его  друга
и любимого министра великого Марка Фигероя. Вечный мир! Вечный мир!
     Из дома и сараев выскакивали солдаты,  из  кустов  выбегали  давешние
мятежники, а  теперь  верные  слуги  правительства.  Все  радостно  орали:
"Вечный мир! Вечный мир!" Майор Шурудан трижды торжественно облобызался  с
Марком   Фигероем.   В   честь   примирения   недавние   враги    радостно
проимпульсировали багровое небо резонансными лучами. Взгляд Марка  Фигероя
упал  на  Конрада,  тоже  выбежавшего  из  дома,  но  из  осторожности  не
совавшегося вперед.
     - Это ты, негодяй! - гневно воскликнул Марк Фигерой.  -  Знаешь,  мой
друг, этот мерзавец пристал к нам и объявил  себя  мятежником,  -  сообщил
Фигерой Шурудану.
     - Нет, он пристал к  нам  и  объявил  себя  слугой  правительства,  -
возразил майор Шурудан.
     - Чтобы доказать, что он предан мятежу, он  собственноручно  умертвил
твоего разведчика, дорогой майор.
     - Чтобы доказать верность правительству,  он  собственноручно  казнил
одного из твоих людей, дорогой Фигерой.
     - Ах, предатель! - воскликнули они оба одинаковыми голосами,  и  Марк
Фигерой обратился к майору Шурудану:
     - В закрепление нашей дружбы, прошу тебя, дорогой майор,  выдать  мне
этого негодяя, чтобы я мог его здесь публично казнить.
     - Нет,  это  я  прошу  тебя  в  ознаменование  нашего  вечного   мира
предоставить мне этого двойного изменника на публичную  казнь,  -  ответил
майор Шурудан.
     - В таком случае - казним его совместно, ибо  он  предал  каждого  из
нас.
     Конрада поставили в центре  полянки  перед  домом,  солдаты  Шурудана
встали  справа,  воины  Фигероя  зашли  слева.  Антон  Пустероде   сверкал
плечевыми  фонариками  и  победно  ревел,  рея  над  обреченным  Конрадом.
Внутренний Голос отчаянно завопил: "Беги, беги, пока жив,  не  то,  говорю
тебе, точно казнят!" И Конрад ринулся  в  кустарник,  опрокинув  на  землю
Марка Фигероя и так тяпнув ногой Шурудана, что тот взвыл.  Солдаты  сперва
растерянно попрыгали и потолкались, потом пустились преследовать  беглеца.
Но Конрад спасал собственную жизнь, а преследователи ничего не  спасали  и
потому не усердствовали. Они вскоре отстали так далеко, что и голосов  уже
не  было  слышно.  Конрад,  однако,  бежал  со  все   той   же   отчаянной
торопливостью  и  не  остановился,  пока  не  выскочил  на  затерянную   в
кустарнике новую полянку.
     Здесь, измученный, он свалился у домика, стоявшего на  краю  полянки.
На скамейке сидел жилистый старик и молча глядел на Конрада. В неистовстве
бега Конрад примчался к собственному дому, откуда еще сегодняшней ночью  с
таким облегчением удрал на широкую  волю  -  отец  с  хмурым  любопытством
ожидал, как поведет себя Конрад дальше.
     - Я воротился, как видишь,  -  пролепетал  Конрад  и  сделал  немалое
усилие, чтобы встать на ноги.
     - Я знал, что ты воротишься, Конрад, - сказал отец. - Я всегда верил,
что ты не вовсе потерял совесть, хотя к этому шло.  Расскажи  теперь,  что
тебе пришлось пережить за этот день. Судя по тому, как  ты  рвался  сквозь
кусты, выход в другую жизнь не принес тебе радости.
     Отец еще не кончил, а Конрад сразу  вспомнил,  что  испытал  на  трех
избранных дорогах. Все восстановилось в памяти с  такой  яркостью,  словно
было только что пережито, и уже не казалось трижды одолевавшим его сном, а
было как бы трижды повторенной явью. Отец слушал и кивал, потом сказал:
     - Не уверен, что реально было, как ты рассказываешь,  но  что  должно
было быть именно так, убежден. Ибо в тебе бог смешан с чертом, и ты  равно
годен и на зло, и на добро, и на подвиг, и на позор. И  не  ты  командуешь
обстоятельствами, а они - тобой, хоть тебе и воображается по-иному. А  как
ты поведешь себя, зависит не так от тебя, как от  обстановки,  ибо  каждая
найдет в тебе, что ей нужно. Сколько раз я  колотил  тебя,  но  так  и  не
выколотил неопределенности из твоего характера. И еще бы надо поотдубасить
- да бесполезно.
     - Отец, ты же не будешь отрицать, что я не инертен, не безучастен, не
равнодушен...
     - И много других "не". Активен,  активен,  даже  чересчур.  На  нашей
проклятой планете это чаще всего ведет к катастрофе.
     - У меня под рукой нет другой планеты, отец.
     Отец долго вглядывался в  Конрада  -  крепкий  старик,  как  бы  весь
вырубленный из плотного узловатого дерева, с густой, как смола,  кровью  -
не жиденькой водицей. Его жесткую руку Конрад хорошо знал, его советами  и
наставлениями перенебрегал,  слушал  только  свои  Внутренние  Голоса.  Но
сейчас Внутренние Голоса молчали,  и  Конрад  был  готов  выслушать  самый
жестокий совет, был бы он только полезен.
     - Есть такая планета, сын. Сто лет назад группа людей сбежала с Земли
и скрылась вот на  этой  скудной,  поганой  Марите.  Здесь  мы  постепенно
вырождаемся,  истребляем   один   другого   в   бесчисленных   мятежах   и
кратковременных захватах власти. Возвращайся на Землю, сын. Уверен, там не
обстоятельства командуют людьми, а люди обстоятельствами. Надо  же,  чтобы
где-нибудь в мире было местечко, где не дорога выбирает тебя, а ты -  свою
жизненную дорогу. Иди там по главной, а не по боковой душевной склонности;
по основной, а не по второстепенной способности. И ты  будешь  там  стоить
ровно столько, сколько реально стоишь. Не больше - но и не меньше.
     - Слышал, слышал: Земля - прародина, утраченный рай, - сказал  Конрад
с досадой. - Но в знаменитой и затхлой пещере в ущелье  Альдонсы  все  эти
сто  лет  покоится  поврежденный  звездолет.  И  нет  надежды,   что   его
восстановят для самостоятельного похода.
     - Его уже восстановили, Конрад. Механик Бартоломей Хапи и его опытный
помощник Кренстон закончили долгий  ремонт  космического  корабля.  И  они
тайно  подготовили  группу  людей,  мечтающих  о  прародине.  Завтра   они
отлетают. Мне тоже предложили присоединиться, я отказался.
     - Почему? Разве ты не мечтаешь о рае?
     - Мечтаю, Конрад. Всегда мечтал. Но я слишком стар для такого полета.
Другое дело - ты. Ты сможешь еще увидеть зеленую горячую Землю  -  уверен,
уверен, что она именно такая!
     - Мысль в этом есть, но я устал, отец. Сколько было  событий  сегодня
на этих трех дорогах! Ты говоришь - отлетают завтра утром? В таком  случае
ночь я посплю, а на рассвете ты меня разбуди. Что я должен сказать  твоему
другу механику Бартоломею Хапи?
     - Только то, что ты мой сын и что я послал тебя. Этого  будет  вполне
достаточно для побега на Землю.
     - Впервые ты убедил меня, отец. Цени  мою  покладистость.  Теперь  не
буди меня до утренней Москиты.
     Конрад направился к дому, но отец задержал его.
     - Боюсь, у тебя не будет ночи для отдыха, Конрад. Прислушайся к  шуму
в кустах. Вон там, там...
     Он показывал в сторону, откуда прибежал Конрад. Из  кустов  доносился
треск далеких шагов, Конраду послышался даже трубный рев Антон Пустероде.
     - Это  солдаты  Шурудана  и  Фигероя!  -  воскликнул  Конрад.  -  Они
разыскивают меня. Что делать, отец?
     - Отдай мне свой импульсатор и беги! На час я их задержу,  а  за  это
время ты пробежишь половину пути до  пещеры  Альдонса.  Торопись,  Конрад,
твои враги приближаются.
     Конрад опрометью кинулся к кустам. На  краю  зарослей  он  оглянулся.
Отец  торопливо  сложил  баррикаду  из  бревен,  залег  за  ней,  направил
импульсатор на кусты. Конрад не видел лица отца, но не сомневался, что оно
светится  торжеством.  В  годы  военной   службы   отец   хорошо   овладел
импульсатором и собирался теперь действовать, как давно жаждала душа.





                              Сергей СНЕГОВ

                           К ПРОБЛЕМЕ СРЕДНЕГО


                                    1


     - Не поеду, - сказал Генрих. - Что я потерял на  Леонии?  И  что  там
найду? Такие командировки не для меня. Я физик, а не социолог.
     - Я тоже физик, - сдержанно заметил Рой. - И добавлю  к  этому,  если
разрешишь...
     Генрих вспылил. Когда он выходил из себя, спорить было напрасно.
     - Не разрешаю! Поезжай сам.  С  твоего  благосклонного  согласия  нас
превращают в оракулов, важно объявляющих разгадки любых тайн. Роль  пифии,
даже вооруженной инструментарием двадцать пятого века, меня не устраивает.
До нескорого свидания!
     Рой удалился к себе. Генриху и вправду  нужно  было  некоторое  время
провести в одиночестве. Исследование "пропасти без  дна"  отняло  у  брата
слишком много нервных сил. И если раньше он быстро преодолевал  усталость,
то теперь предписанный медиками отдых смахивал  на  обыкновенное  лечение.
Рой понимал, что непрестанно возникающие  задания  перенапрягают  душевные
ресурсы брата.  И  Рой  предложил  поездку  на  Леонию  лишь  потому,  что
рассматривал командировку как своеобразную форму отдыха.  Генрих  сердился
от одного упоминания о Леонии. Убеждать  его  было  легко,  переубедить  -
невозможно.
     Перед выездом в космопорт Рой  все  же  зашел  к  брату.  Электронный
секретарь сообщил, что Генрих взял туристскую  путевку  на  Меркурий.  Рой
покачал головой. Экскурсии по сожженному яростным светилом Меркурию  много
трудней прогулок по сумрачной Леонии. Вряд ли кому другому подошли  бы  те
методы восстановления сил, которые применил к себе Генрих. С предписаниями
медиков он считался еще меньше, чем с уговорами брата.
     В космолете  Рой  завершал  незаконченные  земные  дела  -  радировал
распоряжения по лаборатории, распределял задания между сотрудниками.  Лишь
перейдя на Марсе с космолета  на  звездолет,  Рой  передвинулся  из  сферы
земных интересов в сферу космических загадок. Пассажиров в звездолете было
немного. Рой любовался в салоне сверканием светил на  звездных  экранах  и
размышлял о Леонии. Для физика Леония была малоинтересна - мир  погасающей
звезды,  деградирующая  цивилизация  слабосильных  существ,   похожих   на
тысячекратно  увеличенных  земных  кузнечиков.   Генрих   имел   основания
отказаться от поездки - Леония нуждалась, по общему мнению, в  социологах,
а не в физиках. Рой испытывал удовлетворение,  что  согласился.  Просил  о
помощи социолог Крон  Квама.  Никому  на  Земле  не  пришло  бы  в  голову
усомниться  в  способностях  Квамы.  Если  такой  человек  признавался   в
бессилии, значит, задача выпала трудности необычайной.
     Иногда Рой включал информационный отчет Управления дальних маршрутов.
В салоне звучал приглушенный голос: Квама, докладывая  Большому  совету  о
порядках на Леонии, неторопливо разматывал  путаную  историю  междоусобных
распрей и  кровопролитных  войн.  Общество  на  Леонии  погибало,  скудное
существование становилось все скудней.  В  преданиях  леонцев  сохранились
воспоминания о золотом веке относительного материального благополучия,  но
о хотя бы кратковременном периоде общественного спокойствия не было даже и
легенд. Группа сильных в этом обществе была группой хищных.  Слой  знатных
был слоем жадных.  Захватывающие  власть  становились  захватчиками  благ!
Облеченные высокими  правами  запасались  бездонными  карманами.  Общество
распадалось на враждебные полюсы. Это постепенно приводило к деградации  и
обнищанию. Четырехкрылые обитатели  Леонии,  в  преданиях  своих  -  лихие
летуны, переставали летать, лишь ползали - одни  от  бессилия,  другие  от
прожорливой сытости.
     Примерно сто местных лет назад власть захватил некий  Карр.  Диктатор
отменил все права и привилегии, упразднил  все  общественные  различия,  а
крылатых объединил одной священной обязанностью - поклоняться  ему.  После
короткого, свирепо подавленного сопротивления леонцы  покорились.  Карр  с
приближенными  неистовствовали  в  пиршествах   вокруг   фонтанов   симбы,
измывались над покорной массой. Со смертью Карра власть тихо  выскользнула
из пьяных лап его друзей и ее столь же тихо подобрали средние леонцы - так
стали называть себя новые правители планеты.
     Правители Леонии - в точном значении средние, докладывал  Земле  Крон
Квама, они подбираются из средних слоев  общества,  проходят  проверку  на
среднесть роста, веса, интеллекта, образа мыслей, привычек и  пристрастий.
Идеальными считаются особи, лишенные своеобразия. Кабинет  министров  -  и
такой имеется на Леонии - составляется из леонцев,  выдержавших  испытание
на   взаимную   схожесть.   Официальное    наименование    правителей    -
"неразличимые". Жизнь  протекает  под  лозунгом:  "Никаких  происшествий!"
Леонцы  утверждают,  что  история  Леонии,  полная  ярких  событий,   себя
исчерпала.  Отныне  не  должно  быть  истории,  а  лишь  одно   непрерывно
повторяющее себя существование. Только то, что уже было. Та же пища, те же
жилища, те же  позы,  одежда,  слова,  краски,  мысли.  Полное  запрещение
нового. Новое равнозначно преступному. Леонец, передавший соседу  новость,
подлежит суду. Он будет оправдан,  если  докажет,  что  новости  не  было,
сурово оштрафован, если в сообщении  обнаружится  забытая  "прежнесть",  и
арестован,  если  суд  установит,  что  инкриминируемое  сообщение  -  "из
небывалых". Четыре раза в сутки  с  вершин  городских  скал  дикторы  поют
мелодичным среднегласием: "Радуйтесь - новостей нет!"
     И извещение встречается воплем восторга точно размеченной  звучности,
громкости, продолжительности и душевной удовлетворенности.
     Леония - рай для уставших,  делился  печальными  наблюдениями  земной
социолог. Это царство  нищих  духом  чем-то  напоминает  секту  "безмолвия
мысли", возникшую на заре человеческой цивилизации в эпоху  распада  Рима.
Леония уродливо пытается осуществить консервацию обретенного благополучия,
претворить в жизнь  старинное  изречение:  "Остановись,  мгновенье,  -  ты
прекрасно!" Но мгновение  -  мгновенно.  Абсолютизируя  "сегодня",  леонцы
уничтожают свое  "завтра".  Внутреннее  тление  сжигает  ячейки  леонского
общества. Редкие попытки уйти от  страшного  конца  лишь  приближают  его.
Философия, выражаемая формулой "только известное", возникла как  глубокий,
по-своему искренний протест против  надвигающейся  гибели.  И  парадоксом,
недоступным разуму леонцев, является то, что  такой  философией  они  лишь
ускоряют бег к гибели.
     "Мы стараемся помочь леонцам, - заканчивал доклад Квама. -  Но  любая
помощь  связана  с   нововведениями,   а   их   категорически   отвергают.
Возглавляемая  мной  группа   социологов   извещает   о   неосуществимости
разработанных проектов помощи.  Прошу  командировать  на  Леонию  опытного
физика".



                                    2


     - Я рад, что приехали именно вы, - сказал Квама, обнимая Роя. -  Даже
и не мечтал о такой удаче!
     - Удача небольшая. - Рой, польщенный, засмеялся.  -  Не  смог  бы  я,
приехал бы другой.
     - Другой - это другой! - серьезно возразил социолог. - То, что  легко
сделаете вы, другим может оказаться не по силам.
     - Пока я не представляю  себе,  что  должен  делать...  Какой  унылый
пейзаж на Леонии, друг Квама!
     Они летели с космодрома на открытой двухместной авиетке.
     Внизу простиралась гористая  сумрачная  планета.  Красноватые  мхи  и
трава окантовывали коричневые склоны  холмов,  между  холмами  открывались
озерки - черно сверкала леонийская смоляная вода. На  вершинах  вспыхивали
оранжевые огоньки; там размещались пещерные поселки леонцев. Ни лесов,  ни
кустарников на планете не водилось, а высокорослые растения, создававшиеся
для Леонии на земных астроботанических станциях, еще не были конструктивно
доработаны. Все было низкорослое, со  стертыми  очертаниями,  приглушенных
тонов - господствовали красный и фиолетовый.
     Странное это сочетание поражало взгляд. Рой привык, что красный  цвет
противоположен фиолетовому:  на  планетах,  где  ему  приходилось  бывать,
красный соседствовал с оранжевым, а фиолетовый - с синим.  Законы  спектра
на Леонии были свои. Совершенно черная вода была совершенно  прозрачной  -
на  трехметровой  глубине  виднелся  каждый  камешек.  Плотная   атмосфера
окрашивала  предметы  в  фиолетовые  тона.  Рой  хорошо  знал,  что   Лон,
животворящий Леонию, -  звезда  типа  М-6,  стандартное  красное  светило,
звездный старичок, основательно поживший  и  своевременно  тускнеющий.  Но
странная атмосфера преобразила и Лон - в сумрачном небе планеты, озаренном
синими облаками, сияло удивительное красно-фиолетовое солнце.  Оно  давало
мало света и еще меньше тепла.
     - Жизнь здесь возможна лишь в экваториальной области, - сказал Квама.
- Кислорода, впрочем, хватает.
     - Вы уверены, что  удастся  изменить  к  лучшему  физические  условия
Леонии?
     Квама пожал плечами.
     - Наши  астроинженеры  настроены  бодро.   Прервать   прогрессирующее
старение звезды мы не в силах. Но это  процесс,  продолжающийся  миллиарды
лет. Леония слишком далеко от своего светила, в этом ее горе.  По  проекту
аннигиляционные двигатели, заложенные в тело планеты, смогут  изменить  ее
орбиту. Но ведь осуществление такого проекта потребует сотен  лет,  а  что
будет за это время с леонцами?
     - Вы опасаетесь, что их цивилизации грозит гибель?
     - Они деградируют, - грустно сказал Квама. - Вам  нелегко  вообразить
себе, Рой, с какой скоростью  идет  распад  общества,  начавшийся  еще  до
нашего появления. И мы его пока не можем остановить.
     Авиетка  опустилась  на  крышу  здания,  выстроенного  людьми.  Квама
пригласил Роя внутрь. Рой  задержался  на  террасе.  Вдалеке  поблескивало
черное  озерко,  тускло  мерцали  оранжевые  огоньки  пещерных  поселений,
сумрачно светила красно-фиолетовая звезда. Здесь дышалось  без  труда,  но
воздух был лишен легкости, он тоже был какой-то сумрачный. Все здесь  было
сумрачно - вечер существования.
     - Итак, помочь леонцам вы не можете, - сказал Рой, когда они вошли  в
салон. - Речь идет не о материальных благах, а  о  социальном  устройстве,
так я понял ваш доклад Земле, Крон?
     - Не совсем так, - возразил  социолог.  -  Мы  упорядочили  плантации
питательных мхов, удобрили почвы,  ввели  пещерный  обогрев.  Материальные
лишения леонцев удалось значительно ослабить. И они это ценят.
     - Я говорил о социальном устройстве.
     - Оно  по-своему  удовлетворительно.  Здесь  больше  нет   враждующих
классов, нет эксплуатации. Трагедия в том, что Леония - общество  средних.
Трудности здесь не столько социальные, сколько моральные, я бы даже сказал
- психологические.
     В салоне было по-земному светло. Самосветящиеся стены бросали  мягкое
сияние на лица. Квама  один  встречал  Роя,  один  и  беседовал  с  ним  -
сотрудники  его  были  на  дежурстве  или  отдыхали.  Социолог,   плотный,
широкоплечий, большегубый, был на голову ниже Роя. От негритянских предков
у него сохранился  черный  цвет  кожи:  он  не  пожелал  изменить  его  на
солнечно-бронзовый, модный теперь на Земле. Он говорил с волнением -  этот
человек во все свои дела вносил страсть. Рой старался определить для себя,
какова мера объективности в анализе  Квамы.  И,  вдумываясь  в  объяснения
социолога, Рой  размышлял  о  нем  самом.  Крон  Квама  не  принадлежал  к
старожилам Леонии. Когда он появился здесь, на планете уже функционировала
отлично оборудованная астроинженерная станция. До Леонии Квама  двенадцать
лет трудился на страшном Тиболде-3. Он получил назначение в  систему  семи
Тиболдов сразу после университета и вылетел туда с молодой женой  Региной,
тоже социологом. Командировка у супругов была на три года. За эти три года
Крон с  Региной  сумели  далеко  продвинуть  социальное  развитие  трудной
планеты. Но полного спокойствия не установилось. В  день  отлета  Крона  с
Региной  в  столице  Тиболда-3  произошло  восстание  бывших   властителей
планеты. Оно было подавлено самими жителями, но Регина в схватке  погибла.
Крон погрузил тело жены на звездолет и остался на планете.
     Кое-кто высказывал опасение, не станет ли социолог мстить  существам,
убившим его жену. Крон Квама был безукоризненно справедлив.  В  сфере