрос: почему
именно из этой квартиры? А не припомните ли вы, Иван, кто из окружения
вашей тетушки чаще всего появлялся в доме? И после кого она уставала, кого
зарекалась приглашать снова, но потом сожалела, раскаивалась и снова
принимала у себя этого человека или сама шла к нему в гости - то из
вежливости, то из жалости: в общем, из добрых чувств и с добрыми
побуждениями? Или - из окружения ее мужа?
  Я задумался. Вот уж задача так задача: тетка Лера была человеком
общительным, как и Борис, народ в квартире просто роился - попробуй тут,
остановись на ком-то одном! И все же бледное, надменное, с глазами навыкате
лицо Татьяны Львовны, "заклятой", как мы с Борисом называли ее, подруги
мелькало перед глазами чаще других. То она приезжала жаловаться на
сбежавшего от нее лет пять назад мужа, или - на жизнь вообще; то звонила
вечером, чтобы поплакаться - в доме, мол, все вверх дном, а сил убрать нет;
то ей хотелось срочно поделиться возмущением... Поводов было немыслимое
множество, но самый положительный из них - получасовая болтовня о купленных
кастрюлях; всем остальным Татьяна Львовна, несмотря на молодой возраст и
внешнюю привлекательность, была недовольна: работой, состоянием здоровья,
окружением, ценами, погодой, зарплатой, - практически всем, что только
можно придумать. И это выражалось на ее лице - надменном; но еще больше - в
голосе: высоком, писклявом, почти мышином.
  Я прекратил отношения с Татьяной Львовной почти сразу, после трех, то ли
четырех встреч, когда понял, что она пуста, хитра, завистлива и цинична.
Борису пришлось сложнее. Несколько раз присутствие Татьяны Львовны даже
омрачало его с Лерой отношения; он не настаивал на разрыве этого странного
приятельства, но и при мне, и, уж точно, без меня, пытался выяснить у жены,
что может связывать их, столь разных людей? Лера отвечала, что она бы и
рада избавиться от навязчивой приятельницы, но, как только та уходила, Лере
становилось ее жалко: одинокую, брошенную, не умеющую радоваться ничему в
жизни, и она уже ждала следующей встречи, чтобы загладить свою
несуществующую вину. А Татьяна Львовна использовала любую возможность
побыть рядом с Болерами, особенно с Лерой - Борис стал избегать этих
встреч.
  Вспомнилось напряженное, затвердевшее лицо Татьяны на похоронах Бориса;
все были ошеломлены свалившимся горем, лишь Татьяна Львовна оставалась
невозмутимо-спокойной, даже неприлично расцветшей, по сравнению с собою же
недавней; она не отрывала взгляда от Леры, и тогда все расценили это как
особую внимательность близкой подруги. Только сейчас, вспомнив этот взгляд,
я понял, что в нем не было ни сострадания, ни жалости, ни любви, ни
доброты, ни скорби,- в нем светилась какая-то хищная жадность.
  И еще раз я вспомнил этот же, но еще более откровенный, пожирающий взгляд
- уже на похоронах тетки Валерии,- казалось, что о него можно споткнуться,
как о туго натянутую струну.
  - Окружение... Да, чаще других заходила и звонила Татьяна Львовна, она
социолог, занимается чем-то, связанным с убийствами или просто смертями:
толи классифицирует, толи обобщает-не помню...
  - Так-так-так,- застрекотал заинтересовавшийся Михалыч после того, как я
рассказал о своих наблюдениях,- совпадает, очень даже совпадает, не правда
ли, Леонид Иванович?
  - Совпадать-то оно совпадает,- пробасил Макаров,- тут ни лозы, ни рамок
не надо, и все же загадочного больше, чем ясного: ну, к примеру, что это за
таинственный автомобиль, как и зачем была разрушена аура вещей и имеет ли к
этому отношение Татьяна Львовна... Кстати, почему одни вещи пострадали
больше, а другие вовсе не пострадали - вот, хотя бы, если не ошибаюсь,
холодильник? Что ты, Ваня, как хозяин, думаешь на сей счет? Я пожал
плечами:
  - Ну, разве что его привезли с дачи уже после смерти Леры. Но имеет ли
это значение?
  - Может, и имеет, - поощрил меня Макаров,- если ты скажешь еще что-либо о
табуретке, чайнике, тарелках...
  - А что говорить? Это были любимые вещи Болеров, поэтому их и жалко...
  - Это-то и важно, что - любимые. Значит, насыщенность и размеры их ауры
были максимальные. Эти вещи пострадали в первую очередь. Следовательно...
  - Вы хотите сказать, что можно направленно, выборочно, на таком
расстоянии срывать ауру? - воскликнул Георгий Михайлович.- Фантастика!
  И тут вдруг он замер, схватился за голову и кинулся к телефону. Он
лихорадочно набирал номера, разыскивая кого-то по всему городу. Наконец, мы
услышали:
  - Ольга Никаноровна? Извините... да... нет, ничего срочного... Помните
больную Синицыну... да-да, аномалия защиты... да, отсутствие границы выхода
энергии... Что вы говорите, какой ужас, не знал... Тогда ясно, почему все
так быстро... А что за бред? Уберите красную машину? Да-да, это возможно, в
таком состоянии... Нетнет, ничего особенного, просто проверяю материалы для
доклада, вот и позвонил, извините, что в субботу... да-да, до понедельника,
спасибо, до свидания, кланяюсь нижайше...
  Он осторожно положил трубку на рычаг и выдержал истинно качаловскую
паузу.
  - Интересненькое, понимаете ли, дельце... Там тоже знаете ли, была
красная машина... И тоже, представьте себе, погиб в катастрофе муж этой
самой Синицыной, которого она очень любила и без которого зачахла... Что-то
многовато для обычного совпадения, не находите ли, коллега?
  - Всяко бывает,- уклончиво ответил Макаров,- хорошо бы посмотреть картину
за последние полгода; мне - в своих клиниках, вам - в своих. Что-то здесь
определенно не чисто.
  От размышлений вслух отвлек телефонный звонок. Георгий Михайлович
отдернул руку от аппарата, как от огня.
  По голосу звонившего, моего закадычного друга, бывшего однокашника
Эдварда, можно было предположить, что стряслась беда. Вторая же его фраза
все объяснила:
  - Лариса умерла. Если можешь - приезжай.
  Жене Эдварда было всего лишь двадцать три года. Как так - умерла? От
чего? Что за дикость?..
  Как ни фантастичны были предположения поехавших вместе со мной Макарова и
Карасева, они подтвердились: Лариса умерла от мощного повреждения ее
индивидуального поля. Эдварда не стали ни о чем расспрашивать, решив
ограничиться собственными наблюдениями. Я высказал опасение, что на него
тоже будет совершено психическое нападение - так же, как, видимо, на тетку
Леру, когда она хоронила Бориса. Оба профессионала согласились со мной, и
вскоре Эдвард имел надежную защитную оболочку: ему ничего не оставалось,
как согласиться на это,- он знал, что я настаивать зря не стану, тем более
в такие тяжелые для него дни.
  А еще через день, в понедельник, на похоронах, Карасев вычислил сапера -
рыжеволосого молодого человека спортивного вида, который был чем-то
раздражен или раздосадован. Михалыч объяснил его состояние тем, что сапер
не смог наладить ранее существовавший контакт с Эдвардом: мешала защитная
оболочка.
  На мой вопрос о молодом человеке Эдвард ответил, что это институтский
приятель Ларисы; вернее - друг ее приятельницы; что он исправно посещал все
вечеринки и праздники, которые Лариса была мастерицей организовывать в
своем доме; что после общения с ним Эдвард испытывал истощение и
опустошенность, как после сданного экзамена.
  Выслушав мою информацию, Макаров ответил:
  - Ничего удивительного, вампиров достаточно много; но меня удивляет такая
их концентрация в единицу времени и, главное, мощность. Такое ощущение, что
о неосознанном контакте здесь не может быть речи - они ходят, как на
работу, и не исключено, что имеют определенную технологию откачки энергии.
Я узнавал у себя в академии - несколько странных летальных случаев с
диагнозом "истощение". Просто никому не приходило в голову связать их
воедино, в цепочку.
  - А что говорит Михалыч?
  - У него - похожая картина. Видимо, где-то в экстрасенсорике произошел
сдвиг, не замеченный нами. Но что конкретно случилось - никто не знает.
  Сыскное агентство, выслушав представителя ассоциации экстрасенсов, против
ожидания, не заломило астрономическую сумму, а предложило работать на
"бартерной" основе, что вполне устроило обе стороны.
  Буквально через пять дней удалось выяснить, что автомобиль, который нас
интересовал, принадлежит малому предприятию "666". Далее дело приняло столь
крутой оборот, что меня, вероятно, и вовсе решили не посвящать в
подробности. На протяжении месяца Макаров и Карасев отвечали на мои вопросы
обтекаемо; единственное, что я понял: в поиске и какой-то борьбе
задействовано немало людей - от работников правоохранительных органов до
специалистов в области нетрадиционной медицины. Наверное, я так и забыл бы
со временем о странном случае, приключившемся со мною, теткиной квартирой и
вещами (тем более, что никаких "атак" более не предпринималось); если бы не
обычный кошмарный сон. Впрочем, и сам по себе сон вряд ли запомнился мне
столь отчетливо, если бы не одна его особенность: он был с продолжениями,
как многосерийный фильм, и эта "серийность" заставляла тщательно запоминать
увиденное накануне. Не часто случается подобное, и поэтому при случае я
рассказал о сне Леониду Ивановичу. Обычно спокойный и невозмутимый, Макаров
ни с того, ни с сего разволновался.
  - В этом надо разобраться, это - новая плоскость, - забарабанил он
пальцами по столу,- впрочем, мне же никто не поверит... Обратный
информационно-энергетический поток... Или - феномен вещего сна? Слушай, ты
давно звонил Эдварду?
  - Примерно недельку назад, а что?
  - До твоих снов или после?
  - Ну, это помню - до них.
  - Сейчас же позвони ему и скажи, что через час мы будем у его
лаборатории, в сквере.
  - Ты опять об этой мистике?
  - Это не мистика, не мистика! - с несвойственной ему нервозностью
повторял Макаров.- Это вовсе не мистика...
  В метро я еще раз вспомнил недавний сон.
  ...Желтый двухэтажный каменный особняк на окраине города. Ночь. Дождь. С
двух сторон к нему примыкает лес. Я - в этом страшном черном ночном лесу,
под дождем - в мокрой одежде, со слипшимися волосами; струи воды текут по
лицу, мешая смотреть. Но меня неодолимо влечет к дому, к нижним окнам, из
которых исходит странный переливающийся многоцветьем свет: словно его
заперли в комнате, и он мечется, не зная, как вырваться на свободу и
раствориться, растаять, слиться с воздухом.
  Оглядываясь по сторонам, как боящийся слежки вор, осторожно приближаюсь к
одному из окон, опасаясь наступить на сучья, хотя в ропоте дождя и шелесте
листьев все равно никто не услышит легкого хруста. В огромной круглой
комнате - только стол посередине, тоже круглый, и вокруг него - шесть
стульев. Из сидящих за столом узнаю двоих - Татьяну Львовну и рыжего,
который был на похоронах Ларисы. Но откуда же свет? В комнате - ни люстры,
ни торшеров, ни свечей. Ах, так это и не свет вовсе - это летающие по
комнате многочисленные гладкие шарики: почти как теннисные, но очень
маленькие, и внутри каждого - какая-то искорка. Приближаясь к сидящим за
столом людям, они на мгновение застывали, а потом вдруг резко поглощались
каким-то необычным тонким черным шлейфом, окутывавшим каждого, и тонули в
этом шлейфе.
  Несмотря на шум дождя и двойные оконные стекла, я отчетливо слышал каждый
звук.
  - Сегодня маленький юбилей нашей фирмы,- звонким голосом говорила Татьяна
Львовна, хотя в жизни у нее был совсем другой голос - писклявый и унылый. -
И мы, кто ее замыслил и создал, - она развела руками, показывая на сидящих
справа и слева от нее,- говоря о делах, одновременно и отпразднуем его.
Пора закладывать традиции. Для начала прошу принять мой личный подарок для
избранных,- ее руки снова распахнулись, взметнулись вверх, будто ее
подарком была то ли эта комната, то ли воздух в ней.
  "Откуда в ней столько бодрости, в этой ноющей рохле?"- думал я,
прижимаясь к стеклу лбом.
  - Теперь вы сами оценили, какое полезное дело мы делаем, - продолжал
звенеть ееголос,- помогая людям обрести утраченное. Тем, конечно, кто в
состоянии оплатить наши услуги. Но ведь за все надо платить,