тебе.
     - Рассмотрим твои соображения по  порядку,  -  предложил  Рой.  -  Ты
знаешь, я педант, я люблю так: пункт первый,  пункт  второй.  Итак,  пункт
первый. Мы покоимся  в  креслах,  ибо  нам  прямо  запрещено  пилотировать
капсулу. Пункт второй. Если бы мы находились в капсуле, толку было бы  кот
наплакал:  мы  не  инженеры,  с  навигационным  оборудованием  капсулы  не
знакомы. Пункт третий. Людмила и Курт имеют тысячи преимуществ перед нами:
он вооружен расчетами, с которыми ни ты,  ни  я  не  удосужились  детально
ознакомится, она превосходно справляется  со  всеми  механизмами  капсулы.
Рорик меня в этом заверил категорически. Пункт четвертый...
     - Хватит, Рой! - взмолился Генрих. - У  меня  от  твоих  бесчисленных
пунктов судорога в мозгу. Делай, как все вы решили, только снова  и  снова
повторяю: мне эта затея не нравится!
     Рой задумчиво сказал:
     - Главная опасность  связана  с  энергией,  подаваемой  в  шар.  Даже
томсоновское экранирование может отказать в бешеном вихре частиц. Мы будем
следить с пульта за продвижением к  центру,  но  сумеем  ли  справиться  с
аварийными ситуациями? Курт просит манипулировать величиной энергии, чтобы
точно определить место, где она пропадает. Он хочет  исследовать  шар  при
максимальной  подаче  энергии  и  полном  ее  прекращении.  По-моему,  это
резонно. У тебя нет возражений?
     - Никаких, - устало сказал Генрих.
     - Тогда завтра, - решил Рой. - Твое место на пульте.
     - Я провожу их и со стартовой площадки полечу на пульт.
     На стартовую площадку Генрих прибыл с Арутюняном, вместе с ним влез в
пустую капсулу. Она походила на штурманскую  рубку,  столько  в  ней  было
всяческих механизмов. Арутюнян сказал:
     - Генрих, эта капсула сквозь любой металл пройдет  так  же  свободно,
как раскаленный нож через масло.
     - Твоя капсула уже показала свои достоинства, - хмуро сказал  Генрих.
- Не знаю, схоже ли вещество шара с маслом, но капсула уже прорезала его.
     Он  вышел  и  прохаживался  возле   капсулы.   Арутюнян   возился   с
механизмами. Из авиетки вышли Людмила и Санников.  Корзунская  побежала  к
Генриху, издали протягивая руку.
     - Генрих, благословите меня на важные открытия в рейсе! - сказала она
весело.
     - Благословляю вас на благополучное возвращение, - сказал он.
     - Нет, нет, - настаивала она. - Благополучное  возвращение  -  норма,
оно предусмотрено программой.  А  важные  открытия  -  удача.  Нечто,  что
заранее трудно планировать. Благословите меня на удачу!
     - Благословляю вас на удачу! - сказал он, с усилием засмеявшись.
     Курт первым влез в кабину. Корзунская помедлила у входа в капсулу.
     - До скорого свидания! - радостно крикнула она. - Генрих,  выговорите
себе на завтра выходной - мы после  отдыха  устроим  большую  прогулку  по
виргинским просторам. И Курта заставим пойти с нами.
     Курт проворчал, не улыбнувшись:
     - Найду занятие поважней прогулок.
     Арутюнян  дал  старт.  Продолговатый,  похожий   на   огурец   снаряд
неторопливо двинулся к пылевому облаку и скоро пропал в нем. Арутюнян взял
Генриха под руку. На стартовой площадке больше нечего было делать.  Генрих
поспешил к авиетке.
     На пульте Рой встретил их восклицанием:
     - Все по программе, никаких сбоев!
     На экране была картина, какую уже неоднократно видели.  Продолговатая
капсула вползала в темную массу - в сплошной  сплав  десятка  металлов,  в
человеческой технике  такие  сплавы  были  неизвестны.  Без  томсоновского
экранирования  нельзя  было  бы  и  думать  о  рассечении  столь  плотного
вещества.
     Капсула двигалась  свободно.  У  Генриха  тяжело  стучало  сердце.  В
какой-то момент Санников включил оптические преобразователи,  кабина  ярко
осветилась. Санников держал  обе  руки  на  регуляторах  хода,  Корзунская
обернула радостное лицо к передатчику, ликующе крикнула:
     - Мы в центре. Варьируйте подачу энергии.
     Рой повел регулировку подачи, два инженера энергостанции, сидевшие по
бокам,  молча  следили  за  его  командами,   готовые   в   любой   момент
подстраховать оператора. Санников погасил свет, на экране виднелась только
темная масса неизвестного вещества вокруг  капсулы,  рыхлая  масса,  -  то
удивительное  место,  где   энергия,   вопреки   всем   законам   космоса,
превращалась в ничто. Генрих, не отрывая глаз от  экрана,  мысленно  видел
то, что экранные пленки были бессильны изобразить. Ему чувствовалось,  как
ум заходит за разум. Все, что совершалось в эту минуту там, в центре шара,
вокруг маленькой капсулы с двумя пилотами, было больше, чем непредставимо,
-  немыслимо!  Реальность,  которой  не  может  быть!  Бездна  энергии  от
генераторов Космостанции мчалась потоками частиц и волн от  поверхности  к
центру, она концентрировалась здесь, около капсулы с  двумя  людьми.  Даже
секунды такой подачи хватило бы,  чтобы  возник  чудовищный  взрыв,  чтобы
забушевало пекло раскаленной до миллиона  градусов  плазмы  -  так  вещали
фундаментальные законы мира, мир не допускал  ни  единого  исключения  для
своих фундаментальных законов. Вот оно - немыслимое исключение!  Может,  и
прав юный космолог Курт  Санников  -  и  в  центре  дыра  в  тартарары,  в
потусторонний мир, в чуждую нам вселенную? Но почему  грандиозный  водопад
энергии, рушащейся в подпол космоса, не увлекает с собой  и  капсулу,  она
ведь из тех же материальных частиц? Капсула повисла над неведомой бездной.
Не швырнет ли и ее туда же?
     Рой обернулся к брату и негромко сказал:
     - Передача уменьшена вдвое. Опасность стала меньше.
     - Опасность стала меньше, - бесстрастно повторил Генрих.
     - Уменьшаю еще на треть, - сказал вскоре Рой.
     Некоторое время подача шла на четверти обычной нормы.
     Санников попросил еще  уменьшить  подачу.  Рой  с  удивлением  сказал
инженерам Космостанции:
     - Впечатление, что команды стали тормозиться. Почему бы это?
     Один  инженер  связался  с  генераторами,  другой  проверял,  нет  ли
неполадок на пульте. На экране вдруг возникли и забегали силуэты - Генриху
показалось, что хаоса в их метаниях сегодня было больше.  Снова  вспыхнула
внутренность капсулы, Курт вертел какой-то регулятор, Корзунская кричала в
передатчик:
     - Друзья, что там у вас?  Никаких  изменений.  Продолжайте  уменьшать
подачу.
     Инженер Космостанции сказал Рою:
     - В генераторной вдруг  возникли  неполадки,  они  устранены.  Можете
продолжать операцию по программе.
     Рой повернул регулятор на  очередное  половинное  уменьшение  подачи.
Опять ярко вспыхнула внутренность капсулы. На полу судорожно катался  Курт
Санников, Корзунская хваталась  обеими  руками  за  стенки,  без  перерыва
кричала, передатчик донес ее исступленный, на одной мучительной ноте крик:
"Спасите! Спасите!"
     На мгновенье опередив брата, Генрих рывком из-за  спины  Роя  перевел
регулятор на увеличение подачи. Рой быстро сказал:
     - Буду выводить капсулу наружу, а ты поскорей на площадку!
     Генрих бросился к выходу. У авиетки его  догнал  Арутюнян.  Подлетела
вторая авиетка, в нее сели врачи. Генрих задал максимальный ход. Стартовая
площадка была пуста. Генрих прыжком выбросился из  авиетки.  Врачи  вынули
носилки, спешно готовили инструменты. Арутюнян тронул молчаливого  Генриха
за плечо:
     - Пожалуйста, успокойся. Что можно сделать  для  их  спасения,  будет
сделано.
     Генрих не ответил. Ничего нельзя было сделать, он  понял  это,  когда
увидел  свалившегося  на  пол   Санникова,   услышал   предсмертный   крик
Корзунской. Произошла непоправимая катастрофа, он один предчувствовал ее -
и не предотвратил! Из пылевого  облака  медленно  выползала  капсула,  она
казалась неповрежденной.  Из  третьей  авиетки  выскочили  Рой  с  Петром.
Капсула остановилась в центре площадки. Арутюнян разгерметизировал  двери,
первый шагнул внутрь, за ним врачи, за врачами Генрих с  Роем  и  Кэссиди.
Тесно сомкнувшись, чтобы не  наступить  на  то,  во  что  превратились  их
товарищи, вошедшие молча глядели на пол. На полу лежали два мертвых  тела.
Санников мало переменился - скрюченный,  с  искаженным  лицом,  он  только
казался несколько  меньше.  А  Корзунская  как  бы  опала,  она  выглядела
девчонкой,  странной  девчонкой,   без   кровинки   в   лице,   тощей,   с
руками-палочками, такими же тонкими  ногами  -  это  был  другой  человек,
совсем не тот, которого видели ежедневно. Врач сказал:
     - Друзья, выходите. Мы будем выносить пострадавших.
     На площадке Рой подошел к брату. Генрих сказал:
     - Рой, в их гибели виноваты мы с тобой. Мы убийцы, Рой!
     - Возьми себя в  руки!  -  приказал  брат.  -  Когда  освобожусь,  мы
обсудим, кто виноват и что виновато. А сейчас возьми себя в руки! Слышишь,
Генрих, возьми себя в руки!



                                    7


     Рой пошел с врачами в операционную, узнал  там,  что  воскрешение  из
мертвых, к тому же  столь  странно  деформированных,  выше  сил  медицины,
единственное возможное - законсервировать тела в нынешнем состоянии, чтобы
потом  их  обследовали  земные  медики.  Арутюнян,  осмотревший   капсулу,
доложил, что в ней отсутствуют и внешние, и  внутренние  повреждения.  Рой
влез в капсулу и тоже убедился, что капсула была такой же,  какой  ушла  в
последний эксперимент. Энергоинженеры доложили, что затруднений  в  подаче
энергии в шар нет, все совершается  так,  как  совершалось  все  дни.  Рой
попросил проверить, возникают  ли  тормозные  препятствия  при  уменьшении
подачи энергии, именно после них и  произошла  катастрофа.  Подача  трижды
уменьшалась почти до  нуля,  Рой  сам  проверил  переход  через  величину,
вызвавшую противодействие, - противодействия больше не  было.  Рой  сказал
Кэссиди: "Мне кажется, где-то здесь таится причина катастрофы, только пока
я не знаю, как связать ее с затруднениями в подаче энергии".
     Кэссиди согласился, что причину трагедии надо связать  с  неожиданным
торможением  подачи,  но  тоже  не  мог  сказать  ничего  определенного  -
затруднения не возобновлялись и было темно, почему  они  вообще  возникли.
Надо посоветоваться с Генрихом, решил Рой и  подумал,  что  уже  несколько
часов не видел Генриха: тот исчез сразу со стартовой площадки и больше  не
давал о себе знать. Рой с тревогой вспомнил, в каком  отчаянии  был  брат,
когда выносили из капсулы трупы, как побелел, как тряслись его  губы,  как
подрагивали руки. Рой гневно упрекнул себя: нельзя было покидать Генриха в
таком состоянии, нужно было придумать  ему  какое-то  срочное  задание  по
расследованию катастрофы, только не оставлять его одного с мыслями, что он
виновен в гибели товарищей.
     - Петр, меня беспокоит Генрих, - сказал Рой. - Пойдем поищем его.
     Генрих отыскался легко, он  был  у  себя:  ходил  взад  и  вперед  по
небольшой гостиничной комнате и  не  прекратил  нервного  хождения,  когда
вошли брат и Петр, только жестом предложил им усаживаться.
     - Генрих, хочу тебя информировать обо всем, что мы узнали,  -  сказал
Рой. - Новостей немного, но кое-какую пищу для размышлений они дают.
     Он говорил и вглядывался  в  молчаливо  шагавшего  перед  ним  брата.
Генрих взял себя в руки, это  было  несомненно.  И  следов  отчаяния,  так
встревожившего Роя, не было ни в лице, ни в словах. И нервное хождение  не
выдавало недавнего исступления, Генрих нередко - особенно когда  одолевали
трудные мысли - пускался в такой комнатный бег. И  еще  одно  стало  видно
Рою: брат стряхнул с себя так  долго  полонявшую  его  вялость.  Несчастье
преобразило его, он снова был собранным, быстрым  на  мысли:  то,  что  он
называл "моя рабочая форма". Именно в  таком  состоянии  он  находил  свои
лучшие идеи. Слишком поздно, с печалью подумал Рой.
     - Каковы ваши планы? - спросил Генрих, когда Рой закончил.
     - Пришли посоветоваться, Генрих.
     Генрих обратился к Кэссиди:
     - Вы не собираетесь прекратить перевод энергии  в  ничто?  Раньше  вы
высказывали столько недовольства по этому поводу.
     - И сейчас высказываем. Но короткое время еще можем  уничтожать  наши
энергетические запасы.
     - Рой, капсула годится для новых зондирований шара?
     - Рорик хоть сейчас может запустить ее в работу. - Рой  проницательно
посмотрел на брата. - Генрих, я должен тебя предупредить - больше  никаких
экспериментов с пилотами в кабине. Ни  один  человек  не  сделает  попытки
проникнуть в недра шара.
     - Это меня  устраивает.  Хочу  продолжить  беспилотное  зондирование.
Капсула внесет в недра шара один небольшой груз.
     - Какой груз, Генрих?
     - Цветы.
     Рой так удивился, что не  нашел  ответа,  Кэссиди,  привыкший  больше
слушать, чем говорить, невольно хмыкнул - таким  странным  ему  показалось
предложение. Генрих нахмурился.
     - Что вас так ошеломило? Да, цветы, обыкновенные цветы  в  вазонах  -
хорошие,  в  доброй  поре.  Хочу  дознаться,  действует  ли  на   растения
обстановка в шаре. Как на Виргинии с цветами, Петр?
     - Никогда цветами не интересовался. Но оранжерея у нас  есть.  Отсюда
можно заключить, что и цветы имеются.
     - Будут тебе цветы, - сказал Рой. - Сам пойду в оранжерею. Но объясни
на милость, зачем они понадобились?
     Генрих задумался и ответил не сразу:
     - Разрешите  мне  пока  помолчать.  Одна  идея...  Без  убедительного
доказательства она покажется слишком фантастической.
     - Цветы сыграют роль убедительного доказательства?
     - Надеюсь на это.
     Рой поднялся, Кэссиди тоже встал.
     - Не будем терять времени, Генрих. Завтра запустим  капсулу  с  самым
пышным букетом цветов, какой мне удастся достать.
     Рой постарался - набор цветов занял один из столов в салоне. Все, что
выращивалось   в   виргинской   оранжерее,   было   представлено   лучшими
экземплярами. Рой вызвал брата.  Его  в  комнате  не  было.  На  стартовой
площадке, где Арутюнян подготавливал капсулу к очередному запуску, Генриха
тоже не  нашли.  Рой  отправился  в  больницу.  В  прозрачных  саркофагах,
водруженных на топчаны, покоились останки  погибших.  Генрих  стоял  около
саркофага Корзунской. Рой увидел в глазах брата то же отчаяние, что  и  на
стартовой площадке. Рою показалось,  что  Генрих  расплачется.  Но  Генрих
сказал почти спокойно:
     - Рой, какие изменения ты находишь у Курта и Людмилы?
     Рой обошел оба саркофага. Санников изменился  мало:  врачи  выправили
гримасу боли, так искажавшую его лицо, он теперь походил на  себя  живого,
только похудевшего и измученного, словно от долгой болезни.  А  Корзунская
по-прежнему была иной, чем в жизни, Рой не узнал бы  ее  такую,  встреться
они на улице. Не изуродованная, сохранившая прежние изящные  очертания,  и
раньше довольно хрупкая,  она  теперь  казалась  девчонкой,  только-только
выбравшейся из отрочества.
     - Оба изменились по-разному, - сказал Рой. - А общее у  них  то,  что
они оба уменьшились в размерах. Если бы это не звучало кощунственно, я  бы
сказал, что оба в смерти как-то помолодели.
     - И мне так кажется, - глухо сказал Генрих.  Он  еще  раз  глянул  на
Корзунскую и пошел к выходу.
     В салоне Генрих так осматривал цветы, словно искал в них что-то иное,
кроме красивого вида и приятного запаха, - поднимал вверх ветки,  ощупывал
лепестки, проводил пальцами по листьям. Выбор его пал на  молодой  розовый
куст - большинство бутонов недавно распустились, некоторые лишь готовились
к цветению. Генрих залюбовался кустом.
     - Вот это - в капсулу. Остальные цветы поставьте у саркофагов.
     - Ты пойдешь на стартовую площадку? - спросил Рой. - Или на командный
пульт?
     - Я останусь  в  салоне.  В  одиночестве  хорошо  думается.  Не  буду
наблюдать за операциями, какие вы проводите, а постараюсь вообразить,  чем
вы заняты. Иногда это дает более правдивую картину.
     Говорил он ровно, даже улыбался. Приказ брата - взять себя в  руки  -
он выполнял. Рою захотелось шуткой поддержать его.
     - Ты натурфилософ, Генрих. Фигура  в  двадцать  пятом  веке  довольно
странная. Вместо того,  чтобы  экспериментально  исследовать  загадку,  ты
доискиваешься ее философской сути. Знаешь анекдот  о  художниках,  которым
поручили рисовать осла?
     - Я не любитель анекдотов. Особенно, когда анекдоты об ослах.
     - Ослы  в  них  действуют  за  экраном.  Итак,  трем   художникам   -
англичанину, французу и немцу - выдали заказ на портрет  осла.  Англичанин
пошел на конюшню и спокойно срисовал осла.  Француз  поспешил  во  дворец,
чтобы доведаться, какие ослы всего  приятней  фаворитке  короля.  А  немец
заперся в кабинете, стараясь мысленно обрисовать себе философское понятие,
выражаемое образом осла.
     Генрих принужденно засмеялся.
     - Вас  понял,  как   говорят   на   уроках   радиосвязи.   Ты   вроде
художника-англичанина, а я философ-немец.  Какая-то  доля  правды  в  этом
есть. Но не очень большая, Рой. Напомню, что ты  сейчас  будешь  проводить
эксперимент с цветами, но эксперимент придумал я. Так  что  и  я  не  чужд
экспериментальных конюшен.
     Рой шутил не только для того, чтобы подбодрить брата, и уж, во всяком
случае, не для того, чтобы поддразнить, хотя в иной обстановке не преминул
бы это сделать. Ему не хотелось отпускать Генриха. Брат  уединялся,  чтобы
свободно размышлять, так он сказал. Не превратится ли размышление в  новый
приступ горя? На людях Генрих сдерживается. Сумеет ли он сдержаться, когда
на стереоэкране в затемненном салоне развернется точно такая  же  картина,
какая привела к катастрофе? Но противиться столь явному настроению Генриха
Рой не мог.
     - Мы придем к тебе по окончании  эксперимента.  И  цветы  из  капсулы
доставим, - пообещал он.
     - Как условились, Рой: на минимальной подаче  держите  капсулу  всего
несколько мгновений, - напомнил Генрих.



                                    8


     Если бы Рой знал, зачем Генрих настаивал на одиночестве, ему стало бы
спокойней. Пора отчаяния прошла: случившегося  не  поправить,  так  сказал
себе Генрих, когда метался  в  гостиничной  комнатушке.  Он  весь  ушел  в
трудное размышление; постороннее - люди, разговоры, вызовы - отвлекало. Он
развивал странную мысль,  длинную  мысль;  она  была  похожа  на  сюжетную
историю,  возникавшую  сразу  со  всеми  картинными  деталями  и   скачком
перебрасывающуюся от главы к главе. Так бывало и раньше,  когда  монотонно
воспроизводимые измерения  утомляли  Генриха.  Среди  диковинных  гипотез,
прихотливо вспыхивающих в мозгу, Генрих всегда  ориентировался  свободней,
чем в столбцах цифр. В цифрах разберется машина, это дело компьютера, - не
раз защищался он от нападок брата;  цифры  имеют  лишь  ту  ценность,  что
опровергают или подтверждают идеи. Они и наводят на идеи,  доказывал  Рой.
Генрих огрызался: если тебя  наводят,  возись  с  ними.  Рой  мог  ворчать
сколько угодно, превратить брата в исправного лаборанта он  был  бессилен:
экспериментальная точность, экспериментальное изящество,  так  восхищавшее
Роя, оставляли Генриха равнодушным.
     Генрих включил стереоэкран. Покоясь в удобном кресле -  не  в  модном
силовом, как на Земле, а старого типа, из  дерева,  тканей  и  металла,  -
Генрих вглядывался в пейзаж, много раз виденный, но видел не  только  его.
Рой показывал пылевое облако, сигарообразную капсулу, медленно  исчезавшую
в пылевой завесе, но  то  была  одна  картина,  в  мозгу  была  и  вторая,
независимая, не показываемая операторами. В черной пустоте космоса,  среди
льдинок далеких звезд недвижно висел странный шарик;  он  временами  менял
окраску - то был совершенно  синий,  то  красный,  потом  зеленый,  сейчас
выглядел голубоватым; голубизна бледнела,  словно  выцветая,  в  ней  была
зелень, начинало теплиться золото, это были как бы побежалые цвета, но  не
мчавшиеся торопливо сменить друг друга, а выраставшие один из другого.  И,
тускло  вытениваясь  сквозь  наружные  краски,  в  шаре   сновали   темные
рас