вот  вам  и
денежки!
     - Нет,  тут  требуется  что-нибудь  посолиднее.  Я  вижу  лишь   одну
возможность - военное министерство.
     - Военное?.. - пискнул О'Брайен. - А  ведь  в  самом  деле,  Гопкинс,
великолепная мысль!
     - Сногсшибательно! - загрохотал Мак-Клой. - Такого проныры,  как  вы,
Гопкинс, мир не видывал! Я настаиваю, чтобы док в  своих  человекоподобных
оподобил вас.
     - Поручите это дело мне, - сказал Гопкинс, вставая. - Я имею  в  виду
переговоры с военными. Их, конечно, заинтересует конвейерная армия  солдат
с заранее заданными свойствами. Сейчас я из  своего  кабинета  кое  с  кем
потолкую в столице.



                                    *


     Пока Гопкинс вызывал столицу, мы  мирно  покуривали.  Я  старался  не
показать волнения тем двум. Я непрерывно волнуюсь с того дня,  как  понял,
что у меня нет иного выхода, кроме  как  завязать  опасную  игру  с  этими
двуногими. Пока я сидел у них на спине, - а  не  в  пасти,  это  было  уже
хорошо. Я усмехнулся, вспомнив, как они запротестовали, когда  я  объявил,
что меньше, чем на половине доходов, не примирюсь. Мак-Клой  подскочил  до
потолка: "Вы бандит, док,  зачем  вам  такая  прорва  денег?"  Я  отрезал:
"Собираюсь скупить фирму "Эдельвейс и братья". Я  отвлек  их  от  существа
проблемы.  Только  так  и  надо  с  ними  держаться.  Пусть  они  займутся
вырыванием денег у меня из глотки, у них не останется времени совать  носы
в технологию. Я буду проводить эту линию неукоснительно -  заставлю  их  с
боем добиваться того,  что  мне  абсолютно  не  нужно.  Я  гордился  своим
коварством - с такими людьми иначе нельзя.
     - Долго же он там! - пропищал О'Брайен. - Поверьте, я никогда так  не
волновался.
     - Дышите глубже и разводите руками в такт вздоха, - строго сказал  я.
- Приседайте, когда одолевает волнение.
     - Вы невероятный человек, Крен! - сказал он восторженно. - В жизни не
встречал такой выдержки! Неужели вас не тревожит...
     - Меня тревожит  одно:  успеем  ли  мы  сегодня  оформить  финансовое
соглашение? Драгоценные минуты тратятся на телефонную болтовню, в то время
как мы могли...
     Мак-Клой поспешил успокоить меня:
     - Сейчас мы позовем Пьера Роуба, и  он  так  быстро  приведет  вас  в
форму, что вы и ахнуть не успеете. В мире еще не  существовало  мерзавцев,
равных Роубу.
     - Пьером  мы  гордимся,  -  подтвердил  О'Брайен.  -   Ни   одна   из
конкурирующих фирм пока не сумела обзавестись таким сотрудником.
     - Роуб - ваш адвокат?
     - Нет, наш доносчик. Главный клеветник нашей фирмы.
     Я  понятия  не  имел,  что  подобные  должности  введены  официально.
Мак-Клой поглядел на меня и загрохотал. О'Брайен тоненько дребезжал.
     Я все же овладел собой.
     - Люблю специалистов своего дела, - сказал я. - Так  вы  утверждаете,
этот Роуб?..
     - Да, утверждаю! - радостно закричал Мак-Клой. - Вы  будете  целовать
его руки, док, когда узнаете старину Пьера поближе. Он и  на  вас  напишет
поклеп, не сомневайтесь.  У  этого  человека  фантастические  способности.
Покажите ему молча язык, и он докажет, что  вы  собираетесь  взорвать  Дом
правительства.  Достаточно  поглядеть  на  Роуба,  чтобы  коленки  у   вас
затряслись и  мучительно  захотелось  признаться  в  чем-нибудь  страшном.
Сейчас вы это испытаете! - Он снял трубку телефона и распорядился: - Роуба
- поскорее!
     - Роуба мы нашли не сразу, - продолжал О'Брайен. - Когда мы  прибрали
к рукам наследие папаши Эдельвейса,  встал  вопрос:  кого  из  сотрудников
приставят... вы понимаете, Крен? И вот тут мы услыхали, что некоего  Роуба
прогоняют с десятого места за доносы и полную  неспособность  к  чему-либо
иному. "Стоп! - сказал Гопкинс. - Уверен,  что  это  нужный  нам  парень!"
Ровно через неделю после появления у нас Роуб донес куда следует,  что  мы
продались  врагам  нашего  государства  и  расширяем  производство,  чтобы
неизбежная в последующем безработица  стала  безысходней.  С  этой  минуты
участь Пьера Роуба была решена. Мы удвоили ему жалование  и  приблизили  к
себе. В мире теперь нет сил, которые принудили бы нас расстаться с Пьером.
     - А не благоразумней ли наоборот - прогнать Роуба ко всем?..
     О'Брайен ужаснулся.
     - Какая наивность,  Крен!  Это  ведь  свой  доносчик.  На  него  надо
молиться как на святого!
     - Что значит - свой? Он ведь доносит на вас!
     - Ну и что? Кто-нибудь обязательно будет доносить, без этого  нельзя.
От  каждой  фирмы  должно  исходить  установленное  количество   порочащей
информации - таков закон. А так неудобно, если не  знаешь,  кто  из  твоих
ребят и что именно доносит! Роуб же заменяет одии целый полк информаторов.
Из него изливается столь мощный поток порочащих  сведений,  что  в  других
клеветниках больше нет нужды. Любимое его изречение о себе: "Роуб  шерстью
чувствует врага". И в самом деле,  когда  он  видит  незнакомого,  у  него
встают дыбом волосы.
     - Можно подумать, что вы описываете работу кибернетической машины!  -
заметил я.
     - А что вы думаете? - загремел Мак-Клой. - Наука навета  нуждается  в
автоматизации.  Я  узнал,  что  Министерство  дознаний  недавно   заказало
двенадцать электронных мозгов повышенной скорости - каждый  для  обработки
пяти миллионов доносов в час! Масштаб, не правда ли, док?
     В комнату, раздувая ноздри широкого, как мастерок, носа, вошел  Роуб.
Я собирался возражать Мак-Клою, но  запнулся,  ошеломленный.  Роуб  бросил
настороженный взгляд в пустой угол комнаты, поглядел налево, и лишь  потом
обернулся ко мне. Я впоследствии узнал, что его волнует пустота. "То, чего
нет, подозрительней того, что есть" - эту мысль я слыхал от него  не  раз.
Но в тот момент меня поразила не философия  Роуба,  а  его  облик.  В  его
морщинистом лице, сработанном из синеватого воска, не было ничего  живого.
Он уперся мутными,  как  холодец,  гляделками  и  зашевелил  оттопыренными
ушами. Больше всего он напоминал огромную взъерошенную  летучую  мышь.  Но
это впечатление исчезало, когда он раскрывал рот. Он не говорил, а  блеял.
К тому же он так торопливо выбрасывал из себя слова,  что  они,  сшибаясь,
создавали невразумительный гул.
     - Я вас слушаю, джентльмены! - быстро-быстро заблеял он. - Я готов  к
услугам, джентльмены, понимаете, какая штука.
     - Поглядите на посетителя,  Роуб,  -  приказал  Мак-Клой.  -  Что  вы
открываете в его лице?
     Роуб так жадно впился в меня, словно хотел сожрать живьем.
     - Ничего сногсшибательного! Десять процентов невразумительного, сорок
процентов  инфантильности,  остальное  -  нормальная  тупость  пополам   с
пижонством, понимаете, такая... Стандартное лицо.  В  последнее  время  за
такие лица уже не арестовывают.
     Мак-Клой шумно ликовал:
     - Нет, каково,  док?  С  одного  взгляда  понял,  что  вы  гениальны.
Слушайте, Роуб, вас нужно четвертовать.
     - Стараюсь, шеф! - Роуб поклонился. - Вы преувеличиваете мои скромные
способности, такая штука.
     - Роуб,  -  запищал  О'Брайен,  -  заготовьте  проект  соглашения   о
вступлении профессора Крена  в  совет  директоров  компании  "Эдельвейс  и
братья". Он будет одним из братьев.
     - Оговорить долю участия, джентльмены?
     Мак-Клой и О'Брайен поспешно сказали одинаковыми голосами:
     - Долю участия пока не оговаривайте!
     Появившийся в дверях Гопкинс  знаком  приказал  Роубу  убираться.  На
сером лице Гопкинса  подрагивало  что-то  отдаленно  напоминающее  улыбку,
глаза посветлели. Он торжественно положил ноги на стол.
     - Все в порядке,  ребята!  Парни  из  Военного  министерства  страшно
заинтересовались нашими живыми  игрушками.  В  расходах  рекомендуется  не
жаться и времени зря не терять. Теперь о сути. Ваши претензии,  профессор,
больше чем неисполнимы - они недопустимы. Наши окончательные  условия:  вы
входите  в  компанию  на  правах  некоторой  части  старика  Эдельвейса  и
получаете...

     ...совершенной автоматики. Тысяча двести сорок чанов, каждый размером
с трехэтажный дом, обслуживаются одной кибернетической  машиной.  В  чанах
первичная  зародышевая  клеточка,  произведенная  Электронным  Создателем,
проходит  все  стадии  эмбрионального  роста,  пока  в  конце  химического
конвейера белковое образование из нескольких  молекул  не  превратится  во
взрослого  живого  человека.  В  последнем  чане  новосотворенный  человек
очищается от  технологической  грязи,  посторонних  белковых  включений  и
заусениц, затем неторопливо двигается к выходу, бреется или  завивается  в
парикмахерской и получает одежду, соответствующую  классу  технологической
обработки.  В  одной   из   серий   питательных   чанов   человекоподобное
новообразование подвергается  действию  психических  стимуляторов.  Именно
здесь наши искусственные люди приобретают все навыки, знания и стремления,
необходимые для функционирования в обществе.
     При  полностью  освоенном   производственном   процессе   от   записи
генетической формулы до выхода из  ворот  завода  искусственного  парня  с
сигаретой во рту или кокетливой девушки с модной сумкой пройдет  не  более
пятнадцати часов. Завод  спроектирован  из  расчета,  что  в  каждом  чане
находится  не  более  одного  изготавливаемого  существа,   то   есть   на
производство одновременно тысячи двухсот сорока людей.  Грубо  говоря,  мы
рассчитываем  вырабатывать  около  полумиллиона  людей  в  год.  Возможно,
однако, запустить в чан сразу двух существ. Природа показывает нам пример,
временами радуя родителей близнецами и тройняшками. Если чаны перевести на
выработку близнецов, то производительность завода поднимется  до  миллиона
человекоголов в  год.  Впрочем,  я  увлекся.  Это  уже  дело  инженеров  с
политиками, а не ученого.
     На  Электронном  Создателе  я  должен  остановиться   подробней.   Он
составляет суть изобретения. Сказать о нем,  что  это  искусственный  мозг
неслыханной мощности - значит ничего о нем не сказать. Он, конечно,  мозг,
ибо может молниеносно разрешать задачи любой трудности. В этом свойстве он
еще не отличается от любой другой логической машины.  Создатель  -  творец
зародышевых клеток. На вводе он  перерабатывает  полученную  информацию  в
генетическую  формулу  заданного  существа,  подбирает  нужную  комбинацию
нуклеиновых кислот и спаивает их в микроскопичекую живую клеточку, готовую
для развития в чанах. Природа для создания новой жизни не придумала ничего
лучшего, чем непосредственное воздействие  одной  родительской  клетки  на
другую. Мой Электронный  Создатель  не  нуждается  в  телесном  слиянии  с
партнером,  не  требует  ласковых  слов,  страстных   объяснений,   нежных
взглядов. Он ограничивается связью по  радио.  Все  совершается  в  полном
молчании: пакет электромагнитных волн - готово, ваша генетическая  формула
воспроизведена, начинается копирование родителей. Да,  копирование,  а  не
дележка свойств - от отца серые глаза, от матери остренький  носик...  Как
часто отец, не находя ничего своего в  ребенке,  гневно  обвиняет  жену  в
измене. От детей, произведенный Электронным Создателем,  не  отречется  ни
один из отцов. Зеркало, самооживляющее появившееся в  нем  изображение,  -
вот что такое мой аппарат. И он будет копировать только  лучшее:  умниц  и
красавцев,  гениев  разума  и  доброты  -  вот   его   назначение!   Люди,
великолепные, как боги, - на меньшем я не помирюсь, нет!
     Он возвышается надо мною. Он огромен, как  небоскреб.  В  его  недрах
клокочут миллионы киловатт - он в три раза  мощнее  всех  остальных  цехов
завода, вместе взятых. Моя лаборатория лишь щелка ввода в его  электронное
нутро. Высокая решетка справа от стола - замаскированный фильтр приема.  И
когда посетитель садится в кресло, я незаметно нажимаю кнопку...



                                    *


     - ...заболеете! Вам нужно перекусить  перед  сном.  Вы  вторые  сутки
почти не едите.
     Я оттолкнул поднос с едой.
     - Убирайтесь к дьяволу, Мартин! Я  сегодня  вкусно  пообедал.  Салат,
кровавый бифштекс, сосиски... Великолепный обед! Вы мне мешаете, Мартин.
     - Сосиски были вчера, а бифштекс вы ели на прошлой неделе, профессор.
Вся ваша сегодняшняя еда - черный кофе из термоса.
     - Ваше счастье, Мартин, что я вам не жена. Без кочерги в руках с вами
невозможно разговаривать. Поставьте поднос на стол и исчезните.
     Он примостил поднос  на  свободное  от  бумаг  местечко  и  отошел  в
сторону. Я грозно посмотрел на него.
     - Вы оглохли, Мартин? Я сказал - исчезните!
     - Будет исполнено. Вам нужно раньше освободить поднос.
     Я понял, что споры с ним займут больше времени, чем еда. Этот человек
упрям, как столб. Из двух зол  я  всегда  выбираю  меньшее.  Если  мне  не
удается сразу прогнать Мартина, я делаю то, на чем он настаивает. Я мог бы
уволить Мартина за непослушание, но новые слуги вряд ли будут  лучше.  Мне
со слугами не везет. Те, до Мартина, тоже ни во что  меня  не  ставили.  У
него к тому же есть неоценимые достоинства - он немолод, одинок,  искренне
считает меня научным гением и видит свое  счастье  в  обережении  меня  от
всего, что может помешать моей работе. Правда,  дальше  хозяйственных  дел
его забота не идет.
     - Пирожки необыкновенно сочные, а  бутерброды  выше  всех  похвал,  -
сказал я, заканчивая еду. - Я, кажется, и вправду проголодался. Теперь  вы
исполните мою просьбу, дорогой Мартин, и удалитесь?
     - Непременно, профессор. В час ночи зайду, профессор.
     - Зачем?
     - Напомнить, что пора спать.
     - Вы считаете меня ребенком, Мартин?
     - Нет, профессор. Дети многое умеют делать без подсказки.
     Я видел, что и на этот раз его переспорить не удастся.
     - Позвоните по телефону, Мартин. Я лягу сейчас же, как вы  напомните,
что пришло время.
     Он с сомнением посмотрел на меня. Просто удивительно, как он не верит
в мою самостоятельность.
     - Хорошо, - сказал он. - Я позвоню.
     Это прозвучало угрожающе. Не обычное вежливое: "Слушаюсь!", а  что-то
вроде: "Ладно, ладно. Не думайте, что  это  у  вас  пройдет  гладко!"  Мне
сегодня предстояли  слишком  важные  дела,  чтобы  завязывать  спор  из-за
пустяков.
     Когда Мартин убрался, я опять включил  телевизор  конвейерной  линии.
Фигурка уже не походила  на  зародыш,  это  было  вполне  человекоподобное
существо. Оно бултыхалось в семьсот тринадцатом чане в почти  непрозрачной
белковой массе, и я плохо  различал  его  -  что-то  с  головой,  четырьмя
конечностями, плотненьким туловищем. В чане бурлил питательный раствор,  и
человечек то забавно взмывал вверх, отбрасывая конечности, как крылья, то,
складывая их, скользил вниз. Я долго  любовался  моим  созданием.  У  меня
сладко щемило сердце. Человечек был больше чем мой ребенок.  Он  был  -  я
сам.
     Я погасил экран и снова, снова, в бесконечный раз вспоминал, как  мне
явилась прекрасная мысль воспроизвести себя,  удвоить  себя  в  энергичном
молодом существе. Это буду я - со всеми моими знаниями и способностями, со
всем моим жизненным опытом, но без груза  моих  сорока  восьми  лет;  я  -
нынешний, но двадцатилетний, юный  и  умудренный,  с  порывистой  душой  и
рассудительным разумом; я - совмещающий в себе все преимущества  молодости
и все достижения старости. У меня дрожали руки,  когда  я  набирал  нужный
шифр. На экране главного телевизора вспыхнуло светлое пятно - три миллиона
киловатт, собранные в пронзительные электронные пучки, просвечивали  самые
темные уголки моего мозга, жадно усиливали его излучение.  А  затем  пятно
погасло, и его сменили пляшущие черточки и точки  -  я  был  записан,  шла
выборка из бездны  данных  того,  что  необходимо  для  моей  генетической
формулы. Черточки и точки на экране загорались и тускнели, то замирали, то
вновь начинали  метаться.  Мне  показалось,  что  я  рассматриваю  картину
известного художника под названием не то "Улыбка любимой", не то "Взрыв  в
угольной шахте" - хаос световых вспышек, можешь думать о них  что  угодно,
они все равно ни  на  что  не  походят.  Но  я  знал,  что  это  я  сам  -
математический шифр моего тела и  моей  души:  генетическая  формула  того
существа, какое называется, всего двумя словами, "профессор Крен",  -  ибо
общество не способно постичь меня глубже этих  двух  слов.  Оно,  познавая
меня, скользит по моей поверхности,  а  Электронный  Создатель  изучает  и
бесконечно усложненную мою суть, и примитивно простую внешнюю мою форму.
     Это было три дня назад, всего три  дня  назад!  Генетическая  формула
минут десять сияла на экране - черточки и стрелки,  точки  и  тире,  густо
заполнившие весь экран.  Электронный  Создатель  творил  меня  из  ничего,
создавал первую мою зародышевую клетку. Три дня минуло с того часа,  всего
три дня! Зародышевая клетка прошла за это время сотни  реакционных  чанов,
две трети утробного конвейера - новый  человек,  мой  двойник,  собирается
твердой ногой вступить в мир!
     Я снова включил технологическую линию. Мой двойник барахтался в чане.
При самом энергичном просвечивании нельзя  было  разобрать  ничего,  кроме
неясного силуэта. Надо набраться терпения. Я  ждал  восемь  лет,  придется
подождать еще часок! Я  передал  распоряжение  двойнику  -  сейчас  же  по
рождении явиться ко  мне  -  и  откинулся  на  спинку  кресла.  Я  мечтал.
Неторопливые, радужно сияющие мысли сменяли  друг  дружку  в  моем  мозгу.
Вероятно, я задремал.
     Меня разбудил неуверенный стук в дверь. Я вздрогнул и поднял  голову.
Часы  били  полночь.  Стук   повторился,   но   по-странному   -   резкий,
нетерпеливый, как бы захлебывающийся. Я вспомнил,  что  скоро  придет  мой
двойник, и выругался. Посторонние могли испортить радость первого свидания
с собой.
     - Да! - крикнул я и добавил потише: - Черт бы вам сломал ногу!
     На пороге появился мальчик лет двенадцати. Я с изумлением смотрел  на
него. Я его где-то встречал, но не мог припомнить где.
     - Вам  не  мешало  быть  повежливее!  -  проворчал  мальчик.   -   Вы
откликнулись  лишь  на  второй  стук.  Выкладывайте,  чего  вам  надо,   я
тороплюсь.
     - Вы ошибаетесь, я вас не звал, - сказал я.
     - Я не из тех, кто ошибается, эти штучки вы бросьте! Гениальней  меня
еще не существовало человека. Отойдите, я посижу в вашем кресле.
     Усевшись, мальчик закинул ножки на стол и  опрокинул  технологический
телевизор.  Я  успел  подхватить  аппарат  на  лету.   Мальчик   даже   не
шевельнулся: телевизоры его не интересовали. Я определенно  знал  когда-то
этого скверного мальчишку.
     - Прежде всего я хочу услышать, кто вы такой? -  проговорил  я  почти
спокойно. - И на каком основании вы вторглись ко мне?
     - Разуйте глаза, - посоветовал мальчишка. - Вы или слепы, или тупы, а
вернее, и то, и другое. Я -  вершина  человеческих  достижений  и  Монблан
научной  мысли.  Каждое  слово,   написанное   мной,   фотографируют   под
микроскопом. Даже буквы в моих  записных  книжках  сверхъестественны,  так
пишут мои биографы. Во всех городах мира мне поставлены памятники. Что  вы
так вытаращились на меня. Я этого не люблю!
     Это была нечеловеческая схватка с собой, но я не дал вырваться наружу
бешенству.
     - Не знаю, что удержало меня от того, чтоб выпороть вас. Но  если  вы
через минуту не вылетите в ту дверь, вам не поздоровится.
     Он поспешно вскочил. Ужас исказил его наглое некрасивое лицо.
     - Не смейте, я вас боюсь! - захныкал он. - Что  вам  от  меня  нужно?
Вычтите мое жалование за лекции, хоть за три года вперед, но не  трогайте.
Я предпочитаю иметь дело с солидными людьми.
     Я шел на него с  распахнутыми  руками,  как  на  забившегося  в  угол
зверька. Никого я так не ненавидел, как это дрянное существо.  Он  полетел
на пол после первой же пощечины. Я добавил пинок ногой.
     - Вставай и уходи! Нет, стой! Признавайся, не то вытрясу  душу!  -  Я
бешено мотал его из стороны в сторону. - Тебя подослал Роуб? Неужели  этот
идиот су