я никогда не буду склонен допускать".
   Я: "Значит, нам остается считать, что "Феникс" ошибся?"
   От диспута мой напарник решил уклониться: "Главное, Сиб, мы  проверили:
путь к отступлению есть. Предлагаю вернуться на эколат-четыре, занять  там
исходную  позицию  и,  не  обращая  внимания  на   мимосуточные   закидоны
огнеупорного петуха, провести в атриях "днища" задуманный эксперимент".
   Так мы и поступили. Зависнув под "днищем" эколата-четыре (в том  месте,
откуда началась вся эта временная катавасия), я опять проверил календарную
стабильность  "Феникса".  Хронометрические  блоки   несгораемого   упрямца
по-прежнему указывали на послезавтра...
   Миран не удержался от комментария:  "Ничего  не  изменилось,  Сиб.  Наш
пернатый дезинформатор непонятно настойчив..."
   Я: "Тогда, наверное, дело не в нем".
   Он: "Да, придется списать все на счет волшебных свойств эколата. Что ж,
спасибо дырявому золотому дредноуту - побывали в своем послезавтра".
   Я: "В чужом, Мир, в чужом. В своем послезавтра мы должны  быть  уже  на
Новастре, а не болтаться  под  "днищем"  этой  громоздкой  штуковины.  Тут
что-то не то..."
   Он: "Выходит, здесь мы - двойники самих себя?.."
   Я: "Выходит, так".
   Он: "Сиб, ты чувствуешь себя двойником?"
   Я: "Нисколько. А ты?"
   Он: "Ни в малейшей степени".
   Я: "Значит, мы с тобой хорошие копии самих себя, Мир".
   Он: "Какая яркая мысль!"
   Я: "Не до шуток. Если мы не копии самих  себя,  то  это  означает,  что
шесть часов назад фазереты наши ушли к Новастре без нас".
   Он: "Не смертельно.  Хотя  и  достаточно  неприятно...  Давай  подведем
кое-какие  итоги.  Эколаты  первый,  второй  и  третий  -  устройства  для
пространственно-топологических  переходов.   Эколат-четыре,   по-видимому,
сложнее своих собратьев. Потому что, помимо всех прочих  дел,  ведет  себя
еще и как машина времени".
   Я: "А кто сказал, что остальные ведут себя иначе?"
   Он: "Ты прав... на предыдущих эколатах у нас просто не возникало причин
интересоваться временем".
   Я: "Вот именно, Мир! Но было ли вообще несколько  эколатов?  Что,  если
это все - один и тот же эколат, только в разное время?.."
   Он: "Мне нравится твоя  догадка.  Не  могу  найти  никаких  возражений.
Один-единственный эколат в разное время и в самом деле может обретаться  в
разных местах. При условии,  естественно,  что  он  достаточно  мобилен...
Итак, вопрос о количестве эколатов  в  системе  Пянжа  решен  сравнительно
легко".
   Я: "Решать проблему существования наших двойников будет труднее".
   Он: "Наши двойники - свои парни, и уж как-нибудь  мы  с  ними  поладим.
Поехали? Обнуленное время не ждет".
   Я: "Надеешься успеть к вчерашнему отходу люверов?"
   Он: "Не язви под руку, я суеверный".
   Синапсии челноков помогли нам определить геометрический  центр  "днища"
золотого колосса. Мы выбрали экспериментальный атрий ("пуп  эколата",  как
пошутил  Миран)  и  зависли  под  четко  обрисованной  квадратом   мрачной
"вакуумной трубой". Миран минуту  не  трогался  с  места.  Я  понимал  его
состояние - меня самого грызла тревога. Чего можно ожидать от переходов  в
"палубных" атриях "сегодняшнего" эколата, мы уже  приблизительно  знали  и
старались  лишь  соблюдать  осторожность.  Зато  теперь,  столкнувшись   с
проблемой  временных   фокусов,   испытывали   серьезный   психологический
дискомфорт. Куда, в  какое  время  и  в  какой  мир  забросит  нас  эколат
"послезавтрашний"?.. Переть напролом очертя голову, признаться,  не  очень
хотелось.  Напротив,  перед  величием  грандиозной  тайны   уже   хотелось
некоторой постепенности. Но отступать было стыдно и поздно, и мы, храбрясь
друг перед другом, направили челноки в золотые ворота..."
   "Самое "узкое" место парной разведки", - подумал Кир-Кор.
   К счастью, пространство, где  финишировали  челноки  разведчиков  после
перехода сквозь "пуп" прямоугольного левиафана, было свободно  от  опасных
неприятностей  наподобие  испепеляющего  плазменного   жара.   Кир-Кор   с
облегчением расслабил мышцы, перевел  дыхание.  На  первый  взгляд  ничего
существенного при переходе не  произошло,  если  не  считать  существенным
резкую смену характера освещения планарной поверхности.  Освещение  сильно
потускнело - как будто день здесь внезапно сменила светлая лунная ночь. Во
всем пространственном  объеме,  как  бы  зажатом  между  распростертой  на
километры и километры золотой крышей вверху и неоглядной  равниной  внизу,
не было заметно оранжевых, красных или бордовых отсветов местного  солнца.
Никаких признаков существования Пянжа... "Планар? Не Планар?..  -  подумал
Кир-Кор. - А если Планар - то не с обратной ли своей стороны?.."
   Равнина, озаренная боковым серебристо-белым  светом,  напоминала  шкуру
нерпы: белесые, белые, серые пятна...
   Ни единого пятна теплого цветового тона. Все цветовые оттенки ландшафта
по сторонам и внизу - холодные, пасмурно-зимние. Даже золото  над  головой
было с зеленоватым отливом.
   По мере того как снижались, падая почти отвесно, "Эспуар"  и  "Марина",
детали ландшафта проступали отчетливее, окоем расширялся.  И  вдруг  из-за
далекой окраины тяжело нависшего над этим  миром  колосса  вышла  большая,
белая, яркая, как лампион в увеселительном парке, луна. В ее сиянии  четче
обозначилась - засеребрилась, замерцала блестками -  некая  полупрозрачная
вертикаль... Сут Мирана увеличил скорость и,  накренясь  в  лихом  вираже,
взял  направление  к  мерцающему  призраку.  Сибур  -  следом.  Траектория
снижения челноков стала более пологой. Курс - к подножию вертикали, в  тот
район, где она торчала из "шкуры нерпы"  на  плоской  равнине  хрустальным
копьем. Правее "копья" - сабельно-тонкие серпы  двух  месяцев  в  стадиях,
близких к фазе потаенного новолуния.
   Разведчики перешли на горизонтальный бреющий полет -  внизу  быстро,  с
частым чередованием, мелькали светло-серые и темные пятна, белые и  черные
полосы. Прямая,  как  столб,  стеклянисто-серебристая  вертикаль  ближе  и
ближе... Наконец сближение позволило ясно различить в основании  вертикали
синевато-черное жерло. И как-то сразу глаза обнаружили, что столб  этот  -
вовсе не столб... уж скорее - фонтан со струей  исполинского  поперечника:
мощный  поток  полупрозрачных  вод  фонтана  с  величавой  медлительностью
увлекал в зенитную высь какие-то хорошо отражающие  сияние  луны  обломки,
издали похожие на глыбы льда.
   Только теперь Кир-Кор узнал Мировое Дерево  из  своего  микросекундного
видения возле Гондора. Вот оно что!..
   Посадка. Сначала выскользнул из  обитали  сута  Миран.  Глянул  в  небо
(прямо над  головой  местное  небо  делилось  краем  эколата  на  звездную
половину и на дырчато-золотистую). Миран потоптался на пятачке, осматривая
залитую лунным светом и  частично  заснеженную  окрестность.  Сделал  знак
напарнику, чтобы  тот  пока  не  высовывался,  а  себе  позволил  короткую
гимнастическую пробежку в направлении окруженного ледяными торосами жерла.
   Через пять секунд спортивный пыл бегуна, конечно, иссяк.  Первопроходец
остановился поодаль и, уперев сверкнувшие руки в зеркально-блещущие  бока,
застыл,  обращенный  лицом  к  Великому  Хрустальному  Фонтану  -  наглый,
самоуверенный муравей на  подступах  к  месту  загадочных  действий  очень
странного гейзероподобного катаклизма. Исполинское жерло  заслоняла  стена
протяженного  вала  торосов,  оттуда,  из-за  этой  стены,  начинало  свое
вознесение к зениту разделенного неба нечто вроде сверхструи  супергейзера
диаметром поперечного сечения едва ли не в полкилометра.
   По всему объему сверхструй супергейзера искрилась в ярком  свете  луны,
играла нежным многоцветьем радуг серебристая  взвесь  -  то  ли  кварцевая
пыль, то ли просто снежно-ледяная пудра. И жутко было смотреть, как в этом
объеме невесомо всплывали  над  зубцами  торосов  группами  и  в  одиночку
огромные обындевелые глыбы и в  сопровождении  свит  из  меньших  обломков
отправлялись в зенитный путь,  поворачиваясь  или  кувыркаясь  на  ходу  с
грацией многотонных гиппопотамов... Случалось, глыбы соприкасались друг  с
другом, и тогда в точках их столкновения снеговой наст на поверхности глыб
не выдерживал, рассыпался - и обнажалась черная плоть обыкновенной скалы.
   Значит, не лед?.. Но издали, на большой высоте, озаренные лунным светом
куски обындевелых  утесов  выглядели  изящно  -  кристаллами  благородного
хрусталя.
   Нескончаемый поток псевдохрустального материала неспешно струился  мимо
эколата - вдоль боковой его грани - и дальше, и выше... и  где-то  там,  в
апогее  подъема,  непонятная  сила  растаскивала  каменный  прах  по  всем
направлениям небосвода, и стылый блеск этой массы промороженных  светляков
перемешивался и сливался с живым лучистым сиянием звезд...
   "Последние звенья  снабженческой  цепочки  для  формирования  Каменного
Пояса вокруг Планара?" - предположил Кир-Кор, вспомнив, как  раскалываются
и рушатся в пыльную утробу Гондора утесы торцевой стены.
   Голос Сибура:
   "После неоднократных попыток хотя бы  только  посмотреть  на  оборотную
сторону планарного блина мы не смели и думать, что вскоре нам  удастся  ее
посетить. И вот неожиданно повезло. Мы встретили свою удачу с восторженным
энтузиазмом - сомнений в том, что наши ноги стоят на "днище"  Планара,  не
было никаких. Еще бы, ведь все замечательно сходится!  Во-первых,  равнина
здесь такая же плоская, с совершенно таким  же  рельефом,  что  и  равнина
дневной стороны. Конечно, тут холоднее, но так и  должно  быть,  поскольку
Пянж сюда не заглядывает. Поэтому, во-вторых, обратная сторона должна быть
царством бесконечной ледяной ночи. Вот  она,  ледяная  ночь,  перед  нами,
глядит  нам  в  глаза  огромным   лунным   зрачком.   Есть   и   косвенное
свидетельство: габариты производимых  Гондором  скальных  обломков  вполне
соответствуют размерам глыб, поставляемых в Каменный Пояс  таким  странным
способом - антигравитацией через зенитно-зонтичную  сверхкатапульту...  Но
когда головокружение от успеха прошло и к нам вернулась способность трезво
оценивать  факты,  восторженный  туман  несколько  поредел.   Обнаружились
труднообъяснимые несоответствия.  Сила  тяжести,  к  примеру,  здесь  была
ощутимее, чем на дневной стороне.  Химический  и  минералогический  состав
"ночного" грунта существенно отличался от состава "дневного", исчезла  тут
и отмеченная еще отцом металлометрическая аномалия - повышенное содержание
осмия. Одно из главных несоответствий  сияло  в  небе.  Луна,  которую  мы
назвали Фетидой, светила белым отраженным светом, а такой  свет,  понятно,
не мог иметь отношения к оранжевому Пянжу...
   Осознание того, что мы находимся не в окрестностях Пянжа, побудило меня
заставить синапсию сута показать мне звездное небо с  полным  изъятием  из
обзорной картины блеска лун  и  подвижных  светляков-астероидов.  Световые
помехи были устранены одна за другой, и,  когда  осталось  лишь  излучение
звезд, я воочию смог убедиться, что видные отсюда созвездия не  похожи  на
Жезл, Ласточкин Хвост  или  Крюк.  Уж  скорее  рисунки  здешних  созвездий
напоминали Диадему, Сердце, Чашу, Молот... Во всяком случае, на  свободной
от эколата половине здешнего неба я не нашел ни одной из уже знакомых  мне
звездных "визитных карточек" планарного тыла, который за Каменным Поясом.
   Нас занесло не только в  трижды  чужое  время,  но  и  в  дважды  чужое
пространство.  Космический  запредел...  Мысль  о  том,  что  люверы  наши
остались  где-то  за  горами  времени  и  океанами  пространств,  начинала
действовать мне на нервы, и чтобы не думать об  этом,  я  покинул  обиталь
сута. Подошел к напарнику, постоял рядом, разглядывая величественный ствол
сверхкатапульты антиграва. Неуклюже вальсирующие скальные глыбы продолжали
свое  неспешное  вознесение  в   высоком   цилиндре   серебристо-пыльного,
искристо-радужного сверхпотока... Миран тронул  меня  за  плечо  и  указал
зеркально-блещущей рукой куда-то вправо. Я посмотрел  на  изогнутую  дугой
полосу  снежного  намета.  Из  сугробов  торчали  там  в  разные   стороны
конические и скругленные  концы  чего-то  похожего  на  ледяные  сосулищи.
Обледенелые лодки-байдарки? Вмерзшие в лед туши  дельфинов?  Сделанные  из
льда крупные изваяния рыб?.. Заинтригованные новой  находкой,  мы  кое-как
разгребли склон ближайшего к нам  сугроба  и  обнаружили  под  рассыпчатым
снегом полудюжину трехметровых "рыбьих скульптур". Ледяные болванки крепко
смерзлись друг с  другом  крест-накрест  в  странно  ощетиненную  кучу,  и
предпринятая нами наглая попытка руками отделить от общей  массы  хотя  бы
крайнюю из них была, конечно,  безрезультатной.  Миран  позвал  на  помощь
"Эспуар". Минуту спустя одна из болванок рухнула в  снег  у  наших  ног...
Теперь я намеренно прерываю свой комментарий. По-моему, любые  комментарии
здесь неуместны. Тот редкий случай, когда к происходящим на  ваших  глазах
событиям комментатору добавить нечего".
   Настороженный Кир-Кор почувствовал, что близится некий момент разведки,
смутивший Сибура. Момент, из-за которого Сибур пренебрег обычным  способом
связи - предпочел нащупать пиктургический контакт с эвархом-внимателем.
   На  пятачке  утоптанного  снега  вдобавок  к  лунному   освещению   был
сосредоточен  свет  фар  обоих  сутов.   Низвергнутая   в   снежный   прах
голубовато-серая ледяная  болванка  лоснилась  тусклым  блеском  и  чем-то
напоминала  изваяние  опрокинутого  на  спину  дельфина.   В   том   месте
"скульптуры", где потрудился лучевой инструмент челнока, отделивший ее  от
собратьев, через трещину или дыру  сочилось  какое-то  светоносное  жидкое
вещество   бирюзового   цвета.   Миран,   присев   на   корточки,   поймал
выскользнувшее из сута прямо ему под руку тонкое щупальце  (так  ловят  за
шею ядовитых змей) и сунул прозрачный  цилиндрик  пробозаборника  в  устье
пылающе-голубой струйки. Не успел цилиндрик наполниться бирюзовым сиянием,
как вдруг "скульптура" осела в снегу - словно бы сплющилась -  и  внезапно
рассыпалась сверкающими кубиками льда. Рассыпалась сразу  и  полностью  по
всей своей длине - Миран отпрянул, вскочил на ноги.
   Всполошились  полупрозрачные   тени   разведчиков.   После   секундного
замешательства - немая сцена. В смысле неподвижности ее участников. Кубики
свежерасколотого льда блестели на искристом снегу, как россыпь бриллиантов
чистой воды вперемешку  с  голубыми  топазами,  образуя  сильно  вытянутый
эллипс драгоценного обрамления чего-то очень похожего на  удлиненный  овал
камеи, вырезанной из бирюзы.
   Сначала трудно было понять, что именно изображал горельеф внутри  овала
этой роскошной, хотя  и  чересчур  крупной  геммы.  Но  постепенно  вязкая
псевдобирюза разжижалась в вакууме, словно вскипая, тут же  воспламенялась
переливчатым сиянием и стекала с  выпуклостей  горельефа  огнисто-голубыми
струйками в снег. И когда горельеф очистился от вязких напластований, стал
ясен замысел создателя этого ювелирного макроизделия - обозначилось  нечто
вроде скульптуры лежащего навзничь гуманоида...
   "Скульптура в скульптуре, - подумалось Кир-Кору. - Голубой  гуманоид  в
чреве ледяного кита. Иона астрального запредела".
   Равновесие ментаконтакта с пиктургентами ощутимо поколебалось - Кир-Кор
отнес это за счет  взбудораженного  внимания  своих  подопечных  и  просто
увеличил расход биоэнергетического запаса. Равновесие восстановилось,  но,
как говорят грагалы в подобных случаях, "запахло озоном". Нет,  надежность
собственной биоэнергетики никаких опасений не вызывала,  тут  все  пока  в
норме.  Выдержал  бы  экзарх.   Сохранил   бы   стройную   упорядоченность
воспоминаний до финала... Опыт прежних лет подсказывал:  надежда  есть.  У
Агафона  необычное  для  землянина  сочетание  цепкой  памяти  и  железной
дисциплины рефлексий на ментальной развертке - матрицу чужой пиктургии  он
всегда разворачивает строго последовательно, стабильно - без  пропусков  и
рывков и, казалось бы, без особых усилий. Есть надежда, есть...
   Голубой гуманоид лежал в голубом овале голубым лицом кверху, и  голубые
руки его были напряженно вытянуты над головой к вершине овала.  Словно  бы
скульптор ваял своего соплеменника в момент готовности прыгнуть в  воду  с
трамплина. Внезапно голубой нос гуманоида  побелел.  Побелели  щеки,  лоб,
подбородок... Истонченный слой разжиженной  псевдобирюзы,  сгорая  голубым
сиянием,  сошел   совсем:   обнажились   голова,   грудь,   живот,   бедра
белокаменного тела. "Великая Ампара!.." - подумал  Кир-Кор,  сопротивляясь
ошеломлению.
   Гуманоид астрального запредела оказался особью женского пола.
   Секунды понадобились Кир-Кору, чтобы прийти к  успокоительному  выводу:
красивые женщины запредела ничем не отличаются от красавиц Земли и  Дигеи.
Во всяком случае - визуально.
   Лицо мраморной статуи показалось ему знакомым. Очень знакомым...  "Лицо
богини  плодородия  Цереры",  -  вспомнил  он.  Когда-то  ему   неожиданно
посчастливилось увидеть знаменитый бюст Цереры в одном из римских  музеев,
в зале, где каждую минуту менялся цветовой ток  подсветки:  нежно-розовый,
белый, зеленоватый, золотистый, нежно-голубой. Дивный эффект.
   Глаза Цереры, спящей  в  стране  Ледяных  Рыб,  прикрыты  белокаменными
веками - только  этим  ее  лицо  отличалось  от  незабываемо  женственного
обличья бодрствующего в Риме божества.
   Последние сполохи голубого сияния начисто стерли псевдобирюзовый овал с
россыпи промороженных квазибриллиантов, и теперь вид опрокинутого на  ярко
освещенную груду  ледяных  кубиков  торса  богини-красавицы  представлялся
кощунством. Во всех деталях, даже самых  мелких,  статуя  была  изваяна  с
редкостным,  непревзойденным,  недосягаемым  мастерством,  но  ее  портила
выбранная ваятелем поза  Цереры  -  поза  женщины,  принужденной  зачем-то
вытянуться  буквально  в  струну.  Кир-Кор   отметил   этот   существенный
недостаток скульптуры с досадой и сожалением. Такую напряженную позу можно
принять лишь из спортивного интереса -  при  необходимости  увеличить  еще
хотя бы на миллиметр уже достигнутое максимальное расстояние между кистями
рук  и  ступнями.  Логику  подчеркнутого  ваятелем  странного   напряжения
женского тела трудно было понять. Чисто художественного шарма в творческом
замысле было не много. Кир-Кору подумалось: "Вся энергия  замысла  ушла  в
струну  позвоночника.  Определенно   здесь   что-то   не   так..."   Своим
эстетическим ощущениям он доверял.
   Миран, ослепительно блистая, словно  дух  серебряного  огня,  опустился
перед статуей на колени, осторожно провел ладонью по беломраморной  груди,
слегка коснулся дивного лика - было заметно, с каким благоговением он  это
делал. И вдруг в его поведении произошла разительная перемена - он  быстро
и довольно бесцеремонно принялся оглаживать торс Цереры так, будто  стирал
с него пыльный налет.
   Руки Сибура тоже не остались  без  дела,  и  вскоре  четыре  зеркальные
конечности очистили мрамор то ли от мелких кристалликов изморози, то ли от
снежной пудры. Смысл действий разведчиков прояснился, как  только  удалось
разглядеть, что мрамор статуи облицован тончайшим предохранительным  слоем
прозрачного вещества, похожего на керамлит, и нежно раскрашен. По  крайней
мере, грудные соски и губы Цереры были  светло-лилового  цвета,  локоны  -
золотисто-соломенного, на щеках - едва заметный румянец... Напарник Сибура
приник к ее груди своим зеркальным ухом (так делают врачи-терапевты, когда
пытаются на слух уловить биение сердца), и в этот момент левая рука статуи
неожиданно поднялась, описала полукруг в плечевом суставе и безвольно, как
рука манекена, упала Мирану прямо на голову. Зеркально  блещущий  терапевт
вздрогнул, резко выпрямился. Впрочем, с колен не вскочил. Напротив,  снова
склонился  над  полуожившей  богиней,  погладил   ее   лоб,   щеки,   шею,
помассировал грудь - беломраморные грудные холмы упруго колебались!..
   Суровые испытания нервной