о  Томсоне
не явилось Рою, пока он сидел у постели Эрвина. И никому на Меркурии он не
говорил, что среди тем его лаборатории есть  и  такая:  пригласив  Роберта
Арутюняна, ассистента Томсона,  довершить  последнее  исследование  Ивана,
ставшее причиной его смерти. Об этом плане знал один  Генрих,  они  вдвоем
прикидывали, на чем сосредоточиться, если плазмоход  придется  бросить  на
полусвершении. Но то было на Земле, а не здесь.
     - Почему вы молчите? - бесстрастно спросил Эрвин.
     - Думаю, - сказал Рой.  -  Вы  столь  проницательны...  Да,  академик
Томсон был наш друг, мой и брата.
     - Значит,   генератор   проникающих   полей?   Они   же   скользящие,
антипараллельные, экранирующие,  охранные...  Рекомендую  остановиться  на
термине экранирующие, он всего точней описывает физическую суть проблемы.
     - И я того же мнения. И признаться, это меня удивляет...
     На безжизненно желтых щеках  Эрвина  появилась  живая  краска,  глаза
приобретали блеск. Он даже  сделал  попытку  приподняться,  но  не  сумел,
только выше поднял голову на подушке. И он говорил свободней, не запинался
на каждом слове - он явно начинал интересоваться разговором. Он сказал:
     - Что удивляет? Что наши мнения совпадают? Они  и  должны  совпадать,
раз мы без ошибок говорим об одном предмете.
     Рой взял себя в руки. Неожиданность была все же не так велика,  чтобы
показывать Эрвину свою растерянность.
     - Я неправильно выразился. Я не  говорил  с  вами  о  Томсоне  и  его
изобретениях. Следовательно, у нас не может быть ни совпадающих, ни разных
мнений на эту тему. Вот это меня и удивляет.
     Впервые на лице Эрвина появилась улыбка.
     - Вас информировали, что я телепат? Все только  об  этом  и  твердят.
Считайте, что я прочитал ваши мысли, Рой.
     Рой наклонился к постели больного. Загадка  была  серьезней,  чем  ее
рисовал Эрвин.
     - Вы не можете прочитать то, чего нет. Никакой телепат не проникнет в
мысли, которые не появились. Я не думал о Томсоне. Если вы телепат, то  вы
это знаете.
     Слабая улыбка Эрвина превратилась в злую ухмылку.  Если  он  с  такой
миной на лице разговаривает со всеми, подумал Рой, то понятно, почему  его
дружно не терпят.
     - Какой же вы делаете вывод из своего открытия, Рой?
     - Открытия? Я, кажется, ничего не открывал.
     - Разве? А то, что вы нашли у меня способность читать мысли,  которые
у вас не появлялись? Психологи заинтересуются таким феноменом.
     - Поражен, не скрою. Но и только. Для выводов этого мало.
     Эрвин прикрыл глаза. В его голосе появилась неуверенность.
     - Значит,  я  ошибся:  вы  не  собираетесь  дорабатывать  изобретение
Томсона?
     - Вы не ошиблись. Я именно это и буду делать, вернувшись на Землю. Вы
не прочитали мои мысли, а предугадали мои действия. И сделали это, не зная
ни меня, ни брата, не имея и представления о наших научных работах, в этом
нет сомнений. Не могли бы вы объяснить, как достигаете таких результатов?
     Ответ звучал насмешкой:
     - Просто вижу по вашему  лицу,  что  вы  предпримете  по  возвращении
домой. Что до существа дела, то  могу  лишь  одобрить  его.  Гибель  Ивана
Томсона не должна задержать реализацию  его  великого  открытия.  Когда  к
науке примешивается любовь  мужчины  и  женщины,  хорошего  не  получится.
Томсон спутал любовь с наукой, спутал, не довершив ни любви, ни  науки,  -
отсюда и трагедия. Раньше увещевали: не смешивайте божий дар  с  яичницей.
Не знаю, впрочем, что отнести к божьему дару, а что к  яичнице.  Теперь  о
самом изобретении. В построениях Томсона имеется существенная недоработка,
вам она тоже будет мешать. Хотите знать ее?
     - Очень хочу.
     - Гравитационные поля Томсона легко меняет постороннее гравитационное
воздействие. Скажем, воздушный грузовик,  пролетевший  в  эту  минуту  над
вашей  лабораторией,  -  вполне  достаточная  причина  для  взрыва.  Нужно
экранирующие поля экранировать, если не собираетесь погибать, как  Томсон.
Теперь вы скажете мне, что у вас была точно такая же идея.
     - Похожая. Вы изложили ее  гораздо  определенней.  Пользуюсь  случаем
поблагодарить вас за великолепную подсказку.
     Кратковременный подъем энергии у Эрвина истощился.  Он  снова  закрыл
глаза, вяло пробормотал:
     - Чихать мне на вашу благодарность!
     Рой не хотел заканчивать беседу на такой грубой ноте.
     - Эрвин, мне говорили, что вы высказываете идеи, похожие на  те,  что
появляются  у  других,  только  ваши,  как  и  в  моем  случае,  ясней   и
убедительней. И когда вас искренне хотят поблагодарить за  ценную  помощь,
вы отвечаете чуть не  издевкой.  Впечатление,  будто  вы  помогаете  не  с
радушием, а с недоброжелательством. Почему такое странное поведение?
     Новая вспышка энергии дала Эрвину  силы  приподняться.  Полулежа,  он
уставил на Роя злые глаза. Он ненавидел гостя, которого впервые видел.
     - Радушие?  А  вы  не  подумали,  что  радушие  происходит  от  слова
"радоваться"? Почему я должен радоваться с вами? И чему?  Вашему  будущему
успеху? Тому, с чем он связан для вас лично? Ах, как прекрасно - поставить
свой памятник погибшему другу! Слышать всюду лесть: "Вы с  братом  сделали
то, чего не сумел сам Томсон, вы талантом не уступаете Томсону". И золотая
медаль Томсона, ее недавно утвердили, как она украсит вашу грудь,  вашу  и
брата! Вы заранее воображаете сцены  на  всех  стереоэкранах  мира:  вы  с
братом свободно проходите сквозь стены, проникаете в гранитную гору, как в
воду, величественно выходите с другой стороны скалы.  А  помощники  в  три
погибели гнутся у пульта, чтобы, не дай бог, шальной гравитационный толчок
не  погубил  руководителей.  Какая  великолепная  картинка!   Какая   пища
тщеславию! Этому  радоваться,  да?  Что  вы  так  всматриваетесь  в  меня?
Углядели что-нибудь страшное?
     Рой встал.
     - Что я углядел,  оставлю  пока  при  себе.  Разрешите  пожелать  вам
скорого выздоровления.
     Эрвин крикнул:
     - К черту выздоровление! Оно ни  меня,  ни  вас  не  тревожит.  Лучше
скажите, не разочарованы ли? С тем ли уходите, с  чем  намеревались?  Ведь
вас интересовало, почему и  как  погиб  Карл  Ванин,  мой  великолепный  и
недостойный руководитель. Не лицемерьте, именно это и готовились выяснять!
И ни слова не проронили о его смерти. Исчезаете, так  и  не  узнав  ничего
важного об аварии в нашей лаборатории.
     Рой обернулся.
     - Я вернусь, Эрвин  Кузьменко.  И  тогда  поговорим  и  об  аварии  в
лаборатории, и о гибели вашего руководителя.
     Эрвин, откинувшись на подушку, глубоко вздохнул. Рой еще слышал,  как
он не то со смехом, не то со стоном пробормотал:
     - Чертов гость! Меня хотел обмануть, меня!



                                    4


     Немного было в жизни Роя случаев,  когда  он  чувствовал  себя  столь
взволнованным. Разговор  с  Эрвином  не  только  поставил  загадку  -  Рой
распутывал десятки загадок, многие были, он чувствовал это,  посложней,  -
но и нанес оскорбление. И это тоже было загадочным  -  почему  незнакомому
больному человеку понадобилось издеваться над ним, изображать  его  мелким
честолюбцем, приписывать ему низменные мотивы? Никто еще не бросал  Рою  в
лицо таких обвинений!
     На экране вспыхивали сигналы вызова - с  Роем  хотели  встретиться  и
Анадырин, и Стоковский, Хонда просил зайти к  нему,  диспетчер  космопорта
интересовался, бронировать ли билет на ближайший планетолет.  Первым  трем
Рой кратко ответил, что занят, диспетчеру объявил,  что  задерживается  на
Меркурии. Рой возбужденно ходил из угла в  угол  своей  комнаты,  движение
давало  какое-то  облегчение.  Лучше  всего  было  бы  вызвать  авиетку  и
помчаться на ту узкую полоску планеты, где царит вечное  утро  или  вечный
вечер, там можно бы и погулять среди настоящих растений, а не  похожих  на
кусты термоэлектродов, там можно бы не опасаться ни  солнечного  жара,  ни
космического оледенения.
     Рой представил себе, сколько  времени  займет  вызов  авиетки,  выход
наружу, сам полет, пригрунтовка  машины  -  и  махнул  рукой.  Он  не  мог
отрывать себя от размышлений надолго,  это  было  сейчас  самое  важное  -
размышлять о непонятном и удивительном в беседе с Эрвином. И он  продолжал
шагать из угла в угол гостиничной  комнаты.  Раздражение  стихало,  мысли,
поначалу   беспорядочно    прыгавшие,    становились    последовательными,
негодование наконец превращалось  в  размышление:  эмоции  уступали  место
логике.
     - Итак, логика, - вслух сказал Рой. - Увeрен, разгадка  проще  всего,
что навоображали на Меркурии об этом типе. Нужно только  звено  за  звеном
добраться до нее. Это я и должен  сделать.  И  первое:  телепат  ли  Эрвин
Кузьменко?
     Рой  пожал  плечами.  Чушь!  Эрвин  прикрывается  телепатией,   чтобы
замаскировать что-то иное. Рой уже сказал ему, что о телепатии и  речи  не
может быть, ибо нельзя прочитать в чужой голове мысли, которые  в  ней  не
появлялись. И Эрвин промолчал.  Впрочем,  нет,  именно  когда  Рой  отверг
телепатию, Эрвин стал издеваться. Важно это или не важно?  Останавливаться
на этом или идти дальше? Остановка ничего не дает, идем дальше.
     Итак, никакой телепатии. Телепатия - слишком сложное объяснение,  оно
нагромождает новые загадки, а не проясняет старые. Следующий вопрос:  врал
ли Эрвин, когда описывал, что собирается делать Рой  на  Земле?  Нет,  все
верно... Они, Генрих и  Рой,  год  назад  колебались,  что  разрабатывать:
плазмоход или генератор экранирующих  полей.  Они  остановились  тогда  на
плазмоходе,  он  показался  легче.  И,  естественно,  они  возвратятся   к
генератору, раз плазмоход отпадает. Никакая не телепатия, простая логика.
     Да, но логика здесь только для меня, вовсе не для  Эрвина,  размышлял
Рой. Эрвин не мог знать о наших  с  Генрихом  работах.  Догадался  о  них?
Чепуха! Каким интеллектом надо обладать для такого проникновения  в  чужую
душу! Сверхъестественное озарение, раскрывающее не мысли, те хоть  дают  о
себе знать  какими-то  излучениями,  а  замыслы,  которые,  раз  принятые,
сохраняются в мозгу как в складе, никакими волнами их потом не оконтурить.
     Рой вспомнил невыразительное лицо Эрвина и  усмехнулся.  Неподходящий
объект для сверхъестественных озарений! Туповат, дубоват, грубоват - такие
характеристики куда точней, чем слова об остром интеллекте, способности  к
сверхглубокому психологическому анализу. Проще, проще, сложные решения  не
годятся, истина будет элементарна как блин, ясна  как  солнечный  день,  -
непросто лишь добраться до нее.
     Итак, догадаться о том, чем будем заниматься, Эрвин  не  мог.  Я  сам
подсказал ему наши планы. Каким образом они стали ведомы Эрвину? Ни с  кем
на Меркурии я ими не делился, во время встречи с Эрвином о них не думал. А
Эрвин безошибочно их описал. Снова возвращаемся к отвергнутой телепатии. Я
ведь думал о работе, только не в больнице, а в  гостинице  и  при  осмотре
лаборатории. Гостиницу оставим  в  стороне,  несущественность,  отрывочные
мысли.  А  лаборатория  интересней,  там  я  понял  окончательно,  что   с
конструкцией  плазмохода  нужно  распроститься.  Осматривая   поврежденное
оборудование, я думал о дальнейших  планах.  Пищу  для  прорицаний  Эрвина
могли дать только те размышления. Что-то донесло их до Эрвина.
     Рой остановился у окна. За  окном  уходили  к  горизонту  дикие  кущи
термоэлектрических кустов. Рой смотрел на них и  не  видел  их.  Он  снова
ходил - мысленно - по лаборатории, осматривал полусожженную конденсаторную
печь, место, где стоял  сейф  с  архивными  материалами,  клал  ладонь  на
лучевой конденсатор, брал в руки электрическую бритву, выслушивал  путаные
объяснения Хонды, морщился от его вскриков... Да, все верно, именно тогда,
никому этого не  высказывая,  я  размышлял  о  том,  что  надо  доделывать
изобретение Ивана Томсона, и с печалью подумал, что золотая медаль Томсона
украсит грудь Генриха и мою, и в этом будет и скорбь и справедливость, ибо
нам бесконечно дорога память о погибшем друге  и  мы  сделаем  все,  чтобы
достойно довершить его открытие. И стоя у холодильника с бритвой в руке, я
увидел в окне холм, гранитную скалу, единственное местечко,  не  утыканное
термоэлектродами, и грустно вообразил  себе,  что  сделаю  то,  что  хотел
сделать Иван, - свободно войду в гранитную глыбу с одной стороны, свободно
выйду из нее с другой!
     Рой засмеялся, снова зашагал по комнате. Вот откуда ваши непостижимые
озарения,  Эрвин  Кузьменко!  Это,  конечно,   много   сложней   обыденной
телепатии,  тут  Стоковский,  пожалуй,  прав  -  если  говорить  о  смысле
загадочного явления. И куда  примитивней,  если  посмотреть  на  средства,
какими  оно  достигалось.  Вы  раскрыты,  Эрвин  Кузьменко!   Найдете   ли
оправдания? Погибший Карл Ванин - барьер, которого не преодолеть  никакими
хитрыми, никакими лживыми оправданиями!
     Рой послал вызов Стоковскому.
     - Друг Клавдий, - сказал он возникшему на экране главному инженеру, -
я хочу еще раз  посетить  лабораторию  Карла  Ванина.  Может  быть,  вы  с
Анадыриным и Хондой тоже туда прибудете?
     Трое руководителей завода встретили Роя у лаборатории. Рой  прошел  к
холодильнику и вынул бритву.
     - Вот вам разгадка многих ваших тайн, - сказал он. -  Этим  аппаратом
можно, конечно, и побриться. Эрвин  не  раз  демонстрировал  и  такую  его
функцию. Но функцию камуфлирующую, а не основную. Перед  вами  приемник  и
дешифратор  ваших  мыслей.  С  его  помощью  Эрвин  узнавал,  над  чем  вы
размышляете, и пользовался своим воровским знанием, чтобы  удивить  вас  и
поиздеваться над вами. Больше он этого делать не будет. Дайте отвертку.
     Рой развинтил крышку бритвы. На стол посыпались освобожденные детали.
Одну из них Рой сунул в карман, беспорядочную кучку других положил обратно
в холодильник.
     - Вы нам, конечно, расскажете,  как  дошли  до  истинной  роли  этого
замороженного приборчика, - сказал Хонда.  -  Признаться,  всех  удивляло,
почему Эрвин держит его в холодильнике, место для бритвы неподходящее.  Но
даже подумать о том, что вы открыли!..
     - По-вашему, все загадки  разъяснены  с  находкой  дешифратора  чужих
мыслей? - спросил Стоковский, проницательно глядя на Роя.
     - Нет, конечно! Тысячи непонятностей  остаются.  Ну,  хотя  бы  зачем
держать дешифратор в холодильнике,  а  не  в  ящике  стола,  не  носить  в
кармане, это ведь удобней? Каким образом Кузьменко  узнает  расшифрованные
мысли - вероятно, существует специальный  приемник,  с  которым  Эрвин  не
расстается даже в больнице? И зачем вообще сконструирован  дешифратор?  Но
все эти второстепенные загадки бледнеют  перед  основной,  отнюдь  еще  не
просветленной!
     - Что вы подразумеваете, Рой?
     - Почему Эрвин всех ненавидит? - с волнением сказал Рой. - Я  испытал
это на себе. Он возненавидел меня с первого взгляда,  даже  до  того,  как
кинул на меня первый взгляд. Что вызвало такое  отношение  к  людям?  Вот,
по-моему, главная тайна - но я раскрою и этот секрет, обещаю вам.



                                    5


     Врач   сказал,   что   сегодня   больному   лучше,   ограничения   на
продолжительность посещения снимаются, если,  разумеется,  Рой  не  станет
этим злоупотреблять. Рой заверил, что злоупотреблений не будет, и вошел  в
палату. Эрвин скосил  хмурые  глаза  и  не  ответил  на  приветствие.  Рой
спокойно положил на столик вынутую из бритвы деталь и  уселся  у  кровати.
Эрвин усмехнулся. Улыбка признавала вину и поражение. В  ней  было  больше
горечи, чем злости. Он как бы оправдывался улыбкой, а не издевался ею, как
прежде. И холодное возмущение, не отпускавшее Роя со вчерашнего дня, стало
смягчаться. Рой был чувствителен к  улыбкам,  он  не  раз  говорил  брату:
"Генрих, улыбка - визитная карточка души,  у  плохого  человека  не  будет
хорошей улыбки, у таких только гримасы: усмешки и ухмылки". Вчера на  лице
Эрвина была такая гримаса - злобная усмешка, язвительная ухмылка.
     - Дознались, - сказал он тихо.
     - Догадался, - поправил Рой.  -  И  это  было  не  так  трудно,  как,
возможно, вам представлялось. Идея, в сущности, примитивная, ее  обсуждали
когда-то в научных кругах. Но исполнение -  мастерское,  не  отрицаю.  Еще
никто не создавал такого хитрого аппарата-шпиона.  Говорят,  ваш  шеф  был
великим экспериментатором. Его золотые руки не участвовали в  изготовлении
приборчика?
     - Карл своими золотыми руками проломил бы мне голову, если бы  узнал,
чем я занимаюсь, когда остаюсь один. И для него это было бы  лучше.  Да  и
для вас тоже: он остался бы жив, а вы получили свои  твердые  конденсаторы
энергии.
     - Его гибель и этот ваш механический телепат связаны  какой-то  общей
связью?
     - Я убил Карла, - спокойно сказал Эрвин. - И намеревался убить  себя,
помешали  ворвавшиеся  в   лабораторию.   Прибор,   который   вы   назвали
механическим телепатом, имел к происшествию непосредственное отношение.  -
Он приподнялся и внимательно  посмотрел  на  Роя.  -  Вы  растерянны,  Рой
Васильев, физик и сыщик? Вы ведь явились сюда  принуждать  меня  к  тяжким
признаниям. Я признаюсь без принуждения в  убийстве  своего  руководителя.
Почему же вы  молчите?  Продолжайте  задавать  уличающие  вопросы.  Начнем
классическую борьбу преступника и стража законности. Ведите свое очередное
удачное дознание. Уверяю вас, Рой, вас ждет успех.
     Все было, казалось бы, как Рой заранее представлял себе:  он  припрет
Эрвина к стене неотвергаемыми фактами, обезоружит неопровергаемой логикой,
Эрвину некуда будет деться, он  признается  -  никаких  непредвиденностей.
Была одна непредвиденность  -  отчаяние,  зазвучавшее  в  таком  спокойном
внешне голосе человека, лежавшего на постели. Отчаяния  Рой  не  ждал,  не
таков был его вчерашний собеседник,  чтобы  подозревать  у  него  что-либо
похожее. С тем, вчерашним, надо было бороться, отражать его  враждебность,
его ненависть. Этого, сегодняшнего,  хотелось  пожалеть.  Рою  нужно  было
время, чтобы хоть немного привыкнуть к новому обличью Эрвина Кузьменко.
     - Жду ваших вопросов, следователь, -  с  горечью  повторил  Эрвин.  -
Может быть,  помочь?  Вероятно,  вы  захотите  узнать,  зачем  мне  вообще
понадобилось изобретать этот дьявольский приборчик?
     - Да, мне хотелось бы это знать, - сказал Рой. Эрвин  прикрыл  глаза,
помолчал -  выстраивая  мысли  -  потом  заговорил.  Рой  слушал,  изредка
врывался репликами в речь, снова молчал, снова слушал. Эрвин  сказал,  что
идет дознание, он будет  отвечать  на  уличающие  вопросы  -  классическая
борьба преступника со стражем законности.  Не  было  такой  борьбы,  да  и
дознания не было, была исповедь - Эрвин раскрывал душу.  И  Рой  молчаливо
удивлялся, сочувствовал,  сострадал,  негодовал,  возмущался:  сколько  же
лишних  мук  вносил  в  свою  душу  Эрвин,  скольким  ненужным  страданиям
подвергал себя!
     Он начал с того, что еще в  университете  у  него  открылся  странный
талант: он легко усваивал чужие идеи  и  быстро  совершенствовал  их.  Эту
особенность впервые обнаружил  в  Эрвине  профессор  химии.  Профессор  на
курсовом экзамене рассердился: "Коллега, вы перевираете все, что прочитали
в учебнике!"  Эрвин  обиделся:  "Ничего  не  перевираю,  проверьте  сами!"
Профессор взял учебник, стал проверять,  тогда  и  выяснилось,  что  Эрвин
передает прочитанные факты и методы со своими поправками  и  что  поправки
улучшают, а не путают то, о чем он читал. Раздражение профессора сменилось
восторгом:  "Коллега,  вы  гений  усовершенствований!"  И   он   предложил
Кузьменко поработать вместе над улучшением некоторых химических процессов,
у профессора есть парочка замечательных идей, только никак  до  реализации
не доходит. Эрвин без труда нашел путь  их  реализации,  идеи  профессора,
точно, были из  незаурядных,  профессор  ликовал:  "Коллега,  теперь  меня
выберут в академики,  вам  обеспечена  ученая