4
   Машина времени резко накренилась, словно скользнула в разверзшуюся  перед
нею бездну, и я испуганно  вскрикнул,  напрягаясь  в  ожидании  падения  или
удара.
   - Держитесь! - сказала Амелия, в общем-то без нужды  -  я  бы  и  так  не
отпустил ее ни за что на свете.
   - Что происходит? - прокричал я.
   - Мы в безопасности. Это эффект перехода в четвертое измерение.
   Я открыл глаза  и  нерешительно  осмотрелся  -  и,  к  своему  удивлению,
обнаружил, что машина по-прежнему прочно стоит  на  полу  лаборатории.  Зато
стрелки на стенных часах кружились как сумасшедшие, и тут же,  буквально  на
глазах, из-за дома взошло солнце и стремительно понеслось в зенит. Не  успел
я оценить по достоинству этот факт, как на землю снова упала тьма, будто  на
крышу набросили черное одеяло.
   У меня перехватило дыхание - и вдруг я почувствовал, что нечаянно  втянул
в себя прядку длинных волос Амелии. И при всем безумии нашего путешествия на
миг порадовался этой тайной близости.
   Амелия крикнула:
   - Вам страшно?
   Увиливать было некогда.
   - Страшно! - крикнул я в ответ.
   - Держитесь крепче! Опасности нет!
   Наши голоса звенели от возбуждения, а ведь можно было и не повышать их: в
четвертом измерении царила тишина.
   Вновь взошло солнце и почти сразу  же  село.  Следующий  отрезок  темноты
оказался короче, чем предыдущий, а следующий за ним отрезок  дневного  света
еще короче. Машина времени набирала скорость, устремляясь в будущее.
   Через некоторое время - нам почудилось, через какие-то  десять-пятнадцать
секунд -  смена  дня  и  ночи  стала  настолько  быстрой,  что  мы  потеряли
способность ее различать; все окружающее окрасилось в серый сумеречный цвет.
Детали лаборатории расплылись, словно в  тумане,  а  солнце  превратилось  в
огненную полосу, перечеркнувшую темно-синее небо.
   Отвечая Амелии, я невольно  выпустил  изо  рта  прядку  ее  волос.  Самые
впечатляющие зрелища, самые немыслимые чудеса  не  могли  сравниться  с  тем
чувством, какое возбуждала во мне эта  девушка.  Подстегнутый,  вне  всякого
сомнения, выпитым вином, я осмелел до того, что склонился к Амелии  и  вновь
захватил ее волосы губами, а затем приподнял голову, чтобы ощутить, как  они
щекочут язык, Амелия не выразила явного протеста, тогда я выпустил  изо  рта
одну прядку и захватил новую. Она все еще не останавливала меня.  На  третий
раз я склонил голову набок, чтобы не мешала шляпа, и ласково, но  решительно
прижался губами к бархатной белой коже за ухом.
   Эта вольность не встречала отпора  ровно  одно  мгновение,  потом  Амелия
резко выпрямилась, как если бы поразилась чему-то, и воскликнула:
   - Смотрите, Эдуард, машина притормаживает!
   Над стеклянной крышей лаборатории солнце замедлило свой  бег,  и  отрезки
темноты между его появлениями  снова  стали  отчетливыми,  поначалу  в  виде
мгновенных черных вспышек. Амелия принялась считывать показания приборов:
   - Мы в декабре, Эдуард! В январе...  в  январе  1903  года!  Нет,  уже  в
феврале... - Она называла месяцы один за другим, и паузы от месяца к  месяцу
становились длиннее. Наконец послышалось: - Июнь! Эдуард, мы почти у цели...
   Я взглянул на стенные часы, желая удостовериться, что Амелия не ошиблась,
и тут заметил, что они почему-то остановились.
   - Мы уже прибыли? - спросил я.
   - Не совсем.
   - Но часы на стене стоят!
   Амелия едва удостоила объект моего внимания беглым взглядом.
   - Никто не заводил их, вот они и встали.
   - Тогда скажите мне, пожалуйста, когда мы приедем.
   - Маховик вращается все тише... почти успокоился... Стоп!..
   И с этим словом тишина четвертого измерения внезапно  оборвалась.  Где-то
неподалеку от дома раздался  сильный  взрыв.  Несколько  потолочных  рам  от
сотрясения лопнуло, на нас посыпались осколки стекла.
   За прозрачными стенами стоял день, светило солнце. Но над садом  стелился
дым, и слышался треск горящей древесины.
   5
   За первым взрывом последовал второй,  однако  не  такой  близкий.  Амелия
вздрогнула и, с трудом повернувшись в седле, глянула мне в лицо.
   - Куда же это нас занесло? - тревожно спросила она.
   - Трудно сказать...
   До нас донесся чей-то ужасный крик, и, точно это был условный сигнал,  на
крик  отозвались  эхом  два  других  голоса.  Грянул  новый  взрыв,   громче
предыдущих. Удар расколол еще большее число рам, осколки дождем зазвенели по
полу. Одна из рам рухнула на машину времени, в каких-нибудь шести дюймах  от
моих ног.
   Постепенно, как только наш  слух  приспособился  к  чудовищному  смешению
шумов, над всем возобладал один-единственный звук  -  низкий  глубокий  вой,
постепенно поднимающийся, как  фабричная  сирена,  и  достигающий  немыслимо
высоких нот. Этот вой мало-помалу подавил и треск огня, и крики людей.  Едва
утихнув, сирена принималась выть опять и опять.
   -  Эдуард!  -  Лицо  Амелии  стало  белым  как  снег,  и   говорила   она
неестественно резким шепотом. - Что тут творится?
   - Не могу  себе  и  представить.  Ясно  одно:  надо  убираться  восвояси.
Отправляйте машину назад!
   - Но я не знаю, как. Придется ждать автоматического возвращения.
   - Как долго мы уже находимся здесь? - Прежде  чем  она  успела  ответить,
раздался еще один оглушительный взрыв. - Тише, не шевелитесь! Долго нам  тут
не продержаться. Мы угодили в самый разгар войны.
   - Войны? Но повсюду на земле мир!
   - В наше время - да...
   Я снова задал себе вопрос, давно ли мы попали в  этот  ад  1903  года,  и
проклял часы за то, что они не  ходят.  Скорей  бы  настал  тот  миг,  когда
система автоматического возврата бросит нас  вновь  сквозь  тишину  и  покой
четвертого измерения в наше благословенное, мирное время!
   Амелия, перегнувшись в седле, зарылась лицом мне в плечо. Я  не  размыкал
объятий и пытался как мог успокоить ее среди этой кошмарной сумятицы.
   Окинув взглядом лабораторию,  я  поразился  странным  переменам,  которые
произошли в ней с тех пор, как я попал сюда  впервые:  там  и  сям  какие-то
обломки, и на всем, кроме самой машины времени, толстый слой грязи и пыли.
   И  вдруг  краем  глаза  я  уловил  движение  за  стенами  лаборатории  и,
обернувшись, увидел кого-то, кто отчаянно бежал через лужайку к дому. Спустя
секунду, разглядев бегущего чуть получше, я  понял,  что  это  женщина.  Она
приблизилась вплотную к стене лаборатории и  прижалась  лицом  к  стеклу.  А
позади женщины я заметил еще одного человека, тоже бегущего со всех ног.
   - Амелия! - позвал я. - Смотрите!
   - Что такое?
   - Вон там!
   Она повернулась в ту сторону, куда я указывал,  но  в  это  же  мгновение
свершились одновременно два события. Грохнул еще один раздирающий уши взрыв,
и сопровождающее его пламя метнулось через лужайку, поглотив  женщину,  -  и
тут же машина времени дала головокружительный крен. На нас обрушилась тишина
четвертого измерения, лаборатория вновь обрела прежний  вид,  и  над  крышей
началась обратная смена дня и ночи.
   Все еще сидя вполоборота ко мне, Амелия ударилась в слезы. Это были слезы
облегчения,  и  я  молча  обнимал  ее,   не   мешая   выплакаться.   Немного
успокоившись, она спросила:
   - Так что же такое вы увидели, прежде чем мы отправились обратно?
   - Ничего особенного, - ответил я. - Глаза меня обманули.
   Ни при каких обстоятельствах я не  стал  бы  описывать  женщину,  которую
видел под стенами лаборатории. Она выглядела  совершенно  одичавшей:  волосы
всклокочены и спутаны, лицо окровавлено, одежда порвана в клочья,  и  из-под
них виднеется обнаженное тело. И уж тем более я  не  представлял  себе,  как
выразить самое страшное свое впечатление. Я узнал эту женщину. Как  же  было
мне не узнать ее, если это была Амелия,  встретившая  свой  смертный  час  в
адской войне 1903 года!
   Я не сумел произнести ничего подобного. Точнее, я не хотел поверить тому,
что видел собственными глазами.  Но  мои  желания,  в  сущности,  ничего  не
меняли: будущее было реальным, и реальной была уготованная Амелии судьба.  В
июне 1903 года, 22 числа, ее поглотит огонь в саду сэра Уильяма.
   Девушка сжалась в моих объятиях, мне передавалась бьющая ее дрожь. Нет, я
не мог отдать ее на волю этого жестокого рока!
   Вот так, не отдавая себе отчета в неосмотрительности  своих  действии,  я
вознамерился перехитрить судьбу. Решение  мое  было  простым:  пусть  машина
времени забросит нас еще дальше в будущее, за черту этого чудовищного дня.
   6
   Мною словно овладело безумие. Я выпрямился так резко, что Амелия, которая
опиралась на мою руку, подняла  на  меня  удивленные  глаза.  А  над  нашими
головами мерцали быстротечные дни и ночи.
   Во мне  бушевал  пугающий  меня  самого  неистовый  поток  противоречивых
чувств, - очевидно, сказывалось влияние четвертого измерения,  но  допускаю,
что подсознание уже готовило меня к дальнейшим моим поступкам. Я сделал  шаг
вперед,  кое-как  пристроив  ногу  на  полу  машины  под  самым  седлом,  и,
придерживаясь за медный поручень, склонился к приборам.
   - Эдуард, что у вас на уме?
   Голос  у  Амелии  срывался,  и,  едва  успев  задать  вопрос,  она  снова
заплакала. Я не ответил - все мое внимание поглотили циферблаты, от  которых
меня отделяли теперь считанные дюймы. В неверном свете мелькающих  над  нами
дней я все-таки сумел убедиться, что машина мчится во времени назад. Мы  уже
вновь  достигли  1902  года,  и  прямо  на  моих  глазах  стрелка  на  шкале
перепрыгнула с августа на  июль.  Большой  рычаг,  расположенный  строго  по
центру приборной доски, стоял почти  вертикально,  а  прикрепленные  к  нему
никелевые стержни устремлялись вперед, в хрустальное сердце машины.
   Слегка  приподнявшись,  я  присел  на  краешек  седла.  Амелии   пришлось
отодвинуться, чтобы дать мне место.
   - Только не трогайте рычагов управления! - воскликнула она  и  нагнулась,
пытаясь, видимо, взять в толк, что я затеял.
   Я схватился обеими руками за велосипедный руль и  потянул  его  на  себя.
Насколько я понял, это не произвело на машину ни малейшего впечатления: июль
сменился июнем. Однако Амелию мой поступок встревожил не на шутку.
   - Эдуард, не вмешивайтесь! - крикнула она во весь голос.
   - Мы должны попасть еще дальше в будущее! - крикнул я в ответ  и  покачал
руль, как делает велосипедист, проверяя исправность управления.
   - Нет, нет! Машина обязательно должна вернуться к моменту старта!
   Невзирая  на  все  мои  усилия,  наше  обратное   движение   продолжалось
безостановочно. Амелия схватила меня за руки, силясь оторвать  их  от  руля.
Тут я заметил, что  над  каждым  циферблатом  есть  маленькая  металлическая
кнопочка, и коснулся одной из них. Оказалось,  что  кнопка  вращается,  и  я
понял, что именно таким образом машине задается  программа.  И  по-видимому,
именно так  можно  было  прервать  наше  движение  в  прошлое;  едва  Амелия
осознала, что я делаю, она утроила свои усилия,  чтобы  удержать  меня.  Она
попробовала дотянуться до моих пальцев, а когда это ей не удалось,  схватила
меня за волосы и рванула их на себя.
   Взвыв от боли, я отпрянул от приборов, потерял равновесие  и  покачнулся.
Каблук моего правого ботинка задел за один из никелевых стержней,  отходящих
от главного рычага, и в тот же миг машина безжалостно  завалилась  набок,  и
все вокруг накрыла непроглядная мгла.
   7
   Лаборатория  исчезла,  смена  дня  и  ночи  прекратилась.  Нас   окружала
совершеннейшая тьма и совершеннейшая тишина.
   Амелия ослабила свою отчаянную хватку, и мы оба застыли  в  благоговейном
трепете перед одолевшими  нас  стихиями.  Лишь  безудержное  головокружение,
которое теперь сочеталось с одуряющим покачиванием  из  стороны  в  сторону,
свидетельствовало о том, что наше путешествие во времени продолжается.
   Амелия придвинулась ко мне, обхватила меня руками  и  прижалась  лицом  к
моей шее.
   Машину качало все резче, и я слегка повернул руль, надеясь ее  выровнять.
Однако добился лишь того, что неприятности  умножились:  к  бортовой  качке,
которая усиливалась с каждой  секундой,  добавилась  еще  более  мучительная
килевая.
   - Я ничего не могу поделать, - признался я. - Просто не представляю себе,
что можно предпринять.
   - А что случилось?
   - Из-за вас я ударил по рычагу ногой. И что-то сломал...
   Тут мы оба сдавленно вскрикнули, потому что машина, как  нам  почудилось,
перевернулась вверх дном. На  нас  внезапно  обрушился  свет,  исходящий  из
какого-то  одного  ослепительного  источника.  Я  зажмурился  -   свет   был
непереносимо  ярким  -  и  попытался,  шевеля  рычагом,  хотя  бы   ослабить
тошнотворные ощущения. Беспорядочные качания машины приводили  к  тому,  что
источник света танцевал вокруг нас как безумный  и  на  приборы  то  и  дело
ложились непроницаемо черные тени.
   И сам рычаг вел себя не  так,  как  прежде.  Поломка  стержня  словно  бы
расшатала его, и стоило мне отпустить руль, как тот покосился сам собой, что
вызвало новые колебания и шатания.
   - Если бы найти этот сломанный стержень, -  подумал  я  вслух  и  опустил
свободную руку вниз: не удастся ли нашарить на полу какие-нибудь обломки.
   В то же мгновение машина  дала  такой  резкий  крен,  что  меня  едва  не
выбросило за борт. К счастью, Амелия не разомкнула объятий, и с ее помощью я
кое-как удержал равновесие.
   - Спокойнее, Эдуард, - произнесла она мягко, словно увещевая меня. - Пока
мы в машине, нам ничто не грозит. Четвертое измерение гарантирует нам полную
безопасность.
   - Но мы можем наехать на что-нибудь!
   - Ничуть не бывало. Для нас не существует препятствий, мы  их  просто  не
замечаем.
   - Но что все-таки произошло?
   Она объяснила:
   -  Никелевые  стержни  препятствуют  произвольному  смещению   машины   в
пространстве.  Перебив  один  из  них,  вы  позволили  машине  двигаться   в
пространственных измерениях, и теперь мы  стремительно  удаляемся  прочь  от
Ричмонда.
   Ее  слова  повергли  меня  в  ужас,  а   непрекращающееся   ни   на   миг
головокружение лишь подчеркивало  размах  тех  грозных  опасностей,  которые
поджидали нас впереди.
   - Куда же мы попадем? - спросил я. - Кто знает, в какие дали занесет  нас
машина...
   Амелия снова заговорила тем же увещевательным тоном:
   - Мы в безопасности, Эдуард. Пусть машина скачет  как  ей  угодно,  я  не
сомневаюсь, что отказали только рычаги управления. Нас по-прежнему  окружает
поле четвертого измерения, и двигатель  по-прежнему  работает  бесперебойно.
Правда, мы теперь перемещаемся в пространстве,  судя  по  всему,  пересекаем
многие сотни миль, но даже если очутимся за тысячу  миль  от  дома,  система
автоматического возврата благополучно доставит нас обратно в лабораторию.
   - За тысячу миль?.. - повторил  я,  ошеломленный  той  скоростью,  какую,
видимо, развивала машина.
   Амелия на мгновение сжала руки чуть сильнее.
   - Не думаю, чтобы нас в самом деле занесло так далеко. Похоже, что мы  на
всех парах несемся по кругу.
   Это,  пожалуй,  в  какой-то   мере   смахивало   на   истину,   поскольку
ослепительная  точка  света  не  прекращала  бешено  кружиться  вокруг  нас.
Заверения Амелии меня, естественно, подбодрили, но выматывающая  душу  качка
продолжалась, и чем скорее наше приключение подошло бы к концу, тем лучше. А
раз так, я решил сделать  еще  одну  попытку  найти  злополучный  поломанный
стержень.
   Я поделился с Амелией своим намерением, и она, подавшись немного  вперед,
взяла руль в свои руки. Ее помощь избавила меня от  необходимости  держаться
за рычаг; я наклонился и принялся ощупывать пол машины, втайне опасаясь,  не
вылетел ли стержень за борт в момент особенно сильного толчка. Шаря по  полу
в неверном свете, я вдруг наткнулся на ридикюль  Амелии  -  тот  стоял  себе
спокойненько там, где его поставили, на полу перед седлом. И секундой  позже
я нащупал искомое: деталька закатилась между ридикюлем и подножием  седла  и
застряла там.
   - Нашел! - провозгласил я, садясь  и  приподнимая  стерженек  так,  чтобы
Амелия тоже его увидела. - И вовсе он не сломан!
   - Тогда почему же он вывалился?
   Я присмотрелся внимательнее и обнаружил, что с  обоих  концов  стерженька
сделана винтовая нарезка, но крайние витки резьбы выделяются особым  блеском
- стержень просто вырвало из гнезда.  Я  обратил  внимание  Амелии  на  этот
дефект, и она сказала:
   - Теперь я вспоминаю, что сэр Уильям жаловался на мастеровых,  выточивших
какой-то из никелевых стержней не по чертежу. Вы сумеете  поставить  его  на
место?
   - Попытаюсь.
   Понадобилось, наверное, минут пять, чтобы при столь обманчивом  освещении
отыскать втулки с нарезными гнездами для стерженька, и еще  гораздо  больше,
чтобы привести рычаг в удобное положение и попробовать вставить стерженек  в
гнезда.
   - Он слишком короток! - воскликнул я в отчаянии. - Что я ни делаю, он все
равно слишком короток...
   - Но он крепится именно здесь, больше негде!
   В конце концов я догадался, что можно немного вывинтить втулки из  рычага
и до известной степени облегчить себе задачу.  Когда  мне  удалось  привести
стержень в соприкосновение с обеими втулками, я с величайшим терпением  стал
ввертывать его в гнезда (к счастью, сэр Уильям сделал резьбу разносторонней,
чтобы каждый оборот затягивал крепление в обеих втулках разом). И  стерженек
удержался, хоть и еле-еле: мне при всем  желании  не  удалось  ввинтить  его
больше чем на полвитка.
   Я устало выпрямился в седле, и руки  Амелии  вновь  обвили  меня.  Машина
времени все  еще  рыскала,  но  куда  тише,  чем  до  сих  пор,  а  кружение
ослепительного пятнышка света стало почти незаметным. В его резком сиянии мы
боялись пошевелиться; с  трудом  верилось,  что  нам  действительно  удалось
избавиться от невыносимой качки. Прямо передо мной вращалось  во  всю  прыть
маховое колесо, однако регулярная смена дня и ночи почему-то прекратилась.
   - Вот теперь мы, по-моему, в  безопасности,  -  заявил  я,  впрочем,  без
особой уверенности.
   - Мы, должно быть, скоро остановимся. Когда машина застопорит, ни один из
нас не вправе двинуться с места. Три минуты - и  машина  ляжет  на  обратный
курс.
   - И доставит нас обратно в лабораторию? - осведомился я.
   Амелия поколебалась, прежде чем ответить, но все же произнесла:
   - Да, разумеется.
   Я понял, что она уверена в этом не больше меня.  Ни  с  того  ни  с  сего
машина времени опять круто накренилась, и у нас обоих перехватило дыхание. Я
заметил, что маховое колесо замерло... услышал, как вокруг свистит воздух...
почувствовал, как нас внезапно обдало холодом. До меня дошло, что мы  больше
не защищены четвертым измерением, что  мы  падаем  куда-то,  и  я  в  полном
отчаянии вновь схватился за рычаг...
   - Эдуард!.. - вскричала Амелия у меня над ухом. И это было последнее, что
я услышал. Последовал страшный удар. Машина остановилась, и Амелию вместе со
мной выбросило за борт, во тьму.
   8
   Я лежал в полной темноте, покрытый - мне казалось,  с  головы  до  ног  -
чем-то кожистым и сырым. Попытался подняться, но ничего не  добился,  только
без толку подергал ногами и  руками  и  провалился  в  трясину  еще  глубже.
Какая-то пленка опустилась мне на  лицо,  и  я  отчаянно  скинул  ее,  боясь
задохнуться. И неожиданно закашлялся: мне не хватало воздуха, я всасывал его
в легкие из последних сил. Как утопающий,  я  инстинктивно  рванулся  вверх,
опасаясь, что иначе умру от удушья. Не попадалось ничего, за что можно  было
бы ухватиться, одна лишь  мягкая,  скользкая,  влажная  масса.  Словно  меня
кинули головой вниз в огромную банку с водорослями.
   Я падал, я понимал, что падаю, - и больше не сопротивлялся. Я  совершенно
отчаялся и, наверное, утонул бы в этой пропитанной влагой листве: куда бы  я
ни повернул голову, лицо покрывала та же омерзительная тина. Я ощущал во рту
ее вкус - пресный, водянистый, с налетом железа.
   Но тут неподалеку послышался вздох, и я закричал:
   - Амелия!..
   Голос  мой  про