звучал  жутким  хриплым  карканьем,  к  тому  же  я  опять
закашлялся.
   - Эдуард? - отозвался резкий испуганный шепот и тоже перешел в кашель.
   До Амелии не могло быть больше трех-четырех ярдов, но я  ее  не  видел  и
даже толком не знал, в каком направлении смотреть.
   - Вы не ранены? - спросил я и еще раз кашлянул, но слабее.
   - Машина времени... Мы должны вернуться  на  борт,  Эдуард.  Она  вот-вот
уйдет обратно...
   - Но где она?
   - Рядом со мной. Не могу до нее дотянуться, но чувствую ее ногой.
   После некоторого колебания я решил, что Амелия слева от меня, и попытался
подвинуться в ту сторону, барахтаясь в омерзительной тине, вытягивая руки  в
надежде зацепиться за какую-нибудь кочку или корягу.
   - Где вы? - позвал я, силясь выжать из своего голоса хоть  что-то,  кроме
жалкого сипенья.
   - Я здесь, Эдуард. Ориентируйтесь на мой  голос.  -  Амелия  была  теперь
ближе ко мне, но слова ее звучали странно, сдавленно, словно она тонула. - Я
поскользнулась... Не могу найти  машину  времени...  Она  же  здесь,  где-то
здесь...
   Я отчаянно рванулся к Амелии сквозь водоросли и почти сразу же столкнулся
с ней. Мой локоть коснулся ее груди, и она сама схватила меня за руку.
   - Эдуард! Надо немедля найти машину!..
   - Вы говорили, что она где-то здесь?
   - Тут, близко... подле самых моих ног... В поисках машины я  отползал  от
Амелии и возвращался к ней, выкидывая руки то вправо, то влево. Сама  Амелия
каким-то образом выпрямилась и пододвинулась ко  мне.  Скользя  и  срываясь,
кашляя и  тяжело  дыша,  дрожа  от  холода,  пронизывающего  до  костей,  мы
продолжали свои безнадежные поиски куда дольше трех минут. Ни она, ни  я  не
могли смириться с мыслью, что три  минуты  -  это  все,  что  нам  отпустила
судьба.
   Глава VI
   В неведомой стране будущего
   1
   Наша борьба за жизнь неминуемо тянула нас вниз, и вскоре  я  нащупал  под
ногами твердую почву. Я тут же громко оповестил об этом Амелию  и  помог  ей
встать на ноги. И  вновь  пришлось  бороться  -  теперь  уже  за  то,  чтобы
сохранить равновесие, невзирая на опутавшую все тело тину. Мы  оба  промокли
до нитки, а воздух был леденяще холоден.
   Наконец мы высвободились  из  цепких  растительных  пут  и  выбрались  на
неровный каменистый грунт. Отошли от кромки водорослей на каких-нибудь  пять
шагов и рухнули в изнеможении. Амелию трясло от холода, и  она  не  выразила
протеста, когда я обвил ее рукой и притянул  к  себе,  стараясь  согреть.  В
конце концов я заявил:
   - Нам нужно найти пристанище.
   Я все время озирался  в  надежде  заметить  дома,  но  единственное,  что
удавалось увидеть при свете звезд,  была  явная  пустошь.  Отличительную  ее
черту составляла лишь растительная гряда  -  та  самая,  откуда  мы  еле-еле
выбрались, - она возвышалась над нашими головами чуть не на сотню футов.
   Амелия  молчала,  ее  по-прежнему  сотрясала  дрожь.  Я  встал  и   начал
стаскивать с себя сюртук.
   - Пожалуйста, накиньте это на плечи.
   - Но вы закоченеете до смерти.
   - Вы промокли насквозь, Амелия.
   - Мы оба промокли. Надо двигаться, иначе не согреться.
   - Сейчас, - откликнулся я и вновь опустился рядом с нею.  Сюртук  остался
на мне, но я расстегнул его и отчасти накрыл им Амелию, когда  обнял  ее  за
плечи. - Сначала надо немного отдышаться.
   Амелия прижалась ко мне и спросила:
   - Эдуард, где мы?
   - Знаю не больше вашего. Где-то в будущем.
   - Но почему так холодно? Почему так трудно дышать?
   Я мог лишь поделиться с нею своей догадкой.
   - Мы оказались на значительной высоте. Нас забросило в горный район.
   - Однако земля здесь ровная!
   - Следовательно, мы на плато, - не растерялся  я.  -  А  воздух  разрежен
из-за высоты.
   - Пожалуй, я и сама пришла  к  подобному  выводу,  -  сказала  Амелия.  -
Прошлым летом я ездила в Швейцарию, и там  на  высоте  дышать  было  так  же
трудно, как здесь.
   - Но это безусловно не Швейцария.
   - Подождем до утра, тогда и выясним наше  местонахождение,  -  решительно
произнесла Амелия. - Должны же где-нибудь неподалеку быть люди.
   - А если мы за границей, что кажется вполне вероятным?
   - Я знаю четыре языка, Эдуард, и еще несколько могу отличить от других. К
тому же, все, что от нас потребуется, - это установить дорогу до  ближайшего
города, а уж там мы как-нибудь разыщем британского консула.
   Но в течение всего разговора я ни на минуту не  забывал  страшную  сцену,
которую мне довелось мимолетно увидеть сквозь стены лаборатории.
   - Мы убедились, что в 1903-м разразилась война, - сказал я. - Где  бы  мы
ни были сейчас, в какой бы год ни попали, не может ли случиться, что она все
еще не кончилась?
   - Вы же видите: вокруг все тихо, никаких признаков военных  действий.  Но
даже если идет война, мирных путешественников никто не тронет.  На  то  есть
консульства в каждом крупном городе мира.
   При создавшихся обстоятельствах она держалась с удивительным  оптимизмом,
и это меня приободрило. В первый момент, когда  я  понял,  что  мы  потеряли
машину, меня охватило отчаяние. Как ни кинь, а перспективы у нас были, мягко
говоря, сомнительными; Амелия, по-видимому, еще просто не осознала постигшее
нас несчастье в полной мере. У нас было очень  мало  денег  и  ни  малейшего
представления о том, что творится в мире, о причинах, породивших войну  1903
года. Кто мог бы поручиться, что мы не очутились на вражеской  территории  и
что нас, едва обнаружив, тут же не упрячут в тюрьму?
   Пока что перед нами стояла насущная  задача  -  дожить  до  утра  вопреки
холоду, - и она с каждой минутой представлялась все более неразрешимой.  Нам
повезло, что ночь выдалась безветренной,  однако  эта  единственная  милость
судьбы не очень-то утешала. Почва у нас под  ногами  промерзла  как  камень,
дыхание белыми облачками клубилось вокруг лиц.
   - Надо двигаться, - снова предложил я.  -  Иначе  мы  схватим  воспаление
легких.
   Амелия не возражала, и мы поднялись на ноги. Я принялся  подпрыгивать  на
месте, но, должно быть, потерял много сил, даже не догадываясь об этом, - во
всяком случае, я сразу же споткнулся. Амелии тоже пришлось несладко,  и  она
пошатнулась, едва взмахнув раз-другой руками над головой.
   - Что-то мне нехорошо, - признался я. Мне опять не хватало воздуха.
   - И мне.
   - Значит, нам нельзя напрягаться.
   Я в отчаянии огляделся по сторонам, однако  вокруг  по-прежнему  не  было
видно ничего, кроме растительной  стены,  вырисовывающейся  на  фоне  звезд.
Убежище, которое предлагала эта стена, было, возможно, сырым и противным, но
для нас с Амелией единственным. Так я и сказал своей спутнице. Она  тоже  не
могла придумать ничего лучшего, и мы, держась за руки, вернулись под  защиту
"водорослей". На самом краю поднимался  обособленный  куст  -  или,  скорее,
пучок стеблей, - и я пробы ради ощупал его  руками.  Стебли  показались  мне
сухими, а почва вокруг них - не столь каменной, как та, на которой мы только
что сидели.
   Меня осенила догадка, я отделил один стебель  от  остальных  и  переломил
его. По пальцам тотчас же потекла ледяная влага.
   - Растения выделяют сок на изломе, - сказал я, протягивая стебель Амелии.
- Если забраться  под  навес  листьев,  не  задевая  ветвей,  мы  больше  не
вымокнем.
   Сев на грунт лицом к зарослям, я начал потихоньку вползать в  укрытие.  Я
полз методично и не  торопясь  и  вскоре  очутился  в  темном  и  безмолвном
растительном  коконе.  Мгновением  позже   за   мной   последовала   Амелия,
подобралась ко мне вплотную и затихла.
   Откровенно говоря, лежать под кустом - удовольствие ниже среднего, но все
же это предпочтительнее, чем быть игрушкой ветров на равнине. Минуты шли, мы
не шевелились, и я  мало-помалу  стал  чувствовать  себя  лучше:  видимо,  в
тесноте тепло наших тел улетучивалось не так быстро.
   Я потянулся к Амелии - нас разделяло всего-то дюймов шесть, не больше,  -
и положил руку ей на плечо. Ткань ее жакета была еще влажной  на  ощупь,  но
сама она, по-видимому, тоже немного согрелась.
   - Разрешите, я обниму вас, - произнес  я.  -  Не  позволим  холоду  снова
завладеть нами.
   Я привлек ее к себе. Она пододвинулась без сопротивления, и мы  оказались
совсем рядом, лицом к лицу в совершенной тьме. Довольно было чуть шевельнуть
головой, чтобы соприкоснуться носами; тогда я не выдержал и крепко поцеловал
ее в губы.
   Она тут же отстранилась.
   - Пожалуйста, не злоупотребляйте своей силой, Эдуард.
   - Как вы можете обвинять меня в этом? Нам надо сберечь тепло.
   - Вот и давайте сберегать тепло, не больше. Я вовсе  не  хочу,  чтобы  вы
меня целовали.
   - Но я думал...
   - Обстоятельства свели нас вместе. Однако не стоит забывать, что мы  едва
знаем друг друга.
   Я не верил своим ушам. Дружеское поведение Амелии в течение всего  дня  я
принимал как доказательство того, что и она неравнодушна ко мне, и, несмотря
на трагичность нашего положения, одной ее близости  было  достаточно,  чтобы
воспламенить мои чувства. Мне казалось, она не отвергнет моего  поцелуя,  но
после такого отпора я сразу замолк, растерянный и уязвленный.
   Три-четыре минуты спустя Амелия опять шевельнулась и  легонько  коснулась
моего лба губами.
   - Вы мне очень нравитесь, Эдуард, - сказала она. - Разве этого мало?
   - Я думал... признаться, я был уверен, что вы...
   - Что я сказала или сделала такого, что дало бы вам право предполагать  с
моей стороны чувство большое, нежели просто дружбу?
   - Мм... ничего.
   - Тогда, пожалуйста, не делайте глупостей.
   Она обняла меня одной рукой и прижала к себе чуть плотнее, чем раньше.  И
в течение всей бесконечной ночи мы лежали почти без движения, едва  разминая
мышцы, когда они совсем затекут, и без сна - дремота если  и  приходила,  то
изредка и ненадолго.
   Рассвет наступил внезапно. Только что мы лежали в темноте и безмолвии - и
вдруг сквозь листву просочился слепящий свет. Мы разом встрепенулись, словно
предчувствуя, что предстоящий день навсегда врежется в нашу память.
   Это было нелегко, но мы все же поднялись и неуверенными шагами  двинулись
прочь от зарослей, навстречу солнцу. Ослепительно-белое, оно до сих пор  еще
цеплялось за горизонт. Небо над нами было темно-синим. На нем не  появлялось
ни облачка.
   Мы  отошли  от  зарослей  ярдов  на  десять,  затем   обернулись,   чтобы
рассмотреть кусты, служившие нам пристанищем.
   Амелия держала меня за руку - и тут сжала ее как клещами. Я тоже замер  в
изумлении: растительность простиралась насколько  хватал  глаз  и  вправо  и
влево. Она стояла почти  ровной  стеной  -  местами  чуть-чуть  выпячивалась
вперед, а местами отступала назад. Кое-где заросли словно громоздились  друг
на друга, образуя как бы холмы высотой футов по двести и более. Впрочем, все
это можно было, пожалуй, предугадать, исходя из  ночных  впечатлений,  -  но
никто и ничто не подготовили нас к самой большой неожиданности:  что  каждый
стебелек, каждый листик, каждый узелок на усиках, хищно змеящихся к  нам  по
песку, окажется яркого кроваво-красного цвета.
   2
   Мы в изумлении взирали  на  эту  стену  багряных  растений,  не  в  силах
подобрать слова, чтобы выразить свои чувства.
   Верхняя  часть  зарослей  и  в  особенности  самый  их  гребень  издалека
выглядели гладкими и округлыми. Они действительно напоминали  плавные  волны
холмов, хотя, разумеется, довольно было всмотреться в них, чтобы цельная  на
первый взгляд поверхность распалась на тысячи и миллионы веточек.
   Ниже, в той части, которая служила нам укрытием,  вид  зарослей  менялся.
Здесь набирались сил растения помоложе, те, что,  вероятно,  совсем  недавно
поднялись из семян, выброшенных из недр этого живого вала. И мы оба,  Амелия
и я, одновременно поддались ощущению, что  вал  неотвратимо  надвигается  на
нас, выкидывая все новые побеги и с каждой минутой вздымая свой гребень выше
и выше.
   И тут, пока  мы  как  зачарованные  смотрели  на  эту  немыслимую  стену,
солнечные лучи  и  вправду  пробудили  ее  к  жизни:  вдоль  стены  пронесся
басовитый  стон,  сопровождаемый  оглушительным  хрустом.  Колыхнулась  одна
веточка, следом другая, и  вот  уже  ветки  и  стебли  задвигались  на  всем
протяжении живого утеса, словно танцуя какой-то бездумный танец.
   Амелия снова сжала мне руку и указала на что-то прямо перед собой.
   - Глядите, Эдуард! Мой ридикюль! Надо достать его!..
   Футах в тридцати над нашими головами в ровной на вид поверхности зарослей
зияла большая дыра.  Когда  Амелия  бегом  устремилась  к  ней,  до  меня  с
запозданием дошло, что  это,  вероятно,  то  самое  место,  куда  нас  столь
предательски вышвырнула машина времени.
   А в нескольких шагах от дыры, зацепившись  за  стебель,  висел  ридикюль,
совершенно несуразный в ореоле красной листвы.
   Я бросился вперед и поравнялся с Амелией  в  тот  самый  миг,  когда  она
намеревалась вломиться в чащу растений, подняв юбку почти до колен.
   - Туда нельзя! - закричал я. - Растения пробуждаются к жизни!..
   Не успел я договорить, как длинный ползучий побег подкрался к нашим ногам
и выбросил семенной стручок, который тотчас же взорвался. В воздухе  поплыло
облачко мелких как пыль семян.
   - Эдуард, мне настоятельно нужен мой ридикюль!
   - Но вы же не сможете влезть наверх!
   - Я должна.
   - Придется вам как-нибудь обойтись без пудреницы и притираний.
   Она бросила на меня быстрый гневный взгляд.
   - Там не  только  пудреница.  Там  деньги.  Фляжка  с  бренди.  И  многое
другое...
   Она очертя голову кинулась в глубь красных кустов, но  какая-то  ветка  с
треском очнулась ото сна и, стремительно выпрямившись, впилась  в  подол  ее
юбки. Ткань лопнула, Амелию развернуло и  сбило  с  ног.  Она  вскрикнула  и
упала. Поспешив ей на помощь, я торопливо увел ее подальше  от  злокозненных
зарослей.
   - Оставайтесь здесь. Я полезу сам.
   Без дальнейших колебаний я  нырнул  в  этот  лес  извивающихся,  стонущих
стеблей и стал пробираться в том направлении, где видел ридикюль в последний
раз. Поначалу это было не слишком трудно:  я  быстро  усвоил,  какие  стебли
могут, а какие не могут выдержать мой вес.  Когда  растения  достигли  такой
высоты, что закрыли небо у меня над головой, я начал  взбираться  вверх;  не
раз и не два я срывался и едва не падал, когда ветка, за которую я хватался,
обламывалась под рукой, обдавая меня соком. Заросли находились в непрерывном
движении, словно руки  толпы,  когда  она  волнуется,  приветствуя  кого-то.
Подняв глаза, я вновь заметил ридикюль Амелии - тот покачивался на одном  из
стеблей футах в двадцати надо мной. Но мне при всем желании удалось  одолеть
лишь три-четыре фута, а дальше просто не на что было опереться.
   Внезапно неподалеку, в нескольких ярдах  справа,  раздался  оглушительный
треск; я поневоле  втянул  голову  в  плечи,  в  ужасе  вообразив,  что  это
"проснулся" один из самых крупных стволов, но причина оказалась куда  проще:
ридикюль сам собой соскочил со стебелька. Разумеется, я с  радостью  оставил
тщетные попытки взобраться выше и бросился в гущу колышущихся нижних ветвей.
Колыхались они буйно  и  довольно  шумно;  вдобавок  один  семенной  стручок
взорвался почти у самого  моего  уха,  на  время  совершенно  оглушив  меня.
Единственная  мысль  владела  мной  -  поскорей  бы  завладеть  ридикюлем  и
как-нибудь выбраться из этого ожившего кошмара. Не заботясь больше ни о  чем
- ни куда ставлю ногу, ни сколько стеблей сломаю, ни даже сильно ли вымокну,
- я продрался меж растений, схватил свою добычу и поспешил выкарабкаться  из
зарослей на волю.
   Амелия сидела прямо на камнях, и я швырнул ридикюль к ее  ногам.  Вопреки
всякой логике, я был очень сердит на нее, хоть и сам понимал,  что  попросту
прикрываю гневом пережитый страх.
   Она поблагодарила меня, а я, отвернувшись, уставился  на  стену  багровой
растительности.  Стена  колыхалась  еще  сильнее,   чем   прежде,   отовсюду
высовывались бунтующие ветки и стебли. Почва по краям  была  усеяна  свежими
розовыми побегами. Растения и  вправду  надвигались  на  нас,  медленно,  но
неумолимо. Я следил за ними минут пять без перерыва; зрелые экземпляры щедро
поливали почву своим соком, орошая юные ростки.
   Когда я вновь повернулся к Амелии, моя  спутница  вытирала  лицо  и  руки
фланелевой салфеткой, которую достала из ридикюля. А рядом на  песке  лежала
фляга, и Амелия не замедлила протянуть ее мне.
   - Хотите бренди, Эдуард?
   - Спасибо, не откажусь.
   Спиртное смочило мне язык и сразу разогрело меня. Но я сделал всего  один
глоток, предчувствуя, что содержимое фляги придется растянуть надолго.
   Солнце всходило все выше, и мы оба ощущали на себе его благодатные  лучи.
Очевидно, нас закинуло в район экватора, так как  поднималось  солнце  круто
вверх и излучало щедрое тепло.
   - Эдуард, подойдите ко мне.
   Я присел на корточки подле Амелии. Она выглядела на удивление свежей, и я
обратил внимание,  что  она  успела  не  только  обтереть  лицо  увлажненной
салфеткой, но и расчесать волосы. Однако ее туалет  был  в  самом  плачевном
состоянии:  рукав  жакета  оторван,  на  юбке  в  том  месте,  куда  впилась
разъяренная ветка, зияла прореха, и вся одежда  с  головы  до  ног  заляпана
грязно-розовыми  пятнами  и  потеками.  Впрочем,  оглядев  себя  самого,   я
убедился, что и мой новый костюм приобрел столь же непривлекательный вид.
   - Не хотите ли привести себя в порядок?
   Амелия протянула мне салфетку. Я принял у нее кусок фланели и вытер  лицо
и руки.
   - Как это вы умудрились прихватить ее с собой? - восхищенно  произнес  я,
наслаждаясь неожиданным умыванием.
   - Я много путешествовала. Вот и  вошло  в  привычку  готовиться  к  любым
непредвиденным обстоятельствам...
   И она показала мне несессер, где наряду  с  салфетками  лежали  квадратик
мыла, зубная щетка, зеркальце, складные маникюрные ножницы и гребешок.
   Я пощупал  свой  подбородок,  которому,  несомненно,  скоро  должна  была
понадобиться бритва, - но такого непредвиденного случая  Амелия  все  же  не
предусмотрела. За неимением бритвы я одолжил у нее гребешок и причесался,  а
затем позволил ей поправить мне усы.
   - Ну вот, - сказала она, подворачивая  последний  волосок.  -  Теперь  мы
готовы вновь примкнуть к цивилизации. Но сначала следует позавтракать, чтобы
подкрепить свои силы.
   Порывшись  в  недрах  ридикюля,  она  извлекла  из  него  большую  плитку
шоколада.
   - Не  разрешите  ли  узнать,  что  еще  скрывается  в  этой  кладовой?  -
поинтересовался я.
   - К сожалению, больше ничего такого, что могло бы сослужить нам службу. И
эту плитку придется расходовать экономно, другой пищи  у  меня  нет.  Съедим
каждый по два квадратика, а остальное сбережем до последней крайности.
   Мы жадно сжевали свои порции и запили шоколад еще одним  глотком  бренди.
Амелия защелкнула ридикюль, и мы решительно встали.
   - Пойдем в ту сторону. - Она махнула параллельно зарослям.
   - Почему же в ту, а не в эту? - откликнулся я,  несколько  удивленный  ее
категоричным тоном.
   - Потому что солнце  поднялось  оттуда,  -  она  показала  в  направлении
пустыни, - значит, заросли тянутся с севера на юг.  Мы  уже  убедились,  что
ночью здесь невыносимый холод, а потому у нас нет другого выхода, кроме  как
идти к югу.
   Логика была поистине безупречной. Мы  отшагали  не  менее  десяти  ярдов,
прежде чем я сумел подыскать возражение.
   - Вы исходите  из  посылки,  что  мы  по-прежнему  находимся  в  северном
полушарии?
   - Конечно. К вашему сведению, Эдуард, я уже пришла к определенному выводу
насчет того, где мы очутились. Здесь так  высоко  и  так  холодно,  что  это
наверняка Тибет.
   - Если вы угадали, то мы движемся в сторону Гималаев, - сказал я.
   - Как быть с Гималаями, подумаем, когда доберемся до них.
   3
   Вскоре выяснилось, что идти  по  каменистой  равнине  -  дело  отнюдь  не
легкое. По мере того как солнце поднималось  к  зени