а упорное молчание Генриха.
     - Генрих, сумеем  ли  мы  теперь  завершить  к  сроку  гравитационный
аккумулятор? Если сконцентрируем все силы лаборатории и ты сам ни  на  что
другое не будешь отвлекаться... Ты думаешь об этом?
     Генрих хмуро усмехнулся:
     - Я вспоминал первый полет Ивана над Столицей.
     Его ответ придал разговору новое направление. Арман  лишь  слышал  об
этом событии,  а  Рой  был  очевидцем  нашумевшего  испытательного  полета
Томсона на первой  модели  антигравитационной  машины.  Томсон,  за  шесть
месяцев до того избранный в  Академию,  сконструировал  гравилет  в  форме
помела. Над Столицей, в черном трико, с развевающимися длинными  волосами,
носился на помеле  самый  молодой  академик  мира,  а  позади,  с  прутьев
гравитационной антенны, срывались длинные искры: Томсон постарался,  чтобы
и этот побочный эффект выглядел впечатляющим.
     В Академии наук испытание гравилета породило сумятицу:  кто  смеялся,
кто возмущался. Президент академии был из тех, кто вначале смеялся.  Потом
Боячек вспомнил, что обязан поддерживать мир среди светил науки, и  строго
потребовал, чтобы Томсон переделал легкомысленную конструкцию гравилета.
     Томсон пообещал сделать вторую модель совсем иной. Она и  была  иной.
Теперь Томсон летал в гигантской ступе,  управляя  ею  при  помощи  метлы.
Хохочущим зрителям, заполнившим площади Столицы,  особенно  нравилось  то,
что метла гасит искры, ярким шлейфом тянущиеся за ступой. Впечатление было
такое, будто метла в энергичных руках академика сметает сияющий сор.
     Выступая  по  стереовидению,  Томсон  сказал,  что   вполне   доволен
испытанием: вторая модель помогла установить новые важные  закономерности.
Академик Леонидов придерживался диаметрально противоположной точки  зрения
и высказал ее в той же передаче. Он пообещал доказать на ближайшей  сессии
Академии наук, что нельзя отождествлять  озорство  с  глубиной  настоящего
научного поиска.
     - На сессии я был и хорошо помню триумф Томсона, - сказал  Генрих.  -
Ты провел меня по своему пригласительному билету, Рой. Помнишь,  как  Иван
опроверг старого педанта?
     Рой не успел ответить, его  вызвали  к  президенту  Академии.  Генрих
продолжал предаваться воспоминаниям об  успехе  друга  на  сессии.  Томсон
доказал, что озорство не мешает глубине. Весь  зал  бил  в  ладоши,  когда
Томсон разъяснил, какие простые уравнения нестационарного  поля  управляли
движением его моделей. Но и в этом торжественном зале он не изменил себе.
     Леонидов доказывал с кафедры, что уравнения  выведены  не  строго,  а
схемы гравилета некорректны, поэтому антигравитационный импульс  не  может
иметь места в хулиганском полете его многоуважаемого друга Ивана  Томсона.
Именно этот патетический момент речи Леонидова Томсон и выбрал  для  того,
чтобы взметнуть оппонента в воздух.
     Старый академик, раскинув руки, жалко перекосив лицо, тихо парил  над
кафедрой,  а  с  его  седых  волос,  вдруг  превратившихся  в  проволочный
частокол, лилось дымное сияние. Через минуту, обретя  под  ногами  твердую
почву, Леонидов закричал среди всеобщего смятения: "Не было! Не будет! Это
не  антигравитация!  Вы  нашли  какое-то  иное  поле!  Требую,  чтобы   вы
извинились  передо  мной  за  то,  что  выдвигаете  в  качестве  серьезных
аргументов наспех придуманные цирковые трюки!"
     Томсон, добившись молчания в развеселившемся  зале,  в  свою  очередь
потребовал, чтобы его  друг  Чарльз  Леонидов  извинился  перед  ним,  ибо
многоуважаемый  оппонент  нанес  Томсону  тяжкое  оскорбление,  обвинив  в
придумывании   наспех    цирковых    трюков.    Ученому    собранию    был
продемонстрирован не развлекательный  трюк,  а  решающий  опыт,  подлинный
"экспериментум круцис". И разрабатывался он не наспех, а в течение четырех
месяцев. "Я могу засвидетельствовать  это  рабочими  записями!  -  объявил
Томсон. - Ровно сто девятнадцать дней назад  в  лабораторный  журнал  были
внесены отправные данные эксперимента - ваш  рост,  вес,  объем  туловища,
обычная одежда, даже то..." Конец фразы потонул в общем хохоте.
     Рой возвратился, когда Генрих и Арман перешли от давних  воспоминаний
к впечатлениям совместной  работы  с  Томсоном,  проводившейся  в  течение
последних двух месяцев. Генрих с испугом  посмотрел  на  брата:  Рой  ушел
расстроенным, вернулся подавленным. Он умел  сдерживать  свои  настроения.
Очевидно, Боячек сообщил нечто такое, что Рой не мог совладать с собой.
     - Ужас! - сказал он, тяжело опускаясь на диван. -  Всего  можно  было
ожидать, только не того, что произошло!
     - Новые данные об аварии? - спросил Арман.
     Рой покачал головой.
     - Новые данные, да. Но только не об  аварии,  потому  что  аварии  не
было. Было преступление.
     - Преступление? - Генрих вскочил. - Ты хочешь сказать, что Иван  стал
жертвой злого умысла?
     - Его убили!
     - Убийство? - недоверчиво переспросил  Арман.  -  В  наше  время?  На
Земле? И кого? Знаменитого ученого!
     - И тем не менее, совершилось убийство!
     - Но кто же убийца, Рой?
     - Его ассистент Роберт Арутюнян.
     Генрих изумленно вскрикнул:
     - Рорик? Этот тихоня? Это живое собрание всех школьных  добродетелей?
Этот сосуд вежливых фраз и  приторной  обходительности?  Невероятно,  Рой,
невероятно!
     Рой сердито возразил:
     - Я передаю то, о  чем  узнал  у  Боячека.  Рорик  пришел  в  себя  и
признался в убийстве Томсона.
     - Но мотивы, Рой? Не мог же он ни с чего...
     - Похоже, что Томсон отбил у своего ассистента  его  невесту  Агнессу
Антонелли. В час аварии Томсон направлялся на свидание к Агнессе, а  Рорик
улучил момент, чтобы беспощадно расправиться...
     - Позволь, Рой, - сказал Арман. - Томсон ведь погиб  в  испытательной
камере, а не у Агнессы. Что она по этому поводу говорит?
     - Она, как и Рорик, в больнице. У нее тяжелейшее нервное потрясение.
     Арман развел руками.
     - Я плохо понимаю твое объяснение, Рой.
     - Я и сам мало что понимаю, - признался Рой. - Рорик, придя  в  себя,
пробормотал то, о чем я вам сказал, и снова потерял сознание. Я слушал его
показание, записанное на ленту. Он путался, не договаривал фраз.
     Генрих гневно ходил по комнате.
     - Вот   уж   кого   я   не   любил!   Я   раньше   стеснялся    своей
недоброжелательности к Арутюняну, старался ее не показывать. А это было не
пристрастие, а прозрение! - Он с мстительным выражением  лица  остановился
перед Роем. - Ты знаешь, я не злой человек. Если меня вызовут  в  качестве
свидетеля, знавшего Томсона, я расскажу обо всем,  что  чувствовал,  когда
встречался с Арутюняном.
     - Ты сам будешь вызывать кого захочешь. Боячек пригласил меня,  чтобы
поручить нам расследование  технических  обстоятельств  катастрофы.  -  Он
сердито добавил, заметив протестующий жест Генриха: - Я не мог отказаться.
Томсон был нашим руководителем, твоим другом. Мы не имеем морального права
стоять  в  стороне.  Но  если  ты  все-таки  не  пожелаешь  участвовать  в
расследовании, объясни мотивы самому Боячеку.  Я  посредником  между  вами
быть не хочу, тем более что его любимец ты, а не я.
     - Я буду участвовать в расследовании, - хмуро  ответил  Генрих.  -  Я
только поставлю единственное  условие:  чтобы  ты  не  говорил  мне  своих
привычных фраз  о  беспристрастности  и  объективности!  Я  пристрастен  и
субъективен,  знай  это  заранее.  Вины  обелять   не   буду,   смягчающие
обстоятельства  выискивать  не  стану.  И  сделаю  все,   чтобы   виновник
преступления получил максимальное наказание!
     - Ты будешь не один, мы с Арманом тоже  имеем  право  голоса.  -  Рой
обратился к задумавшемуся Арману: - Я, впрочем, не спросил, согласен ли ты
участвовать...
     - И спрашивать не надо! - Арман грустно улыбнулся. - Знаешь, о чем  я
думал? Убийство из ревности, конечно, отвратительный пережиток... Но  если
бы мы жили во времена Шекспира или Пушкина... В общем, в те доисторические
эпохи, когда соперники сводили счеты при помощи оружия... Такая девушка!
     - Агнесса, конечно, красавица, -  согласился  Рой.  -  Она  могла  бы
позировать для статуи античной богини, если говорить о ее внешности.  И  с
ней всегда интересно разговаривать. Но это не оправдывает Рорика.



                                    2


     Генрих знал, что предстоит увидеть ужасное зрелище, и настраивал себя
не  волноваться.  Он  и  не  взволновался,  когда  их  троих  впустили   в
лабораторию нестационарных полей. Он был так  подавлен,  что  уже  не  мог
волноваться. Трупа не было. Сгущение гравитационного поля произошло внутри
Томсона. Он был сжат, а не раздавлен,  но  сжат  с  такой  силой,  что  на
какой-то миг превратился в шарик  не  больше  футбольного  мяча.  А  когда
губительное поле отхлынуло, ни одна клетка тела не смогла  возвратиться  в
прежнее состояние.
     - Только такой механизм аварии способен объяснить клиническую картину
смерти, - сказал медицинский эксперт. - А  как  могло  появиться  подобное
поле, почему произошел взрыв гравитационных сил, нам должны объяснить вы.
     Рой  долго  стоял  перед  пультом.  Генрих   с   Арманом   влезли   в
испытательную камеру. И пульт с его контурами управления и  мнемоническими
схемами, и сферообразная камера были хорошо знакомы по прежним  посещениям
лаборатории  Томсона.  Рой  закрыл  глаза.  Он  вообразил  себя   Робертом
Арутюняном в момент гравитационного  взрыва.  Рорик  должен  был  положить
правую руку на тот, дальний разрешающий контур, левая  рука  в  это  время
лихорадочно вращала вентиль, управляющий  гравитационными  конденсаторами,
чудовищное поле сгущалось в центре камеры, а в камере - Томсон.  Догадался
ли он в этот последний миг, какая участь ему уготована? Какие  исполинские
тиски сожмут его  мозг  и  сердце?  Во  Вселенной  нередки  случаи,  когда
коллапсирует утратившая равновесие  звезда.  В  течение  нескольких  минут
гигантское  светило  диаметром  в  миллионы  километров   превращается   в
крохотный, невообразимо плотный шарик:  чудовищное  -  взрывом  -  сжатие,
катастрофическое  падение  в  себя.  В  лаборатории  нестационарных  полей
сколлапсировали человека - руководителя,  академика,  умницу  и  озорника,
одного из талантливейших ученых  современности!  Зачем  совершилось  такое
преступление? Как его сумели совершить?
     Рой внимательно посмотрел на Генриха и Армана, вылезавших из камеры.
     - Стенки не повреждены, - сказал Арман. -  Гравитационный  взрыв  был
сфокусирован в  центр  камеры.  И,  очевидно,  он  был  мгновенно  погашен
защитными гравитационными емкостями агрегата.  Выпустили  на  микросекунду
джинна из бутылки и мигом засосали обратно.
     Рой хмуро возразил:
     - Рорик позаботился  о  том,  чтобы  не  погибнуть  вместе  со  своим
руководителем. Гравитационные джинны куда опасней мифических.
     - Повреждение черепа Рорик все же получил, - заметил Арман.  -  Между
прочим, в схеме катастрофы, которая рисуется мне после осмотра, нет  места
для ранения Рорика.
     - Он мог намеренно поранить себя, чтобы запутать дело, -  предположил
Генрих.
     Рой сразу же отвел эту версию.
     - Я согласился бы, если бы Рорик отрицал свою вину. Но  он  признался
сразу. Человек, который после преступления отдает себя в руки  правосудия,
не будет запутывать следы.
     Арман добавил:
     - Тем более, что удар  в  голову  был  такой  силы,  что  вполне  мог
завершиться гибелью. Думаю, что все было гораздо сложней, чем  нам  сейчас
воображается.
     Армян стал собирать  ленты  рабочих  журналов,  хранившихся  в  сейфе
Томсона.
     Генрих, отойдя в сторонку, долго  глядел  на  сферическую  камеру,  в
которой погиб его друг.
     - Придумалось что-нибудь новое? - поинтересовался Рой.
     Генрих медленно покачал головой.
     - Я сейчас  проинформирую  Боячека  о  нашем  первом  впечатлении  от
осмотра лаборатории, а ты помоги Арману, - попросил Рой.
     Рой отсутствовал достаточно долго, Арман с  Генрихом  успели  собрать
все, что им показалось нужным.
     - Боячек сказал тебе что-то новое, -  догадался  Арман,  поглядев  на
Роя.
     Рой кивнул:
     - Не просто новое, а важное новое. Имеются записи  бреда  Агнессы.  И
Агнесса заговорила.
     - Она подтверждает признание Рорика? - спросил Генрих.
     - Она повторяет лишь одну фразу: "Я убила Томсона!"
     Арман удивленно присвистнул.
     - Еще один преступник! Зачем же ей понадобилось его убивать?  Девушка
расправляется со своим поклонником! Даже в древние эпохи на  любовь  могли
не обращать внимания, на нее могли не отвечать, но за  любовь  к  себе  не
мстили. Не тот повод!
     Генрих недобро усмехнулся:
     - Ты, конечно, большой эрудит в делах любви. Но замечу тебе,  Агнесса
была не просто объектом поклонения Ивана, а еще и невестой Рорика. Тебе не
приходит в голову мысль, что  Агнесса  и  ее  жених  попросту  соучастники
преступления?
     - Она тогда бы сказала "мы", а не "я". И он сказал бы "мы".
     Но Генрих опроверг возражения Армана. Если человек влюблен,  он  даже
ценой самообвинения будет выгораживать того,  кого  любит.  Рорик  спасает
Агнессу, Агнесса спасает Рорика - что может быть естественней?
     Рой прервал их спор. Он не возражает против  создания  любых  рабочих
гипотез, но  их  надо  высказывать,  а  не  навязывать.  Ему  не  нравится
запальчивый  тон  Генриха.  Когда  Генрих   отмалчивается,   его   позиция
убедительней, чем когда он зло нападает на несогласных.
     - Буду впредь доказывать свою правоту  молчанием!  -  сердито  сказал
Генрих.



                                    3


     То было не признание,  а  вопль,  исторгнутый  в  приступе  отчаяния.
Генрих три раза прокручивал запись. У постели  Агнессы  склонялись  врачи,
она вырывалась из их рук и кричала: "Это я! Это я убила его! Я  убила!"  К
ее голове поспешно прикладывали  вибратор.  Под  действием  излучения  она
успокаивалась, замолкала, закрывала глаза. Вибратор осторожно отводили  от
головы, Агнесса некоторое время  лежала  в  беспамятстве,  потом  сознание
возвращалось, она  поднимала  веки,  осматривалась,  что-то  вспоминала  и
впадала в ту же истерику: рыдала, металась в постели,  хотела  вскочить  и
куда-то бежать: "Это я, я!"
     Рой выразительно посмотрел на Генриха.
     - Прокрути теперь ее бред, - попросил Генрих. Бред  был  однообразен,
как и вопль, в нем повторялось одно  и  то  же.  Около  стены,  украшенной
картиной, изображавшей лес, стоял Томсон. Его голова пропадала среди тесно
сгрудившихся древесных стволов, а ноги  были  в  комнате.  Он  надвигался,
выпятив грудь и  откинув  назад  голову,  отделялся  от  стены,  медленно,
печатая шаг, шел в комнату. Он  хохотал.  В  зале,  где  сидели  братья  с
Арманом, возникал его голос, Томсон ликующе восклицал: "Теперь ты  видишь?
Теперь ты веришь?" Он падал на колени. Он  стоял  на  полу  на  коленях  и
протягивал  руки,  весь  экран  был  заполнен  его  двумя  руками,   двумя
властными, настойчивыми, радостно простертыми вперед руками... И вдруг все
пропадало в темноте, а потом темнота  рассеивалась  -  и  Томсон  стоял  у
стены, как бы наполовину в стене, и медленно отделялся  от  нее,  и  снова
надвигался, ликующе хохоча...
     - Ничего ни до, ни после этой  одной  сцены,  -  подвел  Генрих  итог
повторному просмотру бреда.  -  Есть  ли  смысл  в  такой  фрагментарности
видения?
     - Несомненно, есть, -  уверенно  заявил  Рой.  -  Запоминаются  самые
поразительные события. Очевидно, сцена, с такой силой врубившаяся в память
Агнессы, и есть самое поразительное воспоминание.
     Арман не согласился с Роем:
     - В любой сцене, даже в простом пейзаже, имеется свой сюжет, какое-то
свое важное содержание. Но нам совершенно неизвестно,  для  чего  появился
Иван у Агнессы, что между ними произошло. Мы видим, что он возникает в  ее
комнате, но как он вел себя там? А это, мне кажется, самое важное.
     Генрих спросил Армана:
     - Ты осматривал комнату Агнессы. Стена нормальная?
     - Плотные стеновые блоки. Картина - авторский экземпляр  тропического
пейзажа Нормана Макмиллана, художника из средних. И, как я узнал,  картина
находится в комнате лет десять, Агнесса к ней,  несомненно,  пригляделась.
Почему же с такой жуткой отчетливостью воспроизводится в ее  бреду  каждая
деталь каждого дерева?
     - Я настаиваю, что Агнесса запомнила самое важное, - продолжал Рой. -
Значит, приход к ней Томсона был важней, чем то, что он потом у нее делал.
Почему это так, а не иначе, не имею представления.  Ты  ничего  не  хочешь
сказать, Генрих?
     Генрих нервно дернулся, как будто вопрос брата застал его врасплох, и
неохотно ответил:
     - Что я могу  сказать?  Мы  расследуем  обстоятельства  гибели  Ивана
Томсона. И хорошо знаем, что она  совершилась  в  камере  короткофокусного
гравитационного агрегата. А  бред  Агнессы,  обвиняющей  себя  в  убийстве
Томсона, показывает нам странные сценки в  ее  будуаре.  Связать  эти  два
события я пока не могу.
     Арман обратил внимание братьев на то, что развертка бреда во  времени
показывает  примерно  тот  же  час,   когда   в   лаборатории   совершился
гравитационный взрыв. К сожалению, анализ видений больного мозга далек  от
совершенства и погрешность в десять - пятнадцать минут  лежит  в  пределах
точности измерений. Но при любых неточностях несомненно, что оба события -
появление Томсона у Агнессы и его  гибель  -  по  времени  близки  одно  к
другому. Его предположение: Томсон своим приходом вызвал гнев  у  Агнессы,
она пожаловалась жениху, и Рорик, разозленный, расправился  с  академиком,
едва тот вошел в испытательную камеру. При такой  версии  понятно,  почему
Рорик и его невеста оба признаются в преступлении.
     - Версии, версии! - с досадой сказал Рой. - Мы  сидим  в  кабинете  и
строим  гипотезы,  которые  могут  быть  опровергнуты  первым  же   словом
Арутюняна или Агнессы.
     - Можно попросить врачей привести  больных  в  сознание  хотя  бы  на
краткий срок, - сказал Арман. - Что до Агнессы, то это довольно просто - у
нее,  кроме  нервного  потрясения,  другого  заболевания  нет.  С  Рориком
сложней, но  жизнь  его  вне  опасности,  значит,  можно  надеяться  и  на
возвращение сознания.
     - Давайте разделимся, - предложил Рой. -  Арман  продолжит  выяснение
технических обстоятельств аварии, а я  с  Генрихом  попробую  получить  от
Рорика и Агнессы объяснения более  внятные,  чем  покаянное  бормотание  и
истерические вопли.
     Генрих поморщился:
     - Ты превращаешь меня в  настоящего  криминалиста,  Рой!  Я  все-таки
физик, а не следователь. Предпочитаю помогать Арману.
     - Боюсь, что физика гибели Томсона тесно связана с психологией,  если
не  прямо  определяется  ею,   -   холодно   сказал   Рой.   -   Распутать
психологические загадки  трудней,  чем  выяснить  просчеты  в  конструкции
гравитационного агрегата. Один я тоже не хочу браться за такое дело.



                                    4


     Она молча смотрела на братьев, сидевших  перед  ее  кроватью.  Поверх
одеяла лежали обнаженные, похудевшие руки, бледное лицо с впавшими  щеками
было повернуто к посетителям. Болезнь  очень  изменила  Агнессу.  Но  даже
такая  -  похудевшая,  посеревшая  -  она  была  красива.   Генрих   вдруг
почувствовал себя виноватым  перед  этой  женщиной,  в  душу  которой  они
собирались бесцеремонно вторгаться. Он молчаливо выругал себя и  Роя.  Рой
должен был идти один.
     Но и Рой испытывал смущение. Он закашлялся и  заговорил  без  обычной
спокойной уверенности:
     - Вы знаете, Агнесса, зачем мы просили привести вас в сознание?
     - Да. - У нее был низкий, звучный голос.
     - Вам не трудно говорить?
     У Агнессы был слишком понимающий взгляд. Она печально  усмехнулась  и
тихо ответила:
     - Мне трудно жить. Можете задавать вопросы.
     Рой снова прокашлялся. Задавать вопросы было далеко  не  так  прос