я понял, различные части боевых машин  производились
на отдаленных заводах, а  затем  доставлялись  сюда  для  сборки  и  ходовых
испытаний. В одном из зданий -  по  самой  скромной  оценке,  оно  достигало
трехсот  футов  в  высоту  -  я  сквозь  огромные  распахнутые  двери  сумел
разглядеть несколько боевых треножников в процессе сборки: самый дальний  из
них представлял  собой  подвешенный  на  блоках  каркас,  к  которому  снизу
прилаживали одну из суставчатых опор, в то время как ближняя  к  нам  боевая
машина казалась вполне  завершенной  -  платформа  ее  покачивалась  обычным
порядком, а  вокруг  отлаживались  и  испытывались  вспомогательные  узлы  и
механизмы.
   В этих исполинских цехах работали как чудовища, так и марсиане, и у  меня
создалось впечатление, что они сосуществуют друг с другом вполне мирно. Я не
заметил никаких признаков рабовладения, и мне впервые пришло в голову,  что,
быть  может,  отнюдь  не  все  двуногие  существа  на  Марсе  будут   горячо
приветствовать восстание.
   Пройдя десятка два цехов, мы выбрались на обширное открытое пространство,
и тут я остановился как вкопанный, буквально утратив дар речи.
   Передо   мной   предстали   плоды   несравненной   индустриальной   мощи.
Выровненные, как солдаты в строю, ряд за  рядом  лежали  снаряды.  Они  были
совершенно неотличимы друг от друга, словно их выточили одни и те же руки на
одном и том же станке. Каждый  был  отделан  и  отполирован  до  зеркального
золотистого сияния; ничто не нарушало чистоты линий. Каждый достигал в длину
примерно трехсот футов: заостренные носы расширялись,  переходя  в  огромные
цилиндры, а круглые днища позволяли представить их величину вполне наглядно.
Мне вспомнилось, как я поражался размерам снаряда, запущенного чудовищами из
Города Запустения, но тот в сравнении  с  этими  казался  детской  игрушкой.
Трудно было в подобных обстоятельствах доверять оценкам на глаз, но, проходя
мимо ближайшего из снарядов,  я  вдруг  понял,  что  его  диаметр  превышает
девяносто футов!
   Мои провожатые прошествовали мимо как  ни  в  чем  не  бывало,  и  спустя
мгновение я последовал за ними, от изумления то  и  дело  вытягивая  шею.  Я
старался вычислить, сколько же здесь снарядов,  но  занимаемая  ими  площадь
была столь обширной, что я не мог поручиться даже,  все  ли  снаряды  видел.
Каждый ряд насчитывал, пожалуй, более сотни цилиндров, замерших в  ожидании,
и я прошел восемь таких рядов.
   А затем, едва мы миновали последний ряд, я оказался лицом к лицу с  самым
поразительным из всех марсианских зрелищ.
   Именно здесь грандиозный вулкан  впервые  заявлял  о  себе  поднимающимся
ввысь склоном. Именно здесь чудовища,  правящие  этим  ненавистным  городом,
установили свои снежные пушки.
   Пушек было пять. Четыре из них были примерно  такими  же,  как  в  Городе
Запустения, только без поворотных осей, поддерживающих эти оси  построек,  и
озера,   поглощающего   избыток   тепла:   здесь   жерло   пушки   покоилось
непосредственно  на  склоне.  Отпадала  нужда  и  в   трудоемкой   процедуре
втискивания снаряда в пушку через дуло: с помощью сети железнодорожных путей
и могучего затвора снаряды подавались прямо в казенную часть ствола.
   Однако не эти орудия привлекли мое неотрывное внимание: как  бы  ни  были
они мощны и совершенны, их полностью затмевала пятая снежная пушка.
   В то время как обычные пушки тянулись в длину примерно на  милю  и  имели
жерла диаметром около  двадцати  футов,  у  этой,  расположенной  в  центре,
внешний диаметр ствола явно превышал сто футов! Что  касается  длины...  она
простиралась  дальше,  чем  можно  было  различить   невооруженным   глазом,
возносилась вверх по склону горы, то покоясь на почве, то - там,  где  уклон
оказывался  менее  выраженным,  -  взбираясь  на  гигантские   виадуки,   то
устремляясь в глубокие ущелья, высверленные взрывами в теле  скал.  Казенник
этой пушки сам по себе походил на металлическую  гору  -  огромный  выпуклый
кусок черной брони, достаточно толстый и достаточно прочный, чтобы выдержать
страшное давление пара, который образуется из мгновенно плавящегося  льда  и
выталкивает  снаряд  в  небеса.  Казенник  нависал   над   всем   полигоном,
убедительно свидетельствуя о  научном  могуществе  и  безмерном  мастерстве,
подвластных проклятым чудовищам.
   Именно эта пушка,  эти  сотни  блистающих  снарядов  предназначались  для
вторжения на Землю.
   2
   Один из снарядов уже был подан в ствол, и мои провожатые подвели  меня  к
металлическому трапу, который  прильнул  к  массивному  корпусу  пушки,  как
ажурная подпора к стене величественного храма. С  головокружительной  высоты
трапа я мог охватить взглядом сгрудившиеся машины  и  позади  них  неширокую
полоску пустыни, отделяющую полигон от близлежащего города.
   Заканчивался трап у прохода, ведущего внутрь ствола, а затем мы очутились
в тесном туннеле. Температура сразу же резко упала. Эдвина,  переводя  слова
одного из марсиан, объяснила мне, что внутренность пушки уже выстилают льдом
и что не пройдет и полусуток, как его наморозят  и  отполируют  на  всем  ее
протяжении.
   Туннель  вывел  нас  прямо  к  входному  люку  снаряда.  Естественно,   я
предполагал, что увижу копию того снаряда, в котором недавно  летал,  только
увеличенную, однако сходство на поверку сводилось лишь к самым общим чертам.
   Через люк мы попали в носовую кабину управления, а оттуда  отправились  в
обход по всему снаряду. Как и те, что я видел раньше, он был разделен на три
основные секции: кабину, отсек, отведенный для перевозки рабов,  и  кормовой
отсек, предназначенный для самих чудовищ и  их  ужасных  боевых  машин.  Оба
отсека соединял шкаф. Уж он-то ничем не отличался  от  тех  шкафов-убийц,  с
которыми я познакомился прежде, хотя один из  моих  провожатых  счел  нужным
пояснить, что в полете чудовища будут усыплены с помощью  снотворного  и  их
потребности в пище тем самым сведутся к минимуму. У меня не возникло особого
желания вникать в детали планов, какие чудовища подготовили на этот счет,  и
мы без промедления перешли в кормовой, главный отсек.
   Здесь я воочию увидел весь заготовленный  чудовищами  арсенал.  В  отсеке
насчитывалось  пять  боевых  треножников  с   отсоединенными   и   аккуратно
сложенными ногами-опорами и платформами, сплющенными так, чтобы занимать как
можно меньше места. На  борту  было  также  несколько  многоногих  экипажей,
десятка  два,  если  не  больше,   тепловых   генераторов   и   тьма-тьмущая
всевозможного снаряжения, упакованного в огромные ящики. Ни я  сам,  ни  мои
провожатые не имели даже отдаленного представления о том, что именно  в  них
находится. Там и тут по стенам свисали камеры из прозрачной  ткани,  которые
должны были поглощать толчки при запуске и посадке.
   В общей сложности мы пробыли в этом отсеке не  так  уж  долго,  однако  я
увидел достаточно, чтобы понять: те машины и приборы, что поместились здесь,
сами по себе оправдывали мое намерение  лететь  на  Землю.  Каким  бесценным
даром могли бы они стать для наших ученых!
   Кабина управления в передней части снаряда  представляла  собой  обширный
зал, почти повторяющий контуры заостренного носа. Снаряд был подан  в  ствол
таким образом, что пульт и кресла  пилотов  стояли  на  полу,  но,  как  мне
объяснили, в полете снаряду придадут  вращение,  чтобы  компенсировать  силу
тяжести. (Это было выше моего понимания, и я решил, что Эдвина не справилась
с переводом.) По сравнению со стесненными условиями,  в  которых  находились
пилоты того, прежнего снаряда,  кабина  напоминала  настоящий  дворец  -  ее
создатели,  бесспорно,  позаботились  о  том,  чтобы  предоставить   пилотам
некоторые удобства. Здесь имелось вдоволь обезвоженной пищи, небольшой  шкаф
и даже душевая система наподобие той, какой мы  пользовались  в  лагере  для
рабов. Правда, расположена  она  была,  как  и  гамаки  для  отдыха,  весьма
странным образом - на потолке, футах в восьмидесяти над нашими головами.  Но
мне сказали, что  во  время  полета  преодолеть  эти  восемьдесят  футов  не
составит труда. За неимением иного выхода пришлось поверить этому на слово.
   Приборов на пульте было  просто  не  сосчитать,  и,  когда  я  увидел  их
многоцветный рой и вспомнил о том, какой громадой стали они  управляли,  мне
поневоле пришло на ум нагоняющее  страх  сравнение:  ведь  до  сих  пор  мне
никогда  не  доводилось  вести  экипаж  более   хитроумный,   чем   тележка,
запряженная смирным пони!
   Марсиане втолковывали мне  премудрости  своего  ремесла,  не  скупясь  на
подробности, только я улавливал очень и очень немногое. На переводы Эдвины -
это было ясно - полагаться было нельзя, но даже  тогда,  когда  я  почти  не
сомневался в их точности, я попросту  не  мог  постигнуть  сути  описываемых
понятий и научных идей!
   К примеру, мне показали большую стеклянную панель - сейчас на ней не было
никакого изображения - и сказали, что в полете  она  воспроизводит  панораму
перед носом снаряда. Это я уразумел легко - видимо, здесь все  совпадало  со
снарядами меньшего калибра. Однако вскоре выявились и малопонятные различия.
Марсиане настойчиво твердили о "цели" - она имела какое-то отношение к  ряду
металлических кнопок, торчащих ниже экрана. Далее, мне внушали, что  курс  к
"цели" поддерживается нажатием на рукоять с зеленым набалдашником,  которая,
как я знал по опыту предыдущего полета, высвобождала заряды зеленого огня  в
носовой части снаряда. В конце концов мне оставалось лишь одно -  положиться
на то, что непонятное так или иначе выяснится в полете.
   Марсиане продолжали свои объяснения до тех пор, пока  у  меня  голова  не
пошла кругом. Впрочем, моим  наставникам  все  же  удалось  дать  мне  общее
представление о том, что может и  должно  случиться:  так,  например,  самый
запуск был пилоту не подвластен, им командовали извне, из здания у  подножия
пушки; а главное - я в общих чертах уразумел, в какой мере  смогу  управлять
снарядом на пути к "цели".
   По словам марсиан, чудовища были намерены осуществить  первый  запуск  не
раньше чем через четыре дня. Следовательно, в нашем распоряжении  оставалось
еще немало времени на то,  чтобы  спастись  бегством  прежде,  чем  чудовища
начнут нашествие. И я с искренней радостью  объявил  своим  провожатым,  что
хочу как можно быстрее вернуться в город: теперь, когда дорога была открыта,
я не испытывал ни малейшего желания  оставаться  на  Марсе  хоть  на  минуту
дольше, чем того требовали обстоятельства.
   3
   Ночь мы с Амелией провели в одном из городских домов-спален. До того  нам
вновь не дали обменяться больше чем двумя-тремя словами:  Эдвина  все  время
крутилась поблизости. Но, наконец мы забрались в гамак и  тогда  уже  сумели
поговорить вдосталь, хоть и вполголоса. Мы лежали, прижавшись друг к  другу;
из всех обязанностей, навязанных нам легендами, эту вынести, на мой  взгляд,
было легче всего.
   - Ты осмотрел снаряд? - поинтересовалась Амелия.
   - Да. По-моему, тут не возникнет серьезных трудностей. Правда,  пушки  со
всех  сторон  окружены   чудовищами,   но   те   озабочены   только   своими
приготовлениями.
   Я рассказал ей обо всем, что  видел:  о  том,  какое  множество  снарядов
готово к тому, чтобы обрушиться на Землю, и о своих наблюдениях  внутри  уже
заложенного в пушку снаряда.
   - Так сколько же чудовищ  будет  участвовать  во  вторжении?  -  спросила
Амелия.
   - В снаряде, с которым отправимся мы, их будет пять. Я  был  не  в  силах
пересчитать все снаряды... но их, безусловно, несколько сотен.
   Амелия помолчала минуту, потом сказала:
   - Знаешь, о чем я думаю,  Эдуард?  А  нужно  ли  теперь  восстание?  Если
переселение чудовищ и в самом деле примет такие масштабы, много ли их вообще
останется на Марсе? Быть может, это поголовное бегство с планеты?
   - Признаться, мне это и самому приходило в голову.
   - Раньше мне казалось, что сборы чудовищ в дорогу  -  лучший  момент  для
того, чтобы  застать  их  врасплох,  но  какая  ирония  судьбы,  если  через
несколько дней здесь просто некого будет свергать!
   - Зато на Земле их окажется видимо-невидимо, - сказал я. -  Теперь-то  ты
понимаешь, как важно вылететь на Землю раньше чудовищ?
   Чуть позже Амелия сообщила:
   - Восстание начнется завтра.
   - Неужели марсиане не могут подождать?
   - Не могут. Запуск нашего снаряда явится сигналом к выступлению.
   - И мы не в  состоянии  их  удержать?  Если  бы  они  только  согласились
подождать...
   - Ты видел лишь малую долю тех сил, которые  они  привели  в  готовность.
Гнев народа неукротим. Я подожгла бикфордов шнур, и  взрыв  последует  через
каких-нибудь пять-шесть часов...
   Больше мы ни о чем не говорили, но я был уже не в силах заснуть.  Неужели
мы и в самом деле коротаем последнюю ночь в этом несчастном мире или нам  не
суждено вырваться отсюда до конца наших дней?
   4
   Заснули  мы  в  обстановке  тревожного  затишья,  а   когда   проснулись,
обнаружили, что все изменилось. Разбудили нас звуки, от которых  у  меня  по
спине побежали мурашки страха, - завывания сирен чудовищ  и  эхо  отдаленных
взрывов. Первой моей мыслью, подсказанной печальным опытом,  было:  пока  мы
спали, началось новое нашествие! Но как только мы  выпрыгнули  из  гамака  и
увидели опустевшую спальню, нам стало ясно, что борьбу ведут враждующие силы
внутри города. Марсиане не стали ждать!
   Мимо здания прошествовал боевой треножник, и стены отозвались на его шаги
ощутимой дрожью. Эдвина, до того прятавшаяся за  дверью,  подбежала  к  нам,
едва завидела, что мы бодрствуем.
   - Где остальные? - спросила Амелия.
   - Ушли ночью.
   - Почему нам не сказали?
   - Они решили, что вы теперь хотите только одного - улететь на машине.
   - Кто это начал? - вмешался я, подразумевая светопредставление за стенами
здания.
   - Это началось ночью, когда ушли остальные. И  мы  благополучно  проспали
уличный шум и смятение? Такое допущение казалось маловероятным. Я подошел  к
двери  и  выглянул  на  улицу.  Треножник  удалился   восвояси,   хотя   его
бронированная платформа еще виднелась  над  крышами  соседних  домов.  Вдали
поднимался столб черного дыма, а слева от меня полыхал небольшой  пожар.  За
несколько кварталов грянул еще один взрыв; дыма я не разглядел, зато  спустя
секунду расслышал режущую слух перекличку двух боевых машин.
   Я вернулся к Амелии.
   - Пожалуй, нам лучше  отправиться  к  пушкам.  Возможно,  мы  еще  сумеем
проникнуть в снаряд.
   Она кивнула в ответ, и мы двинулись туда, где  мои  вчерашние  провожатые
оставили для нас  две  черные  туники.  Когда  мы  напялили  их  на  себя  и
настроились  продолжать  путь,  Эдвина  смерила  нас  взглядом,  исполненным
нескрываемых сомнений.
   - Ты идешь с нами? - отрывисто спросил я.
   Я устал от ее пронзительного  голоска  и  недостоверности  ее  переводов.
Интересно,  сколькими  ошибками  в  полученных  нами  сведениях  мы  обязаны
исключительно ее неточным толкованиям...
   - Ты хочешь, чтобы я пошла? - обратилась она к Амелии.
   Амелия и сама колебалась.
   - Как, по-твоему?
   - Она будет нам нужна?
   -  Да,  если  понадобится  с  кем-нибудь  поговорить.  Какое-то  время  я
обдумывал создавшееся положение. Я не  доверял  Эдвине,  но  она  оставалась
единственной ниточкой, связывающей нас с местным населением, и - по  крайней
мере в этом ей не откажешь - задержалась с нами  и  тогда,  когда  ушли  все
остальные. В конце концов я пришел к решению:
   - Она может сопровождать нас до подножия пушки.
   С тем мы  и  тронулись  дальше,  промедлив  лишь  одно  мгновение,  чтобы
захватить с собой ридикюль Амелии.
   Как  мы  ни  торопились,  однако  не  могли  не  заметить,  что  поднятое
марсианами  восстание  разрушений  пока  не  принесло  или  принесло  совсем
небольшие, на отдельных участках. Улицы отнюдь не  обезлюдели,  но  сказать,
что они  кишат  народом,  тоже  было  нельзя.  Кое-где  марсиане  собирались
маленькими группами под охраной боевых машин, в отдалении  завывали  сирены.
Лишь  подойдя  ближе   к   центру   города,   мы   столкнулись   с   прямыми
доказательствами  мятежа.  Каким-то  образом  несколько  боевых  треножников
удалось опрокинуть, и они беспомощно лежали поперек мостовой, вполне успешно
заменяя собой баррикады: поваленная набок башня уже  не  могла  подняться  и
преграждала путь экипажам.
   Когда мы приблизились  к  тому  месту,  где  электрическое  силовое  поле
вытягивалось туннелем в сторону снежных пушек, то поневоле обратили внимание
на внушительное скопление чудовищ и их машин. До десятка многоногих экипажей
и  пять  боевых  треножников  стояли  плотным  строем,  подняв   наизготовку
генераторы тепла.
   Мы замерли в неуверенности. Но сколько ни всматривались,  нигде  не  было
видно ни одного живого марсианина - лишь несколько обугленных тел валялись у
стены здания. Вероятно, здесь совсем недавно происходила стычка, и  чудовища
доказали свое превосходство. А что, если еще шаг  -  и  нас  ожидает  та  же
судьба?
   Но, невзирая  на  понятную  нерешительность,  я  отчетливо  понимал,  что
необходимо добраться  до  снаряда  как  можно  скорее,  пока  обстановка  не
ухудшилась еще более.
   - Наверное, лучше повременить, - прошептала Амелия.
   - По-моему, надо идти дальше, - тихо ответил я. - В этой форме  нас  вряд
ли остановят.
   - А как быть с Эдвиной?
   - Ей придется остаться здесь.
   Но, несмотря на всю мою напускную решимость, внутренне я не мог бы ни  за
что поручиться. Как раз  в  эту  минуту  на  наших  глазах  один  из  боевых
треножников переместился в сторону, угрожающе поводя своим тепловым орудием,
и, запустив металлические руки-змеи в окна соседнего дома,  принялся  искать
что-то  -  очевидно,  проверял,  не  спрятался  ли  там  кто-нибудь.  Спустя
мгновение он отступил и удалился прочь с завидной скоростью.
   Вдруг Амелия воскликнула:
   - Смотри, Эдуард!
   Из окна противоположного здания нам подавал знаки  какой-то  марсианин  -
его длинные руки ходили кругами,  как  крылья  мельницы.  Бросив  осторожный
взгляд на треножники, мы  подбежали  к  нему,  и  они  с  Эдвиной  торопливо
обменялись двумя-тремя фразами. Тут я узнал его: это был один из тех, с  кем
мы встречались накануне. Наконец Эдвина перевела:
   - Он говорит, что дальше могут идти только те,  кто  управляет  летающими
боевыми машинами. Там вас ждут двое, которые были с вами вчера.
   Что-то в ее словах, вернее, в том, как она произнесла их, заронило мне  в
душу смутное подозрение, но за неимением четких улик я  и  сам  не  понимал,
почему.
   - Ты идешь с нами? - спросила Амелия.
   - Нет. Я остаюсь, чтобы сражаться.
   - Тогда где же те двое? - спросил я.
   - В летающей боевой машине.
   Я отвел Амелию в сторонку.
   - Что же нам делать?
   - Надо идти. Восстание может осложнить ситуацию еще  более,  и  тогда  не
исключено, что мы вообще не сумеем никуда улететь.
   - Откуда нам знать, не заманивают ли нас в ловушку? - спросил я.
   - Но кому это может понадобиться? Если  мы  перестанем  доверять  народу,
тогда мы просто пропали.
   - То-то меня и тревожит, - признался я. Марсианин, махавший  нам  руками,
уже исчез в глубинах здания,  да  и  Эдвина,  по-видимому,  едва  сдерживала
желание последовать за ним. Я бросил взгляд через плечо  на  боевые  порядки
чудовищ, но не заметил там никакого движения.
   - Прощай, Эдвина, -  сказала  Амелия.  Она  подняла  руку  и  растопырила
пальцы; девочка-марсианка ответила ей таким же жестом.
   - Прощай, Амелия, - произнесла Эдвина, повернулась и скрылась  в  дверном
проеме.
   - До чего же холодно вы расстались, - заметил я. - Особенно если  принять
во внимание, что ты вождь восстания...
   - Сама не понимаю, в чем дело.
   - И я не понимаю. Но думаю,  что  надо  как  можно  скорее  добраться  до
снаряда.
   5
   Мы подходили к боевым треножникам с изрядным трепетом,  опасаясь  худше