авляющую антенну, и робот, потеряв согласование  с  моими  приказами  и
координацию движений, превратился  в  тупую  сражающуюся  машину.  Взревев
металлическим голосом, он бешено завертелся  на  месте,  сшибая  все,  что
подворачивалось под его страшные ручные рычаги. Один  за  другим  двойники
рушились к его бронированным ногам. Со всех сторон понеслись крики  ужаса.
Двойники,  от  страха  обретая  благоразумие,  выскакивали  в  коридор   и
разбегались по номерам, наглухо закрывая двери. Не прошло и минуты, как  в
холле стало  пусто.  Один  взбесившийся  робот  вертелся  волчком  и  дико
размахивал руками. Потом он налетел на колонну и распался грудой дымящихся
обломков.
     Я посмотрел на останки моего защитника и пошел к себе.
     - Надо со всем этим кончать! - говорил я себе. - Надо, надо!
     Я не спал эту ночь, не спал и следующие.  Я  заперся  в  лаборатории,
сидел в кресле, уставив глаза в ковер. Пусть никто не думает, что  решение
досталось мне легко. Мысли мои были тяжелей ударов кулака  -  я  не  щадил
себя.
     Одно я понимал теперь с окончательной полнотой: великое открытие  мое
следовало срочно закрыть, оно  не  удалось.  Все  остальное  было  пока  в
тумане.
     Я  прорывался  сквозь   туман,   настойчиво   освещал   его   логикой
рассуждений,  пронзал   прожекторным   лучом   неотвергаемых   фактов.   И
мало-помалу  мне  становилась  ясна  грандиозность  моей   ошибки.   Одним
уничтожением  созданных  мной  человекоподобных  тварей  дело   не   могло
ограничиться. Надо идти дальше, значительно дальше.
     Я с горечью вспоминал, какие высокие мечты кружили мне голову,  когда
я сидел над расчетами Электронного Создателя. Я трудился не для денег и не
ради того, чтобы  к  четырем  миллиардам  людей,  населяющим  земной  шар,
прибавить еще парочку  миллиардов.  Я  хотел  вывести  нового  человека  -
благородного, умного, доброго,  талантливого.  Мне  думалось,  Электронный
Создатель вполне годится для  этой  цели.  Он  превращает  в  живую  плоть
мысленное представление людей о себе, мы любим себя за  хорошее,  гордимся
прекрасным в себе - так я наивно думал.  Как  я  ошибся,  как  непоправимо
ошибся! Вот оно, наше материализованное представление о себе,  -  двуногие
волки, беснующиеся сейчас в роскошной гостинице!
     Значит ли это, что Электронный Создатель искажает, творя  копии,  что
он  всего  лишь  кривое  зеркало?  Нет,  он  работает  точно.  Он   только
воспроизводит не людей, но мнение их о себе и других, придает этому мнению
человекообразную  форму.  Он   материализовал   нечеловеческие,   зверские
отношения, связывающие людей в нашем насквозь прогнившем  обществе.  Боже,
сколько раз мне приходилось слышать мерзкие изречения:  "Каждый  за  себя,
один  бог  за  всех!",  "Человек  человеку  -  волк!".  Здоровый   эгоизм,
конкуренция,  индивидуализм  -  все  эти  словечки   оказались   стертыми,
словесная мишура и мертвечина, я не вдумывался в них. А они жили  страшной
и тайной жизнью - злокачественные бактерии социальной гнили. Я опрометчиво
придал им очеловеченную плоть, и вот они забушевали на свету -  грабители,
убийцы, стяжатели, всяческие человеконенавистники. А разве я сам не  среди
этих людей - нет, разве я лучше их? Может, талантливей,  но  не  лучше!  Я
ненавидел и презирал их, как и они меня, я издевался над ними, боялся их и
подличал перед ними,  обманывал  их  -  разве  не  точно  воспроизвел  мои
поступки и мысли двенадцатилетний уродец? В  той  грязи  и  подлости,  что
взметнул со дна наших  душ  Электронный  Создатель,  немалая  толика  моей
личной грязи, мне от нее не отречься!
     Итак, Электронный Создатель не способен  усовершенствовать  человека.
Больше того, он вреден. Поработай он месяца три на полной мощности - какой
смрадный поток ринется в мир, какого нестерпимого накала  достигнет  глухо
тлеющая сейчас в глубине общественная  злоба.  Может,  в  другие  времена,
когда человек объявит человека братом и другом - возможно,  не  зарекаюсь,
тогда  мой  Электронный  Создатель  и  пригодится.  Но  сейчас  его   надо
уничтожить! Я прозреваю. И ненавижу, став зрячим.
     Как я ненавижу!
     Под утро я задремал. Меня разбудил Мартин.
     - Доброго  утра,  профессор.   Не   хотите   ли   погулять?   Сегодня
воскресенье, сэр.
     Я вскочил с дивана.
     - Великолепно, Мартин. Воскресенье -  день  возрождения.  Приготовьте
завтрак и можете уходить, куда хотите.
     Он был так поражен, что пришлось объясниться.
     - Видите ли, Мартин, ко мне  должны  прийти...  гм...  одна  дама.  Я
уверен в вашей скромности, но дама такая  подозрительная.  Короче,  раньше
четырех часов не возвращайтесь.
     - Будет исполнено. Я очень рад,  что  вы...  Я  боялся,  что  занятия
наукой навсегда отвлекли  вас  от  всего...  простите  мою  откровенность,
профессор!
     Он, кажется, искренне обрадовался, этот чудак, что во мне пробудились
обычные человеческие чувства. Я  выставил  его  за  дверь  и  позавтракал,
потом, не торопясь, набрал на клавиатуре Главного Щита одиннадцать цифр из
двенадцати, составляющих единственную запрещенную комбинацию. Мне остается
теперь лишь ткнуть пальцем в последнюю кнопочку - и  комбинация  полностью
осуществится, а с ней осуществится то самое,  о  чем  мечтает  двойник  от
Роуба, - бум, бах, трах! И не  станет  Электронного  Создателя,  не  будет
гениальная моя машина, вместо усовершенствованного  человека,  выплевывать
на свет грязь и подлость. И вас не станет, мои уродливые создания! Что мне
вас жалеть? Разве вы сами способны кого пожалеть?
     Я делаю последние записи, потом запру тетрадь  в  сейф.  В  окно  мне
видно, как к воротам одна  за  другой  подъезжают  машины.  Высокие  гости
прибыли. Сейчас я пойду вас встречать и выпущу на вас  жильцов  гостиницы.
Потолкуем, уважаемые джентльмены, с собственными детьми,  воспроизводящими
открытой человеческой плотью  всю  нашу  внутреннюю,  глубоко  скрываемую,
звериную нечеловечность!
     Теперь вы у меня попляшете, голубчики!



                                    *


     Начальник откинулся в кресле, закрыл глаза, сжал в кулачок худое лицо
- это была его манера размышлять. Потом он снова пододвинул к себе  газету
и перечел речь Поппера: "Это было великолепное побоище, -  сказал  депутат
парламента. - Перед  тем,  как  выломать  двери,  орава  Крена  дала  волю
кулакам. В основном они тузили друг друга, но и нам кое-что перепало. Ни в
высказываниях,  ни  в  поступках  этих  ребят  я   не   обнаружил   ничего
нечеловеческого. Лично я предполагаю, что Крен устроил грандиозный шантаж,
набрав где-то шайку готовых на все парней, а доверчивым  акционерам  выдал
их за искусственников. Докопаться до истины нелегко, ибо, придя в отчаяние
от страха разоблачения, этот  ловкий  мошенник  на  наших  глазах  взорвал
главный аппарат. Только чудо господне сохранило нас, когда кругом валились
обломки и взвивались языки пламени. Что касается выстроенных  предприятий,
то я лично осматривал..."
     В комнату торопливо вошел взволнованный следователь.
     - Полковник! - закричал он с порога. - Похоже, что мы напали на  след
этих...
     Начальник со скукой уставился на своего помощника. В его взгляде было
столько откровенного презрения, что следователь запнулся.
     - Этих? - промямлил начальник. - Кого "этих", Симкинс?
     - Как - кого? - пробормотал помощник. - Я вас не понимаю. Я говорю об
искусственниках, проходящих по делу об изобретении Крена.
     - Вам надо меньше есть, Симкинс, - строго посоветовал начальник. -  У
тех, кто объедается, кровь отливает от головы к желудку и в мозгах  вечный
туман. В сто первый раз докладываю вам, Симкинс,  что  раз  не  существует
дела об изобретении, то не существует и самих искусственников,  проходящих
по этому делу. Неужели вам не ясно? Я спрашиваю, вам не ясно?
     - Но позвольте! Да, конечно, мне все ясно. Будет исполнено.
     - Вот это лучше, Симкинс. Люблю четкость мысли. Кстати, что именно вы
собираетесь исполнять?
     - Ваше приказание, разумеется. Отменим "напали  на  след",  прекратим
преследование...
     - Хорошо, - одобрил начальник. - У вас появляется полицейское  чутье,
Симкинс, я очень рад. Бедные парни ничем не хуже нас с вами, а вы спустили
на них ораву сыщиков. Разъясните своим  болванам,  что  полиция  стоит  на
страже спокойствия честных граждан. Еще одно, Симкинс. Этот, как его?..
     - Вы имеете в виду профессора Крена?
     - Да, да, пройдоху Крена. Узнайте, как у него в личной жизни.  Разные
преступные увлечения, порочащие знакомства, всякие  мошенничества...  Это,
уверен, много серьезней несуществующего изобретения. Лет на двадцать пять,
вы меня понимаете, Симкинс?





                              Сергей СНЕГОВ

                              УМЕРШИЕ ЖИВУТ


                                    1


     Петр потерял нить спора. Рой и Генрих спорили всегда. В мире не  было
явления, которое братья оценили бы одинаково.  Если  один  говорил:  "да",
другой сразу же откликался: "нет". Даже по виду  они  были  не  разные,  а
противоположные. Рой - два метра тридцать, голубоглазый, белокурый  -  был
так обстоятелен, что отвечал  речами  на  реплики.  Генрих  -  всего  метр
девяносто восемь, черноволосый, непоседливый - даже на научных  совещаниях
ограничивался репликами  вместо  речей.  Словоохотливость  Роя  раздражала
Генриха, он насмехался над стремлением брата не упустить ни одной  мелочи.
Исследования  по  расшифровке  слабых   излучений   человеческого   мозга,
уловленных приборами в межзвездном пространстве, они совершили  совместно.
Еще когда Генрих заканчивал школу - Рой был на семь лет старше,  -  братья
стали работать вместе и с той поры не разлучались ни на  день.  Достаточно
было одному чем-либо заинтересоваться, как другой  тотчас  загорался  этим
же. Трудно было найти столь же близких друзей, как эти два человека.
     - Ты не желаешь слушать! - упрекнул Генрих Петра.
     - ...и  потому  надо  переработать  огромный  фактический   материал,
фиксируя сразу десятки и тысячи  объектов,  -  невозмутимо  продолжал  Рой
какой-то сложно задуманный аргумент.
     - Тумба!  -  с  досадой  продолжал  Генрих.  -  Даже  тумба  -  и  та
внимательнее тебя, Петр.
     - ...а на  основе  проделанного  затем  подсчета  и  отбора  наиболее
благоприятных случаев...
     - Я отвлекся, - сказал Петр с раскаянием.
     - ...учитывая, конечно, индивидуальные особенности  каждого  объекта,
ибо на расстояниях в сотни светолет искажения неизбежны,  и,  кроме  общей
для  всех  характеристики,  они  будут  пронизаны   своими   неповторимыми
особенностями...
     - Твое мнение? - потребовал Генрих.
     - У меня его нет, - сказал Петр. - Я наблюдатель, а не судья.
     - ...вывести общее правило  поиска  и  применить  его  к  расшифровке
других объектов, которые, в свою очередь...
     Генрих вскочил:
     - Выводи общие правила, а я начну, как все люди, с самого простого.
     Генрих вышел, хлопнув дверью. Рой замолчал, не закончив  фразы.  Петр
засмеялся. Рой с укором посмотрел на него.
     - Неужели вы рассчитывали, что с первого испытания все пойдет как  по
маслу? - спросил Петр.
     - Вторая неделя, как механизмы запущены, - пожаловался Рой,  -  и  ни
одной отчетливой картины!
     Петр сочувственно посмотрел на него. Братьям, конечно, не до веселья.
     Сверхсветовые волны  пространства,  в  считанные  минуты  уносясь  за
Сириус и Капеллу, фиксировали множество  сфер  излучения,  удалявшихся  от
Земли, но расшифровать их не удавалось. На экране порой вспыхивало  что-то
туманное, нельзя было разобраться, где лица, а где деревья, где  животные,
а где здания, - посторонние шумы забивали голоса.
     - Вы сумели разрешить самое важное: волны  пространства  оконтуривают
все уносящиеся мозговые излучения, - сказал Петр. - Доказано, что  человек
оставляет после себя вечный памятник своей жизни. А что буквы на памятнике
так сложны...
     - На Земле уже двести лет отлично расшифровывают излучения  мозга,  -
возразил Рой. - Но что это может  оказаться  так  трудно  по  отношению  к
волнам, давно путешествующим в космосе...
     - Вот-вот! А теперь вы тщательно  разберетесь  в  помехах  и  найдете
способы преодолеть их.
     В комнату вошел взволнованный Генрих.
     - Все механизмы уже переведены на мою систему  поиска,  Рой!  Советую
тебе убедиться, что ничего от твоих предложений в программах не сохранено.
     - Если все собрано точно по твоей схеме, то не сомневаюсь в  провале.
- Рой вышел.
     - Устал! - сказал Генрих, опускаясь в кресло. - Две недели почти  без
сна... Тошнит от мысли о восстановительном душе. Рой обожает душ. А терять
часы на сон жалко! Как вы обходились в своей дальней дороге?
     - Мы спали, Генрих. У нас тоже имелся радиационный душ, и  мы  порой,
особенно за Альдебараном, прибегали к нему.  Но  любить  его  -  нет,  это
противоестественно! Когда была возможность, мы спали обычным замечательным
земным сном.
     - Я посплю, - пробормотал Генрих, закрывая глаза. - Минут десяток...
     - Только не сейчас!.. - Петр потряс Генриха  за  плечо.  -  Когда  вы
запальчиво спорите, я никого из вас не понимаю. Объясни, пока Роя нет, чем
твоя схема отличается от его.
     - Схема? - сказал Генрих, открывая глаза.  -  У  Роя  нет  схем.  Рой
педант.
     Генрих вскочил и зашагал по комнате. Если приходилось объяснять,  ему
легче это было делать на ходу.
     Петр наконец  уяснил  себе,  что  Рой  настаивает  на  фиксации  всех
излучений  мозга,  обнаруженных  в  галактическом  пространстве,  а  после
изучения того, что объединяет их, хочет искать индивидуальную расшифровку.
Генрих  же  настаивает,  чтобы  поиск  начали   с   излучений   выдающейся
интенсивности, с резкой индивидуализацией - горных  пиков  своеобразия  на
плоской равнине схожестей.
     - Во все времена существовали люди  с  особо  мощной  работой  мозга.
Пойми  меня  правильно,  Петр,  я  не  о  признанных  титанах  умственного
усилия... Нет, обычные люди, может, неграмотные мужики, а может, и  гении,
не зарекаюсь, - те, у кого мозг генерировал особо мощно...
     - Мне кажется, резон в твоих рассуждениях есть.
     - Скажи это Рою! Обязательно скажи!
     Генрих снова опустился  в  кресло.  Рой  все  не  появлялся,  и  Петр
осторожно спросил Генриха:
     - Рой намекнул, что у тебя есть какие-то  личные  причины  заниматься
этой работой... Извини, если вторгся в интимное...
     - Я не скрываю. Ты слыхал об Альбине?
     - Знаю, что она была твоей невестой.
     - И больше ничего?
     - Я был в командировке на Проционе, когда она погибла при  катастрофе
с планетолетом. Нас всех  потрясло  это  известие.  Очаровательная,  очень
красивая женщина.
     - К тому же - редкая умница... Гибель ее... в общем, я  думал  о  ней
ежеминутно, говорил с ней во сне и наяву. Мне захотелось возвратиться в ее
жизнь, увидеть ее девочкой,  подростком,  девушкой...  Так  явилась  мысль
заняться волнами мозга, излученными в пространство. Механизмы разрабатывал
Рой.
     - А то, ради чего ты начал работу?
     - С Альбиной пока не получается... Радиосфера ее мозга несется где-то
между тридцатью двумя и восемью светогодами. Она умерла восемь лет  назад,
двадцати четырех лет от роду. Но на таком близком расстоянии - дикий  хаос
мозговых  излучений.   Слишком   уж   интенсивно   думают   наши   дорогие
современники...
     В комнату быстро вошел Рой.
     - В  восьмистах  пятидесяти  светогодах  от  Земли,  за   Ригелем   и
Бетельгейзе,  приемники  зафиксировали  мощное  излучение  мозга!   Идемте
смотреть.



                                    2


     На стереоэкране вначале прыгали цветные блики, световорот  крутящихся
вспышек накладывался на  круговорот  предметов.  Потом  в  хаосе  внезапно
наступил  порядок.  На  экране  выступили  цифры,  знаки  и   буквы,   они
выстраивались цифра за цифрой, буква за буквой, знак за знаком.
     - Формулы! - воскликнул Генрих.
     - Формулы! - подтвердил Петр. - Стариннейший способ, начало  алгебры.
Сколько помню, такие формулы применялись на заре науки.
     - Похоже, мы уловили  мыслительную  работу  какого-то  математика,  -
сказал через минуту Генрих. - Рой, ты все знаешь. Какие математики были  в
ту эпоху?
     Расшифрованное  излучение   походило   на   доказательство   теоремы.
Неизвестный  математик  рассчитывал  варианты,  принимал  одни,   отвергал
другие:  некоторые  буквы  исчезали,  словно  стертые,  другие   выступали
отчетливей - доказательство шло от посылок к следствиям.
     - Нет, какая мощная мыслительная работа! - снова не выдержал  Генрих.
-  Этот  парень  так  погружен  в  вычисления,  что  не  видит  ни  одного
окружающего предме... Что это?
     На экране  возникло  изображение  старинной  улицы  -  кривая,  круто
уходящая  вверх  мостовая,  трехэтажные  красные  дома  с  балкончиками  и
флюгерами, в отдалении - крестьянская телега, запряженная быком. По  улице
шел толстый человек  в  берете  и  темном  плаще,  из-под  плаща  выступал
кружевной воротник. У человека было обрюзгшее лицо, под  глазами  багровые
мешки, губы зло кривились. В руке он держал суковатую палку.
     - Вы так задумались, господин советник  Ферма,  что  не  видите,  как
наталкиваетесь на прохожих, - сказал человек в берете и стукнул палкой  по
булыжнику. Голос у него был под стать лицу - хриплый, сварливый. - Скажите
спасибо, что столкнулись со мной, а не со стеной, а не то у вас  появилась
бы на лбу преогромнейшая шишка!
     С экрана зазвучал другой голос, растерянный и добрый:
     - Простите,  господин  президент  парламента,  я  временами  бываю...
Поверьте, я очень смущен!..
     - Рад за вас, что вы смущены своей бестактностью, Ферма, -  продолжал
человек в кружевном воротнике. - И что  вы  временами  "бываете",  я  тоже
знаю. Весь вопрос, где вы бываете. Бывать на службе вы не имеете  времени.
Ну-с, я слушаю. О чем вы размышляли?
     - У меня сегодня  счастливый  день,  господин  президент.  Я  наконец
осуществил давно задуманное!
     - Вот как, счастливый день? Осуществили задуманное?  А  что  вас  так
обрадовало, Ферма? Неужели вы задумали разобраться наконец  в  том  ворохе
дел, что накопился у вас  в  ратуше,  и  осуществили  задуманное?  Неужели
теперь никто не будет тыкать в вас пальцем  как  в  лентяя?  Ферма,  может
быть, вы задумали взяться  за  ум,  как  этого  требует  ваше  благородное
происхождение и незаурядные знания, а также общие пожелания граждан нашего
города, и осуществили это? О, если  это  так,  Фер„ма,  я  вместе  с  вами
воскликну: "Да, он имеет  право  быть  счастливым!"  Что  же  вы  опустили
голову?
     - Господин  президент...  Я  сегодня   нашел   доказательство   одной
замечательной теоремы, и какое доказательство!
     Толстяк взял за локоть невидимого на экране Ферма.
     - Сделаем шаг в  сторону,  господин  советник.  Вот  цирюльня  нашего
уважаемого Пелисье, вот  его  реклама  -  уличное  зеркало.  Вглядитесь  в
зеркало, Ферма, и скажите, что вы видите?
     - Странный вопрос, господин президент! Я вижу себя.
     Теперь с экрана глядел второй собеседник -  худое,  удлиненное  лицо,
высокий, плитою, лоб,  резко  очерченный  нос  над  крохотными,  ниточкой,
усиками, черные волнистые - свои, а не накладные - волосы, белый, платком,
льняной воротничок.
     - Я видел его портрет в музее, - прошептал Генрих. - Как похож!
     - Какие лучистые глаза! - отозвался Петр. - И  какое  благородство  и
доброта в лице!
     - Вы мешаете слушать! - пробормотал Рой. - Глаза как глаза - глядят!
     А люди на экране продолжали беседу:
     - Я  скажу  вам,  что  вы  увидели  в  зеркале,  Ферма.  Вы   увидели
удивительного мужчину - не добившегося  положения  в  обществе,  теряющего
любовь невесты, уважение окружающих... Вот кого вы увидели, Ферма! И после
этого не твердите мне о дурацких доказательствах каких-то ду