лицу с главными силами врага и сразиться с ними
не на жизнь, а на смерть.
   Поистине  слова,  достойные  мужчины,  хоть  их  и  отличал  существенный
недостаток: в них не прозвучало даже  намека  на  подозрение,  которое,  как
впоследствии выяснилось, за последние три дня запало в душу каждому из нас.
   Глава XXIV
   О науке и совести
   1
   Наутро  после  вердикта  мистера  Уэллса  мы  погрузили  на  борт  машины
пространства все оставшиеся гранаты и с  умеренной  скоростью  двинулись  на
Лондон. Надо ли говорить, что мы беспрестанно оглядывались по  сторонам:  не
покажутся ли на горизонте боевые машины, - но таковых не было и в помине.
   Сперва мы пролетели над улицами Ричмонда. Повсюду лежал темный  осадок  -
все, что осталось от черного дыма, удушившего город. Лишь у самой реки,  где
красные заросли вздыбились высоченными горами, не  было  этого  вездесущего,
смахивающего на копоть порошка. К северу от Ричмонда раскинулись  сады  Кью;
украшающая  их  пагода  уцелела,  однако  бесценные  плантации   тропических
растений почти без остатка были загублены красной травой.
   Отсюда мы пошли на Лондон кратчайшим путем,  через  Мортлейк.  Здесь,  по
соседству со знаменитой пивоварней, среди современных вилл приземлился  один
из марсианских снарядов и, зарываясь в  землю  с  огромной  силой,  причинил
постройкам неисчислимый ущерб.  Я  обратил  внимание,  что  мистер  Уэллс  в
задумчивости разглядывает эту картину, и предложил подлететь поближе.  Тогда
наш пилот мягко опустил машину пространства к земле, и мы провели  несколько
минут среди разрухи и запустения.
   В центре ямы, разумеется, находилась  пустая  оболочка  снаряда.  Гораздо
больший интерес  представляли  для  нас  улики,  свидетельствующие,  что  по
крайней мере в течение некоторого времени яма  служила  для  марсиан  своего
рода опорном базой. Боевых треножников нигде не было  видно,  хотя  рядом  с
зияющим кормовым люком снаряда стояли дна  многоногих  наземных  экипажа,  а
неподалеку  распласталась  одна  из  паукообразных   ремонтных   машин.   Ее
бесчисленные металлические  щупальца  были  свернуты,  а  сверкающий  глянец
полированных поверхностей начал покрываться ржавчиной.
   Картина выглядела поразительно  мирной,  и  я  предложил  приземлиться  и
продолжить разведку  пешим  ходом,  но  Амелия  и  мистер  Уэллс  сочли  это
небезопасным. Вместо этого мы медленно пролетели над ямой, храня  удивленное
молчание. В самом деле, тут было чему  удивиться:  выброшенную  при  падении
снаряда  землю  марсиане  уложили  в  высокие  валы-редуты,  а  дно  воронки
выровняли,  наверное,  чтобы  облегчить  передвижение  механизмов.  С  одной
стороны ямы был сооружен пандус для многоногих экипажей.
   Неожиданно Амелия прижала ладонь ко рту и выдохнула:
   - Ох, Эдуард...
   Она отвернулась - но  теперь  и  я  различил  то  же,  что  испугало  ее.
Миниатюрный в сравнении с  нависающей  над  ним  громадой  снаряда,  в  тени
пристроился шкаф-убийца. А кругом - кто полузасыпанный землей, кто прямо  на
дне  воронки  -  лежали  мертвые  люди.  Едва  мистер   Уэллс   увидел   эту
душераздирающую сцену, как без лишних слов увел машину пространства прочь от
этого ада. Однако мы успели  понять,  что  в  тени  снаряда  покоится  сотня
трупов, если не больше.
   Отлетев от ямы на восток, мы почти сразу же очутились над серыми  убогими
кварталами Уондсворта. Тут мистер УЭЛЛС вновь умерил скорость  и  постепенно
остановил машину в воздухе.
   - Мне даже не снилось,  что  истребление  человечества  ведется  с  таким
размахом, - сказал он, покачав головой.
   - Мы позволили себе забыть о том, - заметил  я,  -  что  каждое  чудовище
ежедневно требует человеческой  крови.  Чем  дольше  мы  разрешим  марсианам
оставаться в живых, тем дольше будет продолжаться эта страшная бойня.
   Амелия безмолвно стиснула мою руку.
   - Медлить нельзя, - решительно сказал мистер  Уэллс.  -  Надо  продолжать
уничтожать их до тех пор, пока не прикончим всех до последнего.
   - Но где же марсиане? - удивился я. -  Мне  думалось,  Лондон  ими  кишмя
кишит.
   Мы осмотрелись - в который раз, - но единственной приметой,  напоминающей
о пришельцах, были одиночные столбы дыма там, где до сих пор горели дома.
   - Ничего, отыщем, - сказал мистер Уэллс, -  сколько  бы  времени  это  ни
отняло.
   - А если их уже нет в Лондоне? - спросила Амелия. - Как знать, не считают
ли они свою  миссию  здесь  завершенной?  Что,  если  в  данную  минуту  они
разрушают Берлин или Париж?
   Ни я, ни мистер Уэллс не могли ей ничего ответить.
   - Нам остается одно, - заявил я, - выискивать их и умерщвлять.  Если  они
покинули Лондон, отправимся за ними в погоню. Другого выхода у нас нет.
   Мистер Уэллс, не скрывая раздражения, смотрел вниз, на улицы  Уондсворта;
этот  самый  безобразный  из  пригородов  Лондона  марсиане   по   какому-то
необъяснимому капризу обошли стороной,  хотя  здесь,  как  и  повсюду,  было
безлюдно. Потом наш пилот решительно переключил рычаги и взял курс на  центр
столицы.
   2
   Из всех переброшенных через Темзу  мостов  Вестминстерский  менее  других
зарос красной травой, и мистер Уэллс совершил посадку в самой  середине  его
проезжей части. Теперь для того, чтобы приблизиться к нам, любому марсианину
пришлось  бы  перейти  реку,  а  следовательно,  мы  могли  заметить   врага
заблаговременно, включить машину пространства и скрыться.
   Перед тем мы целый час летали  над  южными  окраинами  Лондона.  Никакими
словами не передать ужасного запустения, которому мы стали свидетелями.  То,
что пощадили тепловые лучи, удушил черный дым, а там, куда не  добрались  ни
огонь, ни дым, расползлась хищная  красная  поросль,  подминающая  под  себя
решительно все.
   На всем  пути  мы  не  встретили  ни  души,  если  не  считать  голодного
изувеченного пса, который ковылял на трех лапах  по  улицам  Лэмбета.  Темза
была  забита  мусором,  там  и  сям  виднелись  опрокинутые  лодчонки.  Ниже
Лондонского моста по прихоти прилива застряло на плаву до десятка  трупов  -
они белели у входа в Суррейские доки, покачиваясь на волне.
   Далее,  до  самого  Вестминстерского  моста,  мы  летели   по   известным
ориентирам. Лондонский Тауэр марсиане не  тронули,  но  его  зеленые  газоны
превратились в карминовые джунгли. Изящные линии Тауэрского  моста,  который
почему-то остался разведенным,  также  были  оплетены  прядями  инопланетной
травы. Купол собора Святого Павла возносился, невредимый, над более  низкими
постройками Сити. Увы, нас ждал удар: миновав собор, мы увидели  в  западной
его стене огромнейшую дыру.
   И  вот  наконец,  изрядно  подавленные  пережитым,  мы  приземлились   на
Вестминстерском мосту. Мистер Уэллс выключил поле четвертого измерения, и мы
вновь вдохнули воздух Лондона, услышали его шумы и запахи.
   Запахов  было  не  перечесть:  непривычный  и  неприятный  запах  осадка,
выпавшего после черного дыма, горьковатый металлический -  красной  поросли,
тошнотворно-сладковатый - гниющей плоти,  прохладное  солоноватое  дуновение
реки, тяжелый дух от расплавленного летним солнцем гудрона.
   А вот что касается шумов...
   Над Лондоном висела тягостная тишина. Под мостом чуть  слышно  плескалась
вода, порой к нам доносился  треск  и  шорох  красных  побегов,  в  изобилии
растущих вдоль парапета. Но ни цокота копыт, ни скрипа колес, ни криков,  ни
возгласов, ни стука шагов.
   Прямо  перед  нами  высился  Вестминстерский  дворец,  увенчанный  башней
Большого Бена и неповрежденный. Стрелки часов замерли на семнадцати  минутах
третьего.
   Мы сдвинули автомобильные очки на лоб и  вышли  из  машины  пространства.
Амелия и я остановились у перил, глядя на Темзу  выше  моста.  Мистер  Уэллс
отошел  немного  подальше  и   стал   глубокомысленно   созерцать   поросль,
заполонившую набережную королевы Виктории. Во время  нашего  путешествия  по
объятому смертью городу  мистер  Уэллс  хранил  задумчивое  молчание,  да  и
теперь, пока он одиноко стоял, всматриваясь в ленивое течение реки, плечи  у
него ссутулились, а лицо было исполнено печали.
   Амелия взяла меня за руку и на мгновение прильнула к моему плечу.
   - Эдуард, какой ужас!..
   Я угрюмо пытался уловить вокруг хоть какой-нибудь ободряющий штрих,  хоть
какой-нибудь намек на жизнь, но повсюду царили опустошение и тишина. Никогда
прежде не доводилось мне видеть над  Лондоном  столь  ясное,  непрокопченное
небо;  но  можно  ли  считать  это  достаточным  утешенном,  когда  в  руины
повергнута одна из величайших столиц мира?
   - Скоро то же самое  будет  повсюду,  -  тихо  произнесла  Амелия.  -  Мы
полагали, что сумеем одолеть марсиан.  Мы  заблуждались,  хоть  и  умертвили
жалкую горстку. Труднее всего смириться с мыслью, что все это -  дело  наших
рук. Это мы с тобой, Эдуард, навлекли на мир такую беду.
   - Нет, - отозвался я без промедления. - Нам не в чем себя упрекнуть.
   Я ощутил, как напряглась в ней каждая жилка.
   - Мы не вправе сложить с себя вину.
   - Послушай,  -  сказал  я,  -  марсиане  начали  бы  вторжение  на  Землю
независимо от того, приняли бы мы с тобой участие в нем или нет. Мы  видели,
с каким размахом они задумывали свое нашествие. Утешайся тем, что  до  Земли
долетели  только  десять  снарядов.  Затеянное  тобой   восстание   помешало
чудовищам полностью претворить свои замыслы в жизнь. То,  что  мы  наблюдаем
вокруг, ужасно, но, пойми, могло быть еще хуже.
   - Наверное, ты прав.
   Однако, помолчав некоторое время, она продолжала:
   - Эдуард,  мы  должны,  мы  обязаны  вернуться  на  Марс.  Пока  чудовища
сохраняют власть над этой планетой, земляне не вправе ни на секунду ослабить
бдительность. Чтобы попасть туда снова, у нас  есть  машина  пространства  -
ведь если  удалось  смастерить  такую  машину  в  спешке,  в  исключительных
обстоятельствах, то можно будет создать  и  другую,  гораздо  более  мощную,
способную вместить, скажем,  тысячу  солдат.  Я  ведь  обещала  марсианскому
народу вернуться. Пришла пора сдержать обещание.
   Вслушиваясь в слова Амелии, я понял, что обуревавшие ее на Марсе  страсти
уступили место спокойной решимости.
   - Настанет день, и мы вернемся на Марс, - сказал я. - Иного  выхода  я  и
сам не вижу.
   На время разговора оба мы  забыли  про  мистера  Уэллса,  но  сейчас  наш
друг-философ повернулся и медленно направился  в  нашу  сторону.  Я  обратил
внимание, что за те минуты, пока он был  предоставлен  самому  себе,  в  его
внешности произошли разительные перемены. С  плеч  у  него  точно  свалилась
тяжелая ноша, глаза сызнова обрели блеск.
   - У вас обоих разнесчастный вид! - воскликнул он. - А между тем для этого
нет никаких оснований. Мы свое дело сделали. Марсиане никуда не уходили, они
по-прежнему в Лондоне. Битва завершена, и мы победили!
   3
   Услышав столь неожиданное заявление, мы с Амелией в недоумении уставились
на мистера Уэллса. А он подошел к  машине  пространства,  поставил  ногу  на
железную раму и, взявшись за лацканы  сюртука,  повернулся  к  нам  лицом  и
прокашлялся.
   - Это была война миров, - заговорил мистер Уэллс ясным, звенящим голосом.
- Наша ошибка в том, что мы воспринимали эту войну как войну разумов. Мы  не
могли  не  видеть  чудовищного  обличья  пришельцев,  но,  завороженные   их
коварством, отвагой и способностью к  осмысленным  действиям,  относились  к
ним, в сущности, как к людям. Во всяком случае, поначалу мы и воевали с ними
как с людьми - и, естественно, потерпели поражение. Наши лучшие  полки  были
разгромлены, наши города сожжены, дома сравнены с землей.  И  тем  не  менее
смею утверждать, что марсиане овладели лишь ничтожным клочком  планеты.  Как
только мы немного придем  в  себя,  обнаружится,  что  под  властью  чудовищ
находится  территория  не  свыше  нескольких  сотен  квадратных  миль.   Но,
повторяю, пусть поле сражения оказалось совсем  небольшим,  эта  была  война
миров. Прилетев па Землю столь опрометчиво, марсиане просто не понимали,  за
что берутся.
   - Сэр, - вмешался я, - если вы надеетесь на союзников, то где они? К  нам
на помощь не подоспела ни  одна  армия,  разве  что  ее  тоже  разгромили  в
мгновение ока.
   Мистер Уэллс нетерпеливо отмахнулся.
   - Я говорю не об армиях, Тернбулл, хотя, дайте срок, они придут сюда, как
придут  и  корабли,  груженные  зерном,   и   поезда   с   товарами   первой
необходимости. Нет, подлинные наши союзники окружают  нас  повсюду,  но  они
невидимы точь-в-точь как были невидимы мы в машине пространства!
   Я невольно поднял глаза к небу, почти ожидая, что оттуда явится еще  одна
машина, такая же, как наша.
   - Взгляните на красную растительность, Тернбулл! - Мистер  Уэллс  показал
на побеги, вьющиеся в нескольких шагах  от  того  места,  где  он  стоял.  -
Замечаете, как побелели и сморщились листья? Замечаете, какими ломкими стали
стебли? Человечество просто не способно было думать ни о чем, кроме ужасающе
злобного разума чудовищ, а тем временем эта поросль вела свою особую войну -
войну за существование. Наша  почва  не  давала  красным  травам  нужных  им
минеральных солей, наши пчелы не опыляли их цветков. Эти растения  вымирают,
Тернбулл. Точно так же вымрут и марсианские чудовища, если уже  не  вымерли.
Потуги марсиан обречены на провал, ибо разум не в силах перехитрить природу.
Подобно тому как марсианские ученые, сотворив чудовищ, нарушили равновесие в
природе и тем навлекли на  себя  возмездие,  так  чудовища  в  свою  очередь
попытались нарушить равновесие жизни на Земле и сами себя погубили.
   - Но куда же они подевались? - спросила Амелия.
   - Мы их вскоре найдем, - пообещал мистер Уэллс, - но  всему  свое  время.
Главная проблема теперь уже не в том,  как  одолеть  врага,  а  в  том,  как
наилучшим  образом  использовать  трофеи  победы.  Повсюду  вокруг   нас   -
порождения  марсианского  разума,  и  ими  теперь  должны  заняться  ученые.
Подозреваю, что мирные дни прошлого безвозвратно канули в  вечность.  Боевые
треножники и шагающие экипажи, по всей вероятности, коренным образом изменят
образ жизни землян. Мы живем на заре нового, двадцатого века, и  этому  веку
суждено стать свидетелем неисчислимых перемен.  И  все  эти  перемены  будут
происходить на фоне новой великой битвы - битвы между достижениями  науки  и
совестью. Марсиане вели такую же битву и потерпели поражение, нам  на  Земле
предстоит ныне вступить в нее!..
   4
   Мистер Уэллс погрузился в молчание, а  мы,  обеспокоенные,  стояли  подле
него. Но вот он очнулся, изменил позу, опустил руки. И вновь прокашлялся.
   - Наверное, сейчас не самое подходящее время для громких слов,  -  сказал
он, явно смущенный нашим  молчанием  (а  мы  действительно  онемели  от  его
красноречия). - Сперва надо завершить нашу миссию  и  найти  марсиан.  А  уж
потом я свяжусь со своим издателем и выясню, но захочет ли  он  опубликовать
мои мысли по данной теме.
   Я обвел взглядом безмолвный город.
   - Уж не думаете ли вы, сэр, что после такого  разгрома  в  Лондоне  может
наладиться привычная жизнь?
   - Ну, не совсем привычная, Тернбулл. Но эта война - не конец,  а  начало!
Беженцы скоро вернутся, конторы и учреждения  возобновят  свою  деятельность
как ни в чем не бывало.  Город  пострадал  не  слишком  сильно,  а  то,  что
разрушено, быстро отстроят заново. Но восстановительными  работами  дело  не
ограничится. Нашествие марсиан сыграло свою роль - повысило  уровень  нашего
собственного разума. Как я уже говорил, в этом кроются свои опасности, но  с
ними мы попытаемся справиться по мере их возникновения.
   Пока мы беседовали, Амелия пристально  смотрела  куда-то  поверх  крыш  и
теперь показала нам на северо-запад.
   - Эдуард, мистер Уэллс! По-моему, там птицы!
   Бросив взгляд в том же направлении, что и Амелия, мы и впрямь  увидели  в
безоблачном небе стаю крупных черных птиц: они то  кружились  на  месте,  то
камнем падали вниз. Впрочем, до них было довольно далеко.
   - Попробуем разобраться, что там случилось, - сказал мистер Уэллс и вновь
надвинул очки на глаза.
   Мы вернулись к машине пространства, и только намеревались  взобраться  на
борт, как вдруг услышали какой-то  звук.  Звук  был  назойливый  и  до  того
знакомый,  что  мы  встрепенулись  как  по  команде:  от   фасадов   зданий,
вытянувшихся вдоль реки, гулким  эхом  отразился  лающий  голос  марсианина.
Однако в этом голосе на сей  раз  не  слышалось  ни  готовности  к  бою,  ни
кровожадного охотничьего азарта. Напротив, он был окрашен болью и страхом  -
над разоренным городом разносился горестный вой, жалоба чудовища,  состоящая
из двух без конца чередующихся нот:
   - Улла, улла, улла, улла....
   5
   Первую  боевую  машину,  застывшую   в   одиночестве,   мы   заметили   в
Риджентс-парке. Я потянулся было за гранатой, но мистер Уэллс удержал меня:
   - В этом нет надобности, Тернбулл.
   Он подвел машину пространства вплотную к платформе, и  мы  увидели  целую
стаю окруживших ее воронов. Птицы нашли способ забираться  внутрь  и  теперь
расклевывали сидящее в башне  мертвое  чудовище.  Его  взгляд,  устремленный
вперед сквозь бойницы, был как всегда мрачен, только это была уже не  темень
холодной злобы, а покойное оцепенение смерти.
   У подножия холма Примроуз-хилл высился второй треножник - здесь птицы уже
справились со  своим  делом.  Внизу  на  траве,  в  доброй  сотне  футов  от
платформы, пятнами запеклась кровь, валялись обглоданные хрящи.
   И наконец мы достигли  огромной  ямы  на  самой  вершине  Примроуз-хилла.
Крупнейшая из десяти, она, по-видимому, служила марсианам  центром  всей  их
деятельности в районе Лондона. Исполинские кучи земли венчали гребень холма,
сбегали по склонам. В глубине ямы прятался приземлившийся три  недели  назад
снаряд,  но  и  несведущему  человеку  было  ясно,  что   воронку,   которая
образовалась при падении, расширили, переоборудовали и обнесли укреплениями.
   Именно здесь располагался, главный марсианский арсенал. Сюда были стянуты
боевые треножники, ремонтные и землеройные машины. А  рядом  с  ними  лежали
чудовища, окоченелый и безмолвные. Одни нашли смерть  в  снаряде,  у  кромки
кормового  люка,  другие  валялись  прямо  на  земле,  третьи  в   последней
безнадежной попытке  отразить  незримого  врага  залезли  в  треножники,  во
множество стоящие вокруг.
   Мистер Уэллс посадил машину пространства неподалеку  от  ямы  и  отключил
охраняющее нас поле. Посадку он произвел с подветренной стороны,  тем  самым
избавив наше обоняние от худшего, - и все равно мы невольно содрогнулись  от
нестерпимого зловония.
   Едва поле было отключено, к  нам  вновь  донеслись  завывания  умирающего
марсианина. Они шли с высоты одной из боевых башен, стоящих по соседству,  и
с  каждой  секундой  становились  все  более  прерывистыми  и  слабыми.  Над
марсианином уже кружили птицы, и в тот миг,  когда  мы  начали  выходить  из
машины, он испустил последний крик боли и замолк.
   - Мистер Уэллс, - сказал  я,  -  все  именно  так,  как  вы  предугадали.
Очевидно, марсиан поразила какая-то болезнь, потому что они  напились  крови
землян...
   И вдруг до меня дошло, что мистер Уэллс не обращает внимания ни на  меня,
ни на Амелию, а завороженно, полными слез глазами всматривается  в  панораму
Лондона, в необозримую пустынность столицы. Мы тоже были подавлены  зрелищем
заброшенного города, к тому же, признаться, все еще побаивались высящихся по
соседству марсианских башен. Утерев слезы,  мистер  Уэллс  побрел  прочь,  в
сторону марсианина, чей предсмертный зов мы только что слышали.
   Мы с Амелией остались  подле  машины  пространства  и  следили  за  нашим
другом-философом издалека. Вот он обогнул  яму  по  краю  и,  подойдя  почти
вплотную к опорам треножника, вгляделся в поблескивающий металлом двигатель.
Потом  порылся  в  кармане,  извлек  оттуда  записную  книжечку  в   кожаном
переплете, ту самую, которой пользовался в лабо