ульсатора и  я  ждал  лишь  команды  великого  майора  Шурудана,  чтобы
импульсировать вас вдоль и поперек... В  общем,  вы  были  такой  бледный,
такой растерянный, что и в голову не могло прийти,  что  одним  прыжком...
Голова  кружится,  когда  припоминаешь  это!  Такая   небывалость!   Спите
спокойно,  Повелитель,  после  такого  дня  нужно  хорошо   отдохнуть.   Я
позабочусь, чтобы сюда никто и носа не сунул.
     Бывший солдат, ныне личный охранник Повелителя растянулся на  коврике
и  спустя  минуту  смачно  захрапел.  Для  человека,   хвалящегося   своей
бдительностью, он мог храпеть и не так громко. Конрад  смотрел  на  Убуби.
Было, конечно, приятно, что этот человек своевременно подал  добрый  совет
расправиться со страшным  майором,  а  теперь  добровольно  и  восторженно
вызвался в личные охранники, а без охраны, понимал Конрад, небезопасно. Но
Конрад предпочел бы, чтобы ему  не  напоминали,  каким  он  в  тот  момент
выглядел бледным и растерянным. Внутренний Голос  проворчал:  "Поставь  ты
этого болтуна на место, иначе он наворотит!" Конрад еще раз  посмотрел  на
Убуби, обдумывая, как его поставить на место. Верный охранник не стоял,  а
лежал, заливисто храпя. Он был на своем месте - на полу, у ног Повелителя.
     За два дня в Анатре  восстановился  порядок.  Как  и  пообещали  отцы
города,  открылись  все  пивные  таверны,  танцевальные  вертепы,  пищевые
берлоги, гостиничные ночлежки, подвалы для больших пиров  и  казематы  для
торжественных приемов. Из других городов  приходили  добрые  вести:  везде
признавали власть Повелителя, везде торжествовали по случаю гибели  майора
Шурудана. Летающий монах порадовал Конрада, что в одном городишке из самых
заплеванных некий горожанин публично высказался: "Хрен редьки не  слаще!"-
и странная эта фраза, по письменному объяснению горожанина, немедленно  от
него  затребованному,  означает  высшую  степень  одобрения.   Сам   Антон
Пустероде был склонен именно к такому толкованию,  хотя  и  не  знал,  что
такое хрен и что такое редька, и в толковом словаре языка Мариты  тоже  не
нашел значения этих слов.
     Зато сообщения из деревень не радовали. Скупые крестьяне, и раньше не
жаловавшие пятидесятипроцентное изъятие  доходов,  поголовно  как  с  цепи
сорвались, услышав о шестидесятке. Кое-где дополнительные десять процентов
приходилось изымать под дулами импульсаторов. На  исходе  недели  летающий
монах, ныне министр  экономики,  доложил  о  возмутительном  происшествии,
случившемся неподалеку от Анатры на маленьком хуторке.
     - Хозяин того хутора схватил дубину и кинулся на предводителя отряда.
Еле-еле удалось его усмирить. А когда ему благожелательно разъяснили,  что
дополнительное  изъятие  совершается  по  вашему  личному   указанию,   он
разбушевался еще сильней. По долгу службы обязан  известить  вас,  что  он
яростно  кричал  непотребные  слова,  вроде:  "В  гробу  я  видел   вашего
Повелителя! Буду дубиной полосовать его повелительную задницу, как не  раз
полосовал!"  И  прочее  в  том  же  духе.  Предводителю  отряда   пришлось
импульсировать старого буяна. А потом он узнал, что  старик  носил  ту  же
фамилию,  что  и  вы,  Повелитель.  Он  опасается,   что   казнил   вашего
родственника.
     - Нет, казненный мне не родственник,  -  спокойно  сказал  Конрад.  -
Предводитель поступил правильно. Передайте ему мою благодарность.
     Все же спокойствие далось нелегко. По уходе министра экономики Конрад
впал в горесть. То ли терзали печеночные колики, то ли грызла совесть.  Он
не любил отца, отец не терпел сына. Но никогда  их  свары  не  раскалялись
настолько, чтобы он пожелал  отцу  смерти.  И,  дерзя,  и  возмущаясь,  он
сохранял сыновнее почтение. Он и бежал из дому, чтобы не перейти в  запале
этого почтения. А сейчас отец погиб по велению сына, хоть  и  не  прямому,
стал только косвенной жертвой, но все  же  жертвой  сыновних  приказов.  И
Конрад в отчаянии воззвал к утешению Внутреннего Голоса. Внутренний  Голос
отозвался без промедления. "Старик, я тебя понимаю! - горько изливался он.
- Боже, как я тебе сочувствую! Такое горе нелегко  пережить,  но  пережить
надо. Страна нуждается в твоем ясном уме, в твоей твердой  воле,  в  твоем
безмятежном спокойствии, и потом, между нами говоря, больно уж шебутной он
был, твой безвременно погибший отец.  Он  единственный  не  верил  в  твое
величие и делал все, чтобы величия не осуществилось. Он был тебе не только
отцом, но и врагом, так это нехорошо получается. И нет сомнения, что он бы
не ограничился руганью, после того как узнал,  что  ты  -  Повелитель.  Он
такую бы на тебя покатил телегу! Попросту не дал бы  достичь  той  великой
цели, которую тебе предначертала судьба. Сколько бы людей погибло, разожги
он восстание, а он бы перед этим не остановился.  Так  что  его  маленькая
личная смерть спасет от общественных потрясений, от сотен других  смертей.
С государственной точки зрения надо одобрить его гибель. Вот так оно очень
непросто и очень закономерно получается, старина! Возьми  себя  в  руки  и
успокойся!"
     Аргументы Внутреннего Голоса были объективны  и  убедительны.  Конрад
взял себя в руки и успокоился.
     Вскоре, однако,  возник  новый  повод  смущаться  душой.  Командующий
войсками Повелителя, майор - он теперь стал  майором  -  Франциск  Охлопян
информировал Конрада, что его верный  охранник  Микаэл  Убуби  повел  себя
плохо. Бывший солдат свергнутого правительства собирает молодых  воинов  и
рассказывает, как импульсировали великого Фигероя и презренного  Шурудана.
И так расписывает, каким растерянным и жалким выглядел  тогда  Повелитель,
что солдаты удивляются.
     - Байки  такого  рода  подрывают  основы  государственного  строя,  -
высказал твердое убеждение майор Охлопян.
     - Что вы предлагаете, майор?
     - Прикажите своему охраннику держать язык за зубами, Повелитель.
     Конрад промолчал. Внутренний Голос орал, заглушая все  мысли:  "Гнать
его, пса! Вот же гад! Такую клеветню на тебя!" Но, стараясь не выдать, как
яростно в нем голосит Внутренний Голос, Конрад холодно произнес:
     - Сомневаюсь, чтобы такой запрет был эффективен. Прошу  вас  прислать
другого охранника. Человек,  который  не  может  охранить  мою  честь,  не
способен охранять мою жизнь.
     - Как  прикажете  поступить  с  государственным  изменником  Микаэлом
Убуби?
     - Сделать так, чтобы у него  больше  не  было  возможности  совершать
государственную измену.
     - Понимаю, Повелитель.
     Теперь на коврике у двери спал другой охранник  -  молодой,  статный,
молчаливый.  Конрад   немного   поогорчался,   что   понадобилось   убрать
словоохотливого  Микаэла  Убуби,  тот  все  же  хоть  и  был  некрасив  до
уродливости, но добродушен и незлобен.  И  он  первый  поверил  в  величие
Конрада.  Внутренний   же   Голос   запальчиво   твердил,   что   человек,
безответственной болтовней  бросающий  тень  на  светлый  лик  Повелителя,
заслуживает самого жестокого наказания и что даже вспоминать  его  нечего,
ибо не следует обременять свою память теми, кого уже нет на свете.
     Новые доклады министра экономики окончательно отвратили Повелителя от
тягостных воспоминаний.
     - Я пролетел по всей Марите. Везде славят  ваше  имя,  Повелитель!  -
восторженно делился новостями летающий  монах.  -  В  вашем  восшествии  в
повелительность многие видят чудо, считая, что без  божественного  участия
не обошлось. Я слышал, как один говорил о вас:  "Послал  нам  его  Бог  на
голову!", а другой еще определенней: "Ну и шутку вытворил Господь!"  Некая
божественность присваивается вашей личности как ее важный  государственный
признак. Этим великим историческим фактом надо воспользоваться.
     - Как это понимать, министр? - милостиво поинтересовался Конрад. Лишь
большим усилием воли он не разрешил себе запрыгать  в  кресле.  Внутренний
Голос покрякивал от удовольствия.
     - Шестидесятка идет плохо, -  откровенно  сказал  министр.  -  Солдат
бесит неразумное сопротивление крестьян. Уже в трех  деревнях  применялись
импульсаторы. Если бы назвать ваши приказы велениями свыше...
     Предложение  летающего  монаха  было   хорошее,   но   недостаточное.
Внутренний  Голос   прекратил   восхищенное   покрякивание   и   заговорил
по-деловому: "Не кусочничай, не мелочись! Размахивайся пошире! Сколько раз
повторять, что тебе нужны величайшие посты в этом мире.  А  какой  пост  -
величайший? Усек, болван?"
     - Почему бы не объявить себя богом? - спросил Конрад. - Повелитель  и
Господь  Конрад  Подольски...  Звучит  внушительно  и   просто.   Скромное
титулование: "Ваша божественность" вместо "Ваше величество", тем  более  -
"Ваша повелительность". А вам присвоим ранг летающего ангела.
     Летающий монах впал в тихое обалдение и так вытаращился, словно узрел
у носа змею. И поперхнулся ответом, будто проглотил лягушку.
     - Да, конечно. Господь  Бог  Конрад  Подольски...  Все  очень,  очень
просто... Но, видите ли...
     - Не вижу, - строго ответил Конрад. - Объяснитесь определенней.
     Летающий монах кое-как справился с растерянностью.
     - Отличнейшая идея, хотел я сказать. Ваша удивительная голова рождает
ошеломительные проекты... Однако любое божество  отличается  от  смертного
тем, что способно сотворить чудо. К сожалению, ваши уникальные способности
не простираются до творения чудес, Повелитель.
     - Вы сами  сказали,  что  многие  видят  чудо  в  моем  вступлении  в
повелительность.
     Было ясно, что министр экономики в своем преклонении дошел  до  межи,
через которую перешагнуть не осмеливается.
     - Чудо совершено, так сказать, с вами, а не вами. Вы появились чудом,
но сами не явили Марите чудес.
     - Я предвидел такое возражение, - спокойно сказал Конрад. - И  я  его
опровергну. В пещере Альдонса хранится звездолет, на котором  наши  предки
сто пять лет назад  прилетели  с  Земли.  Звездолет  получил  при  посадке
большие повреждения, его целое столетие не могли восстановить.  Но  сейчас
он способен к новому полету.  И  это  совершил  механик  Бартоломей  Хапи,
большой друг моего отца. Отец говорил, что  Хапи  способен  в  своем  деле
творить чудеса. Чудо в наше время, министр, - проблема научно-технического
уровня, не так ли? Я  велю  Бартоломею  Хапи  разработать  аппаратуру  для
творения  чудес.  Когда  она  будет  в  наших  руках,  ничто  не  помешает
провозгласить меня Богом, а вас - летающим ангелом.
     - Слушаюсь, Повелитель. Но если Бартоломей Хапи...
     - Мы  летим  в  Альдонсу.  Пусть  командующий   войсками   подготовит
правительственный стреломобиль. Майор Охлопян полетит с нами.
     Пещера Альдонса представляла собой огромную выемку  в  теле  горы.  В
глубине хранился звездолет  "Гермес".  Его  столетие  восстанавливали  три
поколения  механиков.  Только  четвертый  мастер  из   рода   Хапи   сумел
рапортовать правительству, что звездолет снова обрел способность взмыть  в
космические просторы. Правда, Бартоломей Хапи честно предупреждал, что  не
уверен в длительности полета - о возвращении на Землю пока и не мечтать.
     Бартоломей Хапи, хмурый, рослый мужчина, так посмотрел  на  прибывших
вельмож, что это могло сойти за вызов. А официальное  "Слава  Повелителю!"
скорей напоминало: "Убирайтесь к чертовой матери!"
     - Вам ясна  ваша  задача,  Бартоломей  Хапи?  -  осведомился  Конрад,
изложив причины приезда.
     - Мне ясно, что это не моя задача, - грубо отпарировал механик.
     - Не понял. Изложите вторично и доходчивей.
     - Вторично и доходчивей будет так: никакой  аппаратуры  для  творения
чудес не получите. Даже не мечтайте об этом.
     - Да вы понимаете, механик, с кем говорите?  -  закричал  командующий
армией майор Охлопян. - Повелитель Мариты заставит вас склонить колени.
     Только этого окрика не хватало, чтобы механик Бартоломей Хапи раскрыл
свою суть.
     - Повелитель? - заорал он, размахивая рукой перед лицом побледневшего
Конрада. - Отцеубийца,  а  не  повелитель!  Моего  лучшего  друга,  своего
родного отца подставил под дуло импульсатора! Тиран и кровопийца,  вот  ты
кто! И помочь тебе еще сильней зверствовать?
     - Да вы  мятежник!  -  воскликнул  майор.  -  Бунт  против  законного
Повелителя!
     - Сегодня еще не бунтовщик. Но завтра буду им! А сейчас проваливайте,
пока я не сжег вас огнем двигателей звездолета.
     Конрад поспешно отошел от  разъяренного  механика.  Внутренний  Голос
приказал: "Этот урод способен на все, а  твоя  жизнь  нужна  государству!"
Конрад вскочил в стреломобиль. Командующий армией и министр экономики  шли
за Повелителем, как побитые собаки. Бартоломей  Хапи  прокричал  им  вслед
несколько прощальных проклятий. В воздухе Внутренний Голос обрел  временно
утраченную смелость и сменил страх на гнев. "Грош тебе цена, если простишь
оскорбление", - прорычал он. Конрад обратился к своим помощникам:
     - Мне  кажется,  этот  мерзкий  тип,  механик   Бартоломей   Хапи   -
государственный изменник. Как по-вашему?
     - Очень опасный изменник, - мрачно подтвердил майор Франциск Охлопян.
     А министр экономики добавил:
     - Ходят слухи, что этот  негодяй  со  своими  сообщниками  вынашивает
планы бегства на восстановленном звездолете на Землю.
     - Значит так, майор, - сказал Конрад. -  Завтра  он  намерен  поднять
бунт, вы сами слышали это. Повелеваю  сегодня  ночью  выслать  в  Альдонсу
вооруженный отряд и импульсировать Бартоломея Хапи и всех, кто встанет  на
его защиту.
     - Через час  отряд  вылетит.  И  никакое  чудо  не  спасет  мятежного
механика. Утром я доложу вам о его заслуженной казни.
     Утром Конраду явились оба его помощника. По  их  взволнованным  лицам
Конрад понял, что надо ждать нехороших вестей.  Чудо  все-таки  произошло.
Механик Бартоломей Хапи не только взбунтовался сам,  но  и  подговорил  на
бунт солдат, что пришли его импульсировать.  Мятежный  отряд  движется  на
столицу. Надо противопоставить бунтовщикам верное войско.
     - Какие есть возможности, майор? - спросил Конрад.
     - Одна, но хорошая. У восставших нет  вождя.  Бартоломей  Хапи  может
ремонтировать звездолеты, но не способен командовать армией.  А  у  верных
вам солдат, Повелитель, имеюсь я. Я поведу армию на  подавление  мятежа  и
ровно через час восстановлю государственное спокойствие.
     Майор Франциск Охлопян  удалился,  а  Конрад  продолжал  обсуждать  с
министром экономики, как завершить взимание шестидесятки. Прошел  час,  но
майор не воротился. Второй час тоже прошел без вестей от него.  Внутренний
Голос приказал Конраду встревожиться. Конрад, встревожась, велел летающему
монаху разведать, что с  командующим  армией.  Антон  Пустероде  ушел,  но
вскоре, воротясь, еще с порога закричал:
     - Измена! Майор возглавил  мятежников.  Армия  взбунтовалась.  Только
охрана вашей резиденции еще верна.
     Внутренний Голос так растерялся, что не проронил ни  слова.  Летающий
монах продолжал:
     - Я сам возглавлю верных вам солдат, Повелитель. Я полечу во главе их
навстречу мятежникам. Я заклеймлю измену гневным  словом,  испепелю  мятеж
огненным проклятием. Даю вам торжественное обещание: через час армия снова
склонится перед вашим величием.
     Министр экономики,  летающий  монах,  будущий  летающий  ангел  Антон
Пустероде убежал, а Внутренний Голос, обретший дар слова, закричал: "Беги,
не то погибнешь! В глухой заначке тот стреломобиль, на котором ты прилетел
с  несчастным  Микаэлом  Убуби.  Спасайся,  пока   машину   не   захватили
мятежники!"
     - За мной! - велел Конрад молодому охраннику и побежал на улицу.
     Стреломобиль стоял в том же укрытии у продовольственного склада,  где
Конрад с  Убуби  схоронили  его.  Чтобы  добраться  до  продовольственного
склада, нужно было пробежать половину города. К счастью, улицы были пусты,
никто не задержал Конрада с его охранником. На каком-то повороте  охранник
отстал.  "Сбежал,  предатель!"-  мрачно  констатировал  Внутренний  Голос.
Конрад один прокрался к стреломобилю. Влезая на  сиденье,  Конрад  услышал
глас с небес.  Над  продовольственным  складом  пронесся  летающий  монах,
натужно  ревя:  "Солдаты,  все  на   штурм   ратуши!   Смерть   кровопийце
Повелителю!" Голос его затих вдали - Антон Пустероде не углядел с  высоты,
куда укрылся Повелитель. Конрад  быстро  вывел  стреломобиль  на  улицу  и
взмыл. Управление машины было простым, но Конрад не сумел проворно сложить
крылья и пролетел над городом не стрелой, а  стрекозой.  Воздушная  охрана
города засекла его побег, за стреломобилем ринулась погоня. Крылья наконец
втянулись в машину, но погоня вошла  в  стреловидность  раньше  и  поэтому
догоняла. За Конрадом гнались три машины. Он различил в передней Франциска
Охлопяна с импульсатором на коленях и Антона Пустероде с  импульсатором  в
руках. Конрад резко  вывернул  стреломобиль  на  посадку.  Внизу  тянулись
заросли колючего  кустарника,  они  давали  надежду  на  спасение.  Конрад
выскочил из машины и ринулся в дебри. Стреломобиль врагов, не приземляясь,
пронесся над ним, и оба - майор Охлопян и летающий монах, так и не ставший
летающим ангелом, - разом полоснули  из  импульсаторов.  Мучительная  боль
свела все клетки тела Конрада.
     Он упал лицом в колючий кустарник - и очнулся.



                               ЛЕВАЯ ДОРОГА


     Конрад сидел на камне у развилки дорог. Тусклая  красноватая  Москита
выплывала из-за горизонта.  Мир  был  уныл  и  невыразителен.  От  долгого
сидения на холоде тело свело. Конрад встал и потянулся.
     - Я, кажется, крепко уснул, и мне  приснился  отвратительный  сон,  -
сказал он себе. - Вроде бы я  пошел  по  правой  дороге,  и  там  со  мной
произошло что-то скверное.
     Что сон был плох, Конрад понимал отчетливо, но что в нем плохого,  не
вспоминалось. Это и  раньше  случалось:  в  сонном  мозгу  разворачивались
удивительные  видения,  а   потом   оставалось   лишь   смутное   ощущение
необычайности - и ни единой ясной картины. Впрочем, сегодня  хороших  снов
можно было не ожидать. Безобразная ссора с отцом не стимулировала радужных
видений. Зато физически Конрад ощущал себя как бы подкрепившимся. Домашняя
ссора порядком взвинтила нервы, сон дал им отдых.
     - Так по какой дороге все же идти?  -  спросил  себя  Конрад,  и  тут
заговорил Внутренний Голос:
     - Милок! - сказал Внутренний  Голос  очень  недовольно.  -  Твой  сон
вещий, хоть ты и не запомнил отчетливо, что  снилось.  Опасайся,  дорогой,
правых дорог, они неправильны. Шагай подальше от  них.  Послушай  -  и  не
раскаешься.
     Конрад зашагал по левой дороге.
     Поначалу левая дорога мало отличалась от главного шоссе  -  такая  же
широкая, прямая, утрамбованная красной щебенкой. А  дальше  она  сузилась,
покривилась,  ушла  вбок  и  запетляла  меж  холмов,   проросших   колючим
серо-зеленым  кустарником.  Конрад  взобрался  на  небольшую   высотку   и
огляделся.  Вокруг  лежал   неприветливый,   однообразный   мир:   скудная
растительность на каменистом грунте, тусклое и пустынное - ни единой тучки
- небо и торопливо  скользящее  по  нему  холодное  светило,  лишь  слегка
освещающее, но не животворящее. И чем дальше  уходила  левая  дорога,  тем
скудней становился пейзаж, от него начинало сводить  скулы  и  ныли  зубы.
Впереди не виделось ни хорошего, ни плохого.
     - Занес меня черт на эту дурацкую левую дорогу,  -  с  укором  сказал
Конрад своему настойчивому Внутреннему Голосу.
     Внутренний Голос проворчал хмурым голосом  без  твердой  уверенности:
"Иди, иди! Шагай, раз начал шагать!"
     Конрад выругался,  но  послушался  Внутреннего  Голоса.  На  каком-то
обходе одного из бесчисленных холмов щебенка кончилась,  дальше  шел  путь
непроезжий. Впрочем, Конрад двигался пешком, его мало  тревожили  рытвины,
колдобины и выбоины, вздутия и валуны. Но ноги уставали быстрей. Он присел
на придорожный камешек и с минуту отдыхал. Внезапно из кустов  он  услышал
приглушенн