го
буквально  на  каждом  шагу.  Но  нас  никто  не  остановил,  и  вскоре  мы,
прокравшись под задранными к небу платформами башен, уже шагали по туннелю в
направлении пушек. Признаюсь, я сильно  сомневался  в  благоприятном  исходе
нашего предприятия; меня очень тревожил предстоящий  придирчивый  осмотр  со
стороны чудовищ, охраняющих подступы к  цехам  и  арсеналу.  Терзающее  меня
беспокойство усилилось, когда три-четыре минуты спустя из  города  донеслись
новые взрывы и я разглядел до десятка боевых машин,  которые  промчались  по
улицам с включенными тепловыми генераторами, изрыгающими пламя.
   - Как ты думаешь, - обратился я к Амелии, - дознались  чудовища  о  нашей
роли в мятеже? Неспроста твоя юная подруга явно не хотела оставаться с нами.
   - У нее не было формы.
   - И то правда, - согласился я, хотя  чувствовал  себя  по-прежнему  не  в
своей тарелке.
   Мало-помалу мы очутились у входа в зону, примыкающую к пушкам;  над  нами
мрачными громадами нависли гигантские цеха. В самый последний момент,  когда
до сторожевых будок, где засели  чудовища,  оставалось  буквально  несколько
шагов, мы увидели  одного  из  двух  молодых  марсиан,  сопровождавших  меня
накануне. Разумеется, мы направились прямо  к  нему.  У  края  дороги  стоял
пустой многоногий экипаж, и марсианин обогнул металлическую тушу сзади, а мы
последовали за ним. Едва скрывшись из поля  зрения  чудовищ,  он  разразился
каскадом присвистываний и объясняющих жестов.
   - О чем это он? - спросил я у Амелии.
   - Не имею ни малейшего представления.
   Мы подождали, пока марсианин закончил свои монолог и  уставился  на  нас,
словно ожидая ответа. Немного помолчав,  он  собрался  было  повторять  свою
тираду, когда Амелия догадалась показать на снежные пушки.
   - Можно нам туда? - спросила она, основываясь, как  я  думаю,  на  вполне
логичной посылке: раз он обращается к нам на своем языке,  то  и  мы  вправе
обратиться к нему на своем, тем более что Амелия помогла ему уразуметь смысл
вопроса движением руки.
   Однако его ответа мы так и не поняли.
   - Думаешь, он сказал "да"? - спросил я.
   - Есть только  один  способ  установить  это.  Амелия  подняла  ладонь  в
прощальном салюте и двинулась к сторожевым постам. Я последовал  за  ней,  и
мы, не сговариваясь, оглянулись в надежде  проверить,  не  вызовет  ли  наше
намерение отрицательной реакции  с  его  стороны.  Он,  казалось,  не  делал
попыток удержать нас, напротив, сам поднял руку, и  мы  решились  продолжать
путь.
   Теперь нами владела одна мысль - покончить с неопределенностью как  можно
скорее, и мы  проскочили  мимо  стеклянных  экранов,  за  которыми  укрылись
чудовища, едва ли не раньше, чем отдали себе в этом отчет.  Но...  еще  один
шаг, второй, третий - и нас нагнал хриплый окрик из  будки,  от  которого  в
наших жилах застыла кровь. Нас разоблачили!.. Мы обмерли, потом я понял, что
меня колотит дрожь. Амелия побледнела как полотно.
   Окрик повторился, прозвучал в третий раз.
   - Эдуард... не оборачивайся, надо идти вперед!
   - Но нас остановили! - выдохнул я.
   - Мы не знаем, за что. Надо идти дальше - другой возможности у нас нет...
   И, с замиранием ожидая, что нас о  лучшем  случае  вновь  окликнут,  а  в
худшем разрежут на куски тепловым лучом, мы  поспешили  в  глубь  охраняемой
зоны, к пушкам.
   Но, о чудо, - нового окрика не последовало.
   6
   Мы почти бежали - до цели было рукой подать. Пересекли шеренги  снарядов,
замерших в ожидании, и устремились по прямой к  казенной  части  исполинской
пушки. Амелия, впервые попавшая в эту зону, едва верила собственным глазам.
   - Их так много! - прошептала она, с трудом переводя дыхание: ведь  бежать
приходилось вверх по склону.
   - Да, нашествие подготовлено с размахом, - отозвался я. -  Мы  просто  не
вправе позволить чудовищам высадиться на Землю!..
   Накануне, когда я проходил здесь, чудовища ограничили свои заботы цехами,
где производилась сборка машин, а этот склад блистающих  снарядов  никто  не
охранял. Сегодня же все  примыкающее  к  пушкам  пространство  кишмя  кишело
чудовищами и их экипажами. Но нам по-прежнему никто не препятствовал. Вокруг
не было ни одного человеческого существа. Впрочем, нас уверяли, что  к  тому
моменту, когда мы  доберемся  до  снаряда,  наши  друзья  будут  наготове  у
приборов, управляющих запуском. Я всей душой надеялся,  что  весть  о  нашем
прибытии своевременно  передана  по  назначению:  мне  отнюдь  не  улыбалась
перспектива слишком долгого ожидания взаперти, в чреве снаряда.
   Трап был на том же месте, что и вчера, и я  повел  Амелию  по  ступенькам
вверх туда, где чернел проход внутрь ствола. Мы так спешили, что, когда одно
из чудовищ, ползавших у основания трапа, обрушило на нас лавину  скрежещущих
фраз, мы просто не удостоили  его  вниманием.  Наша  цель  была  теперь  так
близка, а вероятность возвращения на Землю так реальна,  что  мы,  казалось,
смели бы с дороги любые препятствия.
   Я хотел посторониться, чтобы пропустить Амелию вперед, но она справедливо
возразила: лучше, чтобы я шел первым. Я выполнил ее волю и нырнул в  темный,
насквозь промерзший лаз, прочь от бледного света марсианской пустыни.
   Люк самого снаряда оставался распахнутым, и на сей раз Амелия согласилась
возглавить  шествие.  Она  проследовала  под  уклон  в  глубь  кабины,  а  я
задержался у люка, закрывая замки, как меня учили. В эти секунды,  когда  мы
успешно проникли  внутрь,  отмежевавшись  от  шумов  и  загадок  марсианской
цивилизации, я вдруг почувствовал удивительное спокойствие и  уверенность  в
себе.
   Просторные  помещения  снаряда,  тихие,  тускло  освещенные,   совершенно
пустые,  представляли  собой  еще  один  мир,  отличный  от  города  с   его
обездоленным населением; этот корабль, создание самого безжалостного  разума
Вселенной, обещал нам кров и спасение. Да, он мог бы  стать  провозвестником
кошмарного нашествия инопланетян; ныне, попав в наше с Амелией распоряжение,
он сулил нашему родному миру избавление от грозящей ему беды. Его можно было
рассматривать как военный трофей, хотя о самой готовящейся войне люди  Земли
пока и не подозревали.
   Я вновь проверил люк, желая удостовериться, что  все  в  полном  порядке,
потом привлек Амелию к себе и легонько поцеловал.
   - Снаряд невообразимо велик, Эдуард, - сказала  она.  -  Ты  уверен,  что
справишься?
   - Предоставь это мне.
   Самое замечательное, что моя самоуверенность была непритворной. Однажды я
уже решился на отчаянный поступок, пытаясь обмануть злой рок,  и  вот  опять
наше будущее оказалось в моих руках. Бесконечно многое  зависело  сейчас  от
моей  ловкости  и  сноровки,  от  моей  решимости;  на  мои  плечи  ложилась
ответственность  за  судьбу  родной  планеты.  Я  не  мог,  не  имел   права
просчитаться!
   Помогая  Амелии  подняться  по  наклонному  полу  кабины,  я  показал  ей
противоперегрузочные камеры, которые должны были поддерживать и защищать нас
во время запуска. По моему мнению, следовало забраться в них не  откладывая:
кто взялся бы предсказать, когда нашим "друзьям" за бортом взбредет в голову
произвести выстрел? Обстоятельства  настолько  осложнились,  что  влиять  на
развитие событий стало не в нашей власти.
   Амелия влезла в кокон, и удивительная ткань на моих глазах окутала ее  со
всех сторон.
   - Дышать можешь? - спросил я.
   - Могу. - Голос был приглушен, но вполне различим. - А как  выкарабкаться
отсюда? Мне кажется, будто меня спеленали по рукам и ногам.
   - Надо просто сделать шаг вперед, -  ответил  и.  -  Ткань  не  оказывает
сопротивления, пока снаряд не начал разгон.
   Сквозь прозрачный кокон я увидел, как Амелия выдавила из  себя  улыбку  в
знак  того,  что  все  поняла,  и  я  отошел  к  своей  собственной  камере.
Проскользнув мимо панели управления, расположенной так, чтобы я с  легкостью
мог до нее дотянуться, я ощутил, как мягкая  ткань  смыкается  вокруг  моего
тела. Когда она стиснула торс, руки и ноги, я позволил себе  расслабиться  и
стал ждать запуска.
   Прошло довольно долгое время. Делать было совершенно нечего -  оставалось
лишь обмениваться взглядами через разделяющий нас промежуток,  наблюдать  за
Амелией и посылать ей ободряющие улыбки. Мы могли бы  и  переговариваться  -
голос был различим, но это требовало значительных усилий.
   Первый намек на вибрацию, когда мы наконец дождались его, оказался  столь
скоротечным, что я приписал его игре воображения, однако  спустя  пять-шесть
секунд он повторился. Затем мы почувствовали резкий толчок, и  ткань  начала
расправлять складки, все туже и туже охватывая тело.
   - Мы движемся, Амелия! - воскликнул я, честно  сказать,  без  надобности:
ошибиться в том, что происходит, было невозможно.
   За  первым  толчком  последовали  другие,  нарастающей  силы,  но  вскоре
движение стало плавным, а ускорение постоянным. Ткань кокона  сжимала  тело,
словно исполинская рука, и все-таки скорость наваливалась на  меня  ощутимым
давлением, гораздо большим, чем испытанное при полете на обычном снаряде. Да
и  продолжительность  разгона  здесь  увеличилась  во  много  раз,  по  всей
вероятности, из-за неоглядной протяженности ствола. Все громче слышался шум,
совершенно необычный по  своему  характеру,  -  свист  и  рев  колоссального
снаряда, прокладывающего себе путь сквозь ледяную трубу.
   Когда ускорение достигло такой сокрушающей силы,  что  я  просто  не  мог
выносить его дольше, даже в щадящих объятиях защитной камеры, я заметил, что
Амелия закрыла глаза и, кажется, потеряла сознание. Я громко позвал  ее,  но
грохот запуска не оставлял ни малейшей  надежды,  что  она  расслышит  меня.
Давление и шум возросли до невыносимых пределов, мозг будто поплыл  куда-то,
глаза застлала тьма. И как только я окончательно перестал видеть, а рев стал
восприниматься как монотонное жужжание где-то вдали,  сжимавшие  меня  тиски
вдруг исчезли.
   Складки ткани обмякли, и я  не  вышел  -  вывалился  из  кокона.  Амелия,
освобожденная  одновременно   со   мной,   распласталась   без   чувств   на
металлическом полу. Склонившись над ней, я слегка потрепал  ее  по  щекам...
Понадобился еще какой-то срок, чтобы я, наконец осознал очевидное: снаряд  и
нас вместе с ним вышвырнуло в бездны космического пространства.
   Глава XVII
   Долгий путь домой
   1
   Так началось путешествие,  которое,  по  моим  оптимистическим  расчетам,
должно было продлиться день-другой, а в действительности  заняло,  насколько
мы могли судить, около шестидесяти дней. Это составило  два  долгих  месяца;
временами впечатления были захватывающими, временами  вселяли  ужас,  но  по
большей части наш полет отличало выматывающее душу однообразие.
   И потому я не стану  затягивать  свое  повествование  рассказом  о  нашей
повседневной жизни на борту, а отмечу  лишь  те  происшествия,  которые  нас
более всего увлекли, более всего запомнились.
   Оглядываясь  назад,  я  вспоминаю  наш  полет  со  смешанными  чувствами.
Конечно, никто не рискнул бы назвать его приятным ни в каком отношении, но и
у него обнаруживались свои притягательные стороны.
   Начать  с  того,  что  мы  с  Амелией  остались  вдвоем   в   обстановке,
обеспечивающей уединение,  близкое  общение  и  относительную  безопасность,
пусть даже эта обстановка и была самой что  ни  на  есть  необычной.  Считаю
неуместным описывать здесь то, что происходило между  нами,  -  даже  в  эти
нескромные новые времена не могу и не хочу нарушить  обязательства,  которые
мы приняли на себя, - скажу лишь, что постепенно мы узнали  друг  друга  так
полно, как раньше не могли себе и представить.
   Продолжительность путешествия оказала  благотворное  влияние  и  на  наши
взгляды. Без всякого преувеличения, пребывание на Марсе наложило на нас свою
печать; даже я, вовлеченный в дела марсиан несравненно меньше Амелии, ощущал
уколы совести, пока снаряд уносил нас все  дальше  от  раздираемого  мятежом
города. Но по мере того, как дни шли за днями и Земля становилась все ближе,
уколы эти слабели. И хотя нас по-прежнему окружали марсианские изделия, хотя
мы питались марсианской пищей и дышали марсианским воздухом, к нам вернулось
чувство единой цели. Вторжение, задуманное  чудовищами,  представляло  собой
слишком реальную угрозу; если мы не сумеем ее отвратить, то  потеряем  право
называться людьми.
   Однако мой рассказ о нашем фантастическом путешествии сквозь  космическую
пустоту опять  обгоняет  естественный  ход  событий.  Я  уже  упоминал,  что
отдельные эпизоды полета были  захватывающе  интересны,  а  другие  нагоняли
страх. Одно из первых неизгладимых впечатлений  поджидало  нас  сразу  после
того, как мы высвободились из противоперегрузочных камер и  снаряд  оказался
всецело в нашем распоряжении.
   2
   Когда  мне  удалось   вывести   Амелию   из   обморочного   состояния   и
удостовериться, что трудные минуты  запуска  не  причинили  ни  ей,  ни  мне
серьезного вреда,  я  первым  делом  бросился  к  пульту  управления,  чтобы
увидеть, куда мы летим. Мощь выстрела была такова, что я  всерьез  опасался,
не врежемся ли мы в земную твердь буквально в следующую минуту!
   Вспомнив,  чему  меня  учили  мои  провожатые,  и  повернув  выключатель,
ведающий освещением главной панели, я, к своему разочарованию, не увидел  на
ней ничего, кроме нескольких бледных пятнышек света. Позже я сообразил,  что
это звезды. А тогда я возился с  ручками  и  кнопками  в  течение  двух-трех
минут, но добился лишь того, что  слегка  увеличил  яркость  изображения,  и
переключил  свое  внимание  на  один  из  меньших  экранов  -  тот,  который
воспроизводил вид за кормой.
   Здесь изображение было яснее; по экрану плыли картины  мира,  который  мы
только что покинули. И оказалось, что Марс еще совсем недалеко: он  заполнял
весь экран калейдоскопом света и тени,  желтых,  красных  и  бурых  точек  и
полос.  Когда  мои  глаза  приспособились  к  масштабам  зрелища,  я   вдруг
обнаружил, что узнаю отдельные черты марсианского пейзажа,  и  прежде  всего
самую выдающуюся из них - исполинский  вулкан,  торчащий  на  теле  пустыни,
словно злокачественный нарыв. А  над  вершиной  вулкана  клубилось  огромное
белое облако; сперва я принял его за извержение и  только  потом  догадался,
что это всего-навсего водяные пары, вышвырнувшие нас из  пушечного  жерла  в
космос.
   Покинутый нами город увидеть не удалось - он лежал, наверное, как раз под
белым облаком, - да и вообще, если говорить откровенно,  узнал  я  с  полной
определенностью не так  уж  много.  Отчетливо  различались  каналы  или,  по
крайней мере, полосы красной растительности, прижившейся вдоль каналов.
   Я не отрываясь разглядывал эту картину, постепенно  отдавая  себе  отчет,
что, невзирая на сказочную мощь снежной пушки, мы улетели совсем недалеко  и
набрали не такую уж большую скорость. А  если  еще  точнее,  то  единственно
заметным для  нас  движением  было  движение  самого  изображения,  медленно
вращающегося на экране.
   От созерцания панелей меня оторвала Амелия, которая крикнула:
   - Эдуард, не хочешь ли перекусить?
   Я отвернулся от пульта со словами:
   - Да, охотно, я проголо...
   Фраза так и осталась неоконченной: Амелии нигде не было видно.
   - Я здесь, внизу, Эдуард.
   Я посмотрел вниз, на изогнутый пол кабины, но, разумеется, никакой Амелии
там не обнаружил. Потом я услышал ее смех и поднял  глаза  на  звук.  Амелия
стояла... вниз головой на потолке!
   - Что ты там делаешь? - воскликнул я,  совершенно  обескураженный.  -  Ты
свалишься и расшибешься!
   - Глупости! Я в полной безопасности. Слезай ко мне, сам убедишься.
   В доказательство своей правоты она легонько подпрыгнула... и  опустилась,
не потеряв равновесия, обратно на потолок.
   - Как я могу слезть к тебе, если ты находишься надо мной? - тупо  спросил
я.
   - Не я над тобой, а ты надо мной, - возразила она. И,  окончательно  сбив
меня с толку, зашагала по потолку, затем вниз по изгибу  стены  -  и  вскоре
очутилась подле меня. - Пошли вместе, я покажу тебе, как это делается.
   Она взяла меня за руку, и мне оставалось лишь следовать за ней. Сначала я
ступал с предельной осторожностью, напрягая мышцы, чтобы  не  упасть,  но  -
странное дело - наклон пола  не  увеличивался,  а  когда  немного  погодя  я
оглянулся на пульт управления, то к величайшему своему удивлению увидел, что
он теперь свисает со стены. А мы продолжали идти  и  вскоре  пришли  к  тому
месту, где хранились запасы пищи и откуда Амелия  окликнула  меня  в  первый
раз. Я поискал глазами пульт - сейчас он, если зрение  меня  не  обманывало,
находился на потолке над нашими головами.
   За время нашего путешествия  мы  постепенно  привыкли  к  этому  эффекту,
возникающему благодаря вращению снаряда вокруг своей  оси,  но  в  тот  день
ощущение было для нас внове. Мы уже настолько  приноровились  к  малой  силе
тяжести на Марсе, что и  в  снаряде  восприняли  ее  как  нечто  само  собою
разумеющееся; между тем снаряд для того и раскрутили вокруг  оси,  чтобы  ее
имитировать. (В дальнейшем я доискался,  как  увеличить  скорость  вращения,
чтобы подготовить организм к более сильному притяжению Земли.)
   Прошло несколько дней, прежде чем "хождение по стенам" утратило  для  нас
новизну. Да и форма кабины управления  была  чревата  занятными  сюрпризами.
Достаточно было передвинуться по изогнутому полу (или потолку) в направлении
носа снаряда, чтобы тем самым приблизиться к оси вращения  и  почувствовать,
как сила тяжести уменьшается. Мы с Амелией  нередко  развлекались  тем,  что
использовали эту странность для своеобразной гимнастики: подойдя к самой оси
нашей кабины и  оттолкнувшись,  можно  было  проплыть  по  воздуху  изрядное
количество ярдов, прежде чем мягко опустишься на пол.
   В общем-то, первые два часа после запуска выдались довольно спокойными, и
мы отведали марсианской пищи, пребывая в блаженном неведении о том, что  нас
ждет.
   3
   Когда я вернулся к пульту, то сразу же заметил,  что  на  экране  заднего
вида  показался  горизонт  Марса.  Для  меня   это   стало   первым   прямым
доказательством того,  что  планета  удаляется  от  нас...  точнее,  что  мы
удаляемся от планеты. Обращенная вперед  панель  по-прежнему  воспроизводила
лишь тусклую россыпь звезд. Я,  конечно  же,  ожидал,  что  впереди  вот-вот
появятся  очертания  нашего  родного   мира.   Правда,   наставники-марсиане
предупреждали меня, что хотя выстрел и направит снаряд к Земле, но увижу  ее
я отнюдь не сразу, так что на этот счет можно было пока  не  тревожиться.  И
тем не менее не странно ли, что  Земля  совсем  не  появляется  на  переднем
экране, не лежит у нас прямо по курсу?
   Поскольку на борту не существовало ни дня ни  ночи,  я  решил  установить
собственное корабельное время и вытащил из кармана часы, которые, к счастью,
все еще шли. Насколько я мог судить, снежная пушка выстрелила в самый разгар
марсианского дня, и с тех пор мы летели примерно два часа. Соответственно  я
поставил свои часы на два часа пополудни, и  с  этого  мгновения  они  стали
корабельным хронометром.
   Затем,  убедившись,  что  Амелия  занялась   ревизией   продовольственных
запасов, я решил обследовать остальные отсеки снаряда. Тут-то мне и пришлось
совершить открытие, что мы на борту не одни...
   Я двигался по коридору, прорезающему  корпус  во  всю  его  длину,  когда
наткнулся на люк, ведущий в отсек для перевозки рабов.  Я  было  совсем  уже
собрался пройти мимо - и вдруг буквально окаменел  от  ужаса.  Люк  оказался
запечатанным! Его грубо заварили по окружности, чтобы дверь  не  открывалась
ни изнутри, ни снаружи. Я прижался к ней ухом, прислушался  -  и  не  уловил
ровным счетом ничего; если внутри и сидел кто-то, то он или  они  не  выдали
себя ни малейшим шумом. Чуть  позже  я,  правда,  услышал  легчайший  шорох,
чье-то шевеление, но это могла  оказаться  Амелия,  перебирающая  припасы  в