о это Земля? - спросил я. - В конце  концов,  никому
из нас никогда...
   - Разве вы не понимаете этого сами, Эдуард? Разве не  слышите  внутренний
голос? Разве вам не кажется все  здесь  чуждым  и  враждебным?  А  с  другой
стороны, разве не притягивает вас инстинктивно этот далекий  свет?  Там  наш
дом, и мы оба ощущаем это.
   - Что же нам теперь делать?
   В эту секунду поезд еще притормозил,  и  через  окна  на  противоположной
стороне вагона я увидел, что он вползает в большое, плохо освещенное депо. С
нашей стороны за окнами выросла стена, отгородив нас от неба и от  горестных
воспоминаний.
   - По-моему, у нас нет выбора, - отозвалась Амелия.  -  И  вообще  не  так
важно, что именно сделаем мы, важно, что сделают с нами.
   - Вы считаете, что нам угрожает опасность?
   - Возможно... как только они осознают, что мы не принадлежим к  их  миру.
Как, по-вашему, что произошло бы на Земле с человеком, который явился  бы  к
нам с другой планеты?
   - Не имею. ни малейшего представления, - признался я.
   - Стало  быть,  бессмысленно  гадать,  что  нам  уготовано  здесь.  Будем
надеяться на лучшее. Будем верить, что, несмотря на их примитивное общество,
с нами обойдутся достойно. Я вовсе не жажду провести остаток своих дней  как
животное.
   - Я тоже. Но разве такая угроза для нас реальна?
   - Мы же видели, как они обращаются с рабами.  Если  нас  примут  за  этих
несчастных, то, можете не сомневаться, тут же погонят на работу.
   - Однако до сих пор нас принимали за надсмотрщиков, - напомнил  я  ей.  -
Вероятно, какая-то особенность в одежде или какие-то черты  нашей  внешности
сыграли нам на руку.
   - Тем не менее надо быть осторожными. Кто может знать,  с  чем  мы  здесь
столкнемся?
   На словах  мы,  пожалуй,  сохраняли  присутствие  духа,  на  деле  же  не
располагали ни малейшими средствами повлиять  на  собственную  судьбу;  наше
будущее зависело  от  множества  случайностей,  и  в  придачу  мы  вышли  из
испытаний, уготованных нам в пустыне, растерзанными, усталыми и голодными. Я
прекрасно представлял себе, что на долю Амелии выпало не меньше невзгод, чем
на мою, а я был буквально в изнеможении. Речь у нас обоих звучала  невнятно,
и, какие бы мы ни предпринимали  попытки  укротить  свои  чувства,  сознание
того, куда нас забросила машина времени,  оказалось  для  нашего  морального
состояния последним ударом.
   До меня донесся шум - рабов высаживали из поезда, слышалось  пощелкивание
электрических бичей, что лишний раз неприятно напомнило нам  о  ненадежности
нашего положения.
   - Поезд, наверное, скоро тронется, - сказал я, чуть  подталкивая  Амелию,
чтобы заставить ее приподняться. - Мы прибыли в город, здесь и  надо  искать
убежища.
   - Мне не хочется никуда идти.
   - Ничего не поделаешь, надо.
   Перейдя на другую сторону вагона, я  открыл  первую  попавшуюся  дверь  и
бросил  быстрый  взгляд  вдоль  состава.  Рабов,  вероятно,   высаживали   с
противоположной стороны, поскольку тут  никого  не  было,  если  не  считать
одной-единственной смутной фигуры, которая неторопливо брела  куда-то  прочь
от меня. Я вернулся к Амелии, по-прежнему безучастно сидевшей на скамье.
   - Еще несколько минут - и поезд опять отправится туда, откуда мы прибыли.
Вы что, решили провести еще одну ночь в пустыне?
   - Конечно же, нет. Просто мне слегка не по себе от мысли, что  мы  сейчас
очутимся в городе.
   - Нам необходимо поесть, Амелия, - сказал я,  -  и  найти  хоть  какое-то
место, где можно выспаться в безопасности  и  тепле.  Тот  факт,  что  мы  в
городе, должен обернуться в нашу пользу: город велик, и нас не  заметят.  Мы
уже вышли с честью из многих передряг, и не думаю, что предстоящие испытания
страшнее прежних. Завтра попытаемся  установить,  какими  правами  мы  здесь
располагаем.
   Амелия вяло покачала головой, но, к моему облегчению, нехотя поднялась на
ноги и последовала за мной. Я подал ей  руку,  чтобы  помочь  спуститься  на
платформу,  и  она  оперлась  на  меня.  Однако  ее  рука   показалась   мне
безжизненной и бессильной.
   2
   Звук бичей эхом доносился до нас с другой стороны состава;  мы  поспешили
вперед, на свет,  струящийся  из-за  угла.  Марсианин,  которого  я  заметил
раньше, куда-то скрылся.
   Обогнув угол, мы увидели перед собой высоченную дверь, глубоко утопленную
в кирпичной стене и выкрашенную в  белый  цвет.  Над  дверью  была  вывеска,
подсвеченная каким-то образом сзади, а на вывеске -  надпись  из  закорючек,
совершенно мне непонятных. Именно вывеска, а не сама дверь приковала к  себе
наше внимание поначалу - ведь это были наше первое знакомство  с  письменным
языком марсиан.
   Секунд десять мы разглядывали вывеску - черные буквы на белом фоне, но на
том поверхностное сходство с земными алфавитами и кончалось,  -  а  затем  я
вновь повлек Амелию вперед. Надлежало не медля ни минуты найти тепло и пищу:
в депо, куда беспрепятственно проникал ночной воздух, становилось невыносимо
холодно.
   Ручки на двери не оказалось,  и  я  было  забеспокоился:  не  обманет  ли
инопланетный механизм наших надежд? Опыта ради я толкнул  дверь  от  себя  и
обнаружил, что с  одного  боку  она  чуть-чуть  подается.  Но,  очевидно,  я
порядком ослабел за время скитаний по пустыне: повернуть дверь на петлях мне
не хватало сил. Амелия пришла мне на помощь,  и  только  вдвоем  мы  кое-как
сумели приоткрыть двери настолько, чтобы протиснуться  внутрь,  но  едва  мы
отпустили ее, тяжелая створка со стуком вернулась на прежнее место.
   Мы очутились в  небольшом,  не  длиннее  пяти-шести  ярдов,  коридорчике,
который заканчивался новой дверью. Сам коридор был совершенно  пустым,  если
не считать ослепительной лампы на потолке. Мы подошли  ко  второй  двери  и,
навалившись, открыли ее - далось это с не меньшим трудом, а затем дверь  так
же быстро замкнулась за нами.
   - Ушам больно, - вдруг сказала Амелия, - их словно заложило.
   - Со мной такая же история, - подтвердил я. - Наверное, возросло давление
воздуха.
   Мы попали во второй коридорчик,  ничем  не  отличающийся  от  первого.  К
счастью, Амелия вспомнила прием, которому ее обучили в Швейцарии, и показала
мне, как ослабить неприятные ощущения в ушах, зажав пальцами нос.
   За третьей дверью плотность воздуха еще более возросла.
   - Кажется, - сказал я, - здесь наконец можно дышать.
   Оставалось диву даваться, как мы умудрились выжить столь долгое  время  в
разреженной наружной атмосфере.
   - Теперь нельзя перенапрягаться, - предупредила  Амелия.  -  У  меня  уже
кружится голова.
   Как бы ни хотелось нам продолжить свой путь, мы задержались в коридорчике
еще на несколько минут. Подобно Амелии, я в более насыщенном воздухе  ощущал
легкое головокружение, и это  ощущение  усиливалось  едва  заметным  запахом
озона. Кончики пальцев покалывало, обновленная свежим кислородом кровь  чуть
не бурлила, я в сочетании с пониженным марсианским притяжением - которое  во
время скитаний по пустыне казалось  следствием  большой  высоты  -  все  это
вызывало обманчивый прилив энергии. Безусловно обманчивый, ибо  силы  у  нас
обоих явно были на пределе: Амелия ссутулилась, веки у нее почти  смежились.
Я обнял ее за плечи.
   - Пойдемте. Вероятно, нам теперь не придется далеко идти.
   - Мне все еще страшно.
   - Нам ничто не может угрожать, - заверил я Амелию, хотя  в  глубине  души
разделял ее страхи.
   Последствия затруднительного  положения,  в  которое  мы  попали,  просто
невозможно  было  предвидеть.  А   где-то   под   сердцем   уже   проступала
инстинктивная  дрожь  ужаса  перед  окружающим  -  странным,   необъяснимым,
непередаваемо враждебным.
   Мы медленно  двинулись  вперед,  кое-как  протиснулись  сквозь  следующую
дверь, и вот перед нами открылась прилегающая к вокзалу  часть  марсианского
города.
   3
   За  дверью,  через  которую  мы  вышли,  была  улица.  Прямо  перед  нами
поднимались два дома. На первый взгляд они показались нам  мрачными  черными
громадами - так привыкли мы уже к наготе марсианской пустыни, - но при более
внимательном рассмотрении мы поняли, что они ничуть не крупнее  обыкновенных
частных домиков земных горожан. Дома стояли  на  отдалении  друг  от  друга,
наружные их стены украшал затейливый лепной орнамент; в каждом было по одной
широкой двери и по несколько окон.
   Чтобы подобное описание не создавало впечатления красоты и  элегантности,
придется добавить, что оба здания, представших нашему  взору,  находились  в
состоянии полного разрушения и  упадка.  В  правом  из  них  стена  частично
обвалилась, дверь болталась на одной  петле.  Полы  были  засыпаны  каменной
крошкой и всяким хламом, и нам сразу же стало ясно, что здесь  годами  никто
не жил. Те стены, что еще кое-как держались, растрескались и осыпались, и  я
не сумел обнаружить никаких доказательств тому, что уцелела хотя бы крыша.
   Зато, посмотрев вверх, я увидел над  городом  чистое  небо;  у  себя  над
головой я отчетливо различал звезды. Как ни странно, воздух здесь был  таким
же плотным, как в коридорах, а температура оказалась куда выше, чем та,  что
едва не погубила нас в пустыне.
   Улица, на которую мы попали, была  освещена:  по  обеим  ее  сторонам  на
определенном расстоянии друг от друга возвышались башни, такие  же,  как  мы
видели в пустыне, но теперь нам стало хотя бы отчасти понятно их  назначение
- на полированной крыше каждой башни  располагался  мощный  источник  света,
слегка покачивающийся вместе с  верхней  платформой.  Лучи,  перебегающие  с
места на место, казались странно зловещими;  как  резко  они  отличались  от
теплого безмятежного света газовых фонарей, к  какому  мы  привыкли!  Однако
самый факт, что марсиане освещают свои улицы по ночам, ободрил нас как нечто
родственное человеку.
   - Куда нам идти? - спросила Амелия.
   - Надо выйти в центр города, - сказал я. - Ясно, что этот  квартал  давно
заброшен. Предлагаю двигаться прочь от  вокзала  до  тех  пор,  пока  мы  не
встретим людей.
   - Людей? Вы имеете в виду - марсиан?
   -  Кого  же  еще,  -  отозвался  я,  взяв  ее  за  руку  с   подчеркнутой
уверенностью. - Мы ведь уже обращались к ним, правда, не ведая, кто они. Они
очень похожи на нас, так что нет нужды их бояться.
   Не дожидаясь ответа, я увлек, Амелию за собой, и мы  торопливо  пошли  по
улице направо. Достигнув угла, мы повернули и  очутились  на  другой  улице,
похожей на первую, только гораздо длиннее.  Здесь  по  обеим  сторонам  тоже
стояли дома, украшенные столь  же  прихотливо,  но  с  легкими  отличиями  в
архитектуре, достаточными, чтобы избежать повторения внешнего облика. И  эти
дома тоже пришли в упадок, так что невозможно было судить, каким  целям  они
прежде служили. Но если не обращать внимания на запустение, эта улица вполне
могла бы сделать честь какому-нибудь курортному городку в Англии.
   Довольно долго мы  не  встречали  других  пешеходов,  хотя  на  одном  из
перекрестков,  бросив  взгляд  вдоль  поперечной  улицы,   успели   заметить
промелькнувший самодвижущийся экипаж. Экипаж умчался  слишком  стремительно,
что не позволило уловить какие-либо детали, но у  нас  осталось  впечатление
изрядной скорости и назойливого грохота.
   И вдруг, когда мы приближались к группе строений,  где  горели  отдельные
огни, Амелия дернула меня за руку и указала на маленькую улочку справа.
   - Смотрите, Эдуард, - тихо произнесла она. - Вон у того дома - марсиане.
   На улице было несколько освещенных зданий; от одного из них, что Амелия и
подметила, только что отошли четыре или пять марсиан. Я сразу же повернул  к
ним, но Амелия замерла в нерешительности.
   - Не надо ходить туда, - сказала она. - Откуда мы знаем...
   - Вы предпочитаете голодать? - вскричал я, хотя храбрость моя была  чисто
напускной. - Надо же нам понять, как живут  марсиане,  иначе  мы  не  сможем
найти себе еду и пристанище на ночь.
   -  Но  не  разумно   ли   проявить   большую   осмотрительность?   Чистое
безрассудство  -  очертя  голову  лезть  в  ловушку,  из  которой  потом  не
выбраться.
   - Мы уже попали в ловушку, - напомнил я, затем  намеренно  придал  своему
голосу самый убедительный тон. - Амелия, дорогая, наше положение  совершенно
отчаянное.  Может,  вы  и  правы,  считая,  что  подходить  к  марсианам   -
отъявленная глупость, но другого решения я просто не вижу...
   Поначалу Амелия не реагировала на мои слова, она стояла рядом со  мной  и
не отнимала руку, однако  рука  ее  висела  безжизненной  плетью.  Мне  даже
померещилось, что моя спутница вот-вот опять лишится  чувств  -  она  слегка
пошатнулась, но тут же подняла на меня глаза. В это мгновение качающийся луч
света с одной из башен упал прямо на ее лицо,  и  я  осознал,  какой  у  нее
усталый, измученный вид. Она сказала:
   - Вы, конечно, правы, Эдуард. Разумеется, в пустыне мы бы  не  выжили.  А
раз нельзя вернуться в  пустыню,  остается  одно  -  смешаться  с  коренными
марсианами.
   Я ободряюще сжал ей руку, и мы не  торопясь  направились  к  зданию,  где
видели марсиан. Когда мы подошли ближе, из дверей высыпала еще одна компания
и двинулась по улице прочь от нас. Один из  марсиан  бросил  взгляд  в  нашу
сторону; в этот момент на наших лицах скрестились два световых  луча,  и  он
должен был отчетливо нас разглядеть, но не  выразил  никакого  недоумения  и
удалился вслед за остальными.
   У входа в здание мы задержались, и я какое-то время наблюдал за уходящими
марсианами. Всех их отличала забавная, чуть прыгающая  походка;  несомненно,
она была следствием более низкого притяжения, и столь же несомненно, что нам
с Амелией также предстояло приобрести этот  навык,  как  только  мы  немного
приспособимся к местным условиям.
   - Неужели придется войти внутрь? - спросила Амелия.
   - Не могу предложить ничего другого, - откликнулся я и  первым  преодолел
три низкие ступеньки перед входом.
   Навстречу нам попалась еще одна  группа  марсиан;  они  пропрыгали  мимо,
будто и не заметив нас. В полусвете их лица казались смутными пятнами,  зато
с близкого расстояния нельзя было не оценить  их  роста.  Все  они  были  по
меньшей мере на полголовы выше меня.
   За дверью оказался коридорчик, освещенный лишь слабыми отблесками  света,
что просачивался изнутри, а затем мы очутились в  огромной,  залитой  огнями
комнате,  такой  огромной,  что  она,  наверное,  занимала  все  здание.  Мы
остановились у двери, осторожно озираясь и давая глазам привыкнуть к свету.
   Сперва мы не могли ни в чем разобраться: мебель в комнате была разбросана
без всякого порядка, да и состояла по большей части  из  каких-то  трубчатых
лесов. С лесов на канатах свисали -  затрудняюсь  найти  лучшее  название  -
"гамаки", большие куски ткани или резины, не достающие до пола фута на  два.
В гамаках и возле гамаков лежали и стояли несколько десятков марсиан.
   Если не считать крестьян-рабов, которые, как  нетрудно  было  догадаться,
занимали низшую ступень социальной лестницы, это были первые марсиане,  кого
мы увидели вблизи, - марсианские горожане, по своему положению  равные  тем,
кто взмахивал электрическими бичами. Именно они  управляли  этим  обществом,
избирали его вождей,  устанавливали  его  законы.  Именно  в  их  среде  нам
предстояло жить - не удивительно, что, невзирая на переутомление и вызванную
им рассеянность, мы с Амелией рассматривали марсиан с искренним интересом.
   4
   Я уже отмечал, что  средний  марсианин  весьма  высокого  роста;  но  что
особенно бросалось в  глаза,  а  для  нас  имело  решающее  значение  -  это
несомненное  сходство,  чтобы  не  сказать  подобие,   марсиан   с   людьми,
населяющими Землю.
   Впрочем, говорить о среднем марсианине так же сложно,  как  и  о  среднем
землянине: даже в самые первые мгновения, разглядывая обитателей комнаты, мы
с Амелией обратили внимание на внешние отличия между ними. Одни из них  были
выше, другие ниже; одни были совсем худыми, другие не в меру  полными;  одни
носили  пышные  прически,  другие  были  лысыми  или  лысеющими.  Преобладал
красноватый оттенок кожи,  но  и  эта  особенность  у  одних  была  выражена
сильнее, чем у других.
   Если не забывать об этом, то, по моим наблюдениям,  среднего  марсианина,
взрослого, мужского пола, можно приблизительно описать так.
   По земным меркам в нем оказалось бы  росту  примерно  шесть  с  половиной
футов. Брюнет  или  темный  шатен  (мы  ни  разу  не  видели  ни  рыжих,  ни
блондинов). Если взвесить его на земных весах, они  показали  бы,  вероятно,
фунтов двести. Грудь широкая, с хорошо развитой мускулатурой. На  лице  есть
растительность - тонкие брови и  жидкая  борода;  некоторые  мужчины  гладко
выбриты, но это  скорее  исключение,  чем  правило.  Глаза  большие,  широко
расставленные, необычайно бледные по окраске. Нос широкий  и  плоский,  губы
выпуклые, мясистые. В  общем  на  первый  взгляд  марсианские  лица  кажутся
неприятными, жестокими, начисто лишенными эмоции. Позже, когда  я  и  Амелия
пожили с марсианами достаточно долго, мы  оба  научились  различать  оттенки
выражений, хотя так и не сумели избавиться от сомнений, правильно ли  мы  их
истолковываем.
   (Описание, приведенное выше, относится только  к  жителям  городов.  Рабы
принадлежат, в сущности, к той же расе, но  вследствие  бесконечных  лишений
почти все, кого мы видели, вырастают худыми и тщедушными.)
   Марсианки - а в комнате, куда мы попали, были и женщины и дети, - подобно
своим земным сестрам, физически несколько уступают мужчинам.  Вместе  с  тем
почти все марсианки, каких мы встречали, оказывались  заметно  выше  Амелии,
хотя она, как я уже говорил, гораздо выше средней земной  женщины.  Зато  на
всем Марсе не сыщется особы женского пола, которую землянин  мог  бы  счесть
красавицей, и я подозреваю, что понятие женской красоты  на  Марсе  попросту
лишено смысла. Мы ни разу даже не почувствовали, что женщин на  Марсе  ценят
за их физическую привлекательность; напротив, события  нередко  подталкивали
нас к выводу, что у марсиан, подобно иным представителям животного  царства,
роли полов в этом отношении распределены прямо противоположным образом.
   Дети же, почти без исключения, были очаровательны, как очаровательны  все
малыши. Их лица, округлые и живые, еще не расплылись в ширину и не приобрели
приплюснутости, столь неприятной у взрослых. В точности как земные дети, они
вели себя шумливо и непоседливо, но взрослые, кажется, совсем не  сердились,
а относились к ним на редкость  заботливо  и  терпимо.  И  нам,  признаться,
нередко сдавалось, что дети - единственная радость, доступная людям  в  этом
мире: нам не случалось слышать, чтобы  взрослые  смеялись,  если  только  не
находились в компании детей.
   Вот я и упомянул о той особенности марсианской жизни,  которая  не  сразу
бросилась нам в глаза, но со временем делалась  все  более  очевидной.  Если
говорить без обиняков, я и не представлял себе, что разумные существа  могут
оказаться поголовно такими удрученными, печальными и откровенно несчастными,
как марсиане.
   Дух уныния господствовал в комнате, куда мы с  Амелией  вступили,  и,  по
всей  вероятности,  именно  в  этом  заключалось  наше  спасение.   Типичный
марсианин, какого я описал выше, настолько поглощен своими несчастьями,  что
буквально  перестает  воспринимать  окружающее.  Ничем  другим  я  не   могу
объяснить тот факт, что мы с Амелией могли свободно передвигаться по городу,
не привлекая ничьего внимания. Ведь даже в ту  секунду,  когда  мы  вошли  в
комнату и застыли в ожидании криков тревоги или возбуждения,  хоть  какой-то
реакции на свое вторжение, немногие  марсиане  удостоили  нас  самым  беглым
взглядом. Не представляю себе, чтобы появление марсианина  у  нас  на  Земле
было воспринято с таким же безразличием.
   Возможно, именно этой  общей  подавленностью  объяснялось  и  то,  что  в
комнате царила почти полная тишина. Двое-трое марсиан беседовали вполголоса,
остальн